Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 11. Я надел куртку и вышел из дому






 

Я надел куртку и вышел из дому. Я шёл по авеню А, мимо парка Томпкинс‑ Сквер, к Третьей улице в ресторанчик, где часто питался. Парень за стойкой, Нестор, был местным и знал всё, что происходит в нашем районе. Он подавал здесь кофе с оладьями, чизбургеры и бутерброды с тунцом уже лет двадцать, и был свидетелем всех серьёзных перемен, что происходили тут, расчисток, улучшения территории, подлого вторжения высотных домов. Люди приходили и уходили, а Нестор оставался, связь старого района, который даже я видел ещё ребёнком, – Луисайда, мексиканский квартал витрин общественных клубов, старики играют в домино, сальса и меренга доносятся из каждого окна, а потом Алфавитный Город выгоревших домов и драгдилеров и бездомных, живущих в коробках в парке Томпкинс‑ Сквер. Мы с Нестором не раз трепались об этих переменах, и он рассказал мне пару историй – пару весьма зловещих – про местных персонажей, старожилов, владельцев магазинов, копов, членов совета, шлюх, дилеров, ростовщиков. Но главное в Несторе было то, что он знал всех – знал даже меня, непонятного одинокого белого мужика, который жил на Десятой улице пять лет и работал не‑ пойми‑ каким журналистом. Так что когда я пришёл к нему, сел за стойку и спросил, знает ли он, где можно занять денег и быстро, – можно под большие проценты – он не хлопал глазами, а принёс чашку кофе и предложил посидеть чуток.

Когда он обслужил пару клиентов и убрал на двух‑ трёх столах, он вернулся за стойку, протёр её рядом со мной и сказал:

– Раньше это были итальянцы. В основном итальянцы, пока… ну…

Он задумался.

Пока что? Пока Джон Готти не схлопотал по жопе, а Сэмми Бык не смылся по программе защиты свидетелей? Что? Я должен теперь угадывать? Ещё надо сказать про Нестора, он часто думал, что я знаю больше, чем было на самом деле. Или он просто забывал, с кем говорит.

– Пока что? – сказал я.

– Пока не пришёл Джон Младший. Тогда тут чёрт‑ те что творилось.

Почти угадал.

– А теперь?

– Русские. С Брайтон‑ Бич. Они раньше работали вместе с итальянцами, по крайней мере, не работали друг против друга, но всё меняется. Бригада Джона Младшего – очевидно – не смогла бы работать и в табачном ларьке.

Я никогда не выяснял про Нестора: он просто муха на соседней стене, или он как‑ то с ними связан? Не знаю. И вообще, откуда я мог узнать? Я там был никто и звать никак.

– Так что последнее время, – продолжал он, – тут заправляет один мужик, Геннадий. Часто заходит. Говорит как иммигрант, но ты на это не ловись. Он крут, такой же крутой, как любой из его дядей, прошедших через советские лагеря. Они считают эту страну парком аттракционов.

Я пожал плечами.

Нестор посмотрел прямо на меня.

– Это безумные мужики, Эдди. Говорю тебе. Они разрежут тебе кожу на пузе, задерут её выше головы, завяжут узел и будут смотреть, как ты задыхаешься на хуй.

Он подождал, пока я прочувствую.

– Я не шучу. Моджахеды так поступали с русскими солдатами, которых ловили в Афганистане. Такие штуки не проходят бесследно. Люди учатся. – Он задумался и ещё потёр стойку. – Геннадий придёт, Эдди, я с ним поговорю, но ты точно уверен в том, что делаешь?

Потом он отошёл чуток от стойки и сказал:

– Ты пашешь как лошадь? Видок у тебя тот ещё.

Я изобразил на лице полуулыбку, но ничего не сказал. Явно озадаченный, Нестор пошёл к другому клиенту.

Я просидел там около часа и выпил четыре чашки кофе. Проглядел пару газет, потом некоторое время порылся в базе данных, копящихся у меня между ушей, выбирая оттуда информацию по русской мафии – Организация, Брайтон‑ Бич, Маленькая Одесса у океана.

Я пытался не думать о том, что сказал Нестор.

Когда время подошло к обеду, в заведение набилось народу, и я начал раздумывать о том, что теряю время, но когда уже собрался уходить, Нестор кивнул мне из‑ за стойки. Я осторожно посмотрел вокруг и увидел парня лет под двадцать пять, заходящего в дверь. Он был тощ, жилист, носил коричневую кожаную куртку и чёрные очки. Он сел за пустой столик в дальнем углу ресторанчика. Я остался где сидел, и краем глаза смотрел, как Нестор отнёс ему чашку кофе и о чём‑ то переговорил.

Нестор подошёл, собрав по дороге пустые тарелки. Поставив тарелки на стойку, он шепнул мне:

– Я за тебя поручился, всё в порядке, иди договаривайся. – Потом он ткнул пальцем в меня и сказал: – Эдди, не подведи меня под монастырь.

Я кивнул и крутнулся на стуле. Потихоньку пошёл к дальней стене. Скользнул за стол напротив Геннадия и кивнул «привет».

Он снял очки и отложил их в сторону. У него были потрясающие голубые глаза, тщательно подбритая щетина, и его истощённость показалась мне тревожной. Героин? Суета? Мне‑ то откуда знать? Я ждал, чтобы он заговорил первым.

А он молчал. Когда пауза затянулась, он сделал едва заметный жест головой, что я воспринял как приглашение к разговору, Так что я прочистил горло и заговорил.

– Мне нужен краткосрочный заём на семьдесят пять тысяч долларов.

Геннадий потёр левую мочку, а потом покачал головой – «нет».

Я ждал – ждал, что он скажет что‑ нибудь ещё – но он, похоже, уже всё сказал.

– Почему «нет»? – спросил я. Он саркастично хрюкнул.

– Семьдесят пять тысяч долларов? – Он вновь покачал головой и отхлебнул кофе. У него был сильный русский акцент.

– Именно, – сказал я. – Семьдесят пять тысяч долларов. Это что, проблема? Господи.

Если бы до того дошло, я знал, что этот парень без задней мысли сунет мне нож в сердце – и если Нестор не соврал, с этого только начнётся – но меня его поведение начало раздражать, и я не собирался играть в эти игры.

– Да, – сказал он, – охуенная проблема. Я тебя не видеть раньше. И ты уже не нравишься.

– Не нравлюсь? Какого хуя мы вообще об этом говорим? Я не зову тебя на свидание.

Он вздрогнул, дёрнулся – может даже хотел достать нож там или пистолет, но по здравому рассуждению решил воздержаться, и просто обернулся через плечо, наверно теперь он злился уже на Нестора.

Я решил надавить.

– Я думал, вы, русские, важные люди, ну ты понимаешь, крутые, серьёзные.

Глаза его расширились в ошеломлении. Потом он успокоился и решил всё‑ таки ответить.

– Я не серьёзный? Завалю тебя. Теперь уже я саркастично хрюкнул. Он задумался. Потом рыкнул:

– Иди на хуй. Что ты знать о нас вообще?

– На самом деле, немало. Я знаю про Марата Балагулу и аферу с налогами на бензин, и про сделку с колумбийской семьёй. Ещё… Михаил… – Я изобразил, что мучительно пытаюсь вспомнить. – …Шмушкевич?

По выражению его лица я понял, что он не совсем понимает, о чём я говорю. Он ведь был ещё ребёнком, когда в восьмидесятые вовсю работала так называемая пирамида подставных нефтяных компаний, качая бензин из Южной Америки и подделывая налоговые декларации. Да и бог его знает, о чём молодёжь треплется, когда собирается вместе – вряд ли о великих аферах прошлого поколения, это уж точно.

– Ну и… что? – спросил он. – Ты коп?

– Нет.

Когда я ничего больше не добавил, он начал подниматься, чтобы уйти.

– Знаешь, Геннадий, – сказал я, – не выступай, а?

Он встал из‑ за стола и посмотрел на меня, явно решая, стоит ли ему убить меня прямо здесь или подождать, пока мы выйдем на улицу. Я не мог поверить, что так нагло себя веду, но почему‑ то чувствовал себя в безопасности, знал, что мне ничего не будет.

– На самом деле я пишу про вас книгу, – сказал я. – Я ищу фокус – с чьей точки зрения рассказывать историю… – Я помедлил пару мгновений, а потом выдал: – Вроде тебя, Геннадий.

Он переступил с ноги на ногу, и я понял, что угадал.

– Какую книгу? – сказал он поразительно тихо.

– Роман, – ответил я. – Сейчас он только приобретает форму, но я собираюсь придать ему эпический характер, победу над несчастьями, в таком ключе. От лагерей до… – Тут я замолчал, запнулся, понимая, что могу его потерять. – Я хочу сказать, если подумать, – быстро продолжал я, – итальяшки до недавнего времени были у руля, но эта вся семейная хрень, люди чести, трум‑ пум‑ пум, трам‑ пам‑ пам, это всё стало клише. Люди хотят чего‑ нибудь нового. – Пока он раздумывал над моими словами, я решил добить мяч. – Так что мой агент думает, что права на съёмку фильма пойдут нарасхват.

Геннадий помедлил миг, а потом снова сел в ожидании продолжения.

Я умудрился на лету набросать смутный план, в центре которого оказался молодой человек из второго поколения русских, который растёт в должности в Организации. Я давал отсылки на силицийцев и колумбийцев, но равномерно махая рукой, я, в предвкушении, продолжал поддаваться на великолепное чутьё деталей Геннадия. Ось развернулась, и вот уже по большей части говорит он – хотя и на своём калеченом английском. Я соглашался с некоторыми предложениями, а от других отказывался, но волна очарования уже накрыла его, и он не мог остановиться.

Я, конечно, ничего заранее не планировал, да и в процессе не особо рассчитывал, что у меня что‑ то выйдет, но основной удар был ещё впереди. Когда он согласился стать консультантом «проекта» и мы установили базовые правила, я умудрился вернуть разговор к займу. Я сказал ему, что аванс на книгу уже потратил, и что мне надо выплатить 75 тысяч игрового долга – и прямо сегодня.

Да, да, да.

Теперь этот вопрос Геннадия уже не особо занимал. Он вынул мобильник и быстро переговорил о чём‑ то по‑ русски. Потом, с телефоном у уха, задал мне несколько вопросов. Номер моей социальной защиты? Номер водительских прав? Как зовут моего домовладельца и работодателя? В каком банке у меня счёт, какие кредитные карты у меня есть? Я вытащил карту социальной защиты и права, прочитал ему номера. Потом назвал имена и всё, что он хотел, и он по‑ русски сообщил эту информацию человеку на том конце провода.

Когда процесс закончился, Геннадий убрал телефон и вернулся к разговору о проекте. Через пятнадцать минут телефон зазвонил. Как и прежде, он говорил по‑ русски, в один момент закрыл трубку рукой и прошептал:

– Всё порядок, тебя проверили. И что? Семьдесят пять? Уверен? Больше хотеть? Сто?

Я задумался, потом кивнул «да». Когда он договорил, он сказал:

– Будут через полчаса.

Потом убрал телефон и положил ладони на стол.

– Хорошо, – сказал он, – кого будем снимать в нашем кино?

Полчаса спустя, как по секундомеру, появился другой парень. Геннадий представил его как Лео. Тот был тощ и в целом похож на Геннадия, но у него не было таких глаз, в нём не было того, что было в Геннадии – как будто из него хирургически извлекли всё геннадие подобное. Может, они были братьями, может, двоюродными, и может – сразу заработала голова – получится из этого что‑ нибудь извлечь. Они поговорили по‑ русски, а потом Лео достал из куртки толстый коричневый конверт, положил на стол, встал из‑ за стола и исчез, не говоря ни слова. Геннадий толкнул конверт ко мне.

– Наш первый раз, ага? Короткий срок. Пять платежей, пять недель, двадцать две тысячи за раз. Я буду приходить к тебе домой каждый… – он замолчал, глядя на конверт, – …каждую пятницу, утром, начну через две недели. – Он взвесил конверт в левой руке. – Не шутка, Эдди – берёшь его сейчас… ты мой. – Я кивнул. – Дальше объяснять?

Я покачал головой.

Дальше объяснять, как я предполагал, это – как минимум – ноги, колени, руки, рёбра, бейсбольные биты, выкидные ножи, может, анальный паяльник.

– Не надо. – Я ещё раз покачал головой. – Всё в порядке. Я понимаю.

Мне не терпелось уйти с деньгами, но я не мог показать ему, что тороплюсь. Однако выяснилось, что Геннадию самому пора идти, он уже опаздывал на другую встречу. Мы обменялись телефонами, и прежде чем он ушёл, договорились, что примерно через неделю встретимся ещё раз. Он подберёт материал, а я поработаю над формой – и может, даже расширением – главного персонажа того, что в процессе нашего разговора переросло из романа в сценарий.

Геннадий нацепил очки и приготовился уйти. Но замер, и протянул для пожатия руку. Сделал он это молча и торжественно.

Потом поднялся и вышел.

Я позвонил из местного таксофона в «Клондайк». Объяснил ситуацию, и они дали мне адрес банка на Третьей‑ авеню, где я могу депонировать деньги, и они сразу окажутся у меня на счету.

Я поблагодарил Нестора за помощь, а потом взял такси до Шестьдесят Первой и Третьей. Открыл конверт на заднем сиденье машины и пальцем потрогал пачки стодолларовых купюр. Никогда прежде я не видел столько денег, и от одного вида кружилась голова. Она стала ещё сильнее кружиться, когда я отдал деньги в банке и смотрел, как кассир их считает.

После этого я снова поймал такси до Десятой улицы и засел за работу. В моё отсутствие акции, которыми я владел, сильно выросли в цене, увеличив мой базовый капитал до 50 тысяч. Это значило, что с деньгами Геннадия у меня в распоряжении ровным счётом 150 тысяч, и поскольку до конца торгов осталась пара часов – а значит, очень мало времени на исследование материала – я сразу же к нему приступил, отслеживая оценки, тягая акции туда‑ сюда, покупая, продавая, бегая по разным колонкам цифр на компьютерных экранах.

Этот процесс набрал обороты, и поздно вечером достиг апогея с двумя крупными покупками – назовём их У и Я – рискованные высокодоходные акции, обе на резком подъёме. У дотащила меня до отметки в 200 тысяч, а Я – далеко а неё, где‑ то к четверти миллиона. Это были насыщенные, местами мучительные часы, но они дали мне почувствовать подлинное волнение схватки с вероятностями и громадное количество адреналина, я буквально чувствовал, как он выделяется внутри меня, и течёт по организму – почти как цены акций движутся по биржам.

Однако, несмотря на степень моего успеха, а может, из‑ за неё, во мне начало расти чувство неудовлетворения. Мне казалось, что я могу делать что‑ то большее, нежели торговать из дому при помощи компьютера, и бытие партизанского маркетмейкера никак не сможет сделать меня счастливым надолго. На самом деле я хотел узнать, как это будет – торговать изнутри, на самом высоком уровне… на что это будет похоже и как это будет ощущаться – покупка миллионов: акций за раз…

Поэтому я позвонил Кевину Дойлу, инвестиционному банкиру, с которым завтракал пару воскресений назад – и договорился встретиться с ним за коктейлем в «Комнате Орфея».

На прошлой нашей встрече он настоятельно советовал мне собрать портфель акций, так что я решил попользоваться его мозгами и попросить совета, как мне выйти в высшую лигу.

Когда я пришёл в бар, Кевин поначалу не узнал меня. Он сказал, что я изменился, заметно похудел с нашей встречи у Херба и Джилли.

Он хотел узнать, каким спортом я занимаюсь.

Я уставился на него. Херб и Джилли? Потом я понял, что это у них дома в Верхнем Ист‑ Сайде я оказался в ту ночь.

– Ничем я не занимась, – сказал я. – Спорт – это фигня, это для обывателей.

Он засмеялся и заказал «Абсолют» со льдом.

Кевину Дойлу было под сорок, может, сорок два, и был он элегантен. На нём был тёмно‑ серый костюм и красный шёлковый галстук. Я не помнил, что втирал ему у Херба и Джилли, или потом, на ужине на Амстердам‑ авеню, но одно я помнил ясно, что говорил по большей части я, а Кевин – не считая попыток давать мне советы по акциям – ловил каждое моё слово. Я снова перешёл в режим очарования, когда человек хочет был стать моим лучшим другом, как с Полом Бекстером и Арти Мельцером. Я пытался проанализировать, как так получается, и решил, что мой энтузиазм и готовность не судить – и не конкурировать – задевает в людях какую‑ то струну, особенно в людях, зажатых стрессом и паранойей. А вообще, я уже лучше контролировал позывы говорить, поэтому решил – пусть разговор ведёт Кевин. И спросил его про «Ван Лун и Партнёры».

– Мы маленький инвестиционный банк, – начал он, – около двухсот пятидесяти сотрудников. Мы занимаемся венчурным инвестированием, управлением фондами, недвижимым имуществом, всем таким прочим. В последнее время мы были брокерами на весьма крупных сделках в сфере развлечений. Для MCL‑ Parnassus мы готовили покупку «Кэйблплекс», а сейчас сам Карл Ван Лун обсуждает что‑ то с Хэнком Этвудом, председателем MCL. – Он задумался, потом добавил, как будто сообщал о том, что его взяли в футбольную команду: – А я финансовый директор.

Но когда он углубился в детали, объяснив, что он – один из семи или восьми финансовых директоров, которые присматривают за собственными сделками, а потом получают большие комиссионные, я впервые осознал, что Кевин – не какой‑ нибудь долдон с Уолл‑ стрит. Из его слов вытекало, как я прикинул, что он делает миллиона два‑ три в год.

Теперь уже он меня очаровал.

– А Ван Лун? Он… – спросил я, хотя у меня и вопроса‑ то пока не было, я просто поддался магнитному притяжению известности, которая до сих пор окружала начальника Кевина.

– Карл – правильный человек. С годами, знаешь, он стал мягче. Но до сих пор работает не меньше, чем всегда.

Я кивнул, прикидывая, сколько же это он работает.

– Компания без него никогда не стала бы тем, чем стала. А этот человек, наверно, делает два‑ три миллиона в неделю.

– Гхм.

– Ну… а у тебя как дела?

– У меня? Отлично.

Я не помнил подробностей нашей прошлой встречи, но наверняка говорил про свою книгу, и вряд ли в контексте того, что она входит в убогую серию заштатного издателя – так что, как я прикинул, Кевин считает меня каким‑ то писателем, комментатором, человеком, который, так сказать, держит палец на пульсе духа времени… с которым можно вести умный, приятный, но не опасный разговор, про новую экономику, мегатренды и наступление цифровой эпохи.

Но я быстро перешёл к своему делу.

– Кевин, что ты думаешь про электронную дневную торговлю?

Он задумался на мгновение.

– Это просто шум. Эти ребята не спекуляторы, не инвесторы, они игроки – или даже жалкие фрики, которые наивно полагают, что демократизировали рынки. – Он скорчил рожу. – Когда этот пузырь лопнет, скажу тебе, по стенам разлетится ой как много крови.

Он отхлебнул из стакана.

Я поднял свой.

– Я торговал из дому через Сеть, используя программный пакет для трейдинга, который купил на Сорок Седьмой‑ стрит. За два дня я сделал около четверти миллиона.

Кевин пару секунд смотрел на меня в ужасе, переваривая информацию. Но ещё он явно смутился и не знал, что сказать. И тут до него дошло.

– Четверть миллиона? – Угу.

– За два дня? Это очень неплохо.

– Да, мне тоже понравилось. Но при этом я странным образом – как бы лучше сказать? – неудовлетворён. Я чувствую себя стеснённым. Мне надо расширяться.

Пытаясь примириться с тем, что я ему говорю, Кевин поёрзал на стуле, даже чуток покорчился. Он был уверенным человеком, явно весьма успешным, и было странно видеть, как его накрывает сум, бур в голове.

– Ну… Может… – он почесал нос, – ты мог бы… может, тебе попробовать фирму по дневной торговле?

Я спросил его, в чём будет разница.

– Ну, ты будешь не один, в комнате будет сидеть толпа других трейдеров, при этом появляется среда, где люди помогают друг другу, делятся информацией. Часто так же фирмы предлагают большое плечо, между пятью и десятью размерами твоего первоначального депозита. Ты будешь лучше чувствовать поведение рынков, – он уже снова пришёл в себя, – потому что часто это вопрос осознания общего настроя, а потом решения, идти с ним или… не знаю, – он пожал плечами, – против него.

Я спросил его, не может ли он порекомендовать мне такое заведение.

– Есть хорошие фирмы, о которых я слышал – обычно на или, как минимум, около Уолл‑ стрит. Хотя, по моему мнению, у тебя, Эдди, и у самого неплохо получается.

Я записал названия, которые он перечислил, и поблагодарил его. Потом мы отхлебнули из своих стаканов.

– Да… четверть миллиона за два дня. – Он уважительно присвистнул. – Какую стратегию ты используешь?

Я хотел уже было выдать ему отредактированную версию событий, но тут появились двое парней в костюмах, один из них хлопнул Кевина по плечу.

– Привет, Дойл, старик, что творится?

От этих ребят так и пахло деньгами, и когда Кевин представил меня, но не сказал, что я финансовый директор, или управляющий вице‑ президент того или иного предприятия, они тут же потеряли ко мне интерес. Во время последующего разговора о новых рынках в Латинской Америке, а потом о биржевом пузыре, я видел, что Кевин борется со страхом, что я начну разговор о дневной торговле через Сеть прямо перед этими мужиками. Так что, когда я встал, чтобы уйти, думаю, он испытал облегчение.

Я сказал, что через пару дней позвоню ему, и скажу, что получилось из того, что мы обсуждали.

«Лафайет‑ Трейдинг» расположился на Брод‑ стрит, всего в паре кварталов от Нью‑ Йоркской Фондовой Биржи. В главном из нескольких негусто обставленных кабинетов на четвёртом этаже большим прямоугольником выстроились двадцать столов. На каждом столе стояли компьютеры для трёх трейдеров, и в первое утро я увидел там человек пятьдесят – сплошь мужчины, каждый в удобном директорском кресле, половина из них моложе тридцати, и из них ещё половина – в джинсах и бейсболках.

Принцип был таков: размещаешь у них минимальный депозит в 25 000 долларов, а взмен тебя обеспечивают всем необходимым для онлайнового трейдинга. Ты платишь комиссию в два цента с каждой акции при каждой сделке. Если хочешь, а большая часть их клиентов хотела, они дают внушительное плечо. Я зарегистрировался, внёс 200 000 долларов, а потом договорился о плече в два с половиной раза: это означало, что я начинаю новый этап своей трейдерской карьеры, распоряжаясь полумиллионом долларов.

Утром мне организовали вступительный курс. Потом середину дня я провёл, болтая с другими трейдерами и разглядывая помещение. В «Лафайет» царила атмосфера – как и предупреждал Кевин – дружелюбия и сотрудничества. Было ощущение, что мы занимаемся общим делом, работаем против крупных маркетмейкеров, сидящих в паре кварталов от нас. Но скоро я увидел, что здесь есть группировки и серьёзные личности, и что динамику не всегда будет легко прочитать. И конечно тут встречались разные стили трейдинга. Парень, сидящий слева от меня, к примеру, тупо молотил по клавиатуре, не особо заморачиваясь исследованиями и анализом.

– Что это за акции? – спросил я его, тыкая в символ на его экране.

– Понятия не имею, – пробурчал он, не отрывая глаз от клавиатуры, – у них большой спред и они растут, больше меня ничего не интересует.

Другие трейдеры были осторожнее и плотно копались в материале – смотрели телевизоры, привинченные на одной стене, или бегали от своих мест к терминалу Блум‑ берга в дальнем углу, или просто изучали бесконечные графики акций на своих мониторах. И вот, когда я почувствовал суть и настроение всего происходящего, я приступил к работе на своём месте, выбирая для себя объект торговли. Но в первый день я не ставил сверхзадач, и к концу дня закрыл позиции, сделав всего 5 000 долларов. Учитывая мои недавние достижения, это было немного, но остальные трейдеры так не считали. Как явный новичок в комнате, я уже вызвал любопытство, не сказать подозрения. Кто‑ то осторожно спросил, не хочу ли я пойти с другими выпить в одном местечке в Павильоне на семнадцатом пирсе, но я отказался. Я ещё не готов был формировать новый союз.

Для меня это был достаточно спокойный день – по крайней мере в плане интеллектуальной деятельности и количества работы – так что, вернувшись домой, я никак не мог успокоиться, так и кипел жаждой действий. Не способный заснуть, я сидел на диване в комнате, смотрел телевизор и читал. Под аккомпанемент фильмов, живых шоу и реклам я перекапывал финансовые рубрики ежедневных газет, биографию Уоррена Баффета и тексты, заголовки, рекламные развороты, головы и фотосписки полудюжины глянцевых деловых журналов.

Придя в «Лафайет» на следующий день, я долго рылся на разных финансовых сайтах. В конце концов, я открыл больше дюжины крупных позиций, в сумме на восемьдесят тысяч акций, а потом начал внимательно их отслеживать.

К одиннадцати‑ тридцати слева от меня началась суета. Через пару столов трое ребят в бейсболках, которые плотно работали вместе, начали изображать в воздухе удары и шипеть «йесссссс» друг другу. Ещё через пару минут «инфа» разбежалась по комнате. Молотильщик клавиатуры рядом со мной, звали его Джей, на короткий миг развернулся от экрана ко мне.

– Тут пошёл слушок о биотехнологических акциях.

Он пожал плечами и вернулся к клавиатуре, но парень рядом с ним крутнулся в кресле и заговорил со мной, будто мы знакомы со школы.

– Медицинский прорыв, пока не объявленный. МЕДКС – это корпорация «Медифлюкс», флоридский производитель лекарств – похоже пустила в разработку белок против рака. Мужики в халатах в Национальном Исследовательском Центре Рака дрожат от возбуждения.

– И?

Он поглядел на меня, словно говоря, мол, ты что, идиот? Потом, нерешительно помедлив, заявил:

– Покупай «Медифлюкс»!

Я увидел, что Джей, парень рядом со мной, уже этим занялся. Я кивнул тому парню и вернулся к экрану, посмотреть, что можно выяснить про эту фармацевтическую компанию – корпорацию «Медифлюкс». Сейчас её продавали по 431/3, хотя при открытии они шли по 373/4. Все вокруг были уверены, что они продолжат идти вверх, и все – по крайней мере все в комнате – активно скупали «Медифлюкс». Я потратил некоторое время на изучение базовой информации по ней – историю прибыли, потенциал роста, такие вещи – и в какой‑ то момент Джей пихнул меня и спросил:

– Ну что, сколько купил?

Я посмотрел на него, помолчал, быстро прокручивая в голове всё, что только что прочитал про «Медифлюкс».

– Не купил ни одной, – сказал я. – Более того, я сыграю на понижение.

Это означало, в противовес господствующему в комнате мнению, я ожидаю, что цена на акции «Медифлюкс» упадёт. Пока все скупают их, я займу акции у своего брокера. Потом продам, обязавшись купить их позже, в расчёте, что придётся это делать по существенно меньшей цене. Чем меньше будет цена, тем, естественно, больше будет моя прибыль.

– Ты будешь играть на понижение?

Сказал он это во весь голос, и слово «понижение» пронеслось по столам, как острая боль по седалищному нерву, можно было почувствовать, как в комнате выросло напряжение. Некоторое время было тихо, а потом все заговорили разом, проверяя свои экраны и пялясь в сторону моего стола. Через пару минут накал достиг апогея, исходная фракция «Медифлюкса» перегруппировалась и начала забрасывать меня комментариями.

– Дружище, искренне сочувствую.

– Готовь денежки!

– Неудачник!

Я не обращал на их насмешки внимания, воплощая в жизнь свою стратегию сыграть на «Медифлюксе» на понижение, при этом присматривая за другими позициями. Цена на «Медифлюкс» продолжала расти, достигла 51 пункта, и там, похоже, замерла. Джей снова пихнул меня и пожал плечами, мол, объясни, зачем на понижение‑ то?

– Это всё шумиха, – сказал я. – Что – пара мышей с раком в какой‑ то лаборатории у чёрта на куличках сели в постели и попросили чаю, и вот нас накрывает покупательная лихорадка? – Я покачал головой. – А потом, вот они разрабатывают белок, а когда он получит коммерческое применение? Через пять лет? Через десять?

Джей внезапно стал беспокоен и углубился в себя.

– К тому же, – сказал я, указывая на свой экран. – «Айбен‑ Химкорп» полгода назад отказалась от поглощения «Медифлюкс», ничем это не мотивировав – об этом уже никто не вспоминает?

Я видел, как он стремительно обрабатывает информацию.

– Это замок на песке, Джей.

Он обернулся к парню рядом с собой и начал шептать. Скоро – когда мой анализ разошёлся по комнате – сгустились тёмные облака неуверенности.

По последовавшему шквалу бормотания и кликанья стало очевидно, что появились два лагеря – одни трейдеры решили держаться за акции, а другие присоединились ко мне в игре на понижение. Джей и парень рядом с ним сменили свои позиции. Бейсболки совершили тот же шаг, но от комментариев воздержались – по крайней мере, вслух. Я согнулся над своим терминалом, помалкивая в тряпочку, хотя атмосфера и наэлектризовалась, принеся ощущение, что я ворвался в местную экосистему с претензией на власть. Я ничего этого не планировал, но суть в том, что я был убеждён: МЕДКС – это облом, и оставалось это подтвердить.

Ближе к вечеру, как я и предсказывал, акции обвалились. Они начали падать в 3: 15, вызвав ужас у двух третей трейдеров в комнате. К закрытию МЕДКС упали до 171/2, потеряв 361/2 пункта от максимума цены в 54.

По окончании торгов в небольшой группе, сидящей за столом напротив меня, началось оживление. Потом они подходили ко мне представиться – и я понял, что они с Джеем и парнем рядом с ним, и ещё парой человек, входят теперь в мою команду. Не только потому, что они к вящей радости вняли моему совету, но и потому, думаю, что они видели впечатлающий итог моей торговли. Я продал 5 000 акций МЕДКС и заработал на этом больше 180 000 долларов. За одну сделку я получил больше, чем они рассчитывали сделать за год, и им это нравилось – нравилось такое поощрение риска, нравилось подтверждение того, что можно заработать по‑ крупному.

Одна из трёх бейсболок кивнула мне через комнату, жест, который должен был, по моему мнению, означать признание поражения, но потом он быстро ушёл с двумя другими, и я не смог сказать ему – великодушно, а может, и снисходительно – мол, они первыми нашли эти акции. Я всё равно отказывался идти пьянствовать с кем бы то ни было, но зато я долго там тусовался, болтал и пытался выяснить как можно больше о жизни таких фирм дневной торговли.

На третий день в «Лафайет» я оказался в центре внимания. При этом, без сомнения, для меня это был испытательный срок. Мне просто один раз повезло – уверен, они все ломали над этим голову – или я таки действительно знал, что делаю?

Испытательный период закончился уже через пару часов. Скоро развернулась ситуация с дата‑ банком, JKLS – всё почти как вчера – и я шепнул Джею, что готовлюсь взять акции по текущей цене, чтобы немедленно, продав их, сыграть на понижение. Джей, молчаливо принявший роль моего лейтенанта, передал эту информацию на следующий стол, и меньше чем через минуту уже вся комната продавала JKLS. За утро я озвучил ещё пару советов, и многие, хотя конечно не все, за них ухватились. Ближе к обеду, однако, когда цена на JKLS начала резко падать, и поднялся радостный гвалт, все тут же вспомнили и остальные мои советы, и сомневающиеся тоже влились в мой лагерь.

К закрытию торгов в четыре часа вся комната была моей.

За следующие пару дней кабинет трейдеров у «Лафайет» оказался забит под завязку – к старожилам присоединилось немало новых лиц. Я эксплуатировал стратегию игры на понижение, начав атаку на целую пачку раздутых и завышенных акций. Мой инстинкт позволял опознавать такие безошибочно, и когда я видел, что они ведут себя полностью сообразно моим предсказаниям, я испытывал почти физическое удовольствие. В свою очередь, люди внимательно наблюдали за мной, и конечно хотели знать, как я это делаю, но поскольку они же делали на моих советах большие деньги, никто так и не набрался смелости подойти ко мне и спросить в лоб. Что было и к лучшему, потому что ответа у меня не было.

Я воспринимал это как инстинкт, хотя и основанный на информации, на большом количестве исследований, которые, благодаря МДТ‑ 48, шли быстрее и полнее, чем мог бы подумать хоть кто‑ то в «Лафайет».

Но и этим объяснялось не всё – потому что вокруг было достаточно исследовательских отделов, в которые было вложено немало средств и ресурсов – от дальних комнат без окон в инвестиционных банках и брокерских домах по всей стране, где сидели бледные, безымянные «количественники», ночи напролёт ковыряющиеся в числах, до заведений, набитых математиками и экономистами, собирающими нобелевки, вроде Института Санта‑ Фе и МТИ. Я обрабатывал много информации для одного человека, это правда, но для таких организаций я был не конкурент. Так в чём же дело? В первый день второй недели в «Лафайет» я попытался оценить разные возможности – может, у меня информация лучше, или инстинкт сильнее, или это химия мозга, или загадочная синергия между органикой и технологией – но когда я сидел за столом, бездумно уставившись на монитор, эти мысли потихоньку врастали в ошеломляющее видение громадности и красоты собственно фондовой биржи. Пытаясь обрести понимание, я скоро осознал, что несмотря на её податливость предсказуемым метафорам – она как океан, небосвод, цифровое воплощение воли Бога – фондовая биржа, тем не менее, нечто большее, чем просто рынок, где торгуют акциями. В своей сложности и непрерывном движении круглосуточная глобальная сеть торговых систем была не меньше, чем образцом человеческого сознания, с электронными торговыми точками, формирующими первую робкую версию коллективной нервной системы человечества, глобальный мозг. Более того, какое бы интерактивное сочетание проводов, микрочипов, схем, клеток, рецепторов и синапсов ни требовалось для этой великой конвергенции электронной и мозговой тканей, в тот момент мне казалось, что я её нашёл – я подключаюсь и загружаюсь… мой разум стал живым фракталом, отображённой частью великого действующего целого.

При том я, конечно, знал, что когда бы человек ни оказался на принимающем конце такого откровения, адресованного ему одному (и написанного, например, в ночном небе, как у Натаниэля Готорна), откровение это может быть лишь плодом болезненного и сумеречного состояния сознания, но вот именно это было другим, эмпирическим, наблюдаемым – в конце концов, к концу шестого дня моей торговли в «Лафайет» я имел в активе непрерывную цепь побед и больше миллиона долларов на брокерском счету.

В тот вечер я пошёл выпить с Джеем и ещё парой ребят в заведение на Фултон‑ стрит. После третьего пива и дюжины сигарет, не говоря уже о пытке мнениями о дневной торговле от моих новых коллег, я решил махом разобраться со многими вещами – начать перемены, для которых пришло время. Надо было внести залог за новую квартиру – побольше, чем моя конура на Десятой улице, и в другом районе, может, в Грамерси‑ парке или даже Бруклин‑ Хайтс. Ещё выкинуть всю старую одежду и мебель, и все свои пожитки, и купить строго то, что мне необходимо. Что важнее, я решил перейти с дневной торговли на игровое поле побольше, может, заняться управлением активами, или хеджевыми фондами, или глобальными рынками.

Я торговал чуть больше недели, так что у меня не было представления, как подойти к этому вопросу, но когда я вернулся домой, как по сигналу, у меня на автоответчике обнаружилось сообщение от Кевина Дойла.

Клик.

Би‑ ип.

«Привет, Эдди, это Кевин. До меня тут странные слухи доходят. Позвони мне».

Даже не сняв куртки, я схватил телефон и набрал его номер.

– Привет.

– Так что же это за слухи ходят? Бух.

– «Лафайет», Эдди. Все говорят только о тебе.

– Обо мне?

– Да. Я сегодня обедал с Карлом и ещё несколькими людьми, и кто‑ то упомянул, что слышал о какой‑ то фирме по дневной торговле на Брод‑ стрит – и о каком‑ то трейдере, который добился феноменального успеха. После обеда я навёл справки, и всплыло твоё имя.

Я улыбнулся и сказал:

– Вот как?

– Эдди, это не всё. Потом я снова говорил с Карлом и сказал ему, что выяснил. Он заинтересовался, и когда я упомянул, что ты мой друг, он сказал, что хочет с тобой познакомиться.

– Прекрасно, Кевин. Я тоже хочу с ним познакомиться. В любое удобное время.

– Завтра вечером ты свободен?

– Да.

Он задумался.

– Так, я тебе перезвоню. И тут же повесил трубку.

Я сел на диван и огляделся. Скоро я отсюда выберусь – но ни секундой раньше, чем нужно. Я представил просторную, красиво обставленную комнату в доме в Бруклин‑ Хайтс. Увидел себя, стоящего у эркера, смотрящего на одну из тех засаженных деревьями улиц, по которым мы с Мелиссой часто гуляли в летние дни, по дороге из Кэррол‑ Гарденс в центр, и даже говорили, что когда‑ нибудь тут поселимся. Крэнберри‑ стрит. Ориндж‑ стрит. Пайнэппл‑ стрит.

Телефон снова зазвонил. Я встал и прошёл через комнату, чтобы снять трубку.

– Эдди, Кевин. Завтра вечером выпьем? В «Комнате Орфея»?

– Отлично. Во сколько?

– В восемь. Давай мы с тобой встретимся в семь тридцать, я объясню тебе кой‑ чего.

– Договорились. Я положил трубку.

И когда я стоял так, с рукой на телефоне, я почувствовал головокружение и тошноту, и на мгновение опустилась темнота. Потом, сознательно даже не заметив, что я шёл – и прошёл через всю комнату – я вдруг обнаружил, что тянусь к дивану, чтобы на него облокотиться.

Только тут я понял, что не ел уже три дня.

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.