Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Мюнхен, Германия, 2002






 

По залу суда прокатился вздох. Паола сидела на скамье подсудимых, ее лицо было смертельно бледным. Она обессилела. Теперь ей уже никогда не оправиться от удара, который только что нанес ей Отто. Она посмотрела на свои руки: ничто не заставило бы ее поднять глаза и, скользнув взглядом по лицу изображавшего сочувствие судьи, взглянуть туда, где Отто сидел в окружении своих адвокатов, которые – в этом она была уверена – поздравляли друг друга с удачным исходом дела. Она изумленно разглядывала крупный бриллиант, одиноко поблескивавший на ее пальце. Вот все, что напоминает о ее браке. Теперь было установлено, что Алессандра, малышка тринадцати месяцев от роду, точная копия матери и бабушки, не ребенок Отто. Сказать больше нечего.

На тыльную сторону ладони упала слеза: Паола быстро вытерла ее. Сейчас не стоило плакать. За дверями зала заседаний толпился целый рой репортеров – утром ей самой пришлось буквально расталкивать их локтями, чтобы войти в зал. То, как они грызутся за место у двери, чтобы щелкнуть камерой и выставить ее и так очевидное горе перед всем миром, показалось ей неприличным. В тот день, когда только началось слушание дела, она была бы рада видеть их, заранее планируя свой следующий наряд и позируя перед камерами. Но через двадцать минут после начала заседания суда она вдруг поняла, что совершила самую большую ошибку в своей жизни. Приведя Отто в суд, она сама дала ему возможность разрушить ее жизнь. В действительности она никогда не думала, что все зайдет так далеко. Она обратилась в германо‑ намибийскую юридическую фирму и наняла адвоката, причем в случае ее проигрыша в суде он должен был отказаться от платы. В конце концов, решила она, Отто вряд ли захочется потратить столько денег и пережить публичный скандал, который неизбежно последует, если он станет выяснять условия опеки над их ребенком в суде. Он никогда особо не интересовался Алессандрой. Он не присутствовал при ее рождении, да и потом едва уделил ей пару минут. Может, он просто был равнодушным отцом. А единственным человеком, знавшим, что Алессандра не его дочь, была Паола. Она спланировала все до мельчайших деталей. Она даже заставила себя лечь в постель с Отто через несколько недель после зачатия Алессандры. Так почему же все пошло совсем не так, как должно было?

В ту минуту, когда она увидела, как эта чертова полукровка Эстрелла поднимается к свидетельской трибуне, у нее упало сердце. Какого черта она здесь делает, на суде в южной Баварии? Неожиданно Паола поняла, что до этого еще никогда не испытывала настоящего страха.

Когда девушка начала отвечать на чистом и правильном немецком – с каких это пор она говорит по‑ немецки? – Паола поняла, что игра окончена. Эстрелла приехала в Мюнхен хорошо подготовленной. Имена, даты, даже точное время. Было названо имя шестнадцатилетнего школьника Дитера Велтона, так же как и молодого авиамеханика, Хельмута Бидермана, о котором, по правде говоря, Паола совершенно забыла; была упомянута ее длившаяся год связь с Генрихом Брандтом, министром сельского хозяйства, одним из немногих чиновников, кому удалось сохранить должность в новом правительстве, а список все продолжался. Вспомнили даже о фотографах, которых Паола обслуживала двадцать лет назад. «Обслуживала» – да, именно это слово употребил адвокат Отто – четверо мужчин, она смотрела на них в полном остолбенении – принц Георг, Гюнтер, Дэйв, Юрген – как, черт побери, он до них добрался? Упомянули даже Стэфана Келлбера, который совсем недавно пришел к ней в гости в полночь, а ушел на рассвете.

– Судя по датам, молодой пилот может оказаться претендентом на отцовство ребенка, что легко доказать с помощью генетического теста, – подвел итог адвокат. – В сущности, – вновь начал говорить он, все взгляды в зале суда были устремлены на него, включая судью, раскрывшего рот от удивления, – из фотографий, которые являются неоспоримыми вещественными доказательствами, ясно следует, что женщину, стоящую перед нами, с трудом можно назвать честной и порядочной. Кроме того, если рассуждать здраво, любой из перечисленных мужчин, включая людей, запечатленных на фотографиях, мог зачать ребенка. Ведь факты, – здесь адвокат слегка усмехнулся, – совершенно ясны. Мой клиент, известный промышленник, почетный гражданин и, несомненно, один из крупнейших инвесторов в стране, Отто фон Кипенхоер не мог быть отцом ребенка. Почему? Как можно заявлять об этом с такой уверенностью? В этот момент адвокат безраздельно властвовал над собравшимися в зале суда – никто не шелохнулся. – Потому что перед нами факты.

Отто фон Кипенхоер не является отцом ребенка, потому что он просто не мог быть его отцом. Он не может иметь детей. Никогда не мог. Именно это послужило причиной его предыдущего развода. Бывшая миссис фон Кипенхоер, теперь уже миссис Силвермэн‑ Гроулт, жительница фешенебельного района Нью‑ Йорка, засвидетельствовала этот факт. Любой мог удостовериться в этом, заглянув в судебный протокол.

Паола посмотрела прямо перед собой, затем опустила глаза и стала смотреть на свои колени. Она сжала кулаки, бриллиант таращился на нее между побелевшими костяшками пальцев. «Обессиленная и опустошенная» – были заключительные слова адвоката.

 

Амбер сложила газету и отложила в сторону. Она взглянула на Анджелу. Они сидели в приемной отеля «Ритц» в Лондоне, Анджела очень любила это место. Официант поставил перед ними поднос с чаем и аппетитной выпечкой. Анджела с улыбкой сказала «спасибо» и потянулась за миниатюрным эклером.

– Хочешь эклер, милая? – с набитым кремом ртом спросила она Амбер. – Поверь, это божественно. В Лос‑ Анджелесе просто невозможно найти хорошей чашки чая и пирожных. – Амбер улыбнулась ее словам и отрицательно покачала головой. После рождения третьего ребенка, Киде (она твердо заявила Танде, что это будет их последний ребенок), Амбер неожиданно для себя обнаружила, что у нее появился небольшой животик, чуть заметная округлость, от которой никак не удавалось избавиться. Ее животик нравился Танде, он сотни раз говорил ей об этом, но Амбер невозможно было убедить, тем более что до настоящего времени ей еще не приходилось заботиться о своей фигуре. Она сделала маленький глоток чая.

– Ну… что ты собираешься делать? – поинтересовалась Анджела.

– Не знаю. – Амбер снова взяла газету. На мутной фотографии было видно, как Паола покидала зал суда в Мюнхене, опустив голову, пряча глаза. На руках она несла годовалую дочь. На суде было установлено, что девочка не дочь Отто фон Кипенхоера, а результат тайной связи Паолы с кем‑ то из подчиненных мужа. Этот кто‑ то был молодым пилотом, которого Отто нанял в Германии для того, чтобы перевозить гостей и летать самому от одного загородного дома к другому. Дома были разбросаны по всей стране. Летная погода и красивые пейзажи служили компенсацией жалкой зарплате и отсутствию каких‑ либо перспектив на будущее. При этом трахаться с женой босса не входило в условия договора.

У Амбер сжалось сердце. Она терпеть не могла свою сводную сестру, но развод – это настоящий кошмар. Ворошить прошлое! Слава богу, что еще не всплыло имя Киерана!

Газеты утверждали, что фон Кипенхоер знал о ее измене уже давно. Несколько слуг в доме следили за его женой в течение многих лет. Когда Паола торжественно объявила, что беременна, подозрения Отто окончательно подтвердились, но Паола так этого и не заметила. Отто не мог иметь детей – и если бы Паола потрудилась, она бы без особых усилий выяснила эту пикантную подробность личной жизни своего мужа. Это помогло бы ей не только сэкономить на судебных издержках огромные деньги, которые ей теперь придется выплачивать, но также избавило бы ее от ужасного унижения, испытанного на суде в Германии и в Намибии. Юристы Отто хранили в тайне ошеломляющую новость о бесплодности их клиента до последнего заседания, в то время как Паола появлялась в газетах в образе рыдающей, обезумевшей от горя жены и беспрестанно повторяла, что это ребенок Отто. А он все это время… знал правду. Он сидел напротив своей жены, и его розовое добродушное лицо светилось от удовольствия: это была месть. Паола была раздавлена, сломлена: ни крыши над головой, ни денег, с маленьким ребенком на руках. Конечно же ей придется обращаться к Амбер.

Франческа уже предприняла все возможные попытки к примирению через мать Амбер. Анджела приехала из Америки в Лондон, чтобы просить от ее имени. Амбер потрясла головой, чтобы отбросить это предположение. Оно не может быть правдой. Жена отца просит от имени его любовницы за ее дочь, разведенную со своим мужем по решению суда, доказавшего, что ее годовалый ребенок – внебрачный. Это было бы похоже на сюрреалистичный сценарий какой‑ нибудь мелодрамы, если бы не то крошечное обстоятельство, что… это реальность, это происходит в жизни Амбер, и это ее семья. Как давно умер Макс? Девять лет назад? После себя он оставил много проблем, которых с годами стало еще больше, бесконечно много…

Амбер теперь была главой семьи, которую Макс так бездумно свел под одной крышей. Стрелка рулетки, как говорила Анджела, указала на нее.

К счастью, сейчас не надо было полагаться на одну лишь удачу. Проект в Тегазе имел огромный успех, хотя на него ушли почти все сбережения, оставленные Максом. Амбер была не раз готова отказаться от проекта и только силой воли заставила себя довести дело до конца.

После смерти отца Амбер оказалась в крайне уязвимом положении: ей пришлось метаться между семьей и мужем и в то же время она должна была заниматься проектом. Единственным, на что она могла положиться в такой ситуации, была ее собственная интуиция.

Танде всегда говорил, что она, и только она, должна принимать решения относительно проекта. Амбер прекрасно понимала, что проект стоил того, чтобы за него бороться, но все же сомневалась в том, что она идет правильным путем, тем более что все вложения Макса остались незащищенными, а отношения с семьей могли бы стать еще более сложными, свяжи она тогда свою жизнь с Танде.

Как ни странно, но именно Анджела оказалась тем человеком, который снял груз ответственности в семье с ее плеч. Наблюдая за тем, как Анджела, настоящая лежебока, заставляет себя Подняться, ругает себя за безделье и берется за дело, Амбер вдруг осознала, что ее семья не такая, какой кажется на первый взгляд. И она не распадется, даже если они окажутся брошенными на произвол судьбы, и им вместе придется бороться со всеми трудностями. Возможно, это только первый шаг на пути к возрождению их семьи.

Впрочем, все вышло не совсем так. Паола сейчас оказалась в очень сложном положении и нуждалась в помощи. А Киеран все так же жил в своей спальне в родительском доме. Правда, он нашел работу на неполную занятость в магазине пластинок на Ковент‑ Гарден, и, похоже, эта деятельность пришлась ему по душе… уже неплохое начало.

– Ну все же тебе придется что‑ нибудь предпринять, – произнесла Анджела, слизывая остатки крема с кончиков пальцев. Она вытерла губы салфеткой.

– Понимаю. Пожалуй, я организую встречу с Паолой, пусть приезжает ко мне в Лондон. Франческа тоже может приехать. Остановятся в Холланд‑ парке… конечно, если ты к тому времени уже уедешь.

Анджела кивнула.

– Я уезжаю через неделю. Мэри Энн хочет на несколько недель отправиться на Менорку. Вернусь где‑ то в конце месяца. Останусь на недельку или около того, но к концу апреля я собираюсь вернуться в Штаты. Кстати, мне тут в голову пришла одна мысль… Почему бы тебе не предоставить виллу «Каса Белла» Паоле? Наверное, сейчас это то, что ей больше всего нужно – дом, где она сможет жить.

Амбер медленно кивнула. Это было бы благородно. Она, Танде и дети почти не бывали там. Анджела с сестрой приезжали раз в год. В остальное время дом пустовал. А на поддержание его в порядке уходили немалые средства. Она снова кивнула и подхватила свою чашку.

– Я это обдумаю. Хорошая мысль, мам. – Обе женщины улыбнулись. Амбер было уже под сорок, и называть Анджелу «мамой» было довольно странно. Но такое обращение тем не менее каждый раз звучало вполне естественно. Еще одна вещь, которая произошла после смерти Макса: отношения с другими людьми начали незаметно налаживаться. Они с Анджелой никогда не были близки, и большую часть жизни векторы их взаимодействия были обращены в разные стороны: материнские чувства преобладали скорее у Амбер. Но с уходом Макса Анджела как‑ то вдруг вспомнила, что у нее есть собственная жизнь. Она бросила пить, что само по себе было чудом, и стала получать удовольствие от каждого прожитого дня. Под крылом у Макса о подобной жизнерадостности не могло быть и речи. Эти отношения никогда бы не превратились в доверительную дружбу между матерью и дочкой, как это было у Бекки или Мадлен с их матерями… Впрочем, в этом были и свои минусы. Время от времени Бекки и Мадлен жаловались, что были с ними слишком близки. Они обе вернулись жить в Лондон. Бекки так и не вылетела из родового гнезда, хотя всем было ясно, что давно пора это сделать. А Мадлен удивила всех своим уходом от Джеймса на второй год после свадьбы. Теперь она с четырехлетним сыном жила неподалеку от родителей в однокомнатной квартире и, как все говорили, прекрасно справлялась с трудностями. Ее сын, Питер, был очень славным мальчиком. Они дважды приезжали в Бамако, чтобы навестить Амбер и ее детей. Мадлен сказала потом, что он как‑ то особенно гордился своими «африканскими» кузенами. Мадлен порой смотрела на сына и его окружение и думала, как же все изменилось по сравнению с ее детством. В Будапеште мало кого можно было удивить каштановыми или рыжими волосами. Теперь же маленький голубоглазый темноволосый Питер Фурнье ярко выделялся среди многочисленных Самиров, Полиян, Лейл и Ень‑ Еней в группе детского сада. Теперь его внешность была скорее исключением, нежели правилом.

 

– Что же, дорогая, мне пора. – Анджела жестом попросила принести счет. Амбер вновь спустилась на землю. – Мне нужно еще столько всего купить. Я обещала твоей двоюродной сестре, что привезу ей кое‑ что из Харродса.

– Придешь на ужин? – спросила Амбер, когда они поднимались из‑ за стола.

– Может быть. Пока не знаю. Киеран хотел сходить куда‑ то. Я тебе позже позвоню, – ответила Анджела, подхватывая свои сумки. – Ты же его знаешь: не хочет делить меня ни с кем.

Амбер кивнула. Она оказалась в Лондоне одна. Дети были в Женеве с Лассаной и бабушкой. До того, как они все трое вернутся, у нее оставалось несколько драгоценных деньков, которые можно посвятить самой себе. Ей требовалось время, чтобы обдумать, как быть с Паолой и как уладить проблемы семьи Макса, точнее, того, что от нее осталось.

 

Мадлен поцеловала Питера в макушку и поспешила выйти из комнаты, пока он не начал плакать. Мимо проскочила Майя с подносом свежеиспеченных булочек в одной руке и стопкой книг в другой. Забрав сумку и куртку в коридоре, Мадлен поцеловала ее. «Спасибо», – произнесла она одними губами и выскочила за дверь. Без помощи Майи, думала она, споро шагая по улице, чтобы успеть на автобус, она бы ни за что не справилась. Мадлен сейчас работала старшим хирургом в Больнице Гая. То, что ей удалось занять такую высокую должность в учебной больнице, явилось настоящим чудом, если учесть, что медициной, в особенности хирургией, она не занималась уже десять лет. Работа была чертовски трудной, и нервы ее были на пределе. Но ей все равно нравилось.

Из‑ за угла показался ее автобус. Утро выдалось чудесное: птицы оглашали город своим пением, солнце ярко светило с голубого неба, усеянного белыми ватными облачками. Картинка словно сошла с обертки шоколадной коробки. Ноттинг‑ Хилл пестрел весенними цветами. Пышные цветы вишни еще только начали опадать, усеивая тротуары своими благородными лепестками. Желто‑ зеленые бутоны распускались на извилистых ветках, а перед фасадом лавки флориста на Вестборн‑ Парк‑ Роуд распустились ярко‑ желтые и белые нарциссы. В такой день у людей всегда хорошее настроение. Каждое такое утро – большая редкость. И каждое следующее несет в себе воспоминания о прошедших. Она поднялась наверх, покачнувшись на лестнице, когда автобус резко дернулся. В самом начале салона обнаружилось свободное место.

Дорога поверху занимала на сорок минут больше, но это было лучше, чем трястись в душной темноте подземки. Тем более в такое утро. Она поставила сумку на колени и выудила оттуда свои заметки по операциям. Дел хватало. Она положила блокнот на соседнее сиденье и посмотрела в окно на проносящийся мимо Гайд‑ парк. Она вернулась уже два года назад. Как же быстро летит время! Казалось, только вчера она стояла на кухне своей только что купленной квартиры на Рю Дансет и думала, как бы найти работу, чтобы выжить. Прижав лицо к стеклу, Мадлен отдалась воспоминаниям о прошедшем годе.

Трудность состояла в том, что она едва ли могла выделить какое‑ либо событие. Джеймс был таким, как и всегда, заботливым, добрым, предсказуемым. Однажды утром – она точно не смогла вспомнить, когда это было, – она проснулась с надеждой, что он будет спать еще очень‑ очень долго, и с ужасом поняла, что скорее отрежет себе руку, чем займется с ним любовью. Это открытие ее поразило. Только тогда она обратила внимание, что физическая составляющая их отношений потихоньку сходит на нет… Ведь она всегда так уставала. Питер, каким бы лапочкой ни был, доставлял массу хлопот. Ночи, которые она спала, не просыпаясь, можно было пересчитать по пальцам. Джеймс мирно храпел, а она поднималась раз, второй, третий. То покормить, то укачать, померить температуру, успокоить после страшного сна… Список поводов можно было продолжать до бесконечности. Она стала потихоньку пренебрегать желаниями Джеймса, особенно если они возникали посреди ночи.

Поначалу Питер спал с ними в одной постели, и от этого Мадлен никак не могла нормально выспаться. Когда он был совсем крошечный, она боялась повернуться и придавить его; когда сын подрос, то стал занимать слишком много места, постоянно ворочаясь и дрыгая ногами. Изгнание в детскую далось непросто, но в итоге ребенок привык к своей комнате, и они стали спать вдвоем. Ей постоянно хотелось спать – о сексе и речи не было, – так же, как, ей представлялось, алкоголику постоянно хотелось выпить. Она никак не могла выспаться. Официально она была в декрете, но в ней проснулась какая‑ то необъяснимая жажда трудиться. Причем неважно как: составлять отчеты, произносить речи, штудировать учебники. Все это было лучше, чем сидеть дома днем, когда Питер спал, а Джеймс работал. Она почти наяву слышала, как шестеренки у нее в голове начинают скрежетать.

Ну а Джеймс пытался оставаться практичным. Он не сердился, когда она не находила в себе сил приготовить ужин или каждый вечер засыпала, покормив и выкупав Питера, не проявляя к нему самому никакого внимания. Он не жаловался, когда промежутки между занятиями любовью выросли с шести недель до шести месяцев. К концу их отношений они не были близки уже почти целый год. Он воспринимал все это чертовски спокойно и рассудительно. Его девиз был: «Избегать споров любой ценой». И он превосходно следовал ему как на работе, так и дома. Это качество делало его незаменимым участником команды адвокатов, но также и превращало его в скучающего, скучного мужа. Мадлен до сих пор не могла объяснить, почему решила выйти за него. Наверное, дело было в Майе и Имре. Майя всегда делала намеки размером с булыжник: не настало ли время завязать узелок? Не будет ли Мадлен чувствовать себя более спокойно с кольцом на пальце, особенно теперь, когда у них родился ребенок? Белое ведь ей очень к лицу, правда? Джеймс был абсолютно с Майей согласен, и после недолгих колебаний Мадлен сдалась.

День свадьбы промелькнул, словно вспышка. Конечно же, присутствовали Амбер и Бекки. Бекки выглядела просто прекрасно, а Амбер – устало. Она была на исходе беременности. Последней, по ее собственным уверениям. Впрочем, родители были в восторге, да и Джеймс тоже. Двухлетний Питер, наряженный в костюмчик моряка, плакал от начала и до конца несложной церемонии. Родители Мадлен, как ей казалось, должны были по достоинству оценить то, что внука назвали Питер, но она ошибалась. По дороге в церковь Майя сильно рыдала, а после – так сильно вжилась в роль матери невесты, что Имре пришлось ее успокаивать. Ведь, в конце концов, у Джеймса тоже была мать. И отец.

В последующие дни, во время медового месяца на Маврикии, – пожалуй, самого романтичного места на всей планете, – глядя на своего мужа за завтраком, Мадлен испытывала сильнейшее чувство отчуждения, что явилось для нее настоящим шоком. Джеймс не оставлял попыток выяснить, в чем же дело, и, по счастью, ей удавалось прикрываться отсутствием Питера, оставшегося с Майей и Имре; ведь она так по нему скучала. С каждым днем она все страстнее желала снова испытать то воодушевление, которое раньше вызывал в ней будущий муж. Ей хотелось вновь почувствовать, как от одного взгляда на него сердце переполняется радостью, хотелось поговорить о чем‑ нибудь интересном… хотя бы так. Но от былого романтического настроя не осталось и следа. Ночью она лежала рядом с ним, как могла бы лежать рядом с предметом мебели или собакой. Только вот, наверное, она бы испытала большее удовольствие, если бы пыталась приласкать собаку. Тогда она надеялась, что все встанет на свои места, стоит им вернуться домой к Питеру и повседневным заботам. Все наладится. Нельзя же ведь разлюбить человека только потому, что он всегда оставался очень мил и добр?

Оказалось, что можно. В Женеву они вернулись в мае, самом прекрасном месяце в году. Озеро поражало своим великолепием; днем они с Питером бродили по набережной, ели мороженое и наблюдали, как знаменитый самолет взмывал ввысь. Это зрелище приводило Питера в восторг. Его лицо озаряла улыбка, и он поворачивался к ней, уверенный, что все действо затеяно только ради его удовольствия. А она проводила рукой по его волосам и смеялась. Иногда на обратной дороге к их новой квартире она искала поводы, чтобы задержаться чуть подольше, лишь бы отложить момент, когда она снова окажется в до смерти скучной и подчеркнуто вежливой атмосфере их с Джеймсом жилища, где общей темой для разговора был только ребенок.

Джеймса ни в чем нельзя было упрекнуть, и это больше всего выводило из себя. Начало лета она провела, сидя дома, пересматривая серии «Секса в большом городе» на французском и разговаривая с Амбер, чья жизнь, в общем‑ то, не изменилась… Все эти банкеты, командировки и неотложные дебаты. Мадлен, в отличие от Бекки, не хотелось жить, как Амбер. Ей требовалось нечто большее; но вот что именно? Джеймс старался как мог, но даже у него порой лопалось терпение. В конце июня у них случился спор по поводу того, куда ехать отдыхать. Джеймс предлагал отправиться в Тоскану. Мадлен отнеслась к этой идее прохладно. Край виноделов, скептически заметила она. Неужели ты не можешь придумать что‑ нибудь поинтереснее?

– А чем тебе не нравится Тоскана? – поинтересовался он, хмурясь. – Там тихо, безопасно… Питер не обгорит на солнце. Будет много хорошей еды и хорошего вина… Чем плохо?

– Не доходит? – холодно откликнулась Мадлен. Он покачал головой.

– Нет, не доходит. Почему ты отказываешься от возможности прекрасно отдохнуть в спокойном местечке…?

– Да не нужен мне такой спокойный отдых! Не хочу я три недели торчать на тихой, ничем не примечательной вилле в чертовой Тоскане, попивая винишко и закусывая твоими милыми и скучными разговорами… – Она осеклась. Джеймс залился краской.

– Прости, если наскучил тебе, Мадлен, – сказал он примирительно. – Это никак не входило в мои намерения. Я просто предложил свой вариант. Если у тебя есть идея получше… что же, давай обсудим, я готов выслушать. Я всегда открыт для предложений, ты это знаешь.

– Прости, Джеймс. Просто… мне хотелось провести отпуск как‑ то особенно. – От прежнего настроя Мадлен не осталось и следа. Она не имела права спускать на него собак. Если она не может сформулировать причины своего гнева даже для самой себя, то как можно было требовать понимания от него.

– Как, например?

– Ну, не знаю. Поехать в Южную Америку. В Гонконг. Даже в Южной Африке было бы веселее, чем в Тоскане.

– Южная Америка? Мадлен, но ведь это – так далеко. К тому же там сейчас неспокойно. Экономика Колумбии и Бразилии может обрушиться в любой момент. А что касается Южной Африки… Ты знаешь, что Йоханнесбург признан первым городом по числу убийств на планете? Что это будет за отпуск?

Мадлен посмотрела на супруга.

– Ты прав, – медленно проговорила она, отворачиваясь в сторону. – Конечно, ты прав. Тоскана – это то, что нужно. Забронируй места. Похоже, ты в этом разбираешься лучше меня. – Она поспешила выйти из комнаты, прежде чем он заметил у нее на щеках слезы отчаяния.

Дальше все стало рушиться, и однажды утром она проснулась и поняла, что муж вызывает у нее стойкое отвращение, как в физическом, так и в духовном плане. Во время завтрака она глядела на него и всерьез задумалась о собственном психическом здоровье. Как могла произойти такая перемена? Неужели сейчас перед ней тот же самый человек, с которым она проводила бессонные ночи в Нью‑ Йорке? Ведь именно рядом с ним она проснулась в одной постели с мыслью, что и ей наконец в руки попала частичка счастья. Она прятала глаза, изучая содержимое своей чашки с кофе и избегая встретиться с ним взглядом. Как только ей в голову пришла мысль уйти от него? Паутина, связующая воедино их семью, – не говоря уже о сыне, – казалась настолько прочной, что не представлялось никакой возможности из нее вырваться. Что скажут ее родители? А его родители? Отхлебнув еще кофе, Мадлен продолжала сражаться с вопросами, возникающими в голове. Как вообще можно бросить милого, доброго и, в общем‑ то, вполне обычного мужа? Как бы то ни было, мрачно подумала она, большого выбора у нее нет. Теперь, когда она осознала, как же сильно ей хочется вырваться на свободу, о совместной жизни не могло быть и речи. Осталось только найти в себе мужество и сделать решающий шаг.

Но проще сказать, чем сделать. В последующие месяцы она не раз думала, что совершает самую большую ошибку в своей жизни. Например, когда видела Питера и Джеймса, лежащих на кровати; маленькие пухлые ножки сына переплетены с ногами отца. Или когда Джеймс смотрел на нее с постели, которую они все еще делили, и отпускал какой‑ нибудь приятный комментарий… Это платье тебе очень идет, Мадлен. Ты в нем хорошо выглядишь. В такие моменты ей казалось, что она просто напридумывала всяких глупостей. Но стоило ей начать колебаться в своем решении, стоило начать проклинать себя за эгоизм и нежелание думать о будущем своего ребенка, которому предстояло расти без отца, как случался небольшой спор или просто обмен мнениями, и все начиналось по новой. Но этому нужно было положить конец. Ей хотелось от жизни большего. Хотелось чувствовать себя живой, настоящей, быть с тем, кто смог бы раскрыть лучшие ее черты, кто помогал бы ей развиваться и двигал вперед. Джеймс же, напротив, прилагал все усилия, чтобы она оставалась такой, как и была, у него под крылом.

Она оставила письмо. Ей хотелось проститься другим способом, произнести пламенную речь, которую она долгое время усердно репетировала перед зеркалом в ванной. Четко подобранные слова, формулировки, интонации в результате выплеснулись на бумагу. Она дождалась, когда он упорхнул на работу, и написала послание, не решившись сказать все это ему в лицо.

Письмо получилось длинным. Во всем она винила только себя. После стольких лет совместной жизни она поняла, что больше не может. Она возвращается в Лондон на несколько недель, назад к родителям, где, хорошенько все обдумав, примет решение, как поступить дальше. Они с Питером покинули женевскую квартиру в девять утра, сели на поезд до аэропорта и улетели в Лондон. Она не взяла с собой почти ничего: одежда, личные вещи остались в Швейцарии. Это был единственный выход, убеждала она себя, собирая самое необходимое для себя и Питера, игрушки и книги. Надо все хорошенько взвесить, а лучше всего это делать на нейтральной территории.

– Едем отдыхать? – все не уставал спрашивать Питер. – А где папа?

Сердце Мадлен щемило от боли. Она только проводила рукой по его волосам и произносила слова утешения. Папа приедет попозже. Это все, что она могла тогда придумать.

Конечно же, поначалу Майя осуждала ее. Сидя на маленькой кухне вечером, когда они приехали, Мадлен пыталась сбивчиво объяснить матери, что же конкретно ее не устраивало в собственном браке, и почему она, как назвала ее поступок мать, сбежала. Это было нелегко. Но, когда она закончила свой рассказ и подняла глаза, полные слез, на Майю, та медленно кивала.

– Мне этого мало, – с жаром сказала Мадлен. – Я так больше не могу. Такая жизнь не по мне. Все… все слишком просто.

– Ты права. Нам всем казалось, что мы хотим именно этого, – тихо согласилась Майя. – Спокойной жизни. Но она не для таких, как мы. – С этими словами она тяжело поднялась из‑ за стола.

Мадлен хотелось что‑ то сказать. Она видела, что Майя неправильно ее поняла. Майя была убеждена, что для них, иммигрантов, ничто и никогда уже не будет просто. Но сейчас для Мадлен было важнее то, что мать спокойно отнеслась к ее решению. Это было намного важнее всякого понимания. Она проглотила готовые было сорваться с губ слова и попыталась улыбнуться.

Потом все пошло своим чередом. Ей хватило денег на небольшую квартирку для нее и Питера, располагавшуюся на полпути от старого семейного дома Амбер до квартиры родителей в Кенсал‑ Райз. По правде сказать, жилище было совсем крошечным, им двоим едва хватало места, но все равно это место она могла гордо именовать своим домом. В нем было тепло и уютно. Через несколько недель даже Питер решил, что новое пристанище почти не уступает прежнему, где они жили с папой. А теперь он отправится туда погостить на Рождество. Потом подвернулась работа в хирургическом отделении Больницы Гая, а Майя великодушно взяла на себя роль няни для Питера. В августе Мадлен уже начало казаться, что она никогда не покидала Лондон.

Джеймс согласился на, как он это называл, шестимесячный испытательный срок. А на Рождество они все вместе встретятся в Женеве и подумают, как быть дальше. По телефону Мадлен не стала ему ничего говорить, но про себя подумала, что все кончено. Все окружающие, даже медсестры на дежурстве, думали, что ее личной жизни пришел конец. Кто позарится на разведенную тридцативосьмилетнюю женщину с ребенком? А Мадлен просто качала головой и смеялась над их озабоченностью. Личная жизнь пока не входила в ее планы. Ей нравилось ощущать свободу и самой управлять собственной жизнью, в которой хватало место для заботы только об одном мужчине – собственном сыне.

– Следующая остановка «Мост Вестминстер»! – выкрикнул кондуктор, рывком возвращая ее к реальности. Она положила блокнот в сумку и поднялась с места. Откуда‑ то сзади Биг‑ Бен чеканил девять часов.

Коллеги по хирургическому отделению были очень добры к ней и никогда не заставляли мать‑ одиночку работать в ночную смену или с раннего утра, если в том не было острой необходимости. Она спустилась вниз и выскочила из автобуса, скользнув взглядом по исчезающей за махиной моста лентой реки.

 

 

– Бекки! – кто‑ то окликнул ее по имени. Она обернулась к мужчине, который позвал ее, и замерла в нерешительности. Где‑ то она его уже видела… Мгновенное оцепенение прошло с радостным вздохом узнавания.

– Годсон! – Сумка чуть не выпала из ее рук. – Какого..? Как..? Что ты здесь делаешь? – Она схватила его за руку.

– Бекки! Я здесь уже полгода. Все не знал, как тебя разыскать. В телефонном справочнике так много Олдриджей… Боже мой! – С его лица не сходила радостная улыбка.

Бекки смотрела на него во все глаза.

– Твои волосы… что случилось? Ты их остриг?

Он инстинктивно провел рукой по короткому ежику.

– Да, нужно было получить визу, и вообще. Как же я рад тебя видеть! Где ты сейчас? Чем занимаешься?

– Да ничем, в общем‑ то. Слушай, давай выпьем кофе, тут за углом есть кафе. Или ты занят? Ты приехал с семьей?

Он быстро отвел взгляд.

– Нет, я тут один. Остановился у брата. Помнишь, он экономист?

– Конечно, помню. Ну так что, зайдем куда‑ нибудь?

– Дело в том… у меня через полчаса собеседование. Как раз туда я направляюсь. Скажи, как мне тебя найти?

– Довольно просто, я живу у родителей… вот, я запишу адрес. Ты ведь позвонишь, правда?

– Да, обещаю. Сегодня же вечером. Эх, как же здорово, что мы встретились! – Он стоял и улыбался. Бекки не удержалась и прыснула со смеху. Так непривычно было видеть его без африканских косичек, подстриженного, как барашек.

– Удивительно! – сказала она, закидывая сумку на плечо и передавая ему номер телефона. – Поверить не могу!

– Что же, мне пора бежать. Позвоню тебе позже, хорошо? – Он торопливо обнял ее, быстро зашагал прочь и исчез, лавируя в толпе на Ковент‑ сквер. Бекки смотрела ему вслед, в то время как в голове у нее одна мысль стремительно сменялась другой. Годсон… Она думала, что больше никогда его не увидит. Слишком много усилий было приложено для того, чтобы похоронить в памяти все, связанное с Хараре. Она делала это постепенно: вернулась домой, обратилась к психотерапевту, оставила все в прошлом. Единственное, с чем она не разобралась по возвращении, так это с собственной жизнью и планами на будущее. После успехов, которых они добились, после живой, кипучей деятельности в «Делюксе» работа личным помощником или секретаршей не вызывала у нее никаких эмоций. Но это было все, на что она могла здесь рассчитывать. Правда, ее достижения, казавшиеся ей в Зимбабве такими существенными и значимыми, в Лондоне оставляли всех равнодушными. Как вы сказали, галерея? Где? Что за глухомань? Вскоре ей стало понятно, что в ее отсутствие мир искусства в географическом смысле не стал шире. Ее недолгая деятельность в северо‑ западном Лондоне воспринималась всеми как высшая точка ее карьеры. Несмотря на то что все знали об увольнении. К тому же ей не удалось даже дослужиться до помощника‑ куратора. Поэтому она оставила надежды пойти на «нормальную» работу и просто стала добывать деньги, чтобы сводить концы с концами.

Получалось не всегда. Жить с родителями в тридцать четыре года довольно непросто, и по мере того, как ей исполнялось тридцать пять и тридцать шесть, она уже почти отчаялась привести свою жизнь в порядок. Амбер, как и всегда, великодушно разрешила ей пользоваться квартирой, которую они с Танде купили в Холланд‑ парке, неподалеку от старого дома, где жил Киеран. Но сейчас они и сами жили там. Амбер проводила в Лондоне столько же времени, сколько и в Бамако. Это совсем не то, что иметь собственное жилье. Но стоимость аренды в Лондоне была слишком высокой, а за четыре года Бекки так и не смогла найти постоянной работы, поэтому казалось целесообразным оставаться в родительском доме, пока не подвернется более подходящий вариант.

Ее возвращение домой выбило маму из колеи. Бекки так до конца и не рассказала все подробности того кошмара, что ей довелось испытать. Никогда она не упоминала, что нападавших было трое, и что длилось все несколько часов, а не пару минут. Незачем было лишний раз их волновать.

Она повернулась и медленно пошла по Флорал‑ стрит по направлению к станции метро. Она словно заново родилась, нервные окончания приятно пульсировали электричеством. Годсон здесь, в Лондоне. Уму непостижимо. Она вспомнила себя прежнюю, самоуверенную и полную жизни, готовую рисковать. Пропасть, пролегающая между Бекки, покинувшей Британию, и Бекки, какой она была сейчас, вернувшейся домой с поражением, начала на глазах сужаться. Впервые за четыре года ей в голову пришла идея, способная вытащить ее с обочины жизни. Затерявшись в толпе, она шла улыбаясь.

 

На следующий день они встретились, чтобы выпить кофе. Бекки сидела и молча слушала, что происходило с Годсоном после ее отъезда. «Делюкс» для него также значил очень многое. Он закрыл галерею, распродал то немногое, что осталось после погрома, и старался найти способ выполнить финансовые обязательства. Не так чтобы успешно, досадно ухмыльнулся он. Индиец, владелец магазина, угрожал ему чуть ли не физической расправой, но весть о том, что произошло с английской девушкой, быстро разнеслась по округе, и люди стали его избегать, подозревая, что он приложил к этому руку. Мистер Ахмед, владелец, оставил попытки выбить из него недостачу за два года. Вскоре Годсон оказался без работы. Только на этот раз с серьезными запросами, которые диктовал привычный для него образ жизни. Держать завышенную планку на уровне молодой человек оказался не в состоянии.

За последующие несколько лет он переменил множество профессий. Все его попытки узнать, что сталось с ней, оказались безуспешны. Однажды утром, почти два года спустя, он повстречал ее подругу, Надеж. Да, у Бекки все хорошо, сообщила она. Нет, она не вернется. В Зимбабве она потерпела неудачу. Чем раньше все забудут о ней, тем лучше. Брови Бекки негодующе приподнялись.

– Да откуда она знает? Я же с тех пор с ней не разговаривала. Как она посмела?

– Ну, она поступала так, как считала правильным. Были и такие, кто считал, будто тебе… нам… не следовало приниматься за это дело вовсе. Я про галерею в целом. Некоторые посчитали, что ты получила по заслугам. Забавно… в итоге мы пробудили в людях их худшие качества.

Бекки медленно кивнула.

– А что же заставило тебя приехать сюда?

– Дома проблемы. Полный бардак. Я просто не выдержал. Аделаида забрала детей к матери, в деревню. Мне стало очень одиноко. А потом мне написал Джонсон, мой брат… оказывается, у нас есть родственник, который работает в Британском консульстве, и он может оформить мне документы. Это влетело в копеечку, но зато теперь я здесь. Работаю то здесь, то там… правда, без разрешения. Зато работы вокруг хватает. А часть денег я отсылаю домой. Вот так вот жизнь повернулась.

– А что за работа?

– Ох, да всякая… Все что угодно. Убираю, мою машины, строю. Мне без разницы.

– Ах, Годсон. Как это не похоже на… былые времена. – Она беспомощно уставилась в свою чашку.

– Да, знаю. Но такова жизнь, Бекки. Иногда ты сверху, иногда – нет.

– Мне часто кажется, что все это мне приснилось.

– А ты чем занимаешься? У тебя новая галерея?

– Шутишь? Я секретарша. Это в лучшем случае. Обычно я просто готовлю чай. – У нее вырвался короткий смешок. – Работаю сейчас на одного инвестора. Уже целых шесть недель, это для меня рекорд.

– Как же так? А я думал… Я был уверен, что ты подыщешь себе другую галерею или магазин. Мне всегда представлялось, что в Лондоне у тебя дела пошли в гору. Что случилось?

– Не знаю. Наверное, потеряла уверенность в себе. Вернувшись, я не нашла ничего, что хоть как‑ то напоминало бы нашу деятельность. А мне нужно зарабатывать деньги. Не могу же я вечно сидеть на шее у родителей. Достаточно и того, что я у них живу.

Он кивнул.

– Да, я понимаю.

– С трудом верится, да?

– Что поделать, такова жизнь. Но скоро подвернется что‑ нибудь стоящее.

– Неужели? Я тоже раньше так думала. Теперь уже не надеюсь. Все, что у меня было в жизни хорошего, я устраивала сама. Никогда ничто не подворачивалось просто так, ни с того ни с сего.

– Ну, так… почему бы тебе снова не устроить что‑ нибудь? Самой?

Наступило неожиданное молчание. Бекки подняла глаза, словно что‑ то обдумывая. Уголки ее губ изогнулись в улыбке.

– Знаешь, как раз об этом я и думала с тех пор, как мы вчера столкнулись на улице. Целые сутки, и только об этом. – Она снова принялась исследовать содержимое своей чашки. – А ты?

– Что я?

– Готов снова этим заняться?

– Хм, Бекки, послушай… на этот раз все по‑ другому. Я здесь никого не знаю. Я, в конце концов, вообще вне закона.

– Ну, это не проблема. Нет, я серьезно. Не могу думать ни о чем другом.

– Но где мы возьмем деньги? В смысле… где, как, когда? Это невозможно.

– Вовсе нет. Я знаю, у кого можно заручиться необходимой поддержкой. Ты только скажи, готов ли ты помогать мне. Снова. – Глаза Бекки словно излучали свет. Годсон откинулся на стуле и посмотрел на нее. Восхищение, промелькнувшее в этом взгляде, не укрылось от нее. Почти четыре года она ждала такого вот взгляда. Теперь она вновь ощущала уверенность в собственных силах и готовность действовать.

– Ох, Бекки… звучит заманчиво. Ну… а с чего мы начнем? – Она его купила. Это было видно. Он вновь придвинулся к столу. – А ты не шутишь? Лучше так не шутить…

– Клянусь, нет! Не знаю, где я только раньше была. Жила здесь, как будто во сне. Ведь все так просто. У нас получится, Годсон. Получилось раз, получится и второй. О боже… я знала, что наша с тобой встреча вовсе не случайна. В ней был особый смысл.

Она вскочила, одним махом допила кофе и схватила свою сумку.

– Пойдем, пора приниматься за дело. Вот что нам нужно…

 

Она направилась к Амбер. Как и прежде, в арсенале у нее был четко расписанный бизнес‑ план: выверенные расчеты; фотографии местности и строений; предполагаемый оборот средств; график издержек… Ни одна деталь не была упущена. Амбер быстро переводила взгляд с расчетов на Бекки. Они сидели в кабинете Амбер в Монтегю‑ Плейс, там, где раньше работал Макс. Солнечный свет проникал внутрь через тяжелые занавески из дамаста, которые помнили прежнего хозяина. Амбер решила ничего не менять в интерьере комнаты, хранившей деловой настрой Макса.

– Ты уверена? – спросила Амбер, потянувшись в ящик стола. Бекки увидела, что она достала оттуда чековую книжку.

Глубоко вздохнув, она ответила:

– Уверена как никогда. Все сейчас в моих руках.

– В таком случае, я согласна, – спокойно сказала Амбер и начала заполнять чек. Бекки молча наблюдала за ней.

– Спасибо, – сказала она, когда Амбер передала ей бумажку. – Не могу выразить, насколько я тебе благодарна. Я все верну, Амбер… надеюсь, ты понимаешь.

Амбер улыбнулась и покачала головой.

– Я не хочу, чтобы ты их возвращала. Это подарок. Так учил меня Макс. Не одалживай деньги друзьям. Если можешь, дай их. Когда галерея начнет работать в полную силу, подарите нам какую‑ нибудь картину.

Когда Бекки складывала чек, простую бумажку, имеющую огромное значение, на глазах у нее навернулись слезы.

– Большое спасибо, Амбер.

– Пожалуйста.

 

 

От одной мысли о том, чтобы сидеть за отцовским столом напротив сестры и выпрашивать у нее деньги и место, где жить, Паоле становилось дурно. Франческа, давно привыкшая идти на компромиссы с ущемленным самолюбием, не выражала особого сочувствия.

– У тебя есть дочь, Паола. Это самое главное. Ты должна быть готова пойти на все, чтобы обеспечить будущее Алессандры. И точка. – С этими словами она подтолкнула на другой конец стола коробку с бумажными салфетками и выжидательно уставилась на дочь. Меньше всего ей хотелось, чтобы Паола и внучка – ведь она уже бабушка! – на несколько месяцев сели ей на шею. Она все никак не могла понять, каким образом Паола ухитрилась так погореть. Неужели она не знала, что ее муж бесплоден? Неужели?

– Не могу, мама, – плачущим голосом протянула Паола, комкая пальцами салфетку.

– Сможешь. Вытри слезы. В чем ты поедешь в Лондон? – Франческа оставалась уравновешенной и думала о насущных проблемах. – Что‑ нибудь недорогое, да? – Паола вздохнула и посмотрела в сторону. Она отказывалась верить, что спустя восемь лет оказалась там же, где и начинала свой путь. Она вышла за Отто именно потому, что больше никогда не хотела ни о чем просить Амбер. И теперь все приходилось начинать сначала. Только теперь в поддержке нуждалась и ее маленькая дочка.

Новый водопад слез отчаяния окропил ее щеки. А от матери никакой поддержки. По правде говоря, грубоватые нотки в ее голосе послышались Паоле еще по телефону, когда она звонила из Мюнхена, чтобы предупредить о завтрашних разоблачающих заголовках. Но нескончаемые лекции о том, какой глупой она была и какой трудной станет теперь ее жизнь, – совсем не то, в чем нуждалась сейчас Паола. Ей требовалась поддержка и доброта. Кто‑ то, кто мог бы на время позаботиться об Алессандре. Но Франческа оказалась не из сердобольных бабушек. Эта роль ей претила.

– Как насчет темного костюма от Армани, который ты купила в прошлом году? Он практичный, скромный… ничего лишнего.

Паола уставилась на мать, не веря своим ушам. Как может она рассуждать о шмотках, когда жизнь ее дочери готова развалиться на части?

– Да, ничего так, – отмахнулась она.

Франческа нахмурилась.

– Паола, – сердито заговорила она. – Вовсе необязательно…

– Боже, мама! Ну не могу я сейчас думать о таких пустяках! Неужели непонятно? Моя жизнь рушится на глазах!

– И по чьей же вине? – тут же парировала Франческа. – Неужели я тебя ничему не учила?

– Да ничему ты меня не учила! – закричала Паола, вскакивая с места. Она оттолкнула от себя коробку с салфетками. – Ничему! Слышишь меня? Ты даже не смогла женить на себе Макса, а еще пытаешься рассказывать мне, как…

– Паола! – воскликнула Франческа. – Довольно!

– Черт возьми, ты права! Довольно! – с этими словами она выбежала из комнаты, с силой хлопнув дверью.

Франческа замерла на месте; на щеках у нее искрился румянец. В квартире раздался надрывистый плач Алессандры. Дрожащей рукой женщина потянулась за сигаретами. Да как Паола смеет так с ней разговаривать?

 

Оказавшись в своей старой комнате, все с тем же стеганым покрывалом, симпатичным туалетным столиком и кружевными занавесками, Паола рухнула на кровать, как и двадцать лет назад, и принялась от злости колотить сжатыми кулаками одеяло. Но на этот раз плач ее ребенка, доносившийся из соседней комнаты, заставил ее сесть, поправить прическу и сделать несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. После она отправилась утешать малышку. Теперь ей нужно было думать о маленьком создании, намного больше ее нуждавшемся в защите и опеке. Она бросилась к Алессандре, на ходу проклиная себя за то, что так сильно хлопнула дверью и разбудила ее. Девочка росла беспокойной и чувствительной. Это, вне всякого сомнения, явилось результатом хаоса, творившегося в последний год в жизни Паолы. Она подхватила дочку на руки и принялась ее укачивать, а в голове ее пронеслась мысль, что действительно другого выхода нет. Она скорее умрет, чем обречет Алессандру на страдания. А в ее нынешней ситуации, без денег, без дома и без средств к существованию, оставалось только умело разыграть роль бедной родственницы перед Амбер. Черный костюм от Армани. Надо будет попросить Франческу достать его.

Амбер молча смотрела на сестру, их разделяла благородно сияющая поверхность стола из вишневого дерева, отделанного кожей. С последней встречи прошло почти четыре года. Время обошлось с Паолой жестоко. Кожу вокруг глаз и губ испещрили мелкие морщинки, а вульгарный макияж, совсем ей не подходящий, едва скрывал маленькие прыщики. Такие прыщи Амбер сумела в упорной борьбе одолеть еще в подростковом возрасте. Амбер подумала, что это Франческа постаралась так разукрасить свою дочь. Получилось нечто среднее между холодной разведенной особой и деловой женщиной. Ни то, ни другое не шло ее сестре. Паола впервые предстала перед ней без золотисто‑ оливковых теней, извечных спутниц ее жизни. В облике Паолы неизменно присутствовал блеск денег. Всегда загорелая, стройная, хорошо одетая, чуть скучающая. Амбер вспомнила ожерелье, которое сестра носила в течение нескольких месяцев. Слово «богатая» было выведено сплетением золотых нитей, украшенных бриллиантами. Ну, это на случай, если кто и так не понимал. В один из уик‑ эндов на вилле «Каса Белла» Макс сорвал украшение с ее шеи и выбросил с холма. Но то было давно. Женщина, сидящая перед ней сейчас, была болезненно бледной, на лице ее застыло потерянное выражение. Что бы с ней ни происходило в последние несколько месяцев, бесследно это не прошло. Амбер выпрямилась на стуле и подалась вперед, открывая лежащую перед ней папку.

– Послушай, Паола, понимаю, что для тебя это нелегко, и мне не хотелось бы усугублять ситуацию… суммы кажутся мне не вполне обоснованными. То есть двадцать тысяч фунтов в месяц? Да люди столько и в год не зарабатывают.

– Но у меня есть ребенок, – упрямо возразила Паола.

– А у меня трое. Так вот, могу тебе сказать, что двадцать тысяч фунтов в месяц я на них не трачу.

– У тебя есть муж, – медленно проговорила Паола. – А я совсем одна.

– Понимаю. Но такую сумму я выделить не могу. Пять тысяч будут более уместны. И то это довольно щедро.

– Ты говоришь о щедрости? – Паола повысила голос.

Амбер вздохнула. Они провели в одной комнате всего полчаса, а атмосфера уже стала накаляться.

– Паола, я отдаю тебе виллу «Каса Белла». Просто так. Конечно, будут наложены обычные ограничения. Тебе не будет позволено ее продавать, а любая модернизация будет проводиться только с согласия совета…

– А кто заседает в совете? Ты?

– И я в том числе. – Амбер не позволила ей втянуть себя в пустой спор. Она изо всех сил старалась соблюдать спокойствие, но где‑ то внутри нее зарождалась буря. Она и забыла, как сложно общаться с несносной Паолой.

– Тогда десять тысяч, – угрюмо настаивала Паола.

– Я только что сказала, что выделю тебе месячное содержание в пять тысяч фунтов, из которых ты сама будешь платить налоги, отчисления в пенсионный фонд, а также по любым другим счетам, какие сочтешь нужным. Образование Алессандры будет оплачено из денег трастового фонда. Она унаследует крупные суммы в свои восемнадцатый и двадцать первый дни рождения, как и мои собственные дети. Это честно, Паола. Вполне честно. Это даже больше, чем я получаю в месяц, притом что я деньги зарабатываю.

– Ну, конечно, умная маленькая Амбер зарабатывает деньги. И я бы могла их зарабатывать, да вот только все считали, что у меня на это не хватит мозгов.

– Паола, это полная чушь, и ты об этом знаешь. – Терпение Амбер подходило к концу.

– Вот и нет! Макс все время считал, что умная у нас ты. Тебя всегда посылали в лучшие школы… а меня сплавляли на виллу «Каса Белла». Никто даже ни разу не проверил мое домашнее задание, не спросил, как дела в школе. – На щеках Паолы появились пунцовые пятна. Каким бы абсурдным ни было это заявление, было ясно, что она сама верит в то, что говорит.

Амбер покачала головой.

– Ты все перепутала. Это ты всегда была красавицей. Ты сама проявляла интерес к парням и красивым тряпкам, а не к учебникам. Это ты видела Макса по выходным. С нами он не общался. – Наконец терпение Амбер лопнуло.

– Чушь собачья! – Паола вскочила на ноги и с высоты своего роста яростно смотрела на Амбер. – Как всегда, ты думаешь, что знаешь все лучше всех! Да как ты смеешь рассказывать, каково мне жилось? Да ты обо мне вообще ни черта не знаешь!

– А ты обо мне и того меньше! – вскричала Амбер, отталкивая стул и тоже поднимаясь на ноги. Обеими руками она оперлась о стол. – Какая же ты эгоистка, Паола. И всегда была такой. Всегда берешь, что хочешь, когда хочешь. Да тебе на всех наплевать…

– Это мне‑ то наплевать? На себя посмотри! Сосредоточилась только на себе и не видишь, что происходит у тебя под носом. А ты знаешь, что Киеран тебя ненавидит? Знаешь? – Амбер побледнела от злости. – Всю жизнь ты ела с руки у Макса, не давая никому приблизиться к нему. Так важно для тебя было находиться в центре внимания. А теперь ты рассказываешь мне о том, какая я эгоистка?

– Прекрати, – голос Амбер звучал очень тихо. – Немедленно.

– Почему же? Правда глаза режет? Тяжко приходится? А еще все время корчила из себя эдакую журналистку, рыскающую в поисках правды. Да ты ее и вблизи не увидишь, маленькая коварная сучка.

– Пошла вон. – Амбер подняла голову, устремив негодующий взгляд на сестру. – Вон из моего кабинета.

– Да это и не твой кабинет. Это кабинет Макса, понятно? Макса, а не твой. – Паола уже сорвалась на крик. Амбер расслышала, как за дверью скрипнул стул ее секретарши Дженис. Наверное, та сейчас в недоумении стоит под дверью, не понимая, что вообще происходит.

– Это мой кабинет, Паола. Это меня ты пришла умолять дать тебе денег, ведь так? Ты пришла ко мне. А теперь убирайся, пока я не передумала и не отправила тебя обратно в Рим без гроша.

– Да уж. Ты всегда была смелой. Так вот, можешь забрать свои гребаные деньги и идти с ними к черту, Амбер. Алессандра тоже внучка Макса, могу тебе напомнить. Посмотрим, что по этому поводу скажут адвокаты.

Паола схватила свою сумку и отправилась восвояси, по дороге чуть не сбив Дженис с ног и с такой силой захлопнув входную дверь, что от удара опрокинулась и разбилась ваза с цветами. Дверь в кабинет Амбер она оставила открытой, и через проем та могла видеть ошеломленную Дженис. Такие жаркие споры никогда не велись в корпорации «Сэлл». Амбер жестом попросила Дженис закрыть дверь и оставить ее в покое на какое‑ то время. Сильно же они поругались с сестрой. Такого раньше не случалось. Амбер всячески старалась избегать открытого противостояния, и понятно почему. Да Паола просто с ума сошла. Как она посмела обвинить ее в эгоизме? Она предоставила ей кров в одном из самых прекрасных уголков земли, дала ей ежемесячное содержание, гарантировала прекрасное образование для ее дочери… В этом, по ее мнению, заключался эгоизм Амбер? Неслыханно.

– Хм, вы в порядке, миссис Ндяи? – Дженис осторожно просунула голову в приоткрытую дверь. Амбер утвердительно кивнула.

– Да, все в порядке. Пожалуйста, вызовите Клайва. Скажите, что я отправлюсь домой минут через десять.

Дженис сочувственно кивнула и прикрыла дверь. Амбер припудрила щеки и села на диван. С небольшого столика из рамки с фотографией на нее остановившимися невидящими глазами взирал Макс. Смотри, что ты на меня оставил, обратилась она к безмолвному черно‑ белому снимку. Ей нужно было понять, что делать дальше. Он поручил все ей, и доверие нужно было оправдать. Вновь на своих плечах она почувствовала бремя его наследия. Слова Паолы задели ее за живое, как бы это ни было неприятно признавать. Почему же Киеран ненавидит ее? Явились воспоминания детства. Она уже не могла припомнить, когда все решили, что Киеран слабее ее. Похоже, так было всегда. Каждый раз, когда Анджела с Максом ссорились, плакал именно он. После таких эпизодов его всегда нужно было успокаивать. Она, напротив, всегда была сильной. Что там говорила Паола? Мол, она все время тянула одеяло на себя. Неправда! Киерану никогда не хотелось быть в центре внимания, он был для этого слишком ленив. Это говорили все, включая его самого. Это даже стало семейной шуткой: у Амбер получалось все, а у Киерана не получалось ничего.

Она осторожно поставила рамку с фотографией и откинулась на подушки. Амбер готова была расплакаться. Паола, сама того не подозревая, ударила ниже пояса. Возможно даже, она была права. На протяжении долгих лет Амбер прилагала усилия за двоих, не оставляя ему шанса вырасти сильным. Каждый раз в своих попытках угодить Максу она заходила очень далеко, словно старалась загладить разочарования, которые приносили неудачи Киерана. Неудивительно, что он ненавидел ее. С его точки зрения, она не была предприимчивой и рассудительной маленькой сестренкой, какой казалась сама себе. Скорее наоборот, в ней он видел эгоистичную соперницу, в точности как сказала Паола. Неожиданно подступили слезы. Ей было очень стыдно за все промахи Киерана: за ночной клуб, за роман с Паолой. Она обхватила голову руками и заплакала, жалея себя и Киерана. Как же ей теперь наладить отношения? Как начать разговор после стольких лет молчания?

В дверь снова вежливо постучали. Это была Дженис. Клайв ждал за дверью. Помощница не произнесла ни слова, а только поставила на стол коробку с бумажными салфетками, после чего удалилась, осторожно прикрыв за собой дверь.

 

– Я до сих пор не могу прийти в себя, – сказала Амбер тем же вечером Танде по телефону. Ей нужно было рассказать ему о том, что произошло сегодня днем, хоть он был и не самым лучшим слушателем. На другом конце провода послышался вздох. Его терпение по отношению к Киерану и Паоле кончалось сразу же после знакомства с ними. Он никак не мог понять, как эти двое могли родиться от Макса.

– Ничего, все образуется. Как дети? – Его голос звучал напряженно.

– Нормально. Сейчас, надеюсь, спят. У тебя все в порядке?

– Да, просто устал. Сегодня был тяжелый день. Неприятности во дворце. Не могу сейчас рассказать.

– Почему? В чем дело? – Амбер заволновалась. Он очень осторожно подбирал слова, и это было на него не похоже. Внезапно события сегодняшнего утра показались ей далеким прошлым. Невероятной глупостью.

– Ни в чем. Я лучше пойду… Говорю из кабинета. Доберусь до дома и снова наберу тебе, ладно?

– Хорошо, только не забудь. В последнее время до тебя невозможно дозвониться.

– Знаю. – Он положил трубку. Амбер сидела на краешке кровати, закусив губу. Ну и денек. Долго же она будет приходить в себя. Интересно, куда делась Паола. Наверное, вернулась в Рим. Вне всякого сомнения, она или ее адвокаты непременно дадут о себе знать в ближайшие дни. Но больше ее волновала предстоящая встреча с Киераном.

Амбер откинулась на подушку и раскрыла книгу. Накопившаяся усталость дала о себе знать, и уже через минуту строчки стали сливаться, а смысл написанного ускользать. Отложив книгу, она поудобнее устроилась на перине и вскоре заснула.

 

Что же ее разбудило? Телефон? Рывком усевшись на постели, она стала осматриваться. Горела небольшая лампа, а радио что‑ то тихо шипело. Судя по тому, что она была полностью одета, ее сморило в сон за чтением. Она бросила взгляд на телефонный аппарат. Звонил ли он? Наручные часы показывали почти четыре утра. Значит, в Бамако было пять. Она сняла трубку и набрала номер. Номер, который вы набрали, сейчас недоступен. Попробуйте перезвонить позднее…

Дозвониться в Бамако становилось все труднее и труднее. Опустив ноги с кровати, Амбер замерла в нерешительности – не заглянуть ли к детям. Лия спала очень чутко и наверняка бы проснулась. Она протянула руку и принялась крутить тумблер настройки на приемнике, пока не наткнулась на «Радио Франция». Ей нравилось слушать эту волну, напоминавшую ей о доме. Знакомая заставка новостей часа нарушила ее мысли. Она сделала звук погромче. «Доброй ночи, в эфире парижское „Радио Франция“. Новости на четыре утра. Сегодня несколько часов назад произошел государственный переворот во французской колонии в Мали».

Амбер вытаращилась на приемник. Переворот? В Мали? Сердце раненой птицей забилось у нее в груди. Трясущимися пальцами она снова стала набирать номер. Боже, нет… Теперь понятно, почему Танде был так взволнован. Боже, пожалуйста, нет… Она позвонила на мобильный, рабочий, домашний, по всем номерам, где он только мог оказаться. После пятнадцати минут безуспешных попыток она дотянулась до сумки и вытащила оттуда записную книжку. Лассана может что‑ то знать. Надо позвонить ей в Женеву. В коридоре раздались шаги: кто‑ то из детей проснулся. Она судорожно сглотнула, надеясь, что паника не отразится на ее лице. Переворот… этого Танде боялся больше всего. Она прижала к себе Лию и Сиби, почти наяву слыша, как в Женеве звонит телефон. Пожалуйста, Господи, защити его. Еще никогда в жизни ей не было так страшно.

 

 

Танде сразу же, как только услышал грохот танков, едущих по бульвару Мира, понял, что происходит нечто совершенно неправильное. Он в своей служебной машине направлялся в северную часть города в сторону Дворца президента на утреннее совещание и вдруг почувствовал, как дрожит земля под колесами.

– Что это? – спросил он Маджида, когда машина свернула на Площадь Независимости. Маджид пожал плечами.

– Не знаю. Все утро по городу вышагивают роты солдат, должно быть, учения – иншалла.

Танде оглянулся. Три танка как раз въезжали на Площадь Независимости, да что, черт возьми, происходит? В самом центре города никогда не проводились никакие репетиции парадов или учения. Что‑ то происходит. Он снова обернулся к Маджиду. Танде взглянул на циферблат часов на панели управления, была четверть седьмого. В городе было еще совсем темно. Люди и машины направлялись по своим делам, и все выглядело нормально, как всегда.

– Включи‑ ка радио, – попросил он Маджида. Танде испытывал смутное беспокойство. За последнее время представителям армии удалось раскрыть два довольно серьезных и хорошо подготовленных антиправительственных заговора. Ни в печать, ни в другие источники никакая информация не просочилась. Нескольких молодых офицеров, чье участие в заговоре было доказано, посадили в тюрьму. Но, когда правительство стало проводить не очень популярные экономические реформы, недовольство стало нарастать. Единственное, чего теперь недоставало этому брожению, – это сильного яркого лидера, и если бы такой появился, то можно было бы ждать любого развития событий. Все это ему хорошо известно на примере соседних стран, таких как Буркина‑ Фасо, например, или Гана. Слава богу, что его родители сейчас за границей. Они неделю назад взяли Кади вместе с детьми и уехали в Женеву, чтобы навестить Лассану. С его второй сестрой и ее мужем все будет в порядке, он знал это. Они никаким образом не связаны с правительством. Немногие люди знали о том, что Амана Кейта была дочерью Ибрагима Ндяи, или что Танде Ндяи приходился ей родным братом.

– Я не могу поймать ни одной станции, господин, – сказал Маджид, переключая радио с волны «Радио Бамакан» на «Пульсар ФМ», «Радио Либерти», «Радио Кадира». В эфире звучали только щелчки и разряды статического электричества. Программы «Би‑ би‑ си» и «Радио Франции» вели передачи как обычно. Это было дурным знаком. Танде не стал ждать. Это был один из классических приемов, который офицеры применяли в качестве первой меры перед совершением государственного переворота: захват всех местных радиостанций. Он точно понимал, что происходит.

– Останови машину, Маджид, немедленно!

Маджид нажал на тормоз. Танде огляделся вокруг. Он понимал, что переворот стал теперь вопросом времени, нескольких часов. Если армия уже захватила радио и телецентр, то и аэропорт наверняка уже закрыт. Все авиалинии и другие пути к побегу перекрыты, он хорошо знал схему, по которой действовали заговорщики в любой стране. Танде открыл дверцу.

– Маджид, послушай меня. Верни машину назад в гараж. Если кто‑ нибудь остановит тебя и станет спрашивать обо мне, скажи, что высадил меня у Дворца президента. Ты понял? Оставь машину возле министерства и возьми такси. Встретимся в баре «Санза» на Куликоро‑ Роуд. Дай мне два часа времени. Нам нужна машина с полным баком. Сможешь это устроить?

Маджид согласно кивнул. Он служил в семье Ндяи почти всю свою жизнь. Он понял, что случилось в стране. Танде выпрямился, захлопнул дверцу и молча проводил взглядом машину, которая резко рванула с места.

Танде поймал такси. Он знал, что к нему – министру иностранных дел – солдаты нагрянут в первую очередь, и у него есть в запасе не более часа. В доме был мобильный телефон, с номером, зарегистрированным во Франции. Если он сумеет добраться до него, то сможет позвонить Амбер. Известие о военном перевороте долетит до Франции в самые ранние утренние часы, если уже не долетело. Амбер будет сходить с ума от тревоги.

Он попросил таксиста высадить его на перекрестке возле дома. Он вышел, внимательно осмотрел улицу – все было тихо. Он пошел вниз по улице, внимательно вглядываясь в дома, стоящие по сторонам, и теребя в руке кончик галстука. Мохаммед, их охранник, был на своем посту перед домом. Он поднял голову, когда Танде появился перед ним, соображая, почему его хозяин идет пешком в темноте. Танде подошел к нему, спросил, не приходил ли кто‑ нибудь в последние часы. Мохаммед помотал головой, удивленно глядя на него. Танде повернулся и вошел в калитку. Потом побежал. Сердце у него учащенно билось. Он знал, как и любой другой избранный демократическим путем правительственный чиновник, что ситуация, подобная этой, может очень быстро выйти из‑ под контроля. Армия всегда была непредсказуе






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.