Ты пьян, — сказала я.

Он кивнул, не оборачиваясь:

Не совсем точно, но как описание сойдет.

Жан-Клод обошел кровать, встал перед ним, вгляделся, и я не видела, встретил Лондон его взгляд или нет.

Как ты себя чувствуешь? — спросил Жан-Клод.

Кто-то захихикал — высоким, почти истерическим смехом. Я не сразу поняла, что это Лондон. Он свалился на кровать, широко раскинув руки, свесив ноги за край, и так и лежал, черный на светлом, хихикая, потом хихиканье перешло в хохот, и Лондон отдался весь этому хохоту, как раньше ardeur’у. Это был хороший, ясный смех, приятный звук, но никто из нас не присоединился, потому что Лондон не смеется. Это не Темный Рыцарь с его любовью к темноте и нелюбовью ко всему остальному. Этот смеющийся, приятный джентльмен на кровати — это кто-то другой, кого мы никогда раньше не видели.

У него из глаз катились слезы, чуть розоватые, как всегда у вампиров. Он закинул голову назад, чтобы посмотреть на меня.

Я хотел от тебя скрыть, но все равно не получилось бы.

Что скрыть? — спросила я почти испуганным голосом.

Каким наслаждением ощущается ardeur. Белль когда-то сказала, что не знает никого другого, кто так хорошо питал бы ardeur или так быстро к нему пристрастился бы, как я.

Смех исчез из его глаз, оставив опустошенность. От такой радости — к такой заброшенности, и в одно мгновение.

И сейчас ты опять пристрастился, mon ami? — спросил Жан-Клод.

Он повернулся к Жан-Клоду:

Точно не знаю, но вероятнее всего — oui, пристрастился.

Сказано было без радости и без горечи. Просто констатация факта.

Боже мой, Лондон, прости меня, — сказала я.

Дамиан попытался сесть, но нам с Натэниелом пришлось ему помочь, посадив между собой.

И я тоже сожалею.

Лондон свернулся в клубок, лежа на боку, глядя на нас.

Нечего жалеть и извиняться, мне так хорошо уже сотни лет не было. — Он закрыл глаза, прерывисто выдохнул. — Я такой теплый, такой… живой.

Я вспомнила: ardeur искал пищу, а Лондон так и засветился на радаре. Силен, очень силен, но не только это.

Ardeur признал тебя как самую вкусную силу в этой комнате. Это потому, что ты когда-то пристрастился к нему?

Реквием тоже когда-то к нему пристрастился, — ответил Лондон. — И он тоже казался вкусным?

Нет, не таким заманчивым, как ты.

Белль говорила, что моя сила — это питать ardeur. Употребляя современное выражение, быть для него батареей.

Если ты так хорошо его питаешь, почему Дамиану не лучше? — спросил Натэниел.

Я не хотел, но, наверное, сам выпил львиную долю энергии. Как если бы годами блуждать в пустыне — и вдруг найти реку, прохладную и глубокую. Я его кожей впитывал, ничего не мог сделать. Оставил большую часть энергии при себе, о чем и сожалею.