Не знала, что ты запомнил все, что я говорила.

Запомнил.

Я думаю, что сейчас питать на тебе ardeur было бы слишком опасно.

Ты поклялась, что будешь питаться от меня, если я освобожусь. Я освободился.

Я тебя освободила.

Ты уверена? Ты уверена, что моя воля тебе не помогла чуть-чуть?

Хотела я сказать, что уверена, но…

Не знаю.

Тогда я выбираю, чтобы ты кормилась.

Я все качала головой.

Пируй, Анита, пируй на моем теле, пей глубоко из моей воли, пока она не прольется на тебя подобно крови.

Ты еще не можешь ясно мыслить.

Я встала и пошла прочь — он поймал меня за руку одним из тех движений, за которыми не уследить.

Я сделал не тот выбор, который сделала бы ты на моем месте. Я не сказал того, что ты хотела от меня услышать, но я свой выбор сделал.

Отпусти, Реквием.

Он посмотрел на меня и улыбнулся.

Не хочу. И я свободен, могу не подчиняться. Я дрался за свое возвращение, потому что ты сказала: только в этом случае, только тогда будешь питать от меня ardeur. Отвергнешь ли ты меня теперь, когда я вернулся из битвы победителем?

А что, если от одного сеанса ты снова попадешь в рабство? Если ardeur снова поглотит тебя?

Если мне никогда не светит быть поглощенным любовью, что может быть тогда лучше, чем ardeur?

Похоже на речи наркомана, унюхавшего запах зелья после долгого воздержания.

Мое сердце умирало дважды. Один раз — когда кончилась моя смертная жизнь, и второй раз — когда у меня забрали Лигейю. И я столько времени ничего не чувствовал, Анита, — ты снова вернула мне способность чувствовать.

Он сел и притянул меня к себе. Я уперлась ему в грудь, едва не угодив ладонью по ране от ножа.

Это ardeur заставляет тебя снова чувствовать.

Он раненой рукой тронул мое лицо:

Нет, это в тебе что-то такое есть, что пробудило во мне сердце.

Меня охватил панический страх, что он сейчас признается в вечной любви. Может, и Жан-Клоду он передался, потому что он подошел и положил руку мне на плечо.

Реквием держал меня раненой рукой за щеку, но руку мою отпустил, потянулся здоровой рукой к Жан-Клоду, положил ее ему на талию. Я знала, что через толстый халат он ощутил немного, но это был самый интимный его жест по отношению к Жан-Клоду за все время, что он был с нами.

— До сих пор всегда твой ardeur был одного вкуса с ее, Жан-Клод. — Он не обо мне говорил, а о Белль Морт, потому что «она» без уточнения всегда относилось в их разговорах к Белль. — А вчера этого вкуса в нем не было. Ощущалась только твоя сила и больше ничья. Я знал, что ты стал sourdre de sang, но до вчерашней ночи ты все еще был планетой, вращающейся вокруг солнца силы Белль Морт. Вчера ты стал солнцем, а она — луной.