Я посмотрела ему в лицо, и он встретил мой взгляд. На миг я увидела в этих глазах злость, и тут же они снова стали пустыми.

Так называемые оборонительные раны. Ты держал руку перед лицом, потому что именно туда она хотела попасть.

Не только, ma petite.

Голос Жан-Клода привлек мое внимание к нему — и к обнаженной груди Реквиема.

Я выдохнула сквозь зубы с шипением, потому что он был прав. На бледной мускулистой груди ран было меньше, чем на руке, но они были глубже.

Я исследовала одну под грудиной. Она была глубокой, и виднелся след рукояти на коже. Я посмотрела ему в лицо и, наверное, не смогла скрыть своих чувств.

Ты так потрясена, Анита. Почему?

Она метила в сердце. Она хотела тебя убить.

Я говорил тебе это вечером, ma petite.

— Я знаю, ты говорил, что она пыталась убить его, но… — Я провела пальцами по краю другой раны, между ребрами. Колотая рана, нанесена куда нужно. Она пыталась изрезать его лицо, и следы на руке показывали, что она хотела только его изуродовать, но раны на животе и на груди — эти планировались как смертельные. — Она знала, куда бить. — Мое уважение к Менг Дье возросло, и страх перед ней — тоже. — И все это делалось на глазах у посетителей?

Не все, — сказал Реквием, — но большая часть.

Я посмотрела на Жан-Клода:

И никто не вызвал полицию?

У него хватило такта отвести взгляд — не смущенно, но…

Что ты сделал? — спросила я.

Массовый гипноз не запрещен, ma petite. Только индивидуальный.

Ты зачаровал публику.

Мы с Ашером.

Я положила руку над раной, которая, похоже, пришлась ближе всего к сердцу. Мне в голову пришла мысль.

Ты говорил, она напала на Ашера. Он тоже так пострадал?

Нет.

Я думаю, она знала, что вы с Жан-Клодом ее убьете, если она убьет Ашера. Я думаю, она считала, что я для вас менее ценен.

И снова голос его стал безжизненным, но сама эта безжизненность заставила меня поднять на него глаза.

Желчно звучит.

Он отвернулся, улыбнувшись едва заметно.

Я хотел, чтобы прозвучало безразлично.

Я много слышала вампирских голосов. В самом безразличии есть свои оттенки.

Я дурак был, что сказал ей при народе, но она напирала, спрашивала, и я сказал правду.

Тут он посмотрел на меня наконец, и мне пришлось сделать усилие, чтобы не отвести глаза, — не из-за его вампирской силы, а потому что больно было смотреть на избитое лицо и понимать, что каким-то странным образом я в этом виновата.

Ты и вправду сказал Менг Дье, что бросил ее, думая, что это из-за нее я тебе отказала?

Не такими словами, но да.

Я вздохнула и покачала головой:

Ох, Реквием! Я хочу сказать, я не думала, что она так резко это воспримет, — я показала на его раны, — но гордость не дала бы ей спустить это просто так.

Гордость, — кивнул он, но остановился, не закончив движения из-за боли. — У нее гордости много, а у меня, кажется, совсем нет.