Глава пятьдесят третья

Я сидела в кабинете Жан-Клода в «Данс макабр». Тут было все такое элегантное черно-белое, только кимоно и веера в рамах на стенах цветные. Я сидела за элегантным черным столом Жан-Клода, выдвинув ящик — в этом ящике у меня лежал запасной пистолет. Пока мы ждали, я его зарядила серебряными пулями. Рядом со мной сидел Ашер, поставив кресло так, чтобы он мог до меня дотронуться. Это из-за него заряженный пистолет лежал в ящике, а не на столе на виду и не у меня в руке. Ашер опасался, как бы дискуссия не стала слишком горячей. Дамиан стоял от меня с другой стороны, положив мне руку на плечо. Прикосновением он передавал мне спокойствие, и оно, наверное, было причиной, что Ашер выиграл спор про пистолет. Другая причина к тому стояла, прислонившись к двери: Клодия, Истина и Лизандро, и вид у них был очень профессиональный. А где был Жан-Клод? Где-то там, очаровывал прессу, и Элинор как менеджер клуба — с ним. Для таких публичных мероприятий она была куда лучшей хозяйкой, чем я. Кроме того, у меня было здесь другое дело, о котором человеческой прессе не надо было знать.

Мерлин сидел в кресле напротив нас, Адонис и темноволосая хористка — на диване возле стены. Звали ее Елизавета, и неопределенный восточно-европейский акцент был у нее так силен, что хоть выжимай. У Адониса и Мерлина акцент появлялся в зависимости от настроения, но обычно отсутствовал.

Мерлин ответил на мой вопрос уверенным голосом отовсюду и ниоткуда:

— Я хотел, чтобы представление было волшебным для всей публики, не только для людей.

— И ты попытался подчинить себе разум всех и каждого, чтобы не испортить никому представление?

Сарказм скрыть я не пыталась. Все равно бы не вышло, так чего и пробовать?

— Да, — ответил он просто, с интонацией «конечно же».

Дамиан чуть сильнее стиснул мое обнаженное плечо, и его пальцы коснулись края шрамов на ключице.

— Мне несколько трудно этому поверить.

Видите, я была спокойна. Я не обозвала его подлым вруном.

— Зачем бы еще мне это делать? — спросил он.

Лицо у него было очень спокойное. Я знала, что глаза у него темные, чисто-карие, но помимо цвета я мало что могла о них сказать, потому что в них не смотрела. Этот вампир чуть, черт его побери, не подчинил нас всех даже без взгляда, и я не стану рисковать. Он был высокий, смуглый и красивый — не европеец. Что-то более смуглое, восточное, где-то Ближний Восток, наверное. Что-то египетское было в нем, может, даже вавилонское, потому что он был стар. Не силой, просто возрастом. Я — некромант и силу и возраст почти любого вампира чую. Это естественная способность, которая усилилась вместе с моей силой. И сейчас от этой способности у меня кости гудели, резонируя под тяжестью веков, сидевших, улыбаясь, напротив меня.

— Использовать таким образом силу против мастера города — это прямой вызов его власти. И ты это знаешь.

— Это если тебя поймают, — сказал Адонис с дивана.

Я глянула на него, стараясь, чтобы не в глаза. Он засмеялся — ему нравилось, что он может подчинить меня взглядом. Ну, точнее, что мы оба думаем, что может.

Заговорил Ашер:

— Ты подразумеваешь, что Мерлин подчинял себе разум всех мастеров всех городов, где вы гастролировали, и они этого не знали?

Голос у него был ровный, вежливый, приветливый, почти довольный. И это была ложь. Он хотел, чтобы Адонис загнал сам себя в угол.

Мерлин поднял смуглую руку. От одного этого жеста Адонис застыл с открытым ртом.

— Нет, — сказал Мерлин. — Нет. Мы отвечаем на вопросы слуги Жан-Клода. Когда говорит она, говорит его голос. Но что делаешь ты здесь, Ашер? Почему ты сидишь так близко и участвуешь в переговорах?

— Я — tйmoin Жан-Клода.

— Чем ты заслужил пост такого доверия и такой власти, Ашер? Это не ради твоей силы. Здесь не меньше четырех вампиров, если не больше, которые сильнее тебя. Ты же никогда не был известен своим искусством в битве. Почему же ты сидишь по правую руку от него — от нее — сейчас?

— Я могу ответить тебе, почему он здесь и сидит по правую руку от меня, — сказала я.

Мерлин посмотрел на меня испытующе. Трудно было не глянуть ему в глаза, когда он движется. Я несколько растренировалась избегать взгляда вампиров.

— Просветите меня, мисс Блейк.

Сунув руку в ящик, я взялась за рукоять. Так мне было лучше. Но когда пистолет мелькнул на виду, напряжение возросло. Я скорее ощутила, чем увидела, как подались вперед на диване Адонис и Елизавета.

— Не надо, — сказала Клодия.

— Не реагируйте, — велел Мерлин. — Это именно то, чего она хочет.

Наверное, голос их мастера, а не слова Клодии, удержали их на диване. Черт, может, это она мне их сказала?

Я положила пистолет на стол, как бы рассеянно поглаживая его рукой. Не держала, но касалась.

— Я хотела, чтобы пистолет лежал на столе, когда вы войдете в дверь. Ашер меня отговорил.

— Значит, он здесь, чтобы вы не наделали глупостей?

— Он здесь потому, что ему я доверяю, а вам — нет.

— Вы не дура. Я не стал бы ожидать с вашей стороны доверия.

— И что ты собираешься делать с этим пистолетиком? — спросил Адонис.

— Застрелить тебя и Мерлина представляется вполне реальной возможностью.

— На каком основании? — спросил Мерлин. — Какие законы мы нарушили? На театральных представлениях массовый гипноз разрешен.

Противно было с этим соглашаться, но он был прав. Я пожала плечами:

— Если подумать, то основания могут найтись.

— Вы хотите, как у вас в Америке говорят, нас «подставить»?

Я вздохнула, и моя рука отодвинулась от пистолета.

— Нет, думаю, что я не стану этого делать.

— Тогда я спрошу еще раз: зачем мы здесь? Что мы сделали такого, чтобы прогневить Жан-Клода?

— Вы отлично знаете, что вы сделали, — ответила я, — и знаете, чем рассердили нас.

— Я честно говорю вам, мисс Блейк, что мне это неизвестно.

— Для вас — миз Блейк или маршал Блейк.

Он шевельнул рукой:

— Хорошо, тогда миз Блейк.

— Что бы вы сделали, если бы подчинили себе разумы шести мастеров городов? — спросил Ашер. Волосы его скрывали половину лица — золотистый отвлекающий момент.

— Я не стану отвечать на твой вопрос, потому что ты не мастер и ты недостаточно силен, чтобы быть tйmoin ’ом.

— Хорошо, то, что он сказал.

Мерлин посмотрел на меня:

— Что вы имеете в виду, миз Блейк?

— Не заставляй меня повторять вопрос, Мерлин. Просто ответь.

— Я не понимаю, что вы надеетесь получить в результате этой дискуссии, миз Блейк. Честно не понимаю.

— Вы пытались задурить мозги шестерым мастерам городов плюс еще с полдюжины предводителей местных ликантропов. Черт побери, у нас же тут подвластные звери нескольких мастеров да еще слуги-люди. Вы попытались отхватить здоровенный окровавленный кусок, и он оказался вам не по зубам.

— Мерлин мог всех вас захватить.

Это сказала Елизавета.

Я покачала головой, не глядя на нее:

— Не мог, иначе захватил бы.

— Что вы от нас хотите, миз Блейк? — спросил Мерлин.

— Я хочу знать, зачем вы это пытались сделать. И не надо мне вешать лапшу на уши насчет того, что хотели осчастливить всех зрителей без исключения. Если вы по-настоящему задуривали мозги всем мастерам на всех представлениях, то вы хотели узнать, можете ли вы захватить их всех одновременно сегодня и здесь. Вот я и хочу знать: зачем?

— Что зачем, миз Блейк?

— Зачем было пытаться подчинить всех? Зачем было идти на риск всех оскорбить? Вот так вот бросать такую здоровенную перчатку? Ты — мастер вампиров. Ты так стар, что у меня прямо кости ноют в твоем присутствии. Подобные тебе вампиры ошибок не делают, Мерлин. У них для всего есть причина.

— Быть может, я не думаю, что человек, едва видевший три десятка лет смертной жизни, сможет понять мои мотивы.

— Испытай меня. А еще лучше — испытай Жан-Клода. Ты это сам сказал: говоря со мной, ты говоришь с ним.

Он застыл неподвижно, и смысл этой неподвижности был ясен. Я сделала что-то такое, чего он от меня не ожидал. У вампиров неподвижность служит аналогом жеста у людей.

— Туше, миз Блейк. — Он опять шевельнул руками. — Вы не поверите, что я всего лишь хотел улучшить качество нашего представления для всех?

— Нет, не поверю.

Он снова едва заметно развел руками. Интересно, может, это он вместо пожатия плеч?

— Вероятно, имея успех в одном городе за другим, я просто стал самоуверен. Может быть, я действительно верил, что смогу победить всех.

— В твою самоуверенность я верю. Могу даже поверить, что по отдельности ты подчинял себе всех мастеров. Хотя в этом я не уверена — пока что. Я ощутила твой разум и не скажу, что ты не мог бы этого сделать, но ты мог и не пробовать.

— Зачем бы я тогда пытался сделать это сегодня?

Я улыбнулась. Сама ощутила эту улыбку не как веселую, а просто губы скривила, как когда злюсь.

— Именно это я и пытаюсь выяснить, а ты уходишь от ответа.

— Я действительно ухожу от ответа? — спросил он.

Я кивнула, улыбаясь уже почти весело:

— Именно это и делаешь.

— Быть может, я уже ответил на вопрос, но ответ вам не понравился.

— Быть может, ты пытаешься не лгать открыто, чтобы Дамиан, или Ашер, или кто-нибудь не учуял или не унюхал ложь. Но ты определенно не дал полного ответа.

— Вы действительно думаете, что если бы я хотел солгать при всех, в этой комнате присутствующих, то не смог бы этого сделать?

Я на секунду задумалась, подавляя желание оглянуться на Ашера. Дамиан поиграл пальцами у меня на плече.

— Я думаю, что мог бы, но используя больше ментальной силы, чем тебе хотелось бы в моем присутствии.

— И почему бы я не хотел использовать ментальную силу в вашем присутствии, миз Блейк?

Голос его звучал пренебрежительно, почти с веселым презрением. Я не оскорбилась: эта интонация, как все, что он делал, была намеренной, просчитанной.

— Потому что ты боишься, как бы Дорогая Мамочка не услышала и не посетила нас второй раз.

Он попытался изобразить высокомерное презрение и изобразил, но я чуяла в нем перемену. Тончайший, едва заметный оттенок страха.

— А кто это — Дорогая Мамочка?

Я тщательно рассматривала точеную линию подбородка. Ох, хотелось бы посмотреть в глаза, но не стоило рисковать.

— Ты действительно хочешь, чтобы я произнесла ее имя?

— Вы можете произносить все, что хотите, миз Блейк.

Я кивнула, ощутила, что у меня сердце забилось сильнее, рука с новыми шрамами сжалась в кулак.

— Хорошо. — Сама услышала, что голос у меня с придыханием. — Ты боишься, что снова появится Мать Всей Тьмы.

То ли свет чуть потускнел, то ли это мое воображение?

— Она для нас утрачена, миз Блейк. Вы ничего о ней не знаете.

— Она лежит в комнате глубоко под землей, но высоко-высоко. По всей передней стене — окна, выходящие на пещеру или подземное здание. Внизу всегда горит огонь, будто тот, кто смотрит, боится темноты.

— Мне известно, что Валентина была в той комнате, что вы описываете, и осталась жива, чтобы об этом рассказать. Не стоит пытаться произвести на меня впечатление историями из вторых рук.

Кажется, Мерлин не знал, что я вместе с ней была у него в голове. Он не знает, что я видела его воспоминание о том, как она выходит из тьмы?

— Тогда вот еще одна история из вторых рук. Я видела ее в образе огромной кошки, может быть, что-то вроде вымершего льва, больше любого современного. Я видела, как она охотилась за тобой в ночи, когда мир пахнул дождем и жасмином — или чем-то вроде жасмина. Я просто не знаю, давно ли существует на земле жасмин как вид; может быть, мое сознание называет это жасмином, потому что у этого растения тот же запах.

Я-то думала, что он был неподвижен, но ошиблась. Потому что сейчас он стал неподвижен настолько, что мне пришлось сосредоточенно смотреть ему в грудь — проверять, что он не исчез. Такая неподвижность, что недоступна ни одной змее, ни одному живому существу. Неподвижен так, будто хотел не быть здесь больше ни секунды.

И его голос был так же мертв, как тело, когда он сказал:

— Вы видели сегодня ее воспоминание.

— Да.

— Тогда вы знаете ее тайну.

— У нее их много, но ты говоришь о том, что она и оборотень, и вампир одновременно? Тогда да, эту тайну я знаю.

Он сделал вдох, как многие из них, когда выходят из этой неподвижности. Так они себе сами напоминают, что еще не мертвы.

— Но, миз Блейк, всем известно, что быть и тем, и другим невозможно.

— Тот штамм вампиризма, что существует сегодня, уничтожается вирусом ликантропии, но, быть может, когда-то он был устойчив, или это был другой вид вампиризма. Как бы там ни было, что я видела, то видела.

— Мюзетт привозила сюда к нам нескольких котов Темной Госпожи, — сказал Ашер. — Они были и тем, и другим — и ни тем, ни другим не были.

— Да, Белль Морт говорит, что спящие коты нашей матери просыпаются на ее зов, — сказал Мерлин. — Что вы об этом думаете, миз Блейк? Думаете вы, что Белль Морт стала так сильна, что слуги Матери проснулись на ее зов?

— Нет, — сказала я.

— Почему нет? — спросил он тем же пустым голосом, и тело его почти не двигалось. Он перестал изображать человека.

— Потому что силы такого рода у Белль Морт нет.

— Ты никогда ее во плоти не видела, — сказал Адонис, — иначе не судила бы так поспешно.

И сказано было не слишком радостным голосом, что само по себе интересно. В первый раз он владел своим голосом не до конца.

Я глянула на него:

— Она сильна, но не тем видом силы, что Дорогая Мамочка. Просто не тем.

— Если Белль Морт не пробудила слуг нашей Доброй Матери, то кто это сделал? — спросил Мерлин.

Тут меня осенило — что со мной нечасто бывает. Я сперва подумала, действовать ли по этому наитию или сперва Ашера спросить, а потом подумала: а, черт с ним. Я устала. Да, я насытилась, но заживление требовало большего, чем вернуло мне кормление. Устала я от этих игр.

— Ты хочешь ее пробудить, Мерлин? Или ты боишься, что она проснется?

Он снова погрузился в неподвижность.

— Я не знаю, как ответить на этот вопрос.

— Знаешь.

— Тогда я не стану на него отвечать.

— Ты — шестерка у Совета вампиров?

— Мерлин был исключен из внутреннего круга силы несколько веков, — сказал Ашер.

Я кивнула:

— Да, вы меня по дороге сюда проинформировали. Он стал так силен, что его поставили перед выбором: отдать свою территорию или быть убитым. Он отдал все и растворился в тумане времен. Жан-Клод думал, что ему может найтись место на американской земле.

А про себя я подумала: «В следующий раз, когда Жан-Клод будет предлагать убежище кому-нибудь настолько офигенно сильному, пусть сперва со мной перетрет».

Это я ясно высказала по дороге в лимузине, и Жан-Клод даже спорить не стал.

— Если ты не работаешь на Совет, на кого тогда? — спросила я.

— Если я отвечу «на себя», вы мне поверите?

— То ли да, то ли нет, не знаю. Попробуй.

Моя рука снова легла на пистолет.

— Зачем вы взялись за оружие?

— Потому что, думаю я, если ты не хочешь отвечать на этот вопрос, то можешь снова испробовать вампирскую силу. Зависит от того, чего ты больше боишься.

— Вашего пистолетика я не боюсь.

— Возможно, но ведь Дорогой Мамочки боишься?

Он облизнул губы. Этот жест дал мне надежду, что в его фасаде появилась трещина, и тогда я посмотрела прямо ему в глаза. В этот миг встречи взглядов он попытался подчинить меня, и у него могло бы даже получиться, если бы Ашер и Дамиан не коснулись меня одновременно. Этого было достаточно, чтобы меня отвлечь, и я отвернулась.

— Очевидно, в вас двоих есть больше, чем мне рассказывали, — произнес Мерлин снова тем же пустым голосом.

— Он — ее слуга-вампир, — сказал Адонис. — Это не слухи.

И голос его не был пустым — скорее гулким, с ноткой гнева.

— Но не это ее спасло, — ответил Мерлин.

Он посмотрел на Ашера, и я увидела то, что видала очень и очень редко, — как один вампир отворачивается от взгляда другого. Сила вампира, как моя некромантия, защищает его от других вампиров. Они не умеют гипнотизировать друг друга, но Мерлин умел. Или Ашер боялся, что он это умеет. Страшноватый тип.

— Ты был самым слабым из мастеров вампиров линии Белль Морт. Такой вампир не мог бы никому помочь спастись от моего взгляда.

— Я никогда тебя раньше не видел, — ответил Ашер, все еще держа руку на моей руке и отвернувшись от второго вампира.

— Я был к тебе ближе, чем ты знаешь, Ашер.

Мне не понравилось направление, которое принимал разговор.

— Послушай, мы тебя сюда привели, чтобы ты нам дал ответы, а не наоборот.

— И каких ответов, по-вашему, я от вас хочу?

— Ты хотел узнать, насколько мы сильны. Не знаю зачем, но тебе это было нужно. Ты хотел испытать нас. Зачем?

— Быть может, я давно и долго ищу мастера, которого мог бы назвать своим мастером. Достаточно сильного, чтобы дать мне почувствовать: за ним стоит идти.

— Ты Мерлин, а не Ланселот, — сказала я.

— Ланселот — выдумка, как почти все, что сегодня вы обо мне знаете — и о тех, кому я служил.

Я заморгала:

— Ты хочешь сказать, что ты — тот самый Мерлин? Который король Артур и Круглый Стол?

— А вы хотите сказать, что я — не он?

Я хотела поспорить, но передумала. Если он хочет притворяться настоящим Мерлином, мне ни холодно от этого, ни жарко. Я даже не стала напоминать, что сам Мерлин — позднейшее добавление к легенде об Артуре. Такой у него самообман. Обсидиановая Бабочка считала себя ацтекской богиней. И была достаточно сильна, чтобы этот мыльный пузырь я тоже не стала прокалывать.

— Как-нибудь в другой раз, быть может. Сегодня я хочу получить от тебя прямые ответы. Ты все ходишь кругами, и мне это надоело.

Его сила дохнула в мой разум, но я уже наставила пистолет ему в грудь.

— Не пробуй.

— Вы меня убьете просто за использование моей силы?

— Я выстрелю тебе в грудь за попытку подчинить мой разум. Подчинение разума один на один незаконно, особенно если с нечестивыми целями.

— Я не собираюсь брать вашу кровь или кормиться на вас любым другим способом.

Пистолет смотрел ему в грудь твердо и уверенно.

— Закон не детализирует, используется подчинение разума для питания или чего-либо другого. Достаточно насилия над чужой свободной волей. Это основание для ордера на ликвидацию.

— Получить ордер на ликвидацию — это требует времени, миз Блейк. Вряд ли у вас в кармане есть подобный документ, где указано мое имя.

Снова зазвучала презрительная интонация. «Глупая девчонка», — будто говорил его голос.

Я покачала головой. Я действительно веду себя глупо? Или нет?

Рука Ашера нашла мою ногу. Когда я подняла пистолет, ему пришлось переместить руку, она пошла вверх под юбкой, дошла до края чулка, где начиналась голая кожа. Это не был секс, это было прикосновение, чтобы помочь мне сохранить ясность мыслей. Впервые в жизни от прикосновения мужчины к моей ляжке у меня в голове прояснилось.

Я чуть выпрямила руку, взяла пистолет двуручным хватом. Рука Дамиана сильнее сжала мне плечо, будто он боялся того, что я могу сейчас сделать.

— Еще раз попробуй мне задурить мозги, и я рискну предстать перед судом.

И другие пистолеты в комнате тоже появились — в руках наших ребят, ну и нашей девушки.

— Если встанете с дивана, будет кровь, — сказала Клодия.

Адонис и Елизавета снова сели. Я не стала даже взгляда тратить, проверяя, понравилось им или нет. Ими займутся Клодия с ребятами, а мне вот так хватает одного этого вампира.

— Я не стану более использовать против вас силу, миз Блейк. Вы несколько слишком опасны, чтобы вас дразнить.

— Рада, что ты заметил, — сказала я спокойно, стараясь держать руки ровно.

— Дай слово, что не будешь применять свою силу ни против кого из нас сегодня, — потребовал Ашер, не снимая руки с моего бедра.

— Даю вам мое слово, что не буду сегодня использовать силу ни против кого из вас.

— Мало, — сказала я.

— Что? — не понял Ашер.

— Его слово, что он не будет использовать силу, пока он в нашем городе. Мне нужно его слово, что он будет себя хорошо вести, пока не уедет с нашей территории.

— Ты слышал, что сказала дама, — произнес Ашер и даже не пытался скрыть веселье в голосе. Приятно, что кому-то еще со мной весело.

Он дал слово именно в той формулировке, в которой я просила. Вампир он был древний, а если одного из этих паразитов заставить дать слово чести, то дальше ему можно верить — они его не нарушат. Странно, но верно.

Я опустила пистолет, и Клодия с товарищами сделали то же. Но убирать пистолеты мы не стали. Мерлин дал нам слово, но не Адонис и не Елизавета. Наверное, стоило бы поднять этот вопрос, но в тот момент я об этом не подумала.

— Ты знаешь, что я один из немногих вампиров, которых она создала лично. Ты видела мои воспоминания о собственной смерти.

Я кивнула.

— До меня дошли слухи, что она ворочается. И еще слухи, что она посещала тебя во сне или в видениях. Мне запрещено обращаться к членам совета под страхом смерти, какова бы ни была причина. Чтобы подтвердить или опровергнуть слухи, я мог только приехать сюда, к вам и Жан-Клоду.

— А зачем тогда эти всплески силы на балете? — спросила я.

— Я хотел увидеть, не найду ли я у Жан-Клода что-нибудь, что ее заинтересует.

— И?..

— Я нашел вас.

— Что это должно значить?

— Только то, что вы — некромант, какие бывали в старые времена.

— И это означает — что?

— У вас такие силы, каких я много столетий не видал.

— Ты еще не видел мою силу в действии.

— У вас есть слуга-вампир. Есть подвластный зверь. Вы добываете себе силу, как это делают мастера вампиров. Вы питаетесь сексом, как Жан-Клод, как Белль Морт. Это для вас не дополнительная возможность, не добавочная сила от Жан-Клода. Вам необходимо питаться, как если бы вы были вампиром воистину. Да, не кровью, но вожделением.

— Да, я суккуб.

Я попыталась не особо задумываться над тем, что только что признала, произнесла это между делом.

— Вы стараетесь об этом не думать?

— Да, потому что это меня пугает.

— Но ты это признаешь?

Вопрос задал Адонис.

— Почему нет? — пожала плечами я.

— Мало кто сознается в том, чего боится.

— От этого не будешь бояться меньше, — ответила я.

— А я обнаружил, что будешь, — ответил он своим настоящим голосом. Это уже была не игра.

— И чего же боишься ты? — спросил Ашер.

— Ничего такого, о чем готов рассказать мастеру-шестерке.

— Не будем переходить на личности, — сказала я. — Не будем отвлекаться от разговора.

— И о чем же вы хотите говорить, миз Блейк?

— Ты сказал, что приехал искать ответы насчет Дорогой Мамочки. Задавай свои вопросы.

— И вы на них ответите? Вот так все просто?

Судя по интонации, он мне не верил.

— Не могу сказать, пока не слышала вопросов, но это возможно. Давайте перестанем компостировать друг другу мозги и притворимся, что мы оба цивилизованные существа. Спрашивай.

Тут он засмеялся, и это был всего лишь смех, а не ощутимый на ощупь звук Жан-Клода, или Ашера, или Белль Морт. Просто смех.

— Наверное, я так стар, что забыл, как это — просто разговаривать.

— Потренируйся со мной. Задавай вопросы.

— Она просыпается от своего долгого сна?

— Да.

— Почему вы говорите с такой уверенностью?

— Я видела ее во снах и в… — Я поискала слово.

— Видениях, — подсказал Ашер.

— Не совсем. Видения — это какая-то потусторонняя блаженная хрень, а тут все было совсем не так.

— А как было? — спросил Мерлин.

— Она послала однажды призрачную кошку, иллюзию. Кошка будто забралась внутрь меня, мы ехали в джипе. Она пахнет ночью, тихой тропической ночью, жасмином и дождем. Она меня однажды едва не удушила вкусом дождливой ночи. Белль Морт это делает ароматом роз.

— Вы приравниваете их силы? — спросил он.

— Ты спрашиваешь, одинаковы ли их силы? — уточнила я.

— Да.

— Нет.

— В чем именно нет?

— Я видела в одном видении или сне, или как эту хрень назвать, как она поднялась надо мной огромным черным океаном. Она вздымалась, как живая ночь, превратившаяся во что-то реальное и отдельное. Как будто ночь — не просто отсутствие света, а что-то самостоятельно существующее, живое. Она — причина тому, что наши предки жались ночью к огню. Из-за нее мы боимся темноты. Она — страх, живущий во всех фибрах нашего бытия, в том, что идет еще от древних ящеров. Не потому мы боимся ее, что боимся темноты, а темноты мы боимся из страха перед нею.

Я вздрогнула, внезапно похолодев. Ашер снял с себя смокинг и набросил мне на плечи. Дамиану пришлось переложить мне руку на шею сзади, чтобы сохранить контакт. Я не стала спорить.

— Это правда, — сказал Мерлин голосом, где чуть-чуть блеснул страх. — Она просыпается.

— Да, — сказала я и взяла руку Ашера в ладони — мне нужно было что-то успокаивающее.

— Белль Морт думает, что это ее сила пробудила слуг Матери.

— Это не так, и ты это знаешь.

— Они просыпаются, потому что просыпается она, — сказал он.

— Да.

— Почему ее так интересует какая-то слуга-человек? — спросил Адонис — не грубо, а так, будто действительно хотел знать.

— Я думаю, ее интересует не слуга-человек, а некромантка. — Он посмотрел на меня, и вновь я подавила желание взглянуть ему в глаза. Не в ментальных фокусах дело — просто привычка: когда разговариваешь с кем-то, глядишь в глаза. — Вы знаете, миз Блейк, что это был ее приказ — убивать всех некромантов прежних времен?

— Нет, — ответила я, — я этого не знала.

— Она приказала, чтобы всех, обладающих вашими способностями, убивали до того, как они наберут силу.

— Я это даже как-то могу понять.

— В самом деле?

Я кивнула, сжала руку Ашера, прижалась теснее к руке Дамиана.

— Я могу зачаровать вампира взглядом, как вы чаруете нас.

— Это действительно так?

Я поняла, что сказала слишком много, разоткровенничалась.

— Мерлин, я сегодня слишком устала для ментальных игр. Когда она нам обоим сегодня закомпостировала мозги, один мой друг с самыми лучшими намерениями вложил мне в руку крест.

— О боже мой, — сказал он.

Я подняла левую руку, показывая новый шрам.

— Как же вы ее так быстро залечили? У нас раны от освященных предметов заживают медленно.

Я снова положила руку на руку Дамиана.

— Я не вампир, Мерлин, я некромант. Это всего лишь некоторый парапсихический дар. Он не превращает меня в зло.

— А мы — зло? Уже просто потому, что мы — вампиры?

Слишком трудно было мне отвечать на этот вопрос, держа в каждой руке по вампиру.

— Я слишком устала, чтобы вести сейчас философские беседы. На залечивание раны ушло много энергии.

— Мы ощутили, как ты питала ее, — сказал Адонис.

Я снова постаралась не смотреть на него.

— Да, питала, но этого не хватило. Бедной девушке много энергии приходится тратить при общении с Дорогой Мамочкой.

— Это от любого много энергии заберет, — сказал Мерлин.

Тут я в первый раз подумала: может, он не из вежливости не пытался подчинить ничей разум после ухода Матери, а потому что боится. Может, в нем тоже мало осталось сока — из него, как и из меня, выжали энергию.

— Она умеет питаться от других вампиров, просто касаясь их силы?

— А почему вы спрашиваете?

— Она почти всегда приходит ко мне после того, как какой-нибудь вампир применяет ко мне силу в серьезных масштабах. Она приходила после ментальных игр Белль Морт. Сегодня она пришла после тебя. Она питается от нас при этом?

— Иногда, — ответил он.

— Значит, она не лежит без питания во сне тысячи лет. Она как кошмар — питается твоей же энергией, твоей силой.

— Я так полагаю.

— А почему она вообще впала в сон?

— Почему ты думаешь, что мне это известно?

— Опять уходишь от ответа?

Он слегка улыбнулся:

— Быть может.

— Ты знаешь, почему она впала в сон?

— Да.

— Ты мне скажешь?

— Нет.

— Почему?

— Потому что это не та история, которой мне хотелось бы делиться.

— Я ведь могу тебя заставить рассказать.

— Вы можете попытаться выяснить, достаточно ли вашей силы некроманта, чтобы приказать мне рассказывать.

Я широко улыбнулась:

— Ну, я не настолько амбициозна.

— Просыпается все больше и больше слуг Матери. Почти весь Совет, подобно Белль Морт, считает, что это их растущие силы вызвали слуг из долгого сна.

— А кто из членов Совета в это не верит?

— Поскольку мне запрещен контакт с Советом, откуда мне знать?

— Оттуда же, откуда ты знаешь мысли Белль Морт.

Он снова улыбнулся той же улыбкой. Наверное, у него она значит «знаю, но не скажу».

— Вам необходимо снова насытиться, миз Блейк, и мне тоже. Наша Добрая Мать питалась от нас обоих.

— Она не добрая, и она никогда не была твоей Матерью.

Он снова сделал тот же жест руками, который у него означал пожатие плеч.

— Для того, кто я сейчас, она была Матерью.

С этим я не могла спорить, потому и пытаться не стала.

— Ты хотел знать, просыпается ли она. Просыпается. Ты говорил, что хочешь знать, так ли велика сила Жан-Клода, что ты мог бы назвать его своим мастером.

— Вы не верите, что я ищу себе мастера?

— Я верю, что единственный мастер, которого ты признавал, лежит сейчас где-то в Европе, вторгаясь в мои сны.

Он глубоко вздохнул. Вампирам дышать не надо, воздух им нужен только для речи, но я заметила, что почти все они вздыхают время от времени. Будто это привычка, которую даже несколько тысяч лет не могут устранить.

Рука Дамиана почти болезненно напряглась у меня на шее. А я была абсолютно спокойна, так в чем же дело? Я стала было оборачиваться к нему, но ощутила это — он мне дал ощутить. Я высасывала его энергию. Отбирала энергию, которую давала ему, чтобы он жил. А, черт.

В дверь постучали. Клодия посмотрела на меня.

— Проверь, кто там, — сказала я.

Она проверила — отличный телохранитель. Это пришел Натэниел, и она открыла ему дверь. Волосы у него по-прежнему были заплетены в косу, но рубашку и жилет он где-то уже потерял. Торс его блестел потом, и сверкал аметистами и бриллиантами ошейник на шее.

— Куда ты рубашку дел? — спросила я.

— А жарко было, — улыбнулся он во весь рот.

— Могу себе представить.

Он подошел ко мне, все так же улыбаясь, только в чуть прищуренных глазах читалась тревога. Чужой человек этого бы не заметил, но я уже не первый месяц тренировалась в чтении по его лицу.

Натэниел обошел стол по широкой дуге, подальше от рук Мерлина. Он стал больше личностью и меньше жертвой за то время, что жил у меня. Сейчас он подошел и положил мне на руку ладонь, подсунув под смокинг Ашера. Ощущение прикосновения их обоих будто воткнуло мне штепсельную вилку в позвоночник. Я вздрогнула, но под приливом энергии было ощущение, что она идет только в одну строну, ко мне. Черт. Нет, мне точно надо научиться лучше управлять этим перетеканием энергии.

— Вы совсем недавно оказались в центре триумвирата силы, — сказал Мерлин так, будто был в этом уверен и будто это ему было интересно.

— Да, мне еще надо учиться.

— Есть способы не дать нашей Доброй Матери питаться вашей энергией.

— Я вся внимание.

Он нахмурился, не поняв.

— Я хотела сказать, что с радостью готова это услышать.

Иногда я забываю, что через пропасть в несколько стран или столетий сленг не очень хорошо доходит.

— Освященный предмет, спрятанный не менее чем под двумя подушками, ее удержит.

— Звучит рискованно, — сказала я, поднимая руку со свежими шрамами.

От этого движения шевельнулся Дамиан — почти упал. Я ощутила, что Натэниел потянулся к нему, и знала, что он обнял вампира за талию.

— Даже вампиры могут так спать, если они веруют и не вызывают собственную силу.

Мне нужно было уже кормиться, но я не хотела допустить здесь ошибки. Слишком много у меня в постели было вампиров, чтобы рисковать вылезшим не вовремя освященным предметом.

— Вампир может спать с освященным предметом под подушкой?

— Да, или под кроватью, но под подушкой лучше.

— А что случится, если этот предмет коснется кожи вампира?

— Ответ вы можете прочесть на собственной руке.

— И ты хочешь сказать, что крест меня обжег из-за моей силы, а не силы Дорогой Мамочки?

— Вы суккуб, миз Блейк. Эту силу издавна ассоциируют с демоническим.

— Мне приходилось сражаться с демонами. Вампиризм — инфекция, а не что-нибудь демоническое. Это болезнь, которая живет в крови. Один врач где-то в начале девятисотых придумал, как ее лечить. А одержимость демонами не вылечить переливанием крови.

— Вылечить? — спросил Мерлин. — Действительно переливанием крови?

— Ну да, но вампиризм как раз и придает мертвому телу возможность действовать. Так что если убрать вампиризм, тело остается мертвым.

— Ну, на такое лечение вряд ли многие согласятся.

— Да, — кивнула я.

Дамиан наклонился и шепнул мне в щеку:

— Все это очень интересно, но можно тебя попросить ускорить процесс?

— Мать не может прорваться через вашу защиту сама по себе, кроме как во сне. Но она может воспользоваться проникновением сквозь вашу оборону другого агрессора-вампира, в этом вы правы. Страх перед нею лег в основу законов, определивших правила сражения мастеров вампиров. Но она так долго спит, что мы становимся неосторожны.

— А почему она вынуждена следовать за чужим нападением?

— Потому что она — создание кошмаров и страны Морфея.

— Ты хочешь сказать, что она все еще спит?

— Да, именно так, — улыбнулся он.

Дамиан вцепился мне в плечо. Я сказала:

— Я не хочу быть невежливой, но мне нужно питание. Так что прошу меня извинить.

— А можно посмотреть? — спросила Елизавета.

— Нет.

— Идем, Елизавета, — сказал Мерлин и вышел в дверь.

Она за ним. Адонис обернулся в дверях и посмотрел на нас на всех.

— Тебе тоже смотреть нельзя, — сказала я. — Заседание закрыто.

Он хотел что-то сказать, но подумал и решил этого не делать — покачал головой и вышел, не сказав ни слова. Я узнала больше, чем он намеревался сказать, но меньше, чем можно было бы. Почему-то я знала, что это — не последняя наша встреча. Чувство у меня такое было.

Клодия пошла к двери:

— Я послежу, чтобы никто не мешал.

И дверь за ней закрылась.

Я встала, осторожно сняв с плеч их руки.

— Натэниел, отведи Дамиана в комнату отдыха персонала или еще куда. Или найдите себе столик снаружи.

— А нам почему нельзя смотреть?

Я на него взглянула в упор, но он сделал невинные, хотя и знающие, глаза.

— Всего два часа прошло, и ты хочешь сказать, что опять способен?

Он улыбнулся.

— Я не могу снова кормиться от тебя так скоро, Натэниел. Это слишком опасно. Я не знаю точно, что сделала со мной эта Мать, но ощущаю слабость. И я не знаю, смогу ли гарантировать, что ardeur не охватит всех. За дверью вам ничего не грозит, а здесь — не знаю. — Я посмотрела на Дамиана, вцепившегося в плечо Натэниелу так, будто иначе упадет. — А если я сегодня буду кормиться на Дамиане, дело может обернуться плохо.

— От кого же ты собираешься сегодня питаться? — спросил Ашер, стоя у стены.

— Если ты согласен, то от тебя.

— Просто мужчине приятно, когда его спрашивают.

Я сжала руки двух остальных и попросила:

— Дамиан, Натэниел, идите ради Бога и будьте где-нибудь, где вас будет видно, о’кей?

— Обещаю, — сказал Натэниел, и они направились к выходу.

Я повернулась к Ашеру:

— Ты на меня злишься?

— Никто не любит, когда его согласие считают само собой разумеющимся, Анита.

— Я про тебя так не считаю.

— Считаешь. И ты, и Жан-Клод.

На это я не знала, что сказать, а потому именно это и сказала:

— На это я не знаю, что сказать.

Он покачал головой:

— У нас нет времени нянчиться с моими задетыми чувствами. Прости.

Дверь за нашей спиной закрылась — Дамиан и Натэниел пошли искать место, где переждать, пока я попытаюсь поддержать жизнь во всех нас.

Я потянулась к руке Ашера. Он принял мою руку, но на меня не смотрел. От своего лица он показывал только совершенный профиль, пряча шрамы под сиянием волос. Я попросила секса, а он от меня прячется. Не очень хорошо.

— Что случилось? — спросила я.

— Ты обратила внимание, что это у нас впервые будет секс наедине?

Я начала было возражать, но остановилась. Да, я помнила его тело в интимных подробностях. Столько ночей и вечеров — его тело и мое рядом. И всегда с нами при этом кто-то был? И никогда не было так, чтобы только мы, только друг у друга?

Я коснулась его лица, попыталась заставить на меня взглянуть, но он не поддался.

— Значит, не только от Жан-Клода ты не получал достаточно личного внимания?

Он улыбнулся, но не слишком счастливой улыбкой.

— Веками меня желали все, кого я касался, кого хотел. Потом столетия я был презрен, был посмешищем. Секс был милостью — или пыткой для тех, кого Белль желала наказать.

Я попыталась его обнять, но он не дал, просто удержав мою руку. Я сказала единственное, что мне в голову пришло:

— Прости меня…

Наконец он повернулся ко мне, но только идеальной стороной лица. Показал ту бездонную красоту, ради которой люди отдавали состояние, честь, добродетель — только бы взглянуть на нее еще раз.

— Ты некоторые мои раны исцелила — тем, что я был с тобой и Жан-Клодом. И я думал, этого достаточно.

Я запустила руку ему под волосы, потрогала покрытую шрамами сторону лица. То, что он прятал, я накрыла ладонью, глядя на то лицо, что он позволил мне видеть.

— Но ты ни от кого из нас не получал достаточно внимания.

— Когда ты так говоришь, это звучит по-детски, сам слышу, но вот здесь, — он коснулся груди, — ощущается совсем не по-детски. Ощущается так, будто я умираю от голода посреди пира. Но это пир, который я делю со слишком многими. Никто из вас не смотрит только на меня. Всегда есть кто-то более красивый, более желанный.

— Никого красивее тебя нет, Ашер.

Он отдернулся, открыв шрамы на лице.

— Как ты можешь такое про меня говорить?

— А что ты хочешь, чтобы я сказала?

— Я хочу снова быть центром чьей-то жизни, Анита. Центр для Жан-Клода — ты. Твой теперь там, где Натэниел и Мика. — Он схватил меня за руки, приблизил ко мне лицо — глаза в глаза. — Я ни для кого не дорог, и это невыносимо. — Он засмеялся, но когда он открыл глаза, в них блестели слезы. — Да, глупо и по-детски. И очень эгоистично.

— Дело же не в том, чтобы быть с мужчинами или женщинами? — спросила я. — Дело в том, что никто из мужчин, которых я выбираю, никогда не поставит тебя в центр своего мира.

— Я хочу, чтобы меня любили, Анита, и когда-то это было.

— Джулианна, — тихо сказала я.

Он кивнул:

— Когда-то это был Жан-Клод, но он никогда не будет так истинно любить другого мужчину, как любит женщину. Вкусы и требования Белль посылали нас в объятия других мужчин, но Жан-Клод никогда не мог удовлетвориться только мужчинами. Он более всего — любитель женщин.

— А ты? — спросила я, потому что он, кажется, ожидал этого вопроса.

— Я думаю, если бы попался такой мужчина, какой нужен, я бы любил его и был доволен, но то же самое относится и к женщине. Я любви ищу, Анита, а не того, во что она упакована. Мне всегда больше было нужно внимание, чем Жан-Клоду. Я стал искать женщину себе в слуги, когда понял, что Жан-Клод никогда не будет удовлетворен только мужчинами. Только мною.

Я не знала, что сказать на звучащее в его голосе страдание. Эмоциональное бремя, которое он на себе тащил двести или триста лет, а я сейчас должна все исправить или хотя бы улучшить, а как? Как мне это сделать?

Я почувствовала, что Дамиан ко мне тянется, и меня шатнуло — Ашеру пришлось подхватить меня.

— Я истощаю Дамиана.

— Тогда мне надо перестать капризничать и дать тебе насытиться.

— Я действительно хочу тебя, Ашер. Я действительно люблю тебя. Но сейчас у меня нет времени…

— Возиться с моими травмами, — закончил он за меня.

— Заниматься с тобой любовью так, как мне хочется.

Он всем лицом показал недоверие.

— Мы должны покончить с кормлением и вернуться на прием, но для меня ты не пища на аварийный случай. Не общее имущество с Жан-Клодом. Ты мне дорог сам по себе, Ашер, вот как есть. У меня нет времени доказать тебе это сегодня, но потом я попробую.

Он притянул меня к себе покрепче и прошептал мне в волосы:

— Потом будешь питаться от следующего, потому что моя очередь уже миновала.

Я отодвинулась заглянуть ему в лицо и сказала:

— А ты вспомни, что впервые мы с тобой занимались любовью не потому, что надо было питать ardeur. А потому, что я этого хотела — мы с Жан-Клодом этого хотели.

— Ты это сделала, чтобы защитить меня от агентов Белль Морт.

— Да, мы это сделали, чтобы Белль Морт не могла призвать тебя к себе, чтобы по ее правилам ты стал нашим, но ты до сих пор — единственный из новых мужчин моей жизни, с которым у меня был секс ради заботы о нем, а не ради прокормления ardeur ’а.

— Заботы?

Я кивнула:

— О том, кого любишь, заботишься.

Он улыбнулся, и это была редкая улыбка — от которой он казался страшно молодым, как будто эта улыбка — все, что осталось от юноши, бывшего сотни лет назад.

— Невозможно любить всех мужчин твоей жизни, Анита.

— Нет, — согласилась я. — Но я люблю тебя. Я люблю Жан-Клода.

— И Мику, и Натэниела, — добавил он.

Я кивнула.

— И Лондона, и Реквиема.

Я покачала головой:

— Нет. Их — нет.

— Почему? Они красивы, они идеальны.

— Красивы, но не идеальны. Реквием половину времени ходит мрачный, как туча. Лондон — что-то в нем меня смущает.

— Почему?

— Не знаю точно. Может быть, потому что он даже мне не особо нравился, а я имела с ним секс.

Я ощутила, как Дамиан падает на стол, за которым сидит. Натэниел ухватил его за руку, не дал упасть. Ашеру пришлось так же подхватить меня.

— Тебе надо питаться, — сказал он.

Я кивнула.

— Тогда на сегодня мы поговорили. Сегодня я буду о тебе заботиться, потому что так и поступаешь, когда кого-то любишь.

У меня щеки запылали, хотя я и не совсем поняла почему.

Он засмеялся — не колдовским вампирским смехом, а очень мужским. Когда слышишь такой смех, понимаешь, что ты ему польстила в чем-то чисто мужском.

— В чем дело? — спросила я, не глядя на него, потому что знала, что тогда еще сильнее покраснею.

— Ты покраснела, когда я сказал, что люблю тебя.

Я кивнула и попыталась произнести посуровее:

— И что?

— Теперь я знаю, что ты меня любишь.

Тут я подняла на него глаза:

— Только потому, что я покраснела?

Он кивнул.

— Я часто краснею.

Он обхватил меня кольцом своих рук.

— Да, но на этот раз — для меня. — Он поцеловал меня в лоб. — Я бы хотел тоже насытиться, пока будешь насыщаться ты.

— Ты еще не питался сегодня?

— Нет, еще не просыпался голод по крови.

— Но ведь это необычно?

— И очень.

— Тогда пей. — Я задумалась. — Хотя, кажется, у меня кончаются места для свежих ран от клыков.

Он коснулся моей шеи сбоку, где остались следы клыков Реквиема, провел пальцами по выпуклости груди, запустив их чуть под край корсета, до места, где пришелся укус Лондона. Еще ниже. Коснулся соска, и от одного этого прикосновения я не могла сдержать тихого стона.

Он снова засмеялся тем же польщенным смехом. Его рука легла мне на бедро, раздвинула ноги, нашла укус Жан-Клода на внутренней стороне бедра.

Мой голос прозвучал с придыханием:

— Откуда ты знал, что это там?

— Учуял по запаху, — шепнул он. — Ты готова?

Я кивнула, не доверяя своему голосу.

— Тогда смотри на меня, Анита, смотри мне в глаза.

Я медленно подняла взгляд и увидела, что его глаза полны света, похожего на синий лед, блестящий под зимней луной, — переливающиеся тени и блеск. Его глаза завораживали.

Он нес меня на руках, а я не помнила, как он поднимал меня.

— Куда мы? — спросила я.

— К дивану.

— Нам нужно быстро.

Он положил меня на диван. У меня ноги были согнуты, а он встал на колени между ними.

— Можем сейчас быстро, потому что теперь я знаю: потом будет дольше.

— И все потому, что я для тебя покраснела?

— Да.

Он отпустил меня. На диване рядом со мной места не было, и потому он встал и начал раздеваться.

— Если мы снимем корсет, то потом целую вечность провозимся, надевая его обратно.

— Пусть корсет останется.

Он сбросил рубашку и смокинг на подлокотник дивана, выпрямился, голый до пояса. Я смотрела на него с дурацким выражением «ух ты!» на лице — не могла с ним справиться. Он был так красив, и я знала, что скрытое красиво не менее, и я смотрела, предвкушая то, что знала наперед, и просто вздрагивала, видя его таким.

— Какое у тебя лицо, Анита, mon Dieu!

Я только со второй попытки произнесла:

— Что мне с себя снять?

— Трусики.

— Только трусики?

Он кивнул, расстегивая брюки.

У меня зачастил пульс. Чтобы снять трусики, мне пришлось сесть, что также помогло отвести от него взгляд. В чем тут дело — в том, что никогда еще мы не были одни? Или это было невероятное предвкушение? Или еще что-то?

Я его хотела. Хотела его прикосновений. У меня кожа ныла от этого желания — не просто прикосновения, но прикосновения именно Ашера.

Его руки легли на мои голые плечи, а я сидела, отвернувшись в сторону. От прикосновения гладких ладоней перехватило дыхание.

Он наклонился и шепнул:

— Чего ты хочешь?

— Твоих рук на моем теле.

— Чего еще?

— Чтобы ты был во мне.

— Чего еще?

У меня пульс колотился в горле, и я едва смогла произнести:

— Укуси меня, когда будем трахаться, чтобы я обоими способами кончила, когда ты будешь во мне.

— Войти обоими способами? — шепнул он.

— Да.

Он схватил меня за волосы, потянул так, что стало больно — чуть-чуть, именно как надо.

— Попроси.

— Пожалуйста!

— Мне придется взять кровь, чтобы войти в тебя. Чтобы ты кончила второй раз, от укуса, мне придется взять кровь еще раз.

Я попыталась это осмыслить, не получилось, но наконец я сказала то, что только и приходило мне на ум:

— Ашер, пожалуйста, прошу тебя!