Глава двадцать четвертая

Новая грязь — новая ванна. Из-за бурного превращения Хэвена не только у меня были сгустки на волосах и еще много где. Прибудь на место команда судебных медиков, Бог один знает, что бы они решили.

Со мной в ванну пошли Мика и Жан-Клод. Натэниел повел Хэвена в кормильную — там держали живность, то есть я так думаю, что живность. Честно говоря, «кормления» я никогда не видела, но Натэниел и Джейсон мне говорили, что еда там не запрещенная, значит — животные. Среди оборотней есть такие, которые мне очень и очень нравятся, но смотреть, как они едят, мне не хотелось никогда. Некоторые зрительные образы мне просто не нужны.

Октавий и Пирс хотели вернуться к себе, но Клодия их остановила и спросила, где охрана, что стояла у них на дверях.

— Они пытались помешать нам с Хэвеном выйти из комнаты, — ответил Пирс.

— Это их работа, — сказала Клодия.

— Значит, не слишком они для нее годятся.

— Вы их убили?

Он опустил глаза, потом поднял.

— Когда мы ушли, они еще дышали.

Клодия послала Лизандро и Клея посмотреть, Грэхема оставила при себе, а Октавию и Пирсу велела остаться в ожидании известий. Оба крысолюда оказались живы, но были ранены, причем серьезно.

Из-за проблем, которые у нас возникли с мастерами Кейп-Кода и Чикаго, охрана была усилена, и в зале гробов оказались дополнительные охранники, что было удачно: Менг Дье расколола свой гроб, когда получила силу, которую набрали все наши от нашего секса с Огюстином. Менг Дье, получившая дополнительную силу. Не слишком хорошая новость.

Сейчас дополнительные охранники пригодились: Клодия приставила четверых к Октавию и Пирсу. Лизандро она поставила над ними старшим и дала приказ снестись с Фредо, который отвечал за зал гробов. Сама Клодия осталась с нами и Клея оставила при себе. Двое из них стояли у двери со стороны спальни, пока мы мылись. Клодия и Клей тоже перемазались, но им пришлось ждать своей очереди.

Жан-Клод подтянул меня к себе через теплую воду, я положила голову ему на плечо:

— Неужто мы это сделали?

— Не совсем, ma petite, — выдохнул он мне в волосы.

Мика подвинулся к нам, стоя на коленях. Волосы прилипли к голове, казались прямыми и черными. Шартрезовые глаза выделялись на смуглом лице еще сильнее, когда волосы не отвлекали от них. Придвинулся он так близко, что прядь его волос задела мои, и иллюзия черноты исчезла, потому что его волосы даже мокрые не были так темны, как у меня или Жан-Клода. Невероятно густой цвет, темно-коричневый, но не черный.

— Да, не совсем, — шепнула я прямо в щеку Мики.

Мика меня поцеловал, потом оперся спиной на ванну, чтобы нас видеть.

— Ладно, отмылись, теперь подумаем: почему мы не могли разбудить тебя и Жан-Клода?

— Я думала, Жан-Клод все это время не спал.

— Только не в начале; он тогда отрубился так же, как и ты.

— А откуда ты знаешь, что он просто не был мертв для мира, как обычно?

— Он дышал.

Жан-Клод рядом со мной шевельнулся, будто был удивлен.

— Дышал… интересно, — сказал он, тщательно контролируя голос.

— А не должен был дышать? — спросила я.

— Нет.

Я обернулась у него в руках, чтобы заглянуть в лицо. И на нем ничего не отражалось. Красивое и непроницаемое, как портрет, будто вместо лица с дыханием и движением это был застывший снимок — одиночный миг прекрасного лица. Когда Жан-Клод старается скрыть как можно больше, он бывает таким.

— И почему то, что ты дышал, удивляет больше, чем то, что ты не умер на рассвете? — спросила я.

— Я еще и сны видел, — сказал он.

Я наморщила лоб:

— Но ведь ты спал. Когда спишь — видишь сны.

— Я снов не видел почти шестьсот лет.

— И что тебе снилось? — спросил Мика.

— Очень практичный вопрос, mon chat.

Я посмотрела на одного, на другого:

— Я чего-то не поняла?

Жан-Клод посмотрел на меня:

— Что снилось тебе, ma petite? Кто тебе снился?

Так же дружелюбно и мелодично звучал его голос.

— Ты спрашиваешь так, будто знаешь.

— Ты сама должна сказать, ma petite.

— Мать Всей Тьмы, — ответила я, понизив голос, будто от произнесения этого имени в ванной стало темнее.

— Марми Нуар, — кивнул он.

— Да, — сказала я, пытаясь прочесть что-то за этой вежливой внешностью, и не смогла. — Тебе она тоже снилась?

— Oui.

— Вам обоим снилась глава совета вампиров?

— Она куда больше, чем только глава совета, — сказал Жан-Клод. — Она — создатель нашей цивилизации. Наши законы — это ее законы. Говорят, что она была первым вампиром и что она действительно мать нас всех.

Я прижалась к нему теснее, и он прижал меня рукой, как под крыло взял, так что я обняла его за талию. И почему-то даже это было недостаточно близко, когда разговор шел о Матери Всей Тьмы.

— И что конкретно тебе снилось? — спросил Мика.

— Она пыталась ради меня прикинуться человеком, но Бог свидетель, это плохо у нее получалось.

— Я видел, как она склонилась над тобой, ma petite. Видел, как она стала уводить тебя от меня. И я не мог до тебя дотянуться, темнота держала меня, а она склонялась над тобой. — Он вздрогнул и сильнее прижал меня к себе. — Я не мог до тебя дотянуться, а ее голос издевался надо мной за мою беспечность. — Жан-Клод поцеловал меня в макушку. — Но еще она говорила, что если бы я поставил тебе четвертую метку, она бы тебя убила, потому что, раз она не может тобой управлять, тебя следовало бы уничтожить.

Мика придвинулся к нам, приткнулся ко мне, зажав между нами руку Жан-Клода, и свою руку положил ему на плечи. Сам он стоял на коленях возле меня, потому что их головы сошлись над моей, и у него хватало на это роста.

— Но ты проснулся раньше Аниты, — заметил Мика. — Почему?

— Я подумал, что, если смогу прервать сон, это освободит ma petite. Это не получилось, но я сумел разорвать хватку Марми Нуар на моих мыслях. И это само по себе удивительно.

— Удивительно — это очень слабо сказано, — согласилась я. — Как ты смог вырваться?

— А как ты?

— Я вызвала единственного из живущих во мне зверей не из семейства кошачьих. Ей подчиняются только кошки. И я видела ее в той комнате, где лежит ее истинное тело. Оно дернулось, когда мой волк его укусил — я думаю, по-настоящему.

Они стиснули меня сильнее, будто что-то в моих словах их напугало. Понятно, что такое могло напугать, но…

— Ребята, я чего-то не секу? Вдруг вы оба испугались сильнее.

— Способность посылать духовного зверя через сон и ранить кого-то другого среди нас редка, ma petite.

— Среди вампиров, ты хочешь сказать?

— Oui.

— Среди нас тоже, — начал Мика, — но…

И он резко замолчал.

— Но что? — спросила я.

Не получив ответа, я отодвинулась от них, чтобы заглянуть в лицо Мики. Жан-Клод, когда хотел, мог скрыть что угодно, но у Мики это получалось хуже. Если как следует всмотреться, что-то заметить можно было.

Он опустил глаза, как будто понял, что я делаю.

— Так, Мика, в чем дело?

— Химера умел вторгаться во сны.

— И кому-то наносить раны при этом?

— Нет… — Мика задумался. — Когда захватил мой тогдашний пард, еще не мог. Но за те годы, что мы были вместе, сила его выросла — может быть, научился? Спроси у захваченных им доминантов — тех, кто выжил. Спроси, умел ли он их ранить во сне.

— Для ликантропа это очень редкая способность — умение вторгаться в чужие сны, подобно вампиру.

— Химера сам был редкого сорта, — сказала я, вспоминая, как он был страшен. Он мертв, я его убила, но мало что я видала на свете такого страшного, как он.

Мика посмотрел на меня, и на лице его было такое страдание, будто собственные мысли казались ему чудовищными.

— Что такое? — спросила я.

— Месяц назад мы узнали, что ты — носитель львиной ликантропии. Очевидно, ты заразилась во время битвы с Химерой.

Я кивнула:

— Да, он был в виде человеко-льва, когда нанес мне рану.

Мика облизнул губы, будто они хоть как-то могли пересохнуть в горячей, влажной атмосфере ванной.

— Что, если ты взяла от него не только львиную ликантропию?

Я нахмурилась:

— Не совсем понимаю.

— Он хочет сказать вот что, ma petite: что, если ты не просто ликантропию приобрела, а именно ту, которая была у Химеры? Он не был оборотнем-львом, он был оборотнем-универсалом. С полдюжины разных типов ликантропии, так?

Мика кивнул:

— Леопард, лев, волк, анаконда, медведь, а потом он захватил предводителя кобр. Думаю, если бы он дожил до следующего полнолуния, был бы еще и коброй.

— Химера считал, что после его первой полной луны те животные, что в нем были, это и все, что он имел.

— И ты уверена, что это была правда? — спросил Мика.

— А ты уверен, что это не была правда? — ответила я.

Он покачал головой:

— Нет, но это бы объяснило, что происходит с тобой.

— В каком смысле — происходит со мной?

— Анита, сегодня ты почти перекинулась. Из-под ногтей кровь шла. Осталось чуть-чуть.

— Я не уверена, что я — оборотень-универсал.

— Нет, но если так, ты не потеряешь леопардов, когда перекинешься.

Я покачала головой:

— Спасибо, конечно, но я, если буду перекидываться, выберу леопардов. Просто на всякий случай.

— Согласен, — сказал он, — но если ты — универсал и так близко к превращению…

Он замолчал и опустил глаза.

— Ты думаешь то же, что и я, mon chat, и знаешь, что ей это не понравится, — сказал Жан-Клод.

— И что? — спросила я.

Ответил Жан-Клод:

— Если ты универсал и есть шанс, что ты до своей первой перемены формы приобретешь новое животное, то у нас есть возможность набрать больше силы.

— О чем это вы говорите?

— Если ты будешь менять форму, то нет ли смысла добавить еще типов ликантропии? — спросил Мика.

— Смысла, — сказала я. — Нет, в этом нет смысла.

— Почему, ma petite? Ты призываешь львов, и они приходят на твой зов. Ты призываешь леопардов, и они тоже приходят. Ты призываешь волков, и я начинаю задумываться, от меня ли ты получила силу их звать, или тут что-то другое.

— То есть вы говорите, чтобы я намеренно заразила себя другими видами ликантропии? — спросила я.

Они переглянулись.

— Если так ставить вопрос, то нет, — ответил Мика.

— Это только мысль, ma petite, всего лишь мысль.

— Ты всегда думаешь только о том, чем я могу усилить твою власть?

Он вздохнул:

— Мы должны быть сильны — и стабильны. Должны показать другим мастерам, что не представляем угрозу совету в Европе или кому бы то ни было.

— Сильными мы еще можем стать, но вот стабильными… — Я пожала плечами. — Насчет этого не знаю.

— Мы не являемся угрозой совету, — сказал Мика, — но они могут так не считать.

— Могут, — согласился Жан-Клод.

В дверь постучали.

— Кто там? — спросил Жан-Клод.

— Римус.

— Тебе здесь что-нибудь нужно, Римус?

— Клодия велела мне проверить, как там у вас. Для смены охраны.

Жан-Клод посмотрел на нас и протянул руку.

— Иди сюда, ma petite, чтобы тебя не увидели, и тогда мы разрешим ему войти.

— Не понимаю, зачем он должен входить.

— Мы его спросим.

Жан-Клод обнял меня, ссутулив плечи, Мика передвинулся и сел передо мной. Я обхватила его сзади руками, притянула к груди. Да, меня закрывала вода, но Римус из новых наших охранников. Я не настолько хорошо его знала, чтобы сидеть в ванне, не стесняясь его присутствия.

— Можешь войти, — разрешил Жан-Клод.

Дверь открылась. Римус шагнул внутрь, но руку оставил на ручке двери, будто ему не больше нашего хотелось, чтобы он тут появился. Глаза у него были серо-зеленые, хорошие глаза — если он на тебя смотрел прямо. А этого никогда не бывало — по крайней мере на Мику, на меня, на Жан-Клода или Натэниела он прямо не смотрел. Почему? У Римуса лицо будто было когда-то разбито на куски и потом собрано опять; не было такого, на что можно было бы ткнуть пальцем и сказать: вот это не на месте, но общий эффект был такой, будто оно собрано с перекосами, и смотреть было неприятно — как на неправильно склеенную керамическую маску.

Как-то полностью уловить его лицо не получалось, потому что он на меня не смотрел. Очень подмывало ему сказать, чтобы смотрел в глаза, но этого я не могла сделать, не затронув тему, которая могла оказаться чувствительной и вообще не моим делом. Так что я молчала.

Одет он был в обычную черную форму охранников. Если под одеждой были раны, то они не были заметны, когда он двигался. А двигался он так, будто в худощавых мышцах его тела сидели стальные пружины.

— Клодия велела, чтобы тот, кто сменит при вас охрану, проверил, как у вас, лично проверил, своими глазами. Прямой ее приказ.

— Она не объяснила зачем? — спросила я, потому что такого раньше не было.

Тут он поднял глаза и улыбнулся криво. На миг я увидела на его лице недоверие, потом он отвернулся.

— Она проинформировала меня о том, что здесь было. И велела, чтобы в одном помещении с вами было не менее двух охранников. Постоянно.

— Это вряд ли, — сказала я.

— Я ей так и сказал, что ответ будет такой. — Он еще раз на меня глянул. На миг я увидела эти серо-зеленые глаза, полные злости, потом он снова отвернулся и опустил их. — Когда с тобой Мика, это не проблема, но если бы здесь был один только Жан-Клод… — Он пожал плечами. — Если ты перекинешься в первый раз и это окажется волк, он, может быть, с тобой справится, но если это будет зверь, которым он не управляет, не съешь ли ты его?

— Он — мастер города. Как-нибудь справится.

— Ты не поняла. — Римус шагнул в комнату, отпустив дверную ручку. Наконец он посмотрел на меня, выдержал мой взгляд. Поскольку я смотрела на него прямо, получилась игра в гляделки. Он моргнул, но глаз не отвел. И было приятно видеть для разнообразия его лицо. — Жан-Клод мощен как вампир, но в рукопашной без оружия оборотни вампиров бьют. Если только им не удается затрахать наш разум, мы побеждаем.

Я глянула на Жан-Клода — как он отреагирует. То же пустое, вежливое лицо. Я снова повернулась к Римусу:

— Так вам что, велено следить?

— Думаешь, мне это нравится? — сказал он, и сила его полыхнула горячим ветром. Он закрыл глаза и посчитал до десяти или что-то в этом роде, потому что жар исчез. Успокоившимися глазами он смотрел на нас на всех, но знал, что главная его задача — убедить меня, и потому смотрел в основном на меня. И снова взгляд его стал злобным, с вызовом. — Ты понятия не имеешь, как опасна можешь быть при первом превращении. Ты будешь не просто ликантропом, что само по себе достаточно плохо; ты будешь обладать сверхпротивоестественной силой. Будешь оборотнем с властью над мертвецами. Если ты потеряешь контроль над одной силой, остальные тоже могут сорваться с цепи. Ты себе представляешь, что тогда может быть?

Я смотрела на него, испуганная, и мне это не нравилось. Так что я могла оставаться испуганной, а могла разозлиться. Угадайте, что я выбрала.

— Зверь блокирует некромантию. Как только я поддаюсь полностью одному голоду, остальные исчезают.

— Ты в этом на сто процентов уверена? — спросил он.

Ответ «да» застрял у меня в горле. Я засомневалась.

Ответил Мика, гладя меня по руке:

— Нет.

Это был честный, ответ, но…

— Так что мы будем делать?

— С тобой постоянно должен быть хотя бы один оборотень, достаточно сильный, чтобы справиться в чрезвычайных обстоятельствах.

— Как именно справиться? — уточнила я.

— Не дать тебе никого слишком порвать.

— И кто в списке сильных?

— Я, Клодия, Фредо, Лизандро, Сократ, Бронтес, Бобби Ли, Микки, Иксион. Среди крысолюдов много бывших военных и наемников. Однако некоторые лучше умеют убивать, чем минимизировать повреждения. — Он пожал плечами. — Списком распоряжаются Клодия и Бобби Ли, но я знаю, например, что тебя не оставят снова в обществе всего лишь Грэхема и Клея. Может, с кем-то из них, но тогда в паре с кем-нибудь опытным.

— Опытным в чем?

— Отставным военным, наемником или бывшим полицейским. Рафаэль набирает своих из крутых мест.

— А Нарцисс — нет?

Римус снова пожал плечами:

— Теперь — да. Он почти три сотни своих потерял, когда его захватил Химера. Их просто перебили. У Нарцисса было много здоровых ребят и спортсменов, но настоящих бойцов мало. И одна из причин, что гиенолаков завоевали такими малыми силами, — это то, что они реально ничего собой не представляли. Нарцисс тогда убедился, что увлечение боевыми искусствами настоящего бойца не сделает. Тут не олимпийские игры, любителям делать нечего.

— А ты не любитель, — сказал Жан-Клод тем же безразличным вежливым голосом.

— Никак нет, сэр, — ответил Римус.