Глава девятнадцатая

Жан-Клод прижал меня к себе:

— Прости, ma petite, мне очень жаль.

Ашер поцеловал меня в щеку:

— А мне не жаль, что он ушел.

— Веди себя прилично, — сказала я.

Он прижался ко мне, обняв Жан-Клода за плечи:

— Мы все вели себя идеально, а твой Ульфрик все равно ушел, вздыбив шерсть.

Натэниел встал передо мной, отвел у меня прядь волос с лица.

— Знаешь, Анита, мне тоже не жаль, что его здесь не будет. Я хотел бы сегодня ночью держать тебя в руках, а Ричард бы меня в кровать не пустил.

Оба они были правы. Так с чего ж это я решила, будто должна защитить честь Ричарда?

— Хватит, — сказал Жан-Клод. — Ma petite устала, оставим ее сегодня с Микой и Натэниелом.

Он поцеловал мое поднятое вверх лицо, ласково, и сам ничего на лице не выразил. Иногда он просил не отсылать его прочь, но сегодня даже не попытался. Выпустил меня и направился к двери рядом с Ашером.

— Как-то неловко выставлять тебя из твоей собственной кровати, — сказал Мика.

Жан-Клод обернулся:

— Ma petite неприятно, когда я умираю на рассвете. Уважим сегодня ее чувствительность. Ей хватило потрясений на одну ночь.

Ашер обнял Жан-Клода одной рукой:

— Мы будем у меня.

Сто раз я видела, как они обнимаются, десятки раз отсылала их ночевать в комнату Ашера. Но сегодня впервые подумала, чем же они там будут заниматься. Сексом? Будут делать друг с другом то, что мы с Жан-Клодом делали с Огги? А мне до этого дело есть? Я даже не знала.

Мика посмотрел на меня:

— Дамиан утром не умирает, если он с тобой. Может быть, стоит выяснить, не так ли и с Жан-Клодом?

— Не напирай, Мика.

Мне почти отчаянно хотелось сегодня чего-нибудь нормального. Только в моем голосе прозвучало не отчаяние, а злость.

— Он может спать с другой стороны от меня, так что, если утром он умрет, ты его касаться не будешь.

Я покачала головой:

— Почему это для тебя так важно? И именно сегодня?

— Я думаю, необходимо выяснить, не приобрел ли Жан-Клод какие-то из тех возможностей, что приобрел Дамиан. Но важнее, что Белль Морт труднее стало тебя контролировать, когда он к тебе прикоснулся. Я бы постарался сегодня держать его рядом — просто на всякий случай.

Я заморгала, глядя на него, потом вздохнула:

— Ох. Как всегда, практичен.

— Идеально практичен, — отозвался Ашер и отпустил руку Жан-Клода. — Пойду в свою одинокую постель.

— Ашер! — сказала я. — Пожалуйста. Хватит с меня на сегодня обид.

Он улыбнулся, подошел ко мне, обнял и почти братски поцеловал в лоб.

— Никому из вас я сегодня не доставлю огорчения. Но я бы не против был на себе проверить эту вашу теорию о дневных вампирах. Если получится у Жан-Клода, может получиться и у меня.

— У Дамиана получается только в одной комнате с Натэниелом. Боюсь, без Ричарда у Жан-Клода тоже не получится.

Ашер шагнул назад, пожал плечами этим поразительным галльским жестом и направился к двери. Нам он помахал легко и небрежно, но слишком много столетий воспоминаний накопились у меня о языке его жестов. Ну, не у меня, у Жан-Клода, но я их видела. Ашер был задет, и его можно понять — его одного выставили из комнаты. Но окликнуть я его не окликнула. Мне и один-то труп в кровати не нужен, а два — так и подавно.

Я обернулась к указанному трупу. Он был одет в свой элегантный халат, и виднелся треугольник груди, бледный-бледный, обрамленный чернотой лацканов. А волосы — пена кудрей мягче моих.

На меня волной накатила опустошенность. Не только оттого, что я беременна, тут все сразу было. Слишком много произошло в эту ночь.

Мика обнял меня сзади, Натэниел смотрел мне лицо, приподняв мне подбородок и глядя в глаза. Очень нежно улыбнувшись мне, он сказал:

— Ты вымоталась.

Я кивнула; его пальцы остались у меня на подбородке.

Он поцеловал меня в губы, все еще ласково, без настойчивости. Взяв за руку, он повел меня к кровати. Мика убрал руки с моих плеч, но взял за другую руку, и Натэниел вел нас обоих.

Кровать сегодня была декорирована красным. Алым — от балдахина на четырех стойках до груды подушек. Простыни под покрывалом тоже будут гармоничного или резко контрастного цвета. Когда-то Жан-Клод использовал в убранстве только черный и белый цвета. Я пожаловалась, что мне это не нравится. И до сих пор помню ту первую ночь, когда кровать была декорирована красным. Я тогда перестала жаловаться на монохромность, испугавшись, что он еще чего-нибудь придумает.

Натэниелу пришлось отпустить мою руку, чтобы отвернуть покрывало с горы подушек. Простыни оказались черные — как мазок темноты на красном фоне. Еще подушки поменьше громоздились на двух креслах возле фальшивого камина. Благодаря современным технологиям там действительно могло гореть пламя, но всегда, когда я бывала у Жан-Клода, я там видела только старинный веер за стеклом.

Натэниел и Мика стали сновать туда-сюда как муравьи, пока кресла не оказались завалены подушками, и на кровати их тоже еще много осталось.

Жан-Клод подошел и встал по ту сторону кровати от меня, и мы глядели друг на друга поверх разлива красного и черного шелка. Разлива — это точное слово, кровать была куда больше двуспальной. Я ее называла «кровать оргийного размера», но на самом деле мы с Жан-Клодом такого здесь не устраивали, и не хотелось бы намекать, что без меня нечто подобное происходит. Просто я никогда такой большой кровати не видела. Нет, не совсем верно — у Белль была кровать такого размера. Черт, зря я об этом подумала. Сразу какой-то холодок пробежал по коже.

— В чем дело, ma petite? — спросил он.

Я покачала головой. Сообщать о своих наблюдениях насчет сходства кроватей мне не хотелось — будто от этого факт стал бы еще более реальным.

Мика и Натэниел вернулись к кровати, Мика остановился и посмотрел на нас обоих. Натэниел стал расстегивать рубашку.

— Может, подождать стоит, — сказал Мика, все еще глядя на нас по очереди.

Натэниел продолжал расстегиваться.

— Разберутся, — сказал он.

Потом снял рубашку и подошел к большому гардеробу — темное дорогое дерево в тон кровати. Гардероб был пуст, если не считать нашей запасной одежды — Натэниела, Мики и моей. У Жан-Клода есть особая комната размером с небольшой склад, набитая одеждой. Время от времени он вешает оттуда в гардероб какой-нибудь наряд, но большей частью здесь бывает чисто и пусто — такую привычку Жан-Клод приобрел, когда ему приходилось регулярно принимать незнакомых. В комнате, где устраиваются свидания на одну ночь, ценных вещей не держат. Сейчас Жан-Клод не устраивал свиданий на одну ночь ради кормежки или траха, но старые привычки держатся долго. А вампиры, как я когда-то выяснила, если заведут себе привычку, от нее уже не отказываются. Поговорка есть на эту тему, насчет старой собаки и новых штук.

Натэниел вернулся к кровати, раздетый буквально догола, и мне стало на секунду неудобно. Я его столько раз видела голым, что не сосчитать, и в присутствии Мики и Жан-Клода тоже столько раз, что не сосчитать. Чего ж это я вдруг покраснела?

Натэниел забрался в кровать, накинув на себя простыню ровно настолько, чтобы я на него не прикрикнула. Дай ему волю, Натэниел, думаю, всегда ходил бы голым. Сейчас он лег на красные и черные подушки, волосы остались заплетены в косу, так что красный и черный шелк был рамой для его лица. Оно стало мужать последнее время: костная структура, которая лишь угадывалась полгода назад, стала рельефнее, мужественнее. От миловидности, какая бывает у юношей, он сдвинулся к мужской красоте, до которой они чаще всего дорастают. И еще за те полгода, что мы вместе, он вырос по меньшей мере на дюйм, в двадцать лет рос, как другие в семнадцать или раньше. Генетика — штука чудесная, но непонятная.

Он улыбнулся мне, очень мужской, полностью мужской улыбкой. Польщенной улыбкой — он знал, что я смотрю на него, и ему очень, очень нравится, как на меня это зрелище действует. Он уже полгода спал в моей постели, около месяца уже спал в ней голый, а я все смотрю на него, как в первый раз.

Я отвернулась, покраснев.

— Ложись, Анита, — сказал он. — Ты сама знаешь, что хочешь.

Злость вспыхнула мгновенно. Когда я подняла на него глаза, то уже не краснела.

— Натэниел, я не люблю, когда лучше меня знают, что я хочу и чего не хочу.

Он вздохнул и сел на кровати, мускулистыми руками обхватив колени.

— Не позволяй этой истории с ребенком отбросить тебя обратно, Анита. Ты уже намного расширила свою зону комфорта, не стоит терять свои достижения.

— Что именно ты имеешь в виду? — спросила я, упираясь руками в бока и радуясь, что злюсь. Злость куда лучше, чем грусть, испуг или смущение.

Лавандовые глаза стали серьезны — не испуганы или встревожены, но серьезны, как у взрослого.

— Ты действительно хочешь, чтобы мы это сделали?

— Что сделали?

Он вздохнул и сказал:

— Почему тебе неуютно, что я голый?

Я открыла рот, закрыла и наконец тихо ответила:

— Не знаю.

Это была правда. Глупо, но правда.

Мика подошел ко мне, осторожно ко мне прикоснулся. Я обвила его руками, он прижал меня теснее, и я ткнулась лицом ему в шею, ощущая его теплый запах, и от одного этого что-то отпустило меня, что-то жесткое и холодное. Я вдыхала его аромат, и под запахом чистой кожи и лосьона после бритья был вот этот запах, от которого морщится нос, почти резкий запах леопарда. Родной запах.

Он сказал прямо мне в шею:

— Анита, пойдем спать.

Я кивнула, прижимаясь к нему.

И ощутила кожей, как его губы раздвинулись в улыбке. Это ощущение очень было мне знакомо — значит я часто заставляла его улыбаться, прижимаясь ко мне губами. Наверное, так.

Он отодвинулся и стал расстегивать воротник. Ему надо было еще снять галстук. Я стояла и смотрела, как обнажается загорелый торс, но вместо радости от такого зрелища я ощутила, как снова возвращается неловкость.

Я коснулась его руки, остановила его, когда он расстегивал манжеты.

— Погоди минутку.

Он обратил ко мне озадаченный взгляд.

— Снова нервничаешь, — заметил Натэниел. — В чем дело?

Я покачала головой, посмотрела на ту сторону кровати. Жан-Клод все еще стоял там, но теперь опирался на деревянную стойку, обвив ее руками. Лицо его было спокойно, но я уже сегодня проникла к нему в голову дальше обычного, в некоторую особую область.

— Черт, — сказала я.

— Что такое? — спросили одновременно Мика и Натэниел.

— Я знаю, в чем дело.

Они оба посмотрели на меня, но я смотрела на Жан-Клода.

— В тебе.

— Я уже видел твоих мужчин обнаженными, — сказал он тем же любезным закрытым голосом.

— Мы все лежали в постели голые и потные, Анита, — напомнил Натэниел.

— Да, но у вас никогда не было с ним секса. У меня был.

— Жан-Клод кормился от меня, Анита, — сказал Мика. — Он у меня больше брал крови, чем у тебя.

Я посмотрела на него:

— Ты хочешь сказать, что дать ему кровь — это то же самое, что иметь с ним секс?

Он пожал плечами, и лицо его приняло то замкнутое выражение, которое бывало, когда он не знал, какого выражения лица я от него хочу.

— У меня бывал секс, от которого было далеко не так хорошо, как когда Жан-Клод кормится.

— Значит, это был неправильный секс, — сказала я.

Он улыбнулся:

— Я был молод. Потом я научился.

— Это да, — согласилась я и улыбнулась в ответ.

Он поцеловал меня, потом отодвинулся и посмотрел изучающим взглядом, отодвинулся в сторону — положить запонку на ночной столик, и занялся другим рукавом, стоя спиной ко мне. Подняв глаза, я обнаружила, что не только я на него смотрю.

Смотрел и Жан-Клод с тем же непроницаемым красивым лицом. Смотрел на нас всех. Да, мы бывали вместе в постели, голые и потные. Черт, иногда в этой куче тел бывали и Ашер, и Джейсон — зависит от того, кто кого последним кормил. Так чего же это я уставилась на Жан-Клода, который смотрит, как Мика снимает рубашку?

Вдруг меня осенила умная мысль. У меня их вообще-то немного — по поводу моей эмоциональной жизни, во всяком случае.

— Знаю, в чем дело, — сказала я снова.

Все посмотрели на меня. Я коснулась голой спины Мики, но смотрела при этом на Жан-Клода:

— Это из-за того, что мы сегодня сделали с Огюстином.

Жан-Клод сел на угол кровати, все еще держась одной рукой за стойку.

— О чем именно ты упоминаешь, ma petite? Мы сегодня с Огюстином сделали многое.

— Я знаю, все считают, будто мы все тискаемся друг с другом без разбора, но сегодня я впервые увидела, как целуются двое мужчин. Я никогда не видела, чтобы… — У меня пресекся голос. Неужто я еще такой младенец? Черт побери, я же уже большая! — …никогда не видела раньше анального секса, тем более между двумя мужчинами. Тем более между моим любовником и чужим мужчиной. — Как следует вдохнув, я выдохнула и подошла к краю кровати — чуть ближе к Жан-Клоду. — Ну, я понятно говорю?

— Тебя взволновало то, что ты увидела, — сказал он.

— Погоди-ка. — Я обернулась на голос Натэниела. Он приподнялся на локте на подушках, простыня сбилась на колени, едва прикрывая его, но по лицу было видно, что он этого не замечает. — Что ты чувствовала, когда Жан-Клод целовал Огги?

Я открыла рот — и закрыла, потому что не знала ответа. А что я чувствовала?

— Ну, я была не против. Это было… интересно.

Но это было не совсем верно. Я уставилась на кровать и сказала:

— Нет, я… это было интересно.

— Интересно — в хорошем смысле или в плохом? — спросил Натэниел.

Я ответила, не поднимая глаз:

— В хорошем.

Кто-то вздохнул — не знаю кто. Я медленно подняла глаза, и никто не смотрел на меня с укором — будто я что-то ужасное сказала. Не знаю, почему я решила, будто кому-нибудь из присутствующих может не понравиться, что я с удовольствием смотрела, как Жан-Клод целуется с другим мужчиной, но так я подумала. И ждала, чтобы кто-нибудь сказал, что мне должно быть стыдно. Я видела, как мой любимый целуется с другим мужчиной, и не только не ужаснулась, но мне понравилось. Это плохо? Я ждала такого ощущения, но его не было. Наоборот, все казалось правильным, словно всю жизнь я ждала, чтобы это произошло. Казалось правильным, как бывают правильными вещи, находящие дорогу прямо к сердцу. И у меня не было нехорошего чувства, когда это происходило. А теперь это меня смущало. Что же меня смущало — чувство вины? Нет, была неловкость, некоторое… стеснение, что ли, но не вина. Так в чем же дело?

Мика тронул меня за руку:

— У тебя на лице столько мыслей… о чем ты думаешь?

— Что у меня нет ощущения стыда, а разве не должно быть?

— Стыда за что? — не понял он.

— Разве меня не должно возмущать, что Жан-Клод целовал при мне другого мужчину, чужого?

— И тебя это возмутило?

Я покачала головой:

— В тот момент — нет.

Он улыбнулся несколько неуверенно.

— А теперь это тебя смущает, но почему?

— А тебя не смутило бы на такое смотреть?

Он посмотрел на меня внимательно:

— Анита, мне случалось видеть, как ты занимаешься сексом с другими мужчинами.

Вдруг мне снова стало тринадцать лет — стыд, смущение, неловкость полная.

— Я думаю, ma petite, он спрашивает, что ты чувствовала, когда смотрела на нас с Огюстином.

Я бросила на него взгляд, радостный, что он мне помог, но недовольный — что ему пришлось мне помогать.

— Тебя это смутило? — спросил Мика.

Я покачала головой:

— Нет, это было очень интересно. Мы его сделали. Мы им завладели. Это было… — У меня дыхание прервалось дрожью. — Это был прилив адреналина, сила, секс — все вместе.

— Тогда все в порядке, — сказал Мика. — Не стыдись, что тебе не было стыдно.

Черт, я же именно это и делала.

— Теперь, когда ты сказал вслух, это звучит просто глупо.

Он обнял меня, и я прижалась к теплоте его тела.

— Это не глупо, Анита. Чувства не бывают глупыми, они только иногда заставляют нас чувствовать себя глупцами.

Я отодвинулась, посмотрела ему в лицо.

— Тебя все устраивает, что мы сегодня делали. Ты не думаешь, что это было зло или что-то в этом роде.

Он чуть пощекотал меня под подбородком.

— Это у тебя голос Ричарда в голове, а не мой.

Я кивнула. Он был прав, по крайней мере частично.

Мика отошел повесить рубашку в гардероб. Натэниел вытянул ко мне руку.

— Сними свой халат, я хочу обнять тебя — голую и теплую.

Я хотела того же — и вряд ли могла бы придумать что-нибудь лучше, но все еще колебалась. Руку его я взяла, но халат не начала снимать и на кровать не полезла.

Мика подошел ко мне сзади, обнял и прижался. Я повернулась, тихо ахнув:

— Ты голый!

Он озадаченно наморщил лоб:

— Мы же всегда спим голые.

Я покачала головой:

— Но… — И тут я поняла, что мне не так. До сих пор я типа знала, что у Жан-Клода бывали любовники. В смысле, знала, что они с Ашером и Джулианной были истинным mé nage à trois. Но это были воспоминания и теория. До сего дня это все не было фактом.

Я попыталась вложить это в слова.

— Я знала — в теории, — что ты любишь и мужчин, и женщин, — сказала я, глядя на Жан-Клода. Он был совершенно недвижен. Казалось, мигни — и он исчезнет.

— Но теперь ты знаешь на практике и думаешь обо мне хуже, — сказал он голосом таким же невыразительным, как его лицо.

— Нет, не хуже, но… — Я попыталась начать снова. — В колледже у меня была девушка… то есть подруга… то есть девушка, которая была просто подругой. Мы с нею вместе ходили по магазинам, ночевали друг у друга. Я при ней спокойно раздевалась, поскольку она девушка. А ближе к выпуску она мне сказала, что она гомосексуальна. Мы остались друзьями, но для меня она перешла в категорию парней. Не станешь же раздеваться перед человеком, для которого ты — возможный объект секса. Или спать с таким… да ну, черт побери! — Я посмотрела на Мику. — А тебе не дико сейчас будет спать голым рядом с ним?

Мика рассмеялся:

— Ты сильнее стала тревожиться о моей добродетели?

Я нахмурилась:

— Нет, я… — Я толкнула его так, что он пошатнулся. — Да ну тебя!

Но я начала улыбаться, а это значило обычно, что спор я проиграла. Впрочем, я не уверена, что здесь был спор.

— Никак не умаляя привлекательности твоего Нимир-Раджа, ma petite, я все же думаю, что сумею сдержаться.

Едва заметный намек на веселье был на лице Жан-Клода.

Я посмотрела на Натэниела, который старался не расплыться в улыбке. Еще чуть-чуть — и все будут надо мной смеяться, а я такого не люблю.

— А ну прекратите, все!

— Что прекратить? — спросил Натэниел сдавленным голосом, и в глазах его прыгали чертики сдерживаемого смеха.

— Не смейте надо мной ржать!

— Ты подумала, что я, впервые за многие годы отведав мужчину, теперь буду зверем на всех бросаться?

Непроницаемость уплывала с лица Жан-Клода, в глазах появлялось веселье, подергивались уголки рта.

— Нет, — ответила я, сама слыша мрачность своего голоса.

— Ты думала, что мы с Натэниелом будем вести себя теперь при Жан-Клоде более застенчиво, повидав его с Огюстином?

У Мики тоже уголки рта подергивались.

Я мрачно посмотрела на них на всех:

— Может, и так.

— Анита… — Мике пришлось прерваться и подавить улыбку, грозившую вырваться на свободу. — Анита, — снова начал он, — ты помнишь, когда я пришел к тебе, я думал, мне придется отдаваться Жан-Клоду. Вся община вампиров и оборотней считала, что ты, Ричард и Жан-Клод — истинный mé nage à trois. И я эту возможность учел еще до того, как просил тебя сделать меня твоим Нимир-Раджем.

Я посмотрела на него серьезно:

— И это тебя не отвращало?

— Нет. Я мужчинами не интересуюсь, но у меня нет тех заморочек, что есть у тебя с Ричардом.

— Ты меня с ним не сравнивай, — сказала я, готовая разозлиться.

— Если бы рядом с тобой спала другая женщина и была голая, у тебя были бы те же проблемы, что и у него.

— С женщинами-леопардами я спала в одной постели.

— Но ни ты, ни они не были голыми, — напомнил он.

Я стала было спорить — и остановилась. Может, он прав?

— Ну… не знаю, я… я могла бы спать голой — если только спать — с другой женщиной. Не думаю, что мне бы понравилось. Я бы предпочла спать между двух мужчин.

— И это хорошо, — сказал он, — но если бы точно знала, что та женщина видит в тебе потенциального партнера, ты бы по-другому к ней отнеслась.

— Ага. Она бы попала в категорию мальчиков.

— Если рассуждать, как ты, мы с Натэниелом тоже должны переложить Жан-Клода в другой ящик?

Я подумала над ответом и кивнула.

Он улыбнулся:

— Анита, увидеть Огги с Жан-Клодом — это не было для меня первым признаком, что Жан-Клод любит мужчин.

Я посмотрела на одного, на другого.

— Я чего-то не заметила?

— Не того, о чем ты думаешь, ma petite. — Жан-Клод устроился на углу кровати поудобнее, прислонившись к спинке изножья, подтянул колени к груди и обнял их. — Я никого из твоих котов не соблазнял у тебя за спиной.

Я так вообще-то не думала, но…

— О чем тогда говорит Мика?

— Анита, — вмешался Натэниел, — в следующий раз, когда Жан-Клод будет кормиться от нас или Ашер от меня, смотри внимательней. И не придется задавать вопросов.

— Ребята, я же в этот момент была с вами в постели. Чего я не увидела?

Они переглянулись.

— Хватит переглядываться, говорите прямо!

— Ты сказала, что устала сегодня, — сказал Мика. — Я думаю, тебе не хочется знать, иначе не пришлось бы спрашивать.

— Чего я не хочу знать?

Снова те же переглядки.

— Хватит! — сказала я, подавив желание топнуть ногой.

— Давай мы собьемся в кучу, ma petite. Будем тебя обнимать, создадим тебе уют, который нам всем сегодня нужен. Ночь выпала трудная — во многих смыслах удачная, но трудная. И ты устала.

Я действительно устала, но прилив злости и смущения прогнал усталость.

— Да, я устала и хочу только заползти в кровать и чтобы вы меня обнимали. Но черт побери, вы все так переглядываетесь, будто в комнате слон, а я его не вижу.

Из угла раздался голос Клодии — она и остальные телохранители стояли там тихо-тихо. Мы были близки к тому, чтобы выставить их отсюда… Ладно, я была к этому близка.

— Кажется, я сообразила, — сказала она.

— Тогда выкладывай, — буркнула я.

— Жан-Клод питается от мужчин так же, как от женщин. А почти все вампиры все-таки различают их. Гетеросексуальные вампиры предпочитают жертв противоположного пола. Гомосексуальные — того же. А Жан-Клод не различает. Понимаешь?

— А когда ты видела, чтобы он питался от других женщин?

— Ага, — сказала Клодия, — и вот именно поэтому он не питается от женщин, кроме как на публике, в клубах. Ты бы ревновала, если бы он принимал их наедине, а к мужчинам ты не ревнуешь. Ты не видишь в них конкурентов за сексуальное внимание Жан-Клода.

У меня голова начинала болеть.

— Клодия, у меня шарики заезжают за ролики от этого разговора.

— Только потому, что ты не хочешь продумать это до конца.

— Ты говоришь, что Жан-Клод любит одинаково и мужчин, и женщин, но так как к женщинам я ревную, он в основном берет кровь у мужчин. Поняла я, поняла.

— Спасибо, Клодия, — сказал Жан-Клод.

— Всегда пожалуйста.

— Мне что, перед кем-то извиниться или перед всеми? — спросила я.

— Просто сними халат и залезай в кровать, — предложил Натэниел. — Шелк холодит, если никто тебе его не согреет.

Я улыбнулась ему, покачала головой и стала расстегивать халат. Потом остановилась:

— Все, кто не ложится в эту кровать, — давайте отсюда.

— Если это приглашение… — начал Грэхем.

— Грэхем, заткнись. — Клодия пошла к двери.

Он постоял в нерешительности, но шагнул вслед за ней. Почти всех остальных Клодия уже отпустила раньше, когда ситуация разрядилась. Наверное, послала присмотреть за другими нашими «гостями». Телохранители вышли, дверь за ними закрылась. Мы остались одни.

Мика залез на кровать с другой стороны от Натэниела, оставив место для меня.

— Кажется, ты слишком изысканно одета, — сказал он.

Я развязала пояс, и халат соскользнул на пол, а я забралась на кровать, взявшись за протянутые руки. Натэниел и Мика положили меня между собой, прижавшись обнаженными телами. В какой-то момент мне пришлось закрыть глаза — ощущение их обнаженных тел, скользящей кожи было слишком сильным. Как завернуться в любимое одеяло, обнять любимую мягкую игрушку, и пистолет где-нибудь под рукой. Лежать между Микой и Натэниелом — это было самое удобное, самое безопасное место в мире.

Натэниел меня поцеловал, я автоматически обняла его руками за плечи, и он это принял как приглашение прижаться ко мне грудью. Рука Мики скользнула по моему бедру, остановилась на внутренней его стороне, он поглаживал меня, и я бессознательно подвинула ногу, чтобы он мог еще до чего-нибудь дотянуться.

Я провела руками по спине Натэниела, дошла до талии, ниже, ощупала две ямочки совсем уже внизу спины. Поцелуй перерастал во что-то большее, и тело Натэниела ответило на это обещание.

Он чуть отодвинулся посмотреть, как дрожат у меня веки на полузакрытых глазах.

— Ты моя самая любимая игрушка.

Мне куда труднее было вглядеться в его лицо, чем я готова была бы признаться вслух. Мика все поглаживал мне бедро, и мне хотелось, чтобы он делал это и дальше.

— Я думал, ты устала, — шепнул Мика, и его лицо было прямо над моей шеей, близкое-близкое, горячее-горячее.

— Была усталой.

Голос у меня оказался хриплый, но не спросонья.

— Чего ты хочешь? — выдохнул он прямо мне в шею. От одного этого я вздрогнула.

— Трогай меня.

— Столько желания, — сказал он, приподнимаясь, чтобы заглянуть мне в лицо. И на его лице было то же желание, но и тихое удивление чудом. Он поднял руку, чтобы легко коснуться моего лица. — Как я люблю, когда у тебя такое лицо.

— Какое? — прошептала я.

Он улыбнулся:

— Вот такое.

И наклонился меня поцеловать. Рука Натэниела накрыла мне грудь, а губы Мики нашли мои губы. Он прикосновения Натэниела у меня губы задвигались энергичнее в поцелуе, и поцелуй стал жарче — я впивалась в рот Мики. Язык Мики скользнул мне в рот, пробуя меня на вкус, Натэниел отпустил мне руку и впился зубами. Не настолько, чтобы пустить кровь, но чтобы затанцевать на тонкой грани меж болью и удовольствием. И я такую же полосу царапин оставила у него на спине, и они отпустили меня оба.

Я лежала между ними, стараясь отдышаться, сфокусировать глаза на белых, ватных чертах мира.

— Отлично было, — послышался голос Мики.

— М-м-м! — согласился Натэниел и резко лизнул мне сосок.

Я задергалась на кровати, хватая горстями простыню:

— Боже мой!

Чья-то рука погладила мне щиколотку. От этого тихого прикосновения у меня открылись глаза, я посмотрела вниз и увидела у своих ног стоящего на коленях Жан-Клода. Все еще в халате, туго подпоясанном. И лицо приятное, замкнутое.

— Мика пригласил меня тебя коснуться, но я знаю, что нужно твое приглашение.

Перевод: иногда посреди кучи мужчин я вдруг злилась, если кто-нибудь трогал меня без моего предварительного согласия. То, что кто-то один из них меня касается, еще не означает, что остальные тоже должны или могут. Где-то же должна девушка провести границу?

— Ты ведь не способен на половой акт, пока снова не напитаешься, — напомнила я.

Он улыбнулся:

— Как это по-американски. Есть другие способы доставить женщине удовольствие.

— Но ты ведь не сможешь сам…

Его рука скользнула вверх по моей икре деликатнейшим из прикосновений.

— Я буду вполне удовлетворен, ma petite.

— Можем остановиться сейчас, — сказал Мика, — если хочешь.

Это было хорошо.

Мика улыбнулся ему — блеснули белые зубы на загорелом лице.

— Я пойду к Ашеру, — сказал Жан-Клод и стал слезать с кровати.

— Не уходи, — попросила я.

Он посмотрел на меня — очень испытующим взглядом.

— У меня нет терпения двух твоих котов, ma petite. Они поили кровью меня и Ашера не один раз, а потом смотрели, как мы соединяемся с тобой.

— Нам тогда надо было приберечь их для ardeur ’а на следующий день или ночь, — напомнила я.

— Oui, но я не такой вуайерист, как Ашер, и если мне не удастся сегодня быть с вами полностью, я лучше уйду. Это не жалоба, ma petite, просто правда.

— Мне все же кажется, что не стоит тебе уходить далеко, — сказал Мика. — Я по-прежнему опасаюсь Белль.

Жан-Клод улыбнулся:

— Мудро и правильно. — Он развел руками. — Если бы это был просто секс между вами тремя, я бы вполне мог посмотреть и был бы доволен потом с вами пообниматься. Но тут есть эмоциональное наполнение, из которого тяжело быть выключенным.

Я наморщила лоб:

— Не совсем поняла.

— Я знаю, что ты любишь меня, ma petite, но мои руки не дают тебе такой полноты… чего-то трудноопределимого. А с Микой или Натэниелом эта полнота эмоций, полнота… счастья есть. — Он поднял руку, предупреждая, будто кто-то попытался что-то сказать. — Это правда. Я не жалуюсь, тем более в свете новостей, которые сегодня мы узнали. Тебе нужна будет эта связь, но ее… — он покачал головой, — обидно наблюдать, зная, что ты в нее не включен.

На это я не знала, что сказать. Ну что сказать мужчине, которого ты любишь, когда он вдруг поймет, что двух других ты любишь больше, и скажет тебе об этом?

— Кроме того, ma petite, ты выразила насчет меня сомнение. Ты говоришь, что получила удовольствие от нашего сеанса с Огюстином, но твои действия свидетельствуют об обратном. Я думаю, сегодня тебе нужны твои коты, ma petite, а не воспоминания о…

Он по-галльски пожал плечами и встал с кровати, оправляя халат; он, когда нервничал и не следил за своими жестами, оглаживал одежду. Один из очень немногих по-настоящему человеческих жестов, который сохранился за столетия после смерти. Мне нравилось, когда он это делал, и нравилось, что это было бессознательно, потому что, когда он замечал, руки останавливались, становились такими же неподвижными, как его лицо.

Тот небольшой секс, что был только что с Микой и Натэниелом, прочистил мне мозги.

— Ты считаешь, я хуже о тебе думаю, поглядев на тебя с другим мужчиной?

— Ты дала это понять, — ответил он голосом почти нейтральным.

Я приподнялась на локтях.

— Да, наверное, но я этого не имела в виду. Мне кажется, я подумала, что мне должно быть это неприятно, а оно не было. Я хотела себя уговорить, что мне неприятно, а на самом деле… — Я села, скрестив ноги по-турецки. — На самом деле, Жан-Клод, мне нравилось смотреть, как ты целуешь Огги, не знаю насчет остального, а вот это мне в тот момент было очень даже ничего, так почему мне сейчас должно быть неприятно? — Я мотнула головой. — Не стану я себе сама внушать комплексы, которых у меня нет.

Он улыбнулся — робкой, неуверенной улыбкой. Это от моей реакции у него такая неуверенность? Или это я приучила его, что после очередного метафизического или сексуального прорыва я тут же пячусь назад и сбегаю? Как ты там ни было, а это была моя работа — такая неуверенная улыбка. А я не хотела внушать ему неуверенность, потому что я его люблю, и не мне его до такого доводить — если люблю. Иногда тяжелее всего с таким количеством мужчин — это не секс, а всякая эмоциональная хрень… С сексом можно разобраться, а вот с эмоциями… с ними труднее. Сегодня я не смогла помочь Ричарду, потому что с его комплексами мне вообще ему не помочь, а вот это, сейчас, это я могу исправить. Или хоть попытаться.

Я улыбнулась Жан-Клоду, постаравшись в эту улыбку вложить все, что мужчина хочет видеть в улыбке женщины. И увидела, как его глаза наполнились тем темным светом, в котором нет ничего от вампира и все — от мужчины. И улыбка была глазам под стать — уверенная, спокойная, предвкушающая.

— Что ты хотела бы от меня, ma petite?

Голос погладил мне кожу, будто кончиками ногтей. Я поежилась.

— Ты слишком официально одет, — сказала я.

— Ты уверена, что хочешь, ma petite? Ты никогда не принимала нас сразу троих, и ardeur сегодня не проснется, слишком хорошо он накормлен.

Он предлагал, но если бы я отказалась, он бы ушел. Уже на моих глазах ушли Ашер и Ричард, терять сегодня еще одного из моих мужчин я не хотела. Эта мысль почти вызвала желание позвать Ашера обратно, но… я еще никогда не выступала по полной с тремя моими ребятами сразу. С четырьмя — это подождет.

— Я сказала, что ты слишком одет, — повторила я как можно более твердо.

Он улыбнулся шире.

— Легко исправить.

Расстегнув халат, он сбросил его на пол, а сам остался стоять в идеальной красоте своей бледности. Я уже тысячу с лишним раз видала его голым, но это все равно оставалось для меня потрясением. Как будто это какое-то удивительное произведение искусства, а я украла его из музея, где его хранили под стеклом, и теперь могу гладить руками эту идеальную, гладкую поверхность.

— Слишком далеко стоишь, — шепнула я.

Он улыбнулся, едва заметно показав клыки.

— Это тоже легко исправить.

Он влез на кровать, и я больше смотрела на его тело, чем на лицо. Пока он не выпьет крови, то таким и останется, а это значит, что я смогу позволить себе такое, что мне достается нечасто. Обычно, когда мужчина разденется, он уже не маленький — существенно больше.

— Я знаю, о чем ты думаешь, ma petite. — В голосе его слышался шутливый упрек.

— Ты у меня в уме читаешь?

— Non, ton visage.

Он ответил, что читает по лицу. Я немножко в порядке самообороны французский осваиваю.

Он остановился у моих ног, и я заметила, что он смотрит на Мику.

— А ты, Нимир-Радж, что на это скажешь?

Мика улыбнулся в ответ:

— Я здесь, чтобы попытаться облегчить жизнь, а не усложнить ее.

— Я не пытаюсь усложнять жизнь, — сказала я.

— Тс-с! — ответил он. — Не принимай на свой счет.

Я открыла рот и поняла, что собираюсь начать перепалку, если не ссору, а ссориться я сегодня уже не хотела.

— Ладно, не буду.

— Ты не станешь спорить? — спросил Натэниел.

Я покачала головой и легла опять на подушки:

— Не-а.

Мика и Натэниел переглянулись.

— Что такое? — спросила я.

Они оба покачали головами:

— Ничего, — сказал Мика.

— Ничего, — отозвался Натэниел, но улыбаясь.

— Я не обо всем спорю.

— Конечно, нет, — согласился Мика.

— Ну ведь не спорю же?

— Уже нет, — ответил Натэниел.

Я хлопнула его по плечу.

— Сильнее, если хочешь, чтобы было больно, — осклабился он.

Я не стала бить его еще раз.

— Слишком тебе это в кайф.

Он улыбнулся шире.

— Уже не я один не готов, — заметил Жан-Клод.

Я опустила глаза на двоих других. Жан-Клод был прав — они определенно не были готовы.

— Слишком долго разговаривали, — пояснил Натэниел.

Я ожидала, что мне будет неловко при мысли о троих мужчинах и обо мне одной, когда нет препятствий для секса. Ожидала, но никакой неловкости не было. Я ждала, что мне станет неуютно, но… вот не стало, и все.

— Это я могу исправить, — сказала я и стала сползать по кровати, поворачиваясь к Натэниелу и целуя его сверху вниз, но тут мне пришла в голову мысль. Посмотрев на Жан-Клода, стоящего все так же на коленях, я ее высказала:

— Ты не спросил мнения Натэниела.

— Мика — твой Нимир-Радж, а Натэниел — нет.

— Но все равно он мой возлюбленный.

— Все нормально, Анита, — сказал Натэниел, поглаживая меня по плечу. — Спасибо, что обо мне подумала, но мне без разницы, что меня не спросили.

Я подняла на него глаза. Если ему это время и показалось неподходящим для задушевных разговоров, он вслух такого не сказал.

— Отчего это тебе без разницы?

— Жан-Клод прав. Я не вожак, и меня это устраивает. Если бы все мы были полностью доминантны, наша милая домашняя жизнь не сложилась бы так удачно.

— Но то, что ты не доминант, еще не значит, что твое мнение не учитывается.

— Нет, — согласился он, тихо засмеявшись. — Но это значит, что у меня не так уж много мнений.

— Но…

— Ты хочешь, чтобы я был более доминантным? — перебил он.

— Да, хотелось бы, чтобы ты высказался.

— Высказываюсь. Бери в рот, а потом будем трахаться.

Я заморгала, уставилась на него на пару секунд. Потом просто пожала плечами:

— О’кей.