Тело как улика

Америка — страна толстых людей. Очень толстых. Не вызывает никакого сомнения, что это следствие не только и не столько распущенности, но и гораздо более серьезных причин. Не думаю, что в Европе люди принципиально отличаются от американцев, но толстяков и толстушек, сравнимых с ними по размеру, в Италии, Испании, Португалии или Франции я не видел. Пожалуй, в Германии встречаются. В Англии и Ирландии — не припомню.

Очевидно, что во всех этих странах примерно с одинаковым уровнем дохода и образования люди и по объему съедают примерно одинаково. Вряд ли кто-то может сказать, что итальянцы или французы ограничивают себя в еде, — едят и пасту, и багеты, часто и помногу, с вином и кофе, не отказывают себе в сладком, а потом еще и полируют аджестивами. При этом спортом так, как в Штатах, не занимаются. В любом отеле в любой точке мира в спортзалах встретишь только наших да бегущих по дорожкам американцев, при этом они толстые, а европейцы нет.

Почему? Видимо, дело не только в том, сколько и чего они едят по этикеткам, но и в том, что продукты с одним и тем же названием совсем по-разному воздействуют на человеческий организм в Европе и в Штатах. При этом не стоит сбрасывать со счетов и такие американские изобретения, как фаст- и джанк-фуд, только вот опять же: потребление уже давно стало мировым, а толстяки все кучкуются в Штатах.

Казалось бы, резонный вопрос — а наше-то какое дело, мы же живем в России, а не в Америке! Однако именно после открытия границ толстяков стало больше и у нас. Ответа на этот вопрос у меня нет, однако после беседы с Сергеем Лисовским кое-что начало проясняться. Сергей много лет занимается производством курятины (слова «производство курятины» звучат ужасно — возникает ощущение, что на выходе получаются маленькие пластмассовые окатыши; а на самом деле там царит веселый гам, в глазах рябит от желтых комочков, а заканчивается все разделанными тушками в магазинах). Так вот, Сергей много лет погружен в эту проблему, так как ему приходится конкурировать с дешевой американской курятиной. Американское государство фермера поддерживает — наше своего гнобит. Но не об этом речь. Сергей уверен, что американская курятина напичкана всякой всячиной, которая гораздо больше соответствует магазину химреактивов, чем продуктовой лавке.

После открытия границ толстяков стало больше и у нас…

Будущее со всей очевидностью разделит людей по качеству питания. Богатые и очень богатые смогут себе позволить роскошь питаться продуктами экологически чистыми, очень дорогими, выращенными без всякой химии. Всем остальным уготовано питание высокотехнологичными, красивыми, долго хранящимися продуктами, после потребления которых почему-то снова хочется есть практически сразу. Эффект джанк-фуда — им невозможно наесться. Только что ты гигантской порцией заморил червячка, и глядишь — он уже опять выполз.

На эту особенность и обратил внимание автор американской книжки, впрямую обвинив пищевые компании в умышленном «подсаживании» потребителей на этакую вкусовую иглу за счет использования химических компонентов. Конечно, на него подали в суд, но, как ни странно, суды он выиграл. В своем рекламном ролике этот похудевший гражданин вопрошал: «Почему итальянцы едят и сладости, и мороженое, и пасту — и худые?»

В Штатах проблему тучности пытаются решить давно — в разные времена были популярны диаметрально противоположные подходы к питанию. Сейчас даже сложно себе представить, что в начале XX века американцы были нацией тощих людей, настолько, что пришлось создавать культ бутерброда с арахисовым маслом — сомнительного лакомства, не существующего ни в одной другой стране. Так что при желании даже можно определить, с какого момента американцы заплыли жирком: с момента революции в сельском хозяйстве, а вовсе не с появления сети «Макдоналдсов». И толстыми преимущественно оказываются негры — не потому, что они больше едят, а потому, что вынуждены есть дешевые, напичканные химией, продукты, запивая их вкуснейшими менделеевскими коктейлями, от одного неестественного цвета которых становится плохо.

Последние лет двадцать-тридцать весь мир ищет панацею от ожирения. Первый и самый простой подход — физкультура. На этой ниве отличились все, кому не лень. Доктор-бегун, актриса — гуру аэробики, пухленький телеведущий (не я) с комплексом утренней зарядки для домохозяек. Выяснилось, что эффект не впечатляет. Более того, физкультура приводит к обострению хронических заболеваний — и вот уже инфаркты, плохое самочувствие, а главное, чем больше занимаешься спортом, тем больше хочется есть. Остановиться невозможно. Ты становишься заложником такого образа жизни, и болезнь моментально выбивает из графика. После тренировки чувствуешь себя уставшим, так что весь день посвящен именно ей, а не работе и семье.

Осознав, что спортом всех проблем не решить, но можно добавить новые, американцы обратили внимание на питание. Низкокалорийные диеты и рацион американских астронавтов, регулярное голодание и прочие методы не могли стать популярными, так как следовать им довольно сложно и для этого требуется нечеловеческая сила воли. Не будете же вы ходить с гигантским справочником и проверять по нему калорийность каждого продукта. Эдак заказ в ресторане превратится из удовольствия в контрольную по математике.

Для ленивых появились активно рекламируемые по телевидению комплексы дневного низкокалорийного питания, но популярность их невелика. Большинство людей не может отказаться от прелести хождения в гости и по ресторанам, а со своим хавчиком ходить глупо, да и однообразие пищи утомляет страшно. Представьте — неделями есть пищу, приготовленную в одном стиле! Завоешь.

Появился доктор Аткинсон, во многом его диета напоминала систему Монтиньяка. Да и внешний вид обоих гуру похудания был одинаково не впечатляющим. Хотя должен признаться, что Аткинсона я не видел и теперь уже точно не увижу — он умер.

Интересно, что моя война с весом захватила даже мою жену, которая всегда занимает консервативную позицию. Хотя, на мой взгляд, она просто работает холодным душем, иногда возникают довольно комичные ситуации.

В одну из летних суббот я отправился играть в футбол. В матче участвовали команда «Росич», состоящая из всякой-разной братии, и парламентская команда. Я играл в нападении со стороны всякой братии. На последней минуте матча в мою сторону полетел мяч, я выпрыгнул, как мог, вверх и почувствовал жуткой силы удар локтем в нос. У меня ни на мгновение не было иллюзии, что нос не сломан, и в момент приземления, который показался мне столь же продолжительным, как возвращение космического корабля с орбиты, меня порадовала мысль, что накануне я снял последнюю передачу в этом телевизионном сезоне и могу спокойно лечиться.

Когда я с трудом собрал себя с газона, ко мне подошел один из игроков нашей команды и, нимало не смущаясь моего незавидного положения, сказал: «Володь, тут моя жена с подругой хотят с тобой сфотографироваться». Этим он меня просто восхитил. У меня не было сил излагать ему все, что я о нем думаю, и я покорно согласился.

Еле-еле одевшись, я отправился в клинику. Дежурным оказался какой-то фашист, спросивший меня: «А у вас есть фотография? А то мне кажется, что у вас все в порядке».

Порядок выглядел следующим образом: нос смотрел на левый уголок губ, и мне могли бы позавидовать все Кривоносовы и Ломоносовы мира, настолько это был мощный перелом.

Найдя некоторые отличия от фотографии на правах, этот гражданин взял шпатель, обернул его ватой и, не дав мне никакого обезболивающего, но посоветовав потерпеть, залез мне прямо в мозг через ноздрю.

До сих пор не могу найти достойного объяснения, почему я его не убил. Но факт остается фактом: эти манипуляции надо мной он пережил. То же самое я могу сказать и о себе, но намучил он меня капитально. На протяжении всей экзекуции этот сопляк приговаривал: «Поверьте мне, еще молодому человеку, но уже старому врачу…» От этого желание дать ему в репу только усиливалось.

Мучил он меня минут тридцать с совершенно плачевным результатом, потом все же разрешил ехать домой, пообещав взять в понедельник инструмент и уже тогда заняться мной как следует.

Как я добрался до дома, не помню, но то, что у меня на лице было не все как обычно, думаю, не вызовет сомнения ни у кого. Человеку сломали нос, после чего полчаса теребили его изнутри ломиком — уверен, видок был еще тот.

Вечером того же дня Боря Красносельский, прекрасный доктор, о котором великий Александр Семенович Бронштейн говорил мне: «Боря — это нос, это лучший нос в мире», сделал мне операцию под общим наркозом и вытаскивал кость, ушедшую вглубь на полсантиметра, каким-то практически домкратом. После операции он сказал: «Этому эскулапу надо руки вырвать за то, что так тебя мучил понапрасну».

Так вот, к чему я рассказываю эту историю. Моя жена, увидев меня после того, как я вырвался из рук садиста, и до Бори, сказала: «А в чем проблема, у тебя, по-моему, всегда так».

Когда я возразил, что нос сломан, она ответила: «Ну не знаю, у многих моих знакомых нос сломан, и что теперь?»

На это мне возразить было нечего.

Так вот, именно моя спартанская жена в аэропорту Нью-Йорка сказала мне: «Кстати, в газетном ларьке я видела книгу, которую ты ищешь». Я был немало удивлен таким вниманием, поскольку свой интерес ей не озвучивал. Не увидев ожидаемой реакции, она продолжила: «Да того парня, которого по телевизору показывали».