Лекция №2 Учение о коррупции. Точки зрения, концепции, теории 7 страница

В тех странах Западной Африки, где ЭКОРР была поставлена на организованную основу, взятки нередко структурировались по административно-должностному или иному принципу. Ссылаясь на свидетельство секретаря одного из госучреждений, Ле Вайн следующим образом описывает структуру распределения «министерской» взятки в Гане во время пребывания у власти правительства К. Нкрумы. Половину взятки забирал министр, 20% - младшие министры, 10% - партийный секретарь, остальное поступало в «открытый фонд наличности». Средства из этого фонда находились под контролем министра и предназначались в основном для оплаты низших служащих, которые играли роль тайных соглядатаев и составляли отчеты о деятельности высокопоставленных чиновников данного учреждения [822, с. 54].

Эрнандо де Сото полагал, что «теневики» тратят от 10 до 15% валового дохода на взятки и «комиссионные» [480, с. 192]. В постколониальной Нигерии абсолютный размер крупных взяток («клептократического типа») колебался - в расчете на каждого реципиента - от нескольких десятков тысяч до нескольких миллионов долларов (в национальной или иностранной валюте). Так, обвинения во взяточничестве, выдвигавшиеся против фактического руководителя президентской программы снабжения страны импортным рисом У. Дикко, свидетельствовали, что с каждого корабля, груженного этим товаром, он получал мзду в размере одного млн. найр. В результате за сравнительно короткий период времени его чистой доход только по «статье» рисового импорта составил 24 млн. найр [1154, 25.01.1984, с. 1].

Гораздо сложнее определить валовую стоимость взяточничества в Нигерии. Некоторые исследователи считают эту задачу вообще невыполнимой. В частности, нигерийский экономист Е. Удо писал, что статистически невозможно установить долю платежей в форме взяток в национальном доходе по причине неудовлетворительных методов их исчисления, хотя в силу широкого распространения взяточничества национальные счета, бесспорно, должны учитывать данный показатель [1064, с. 27]. В порядке условной аналогии можно отметить, что, по весьма приблизительным оценкам, в США в начале 1970-х годов валовая стоимость взяточничества покрывала примерно одну треть доходов верхушки преступного мира и составляла примерно 14 млрд. долл. [491, с. 121].

Базисные инструменты ЭКОРР служат факторами существования ее многочисленных форм и средств воздействия на такую систему хозяйственно-правового характера, какой является контрактная экономика. Важная роль негативной грани этой категории в общественном развитии Нигерии подчеркивалась В. Езенвой [1143, 08.09.1982] и рядом других исследователей, некоторые из которых (Б. Усман, Л. Адемолекун и др.) для обозначения коррумпированной части политической и государственной элиты страны даже использовали термин контрактократия [1178, 13.05.1985; 557, с. 86].

В английской колониальной Африке процессы подготовки и заключения правительственных бизнес-контрактов в основном регулировались британским законодательством и правилами деловой этики, принятыми в Соединенном королевстве. Именно это обстоятельство, с точки зрения Г. Бреттона, сдерживало коррупцию [631, с. 128]. Воздействие британских юридических норм на теорию контрактного права сохранилось и в постколониальной Нигерии. Иначе обстояло дело с практической формой развития контрактной экономики, которая, пользуясь словами К. де Бри, превратилась в «систему совместного процветания».

Разумеется, было бы ошибкой утверждать, что государство отказалось от регулирования процессами контрактации. В середине 1980-х годов незаконными и недействительными в Нигерии считались контракты, запрещенные статутом и противоречащие обычному праву. Особо здесь следует подчеркнуть контракты, исполнение которых, как отмечает И. Сагаи, вело к совершению преступления, нанесению ущерба браку, общественной безопасности и органам правосудия, а также - что представляется наиболее важным для теории ЭКОРР - содействовало распространению коррупции в общественной жизни и сокращению госдоходов [1005, с. 296-297, 317, 325-327].

В нигерийском УК (ст. 101) подчеркивалось, что любое лицо, находящееся на госслужбе, не должно иметь прямой или косвенной личной заинтересованности в каком бы то ни было контракте или соглашении, заключаемом от имени госслужбы и связанным с подразделением, в котором работает данное лицо. Ограничения не распространялись на должностных лиц-членов зарегистрированных АО, состоявших более, чем из 20 участников. Нарушение 101 статьи УК предусматривало трехлетнее тюремное заключение.

Наиболее распространенной формой эксплуатации контрактной экономики со стороны коррумпированной бюрократии вообще и клептократии в частности служат незаконные и полузаконные комиссионные отчисления, оплата «консультационных услуг» и «посреднической деятельности», которые являются «респектабельной» (по меркам уголовного мира) разновидностью взяточничества [723, с. 336]. В не меньшей степени такие «комиссионные» связаны и с другим инструментом ЭКОРР - казнокрадством. Выплачивая чиновнику определенный процент с госконтракта, предприниматель таким образом покупает у него «право» на присвоение некоторого количества госресурсов, которое маскируется юридически оформленными подрядами и заказами. «Комиссионные», которые обычно включаются в стоимость контракта, могут иметь форму незаконного денежного вознаграждения чиновников-агентов ЭКОРР, либо поступать последним в виде ценных бумаг, ювелирных украшений, заранее оплаченных туристических поездок, а также домов и земельных участков [1161, 17.07.1986, с. 3].

С точки зрения Джереми Поупа, «нормальный» (усредненный по странам мира) коррупционный компонент контракта в середине 1990-х годов составлял 15% [979, с. 149]. По подсчетам Л. Кокфорта, незаконные комиссионные в этот период увеличивали стоимость некоторых проектов на 25% [670, с. 91]. В Нигерии первой половины 1970-х годов коррупционные отчисления обычно составляли 10% стоимости контракта [404, с. 268]. В начале 1980-х годов размер нелегальных комиссионных зачастую колебался в пределах 7, 5-10% [1144, 25.06.1982]. Прежде всего, это касалось крупных контрактов (на сумму 200-300 млн. найр), заключавшихся иностранными компаниями, которые производили выплаты губернаторам и другим высокопоставленным лицам, а также делали тайные взносы в партийные кассы [1182, 09.05.1888, т. 7, № 19, с. 19]. Согласно более пессимистическим оценкам, в период правления президента Ш. Шагари «комиссионные» нередко равнялись 1/3 стоимости контракта [331, 06.08.1984], а, по мнению Л. Барретта, даже достигали 40% [607, с. 49]. При этом, пишет Х. Нвосу, подрядчик, выплачивавший 10-20% стоимости контракта крупному правительственному чиновнику обычно рассчитывал, что его прибыль составит, как минимум, 20-40% [913, с. 82]. В годы Четвертой республики, по утверждению депутата Национальной ассамблеи С. Кабира, завышение стоимости контрактов стало «нормой» парламентской жизни и составляло не менее 40% стоимости приобретенных товаров и услуг.

Порой «гонорар» приобретает нематериальные формы, например, политической поддержки, демонстрации семейной, клановой или этнической лояльности. В таких формах воплощается феномен взаимной диффузии экономической и политической видов коррупции.

Многие теневые механизмы контрактной экономики функционируют в Нигерии благодаря свойственным ЭКОРР принципам келейности и высокой степени централизации в процессе принятия хозяйственных решений, игнорирования положений соответствующих законодательных актов и внутриведомственных правил делового поведения, а также общему низкому уровню бизнес-менеджмента [1220, 01.04.1984]. Так, министр транспорта У. Дикко единолично, без чьего-либо одобрения и проведения тендеров, распорядился заключить пять контрактов (общей стоимостью свыше семи млн. найр) на подготовку проектов развития нигерийских портов [1178, 15.05.1985]. Сходный стиль поведения отличал и руководителей министерства жилищного строительства и окружающей среды, которое предоставляло контракты на ремонт строений, принадлежавших федеральному правительству (более 9.000 объектов в 1983 г.), незарегистрированным подрядчикам и без консультаций с Советом по тендерам или вышестоящими инстанциями [1161, 05.02.1984]. Однако даже если тендеры проводились руководители Нигерийского управления портов [1178, 25.05.1985, с. 1, 3] и ряда других организаций оставляли за собой «право» манипулировать их результатами. Отказываясь от наиболее дешевых и основательно проработанных в технико-организационном отношении проектов, такие администраторы были склонны присуждать контракты «нужным» фирмам, хотя их условия могли быть крайне невыгодными для государства. Иногда правительственные учреждения и госпредприятия вообще действовали на основе неутвержденных контрактов. В 1979-1983 гг. авиакомпания «Найджириа Эарвейз» рискнула организовать 30 рейсов для паломников без соответствующего разрешения, как это предписывали правила. Оборот этой нелегальной операции превысил 300 млн. найр [1178, 14.05.1985].

В зависимости от конъюнктуры рынок теневых контрактов может быть либо «рынком покупателей», либо «рынком продавцов». «Контракты для бизнесменов» приносят основную выгоду частным предпринимателям, которые диктуют свои условия государственным ведомствам и компаниям госсектора, нередко используя мошенничество, шантаж и другие методы ведения бизнеса, которые свойственны негативной экономике. Такие контракты порой заключаются частными фирмами, которые не обладают необходимым кадровым контингентом, оборудованием, кредитоспособностью и опытом в соответствующей области бизнеса. Их деловая репутация, как правило, не проверяется. В результате, по меньшей мере, с середины 1970-х годов нигерийское правительство сталкивалось с фактом повального присвоения или растраты подрядчиками предоплат по госконтрактам («мобилизационные выплаты»), которые нанесли серьезный материальный ущерб госучреждениям [1144, 01.03.1977, с. 26]. В частности, администрация губернатора М. Гони, руководившая в 1979-1983 гг. штатом Борно, подписала ряд контрактов на сумму, превышавшую 150 млн. найр; из них более 40 млн. к середине 1983 г. было выплачено подрядчикам, которые, как выяснилось позднее, даже не приступили к выполнению работ [1178, 26.09.1983]. Другой пример: руководители «некомпетентной и подозрительной» компании «БОКК», заключившие - вопреки советам экспертов - в 1982 г. четырехмиллионный контракт на строительство дороги, получили 900 тыс. найр на очистку буша и скрылись с этими деньгами, так и не выполнив проекта [1175, 24.08.1984]. Аналогичным образом повел себя управляющий директор фирмы «Месэз Филиппс Инжиниринг Констракшн Компани», получив 368.902, 8 найр на строительство главного почтового отделения в г. Порт-Харкорте [1144, 03.04.1984].

Постоянные срывы в исполнении госконтрактов даже побудили военного губернатора штата Имо бригадира Нвачукву наложить запрет на практику мобилизационных выплат [1178, 18.01.1984, с. 13]. В исключительных случаях правительство шло на аннулирование уже подписанных контрактов, как это имело место с фирмой «Гринфилд констракшн компани», которая заключила с администрацией штата Анамбра три контракта (общей стоимостью 38 млн. найр), хотя не располагала даже оборудованием для строительства соответствующих объектов [1240, 25.05.1983, с. 16].

Частным случаем «контракта для бизнесмена» служат хозяйственные соглашения нигерийских госучреждений с иностранными предпринимателями. Бывший министр промышленности Алани Акинринаде как-то высказал мнение, что люди приезжают в Нигерию с мыслью, что там находится «золотое дно», а почти все договоры по реализации крупных проектов в этой стране заключаются в пользу иностранцев [1182, 09.05.1988, т. 7, № 19, с. 15]. Б. Дадли не без основания пишет, что крупные нигерийские чиновники и иностранный бизнес (особенно строительные фирмы) использовали все свое влияние для предоставления госконтрактов зарубежным компаниям. Представители местной бюрократии (в обмен на включавшиеся в стоимость контракта кик-бэкс) стремились производить закупки цемента, автобусов, самолетов и других товаров для государственных и полугосударственных корпораций именно у зарубежных поставщиков. Задачам интеграции коррупционных интересов местного чиновничества и зарубежных предпринимателей соответствовало и создание - под фактическим контролем иностранного капитала - ряда совместных предприятий [695, с. 116].

Подключение иностранцев к нигерийской системе экономической коррупции иногда сопровождалось невыполнением полного объема работ, как это произошло в случае с фирмой «Сефри Констракшн Интернэшнл», подрядившейся построить в Макурди отель «Шератон» [1182, 09.05.1988, т. 7, № 19, с. 16-17]. По свидетельству Б. Онуохи, отдельные иностранные фирмы шли на хищение мобилизационных выплат [1216, 14.06.1982, с. 7], а наиболее крупные компании, незаконным путем выиграв госконтракт, получали возможность в дальнейшем шантажировать правительственных чиновников [1178, 08.11.1980].

В отличие от «контрактов для бизнесменов», «контракты для чиновников» отражают диспозицию рынка, при которой нелегальные плоды контрактной экономики достаются в основном коррумпированной бюрократии. Иногда их «аппетиты» возрастают настолько, что предполагаемая прибыль частных предпринимателей и посредников уменьшается до величин, делающих выполнение подряда экономически нецелесообразным. Более того, нигерийский вариант ЭКОРР-системы свидетельствует, что крупные бюрократы порой стремятся вообще обходиться без услуг частных бизнесменов. Роль последних в этом случае играют наемные менеджеры и подставные «владельцы» фирм, фактически принадлежащих госчиновникам, либо их ближайшим родственникам. Разновидностью предоставления госконтракта «самому себе» стала практика заключения хозяйственного договора между государством и акционерной компанией, значительная часть капитала которой принадлежит лицу, занимающему одну из самых видных должностей в государстве, либо непосредственно контролирующему процесс подбора и утверждения кандидатуры исполнителя данного контракта. Так, в марте 1981 г. в штате Анамбра министерство сельскохозяйственной и пищевой промышленности заключило с компанией «Линк Групп Интернэшнл» контракт стоимостью 58 тыс. найр на поставку лабораторного оборудования, а министерство образования - контракт на сумму 669 тыс. найр с фирмой «Оникс секьюритиз». Позднее выяснилось, что первой компанией частично владел губернатор этого штата, а генеральным управляющим второй был его родственник [910, с. 28-29]. Аналогичным образом, согласно сообщениям некоторых газет, поступил руководитель Федеральной избирательной комиссии Виктор Овие-Уиски, передав родственникам подряды на строительсво офисов ФЕДЕКО в штатах Ондо, Огун и Ойо [1161, 10.09.1986, с. 3].

О слиянии процессов экономической и политической коррупции говорят многочисленные факты предоставления политически ангажированными чиновниками выгодных госконтрактов «соратникам по партии». К середине 1982 г., по данным лагосского секретариата Нигерийской народной партии, сторонники Национальной партии Нигерии получили контракты на общую сумму 345 млн. найр. В частности, компания вождя Р. Фани-Кайоде «Итало Кармел» якобы получила контракты стоимостью 150 млн. найр, фирма вождя Шодипо и его жены - 50 млн., генерал Р. Адебайо - 15 млн., Ай-Ти-Ти, через одного из руководителей этой корпорации Абиолу, - 30 млн. найр (в качестве штрафных платежей по контракту, заключенному еще военной администрацией) – [589, с. 6]. В целом в первой трети 1980-х годов федеральное правительство заключило с руководителями и видными сторонниками НПН множество сделок на общую сумму 15 млрд. найр [1233, 20.03.1983]. По признанию представителя НПН А. Акинлойе, только с М. Абиолой, А. Деко и Фани Кайоде были заключены контракты, стоимость которых равнялась соответственно 400 млн., 200 млн. и 180 млн. найр [1217, 1983, № 7, с. 48].

На свою «долю» госконтрактов могли рассчитывать комиссары региональных правительств [1178, 06.08.1984, с. 9], должностные лица из советов местного управления [1200, 10.08.1984], а также члены законодательных ассамблей штатов [1175, 08.05.1982]. Любопытно, что, несмотря на то, что подобные контракты были выгодными сами по себе подрядчики из числа госадминистраторов и парламентских депутатов широко практиковали полное или частичное невыполнение положенного объема работ, хищение мобилизационных выплат, взимание дополнительной платы за фиктивные консультационные услуги [1143, 29.08.1984].

Благодаря контрактному бизнесу, отмечалось в передовице газеты «Нью Найджириэн», некоторые нигерийцы моментально становились мультимиллионерами. Стоимость контракта увеличивали, во-первых, консультанты, осуществлявшие анализ проекта; во-вторых, эксперты министерств и департаментов; в-третьих, политики, заранее, на начальных стадиях проработки договора, обговаривавшие с подрядчиками размер своих «комиссионных», которые затем включались в уже завышенную стоимость контракта [1178, 11.01.1984, с. 1].

Иностранные фирмы применяли в Нигерии еще более изощренные технологии получения и искусственного увеличения стоимости госконтракта. Так, в предтендерный период они специально занижали стоимость проекта, предлагая условия, которые правительство просто не могло игнорировать. После заключения договора иностранные подрядчики представляли проект технического соглашения, в котором содержались статьи, позволявшие пересмотреть первоначальную стоимость проекта. Практически во всех контрактах с зарубежными предпринимателями было оговорено условие в обязательном порядке производить платежи (включая штрафы) в иностранной валюте. Например, за приостановку выполнения проекта по строительству системы аэростатов подрядчик потребовал выплатить в качестве штрафов 30 млн. найр (нигерийское правительство выделило на эти цели 16 млн.) – [1182, 09.05.1988, т. 7, № 19, с. 16]. По признанию председателя совета директоров индийско-нигерийского предприятия НМТ А. Адебайо, зарубежные партнеры преднамеренно завышали оплату иностранных менеджеров и технического персонала, расценки на подготовку документации и консультационные услуги [1182, 09.05.1988, т. 7, № 19, с. 15].

Профессор С. Ессанг (возглавлял министерство финансов, а затем министерство общественных работ), оценивая негативную роль высокопоставленных чиновников в развитии контрактного бизнеса, подчеркивал, что стоимость госконтрактов в Нигерии, при прочих равных условиях, была в начале 1980-х годов на 200% выше, чем в Кении и, по крайней мере, на 130% больше, чем в таких странах-членах ОПЕК, как Алжир. По другим оценкам, выполнение нигерийских госконтрактов обходились казне в три раза дороже, чем реализация аналогичных хозяйственных договоров в странах Северной Африки и в четыре - чем в государствах Азии [1178, 13.05.1985]. «Криминально высокие издержки» (увеличивающие в 4-10 раз и без того высокие цены на товары и услуги), подчеркивал А. Адейеми, образовывают так называемую «нигерийскую цену», которую приходится платить едва ли не всем гражданам этой страны и большинству ее зарубежных контрагентов. Чиновнику для того, чтобы получить 10-20-процентные комиссионные с госконтракта завышают его стоимость на 100-400%. По мнению А. Адейеми, такая практика замедляла социально-экономическое развитие Нигерии на 50-90% [562, с. 91]. В результате в стране сложилась опасная даже для институционализировавшейся клептократии ситуация, которая побудила федеральное правительство ограничить сумму контракта, предоставляемого одному подрядчику, 400 млн. найр [1197, 21.09.1982].

Проблема коррупционных контрактов сохранила свою актуальность и в период, предшествовавший провозглашению Четвертой республики, как выяснилось позднее, с 1 января по 28 мая 1999г. члены администрации генерала А.Абубакара заключили ряд сомнительных контрактов (в сфере строительства, общественных работ, нефтеразработки). Объектами этих договоров послужило, например, строительство нового здания генерального штаба, терминал в аэропорту Лагоса, офис нигерийского ЦБ в Абудже.

Таким образом, функционирование и развитие ЭКОРР-системы в постколониальной Нигерии в целом соответствовало становлению системы политической коррупции, принципы и институты которой во многом определяли профиль местной клептократии.

Оценка масштабов коррупционного самообогащения клептократов. Во второй половине 1960-х годов С. Андрески писал: «...Африканские клептократы не могут соперничать по размерам награбленного добра с латиноамериканскими звездами первой величины такими, как Батиста и Перон» [587, с. 103]. В последующие десятилетия «конкурентоспособность» африканцев в области коррупционного обогащения, по-видимому, заметно возросла. В частности, ряд нигерийских политиков извлекал большую материальную выгоду из своего участия в системе полулегальной хозяйственной деятельности, но особенно - благодаря политической и экономической коррупции.

По данным нигерийского Бюро расследований коррупционной практики, в 1978 г. было зафиксировано три тыс. случаев взяточничества и коррупции, из них 500 получили подтверждение. Сведения полиции за тот же год рисуют иную картину: 1108 преступлений, из которых 1034 оказались подтвержденными. Согласно расчетам А. Адейени, в годы правления Я. Говона наблюдался медленный, но устойчивый рост коррупционных преступлений. Режим Мухаммеда/Обасанджо характеризовался быстрым ростом коррупции в период между 1975 и 1977 гг., когда численность этих преступлений достигла своего апогея и вынудила правительство развернуть борьбу с коррупцией и неэффективностью. Коррупция сокращалась в 1978 и 1979 гг. в силу реализации программ борьбы и постепенного самоустранения военных от госуправления. Эта тенденция сохранялась в 1979-1981 гг., но была сломлена в 1982 г. отчасти, как полагает Адейеми, ввиду заявления президента Шагари об эндемии коррупции в стране [562, с. 86-87].

Некоторый спад в развитии коррупции наблюдался в 1983 г., но уже в 1984 г., с возвращением военных во власть, произошел всплеск коррупции, вероятно, объяснявшийся высокой раскрываемостью этих преступлений, кампаниями по «охоте на ведьм» и желанием правоохранительных органов наглядно продемонстрировать социальную опасность этого явления.

С середины 1980-х годов, в условиях режима Бабангиды коррупция, согласно официальным данным, снижалась. В 1989 г. был зафиксирован только 301 случай, связанный с «взяточничеством и коррупцией», а с января по сентябрь 1990 г. – 177 таких преступлений [562, с. 87]. В период Второй республики многие лидеры и функционеры нигерийских партий, несмотря на ограничения и запреты, продолжали заниматься частнопредпринимательской деятельностью, которая служила важным источником их доходов, причем как первичного, так и вторичного типов [290, т. 3, с. 320; 516, с. 39]. Показателен в этом отношении пример О. Аволово - грозного соперника Ш. Шагари на выборах 1979 и 1983 гг. Руководство НПЕ он успешно совмещал с управлением своими семейными фирмами - «Дидеолу истейтс», «Индастриал промоушнс энд кансалтенси», «Сополу инвестмент энд сервисис», «Либерти пресс» и другими предприятиями. О. Аволово и другой видный руководитель НПЕ, губернатор Л. Джаканде, заключили ряд выгодных сделок по купле-продаже земли в Лагосе и Бадагри [930, с. 142, 151].

Что касается заместителя руководителя Палаты представителей О. Афолаби (специализировался на импорте и сбыте продовольственных товаров), то, по его мнению, нигерийская конституция 1979 г. позволяла парламентариям заниматься частным бизнесом [1178, 18.10.1980]. Уже после падения Второй республики выяснилось, что многие члены Национальной ассамблеи стали крупными торговцами рисом и в полной мере использовали свои партийные связи для получения лицензий на импорт этого товара. Еще более крупный бизнес в рамках президентской программы по снабжению страны рисом вели бонзы НПН и члены правительства, некоторые из которых заработали многомиллионные состояния [1182, 08.04.1985, т. 1, № 10, с. 12, 13].

Другим каналам повышения благосостояния нигерийских политиков было уклонение от уплаты налогов. Председатель Федеральной избирательной комиссии (ФЕДЕКО) М. Ани свидетельствовал, что в 1979 г. кандидат в президенты А. Кано заплатил в период с 1976/77 по 1978/79 финансовый год в качестве налогов соответственно четыре, пять и семь найр в год. Другой кандидат Н. Азикиве покрыл свою задолженность перед налоговым ведомством лишь частично и с большим опозданием (когда выяснилось, что он будет баллотироваться на пост главы государства) - [1184, 14-27 мая 1979, № 13, с. 2].

В целях личного обогащения политико-бюрократические круги постколониальной Нигерии достаточно широко манипулировали государственными (а иногда и частными кредитами)*, которые выдавались не исходя из размера ожидаемой прибыли и уровня коммерческого риска, а в соответствии с определенными политическими соображениями [см. 631, ]. Еще в годы Первой республики (точнее, в 1963-1965 гг.), пишет П. Килби, Северонигерийская корпорация развития предоставляла политически влиятельным деятелям страны, включая премьера и лидеров регионов, ничем не обеспеченные кредиты на сумму от 250 тыс. до 6, 2 млн. ф. ст. Значительная часть этих «кредитов» была использована для спекуляции недвижимостью [800, с. 335]. Выдача Северонигерийской корпорацией развития кредитов на сумму свыше пяти тыс. ф. ст., так или иначе, была обусловлена политическими факторами. Что касается мелких кредитов, то кандидат в их получатели должен был предоставить соответствующие гарантии и не мог принадлежать к числу врагов правившей (на Севере) партии [800, с. 332].

(«Клептократизация» политики правительства и законодателей по отношению к частному сектору усугублялась состоянием банковского дела и кредита, которые, как указывают многие исследователи, не отвечают в Тропической Африке требованиям современного предпринимательства. И тому немало причин. Одну из них раскрыл нигерийский экономист А. Ойенейе, который писал: «Большинство банковских менеджеров отказывают в предоставлении кредитов... честным и достойным гражданам страны, но вместе с тем учреждают несметное число компаний для своих личных друзей и знакомых, получающих большие кредиты, которые они порой ничем не могут обеспечить» [1172, 30.03.1970]. На «персонализацию» банковских операций указывал и Али Исса Абди. Изучая хозяйственное развитие стран Восточной Африки, он отмечал в 1977 г., что получение банковских кредитов только благодаря личным связям - практика, типичная для восточноафриканских предпринимателей; разумеется, она создает дополнительные трудности для определенного круга местных бизнесменов [551, с. 121].)

В 1970-е годы лояльность правящему режиму и должностное положение оставались едва ли не решающими условиями получения крупных кредитов. Например, один из сподвижников Я. Говона Асиоду, имея на банковских счетах только 15.107 найр, смог получить личный кредит на сумму 345 тыс. найр, а затем - 1.105.000 найр для компаний, контролировавшихся им же или его ближайшими родственниками [695, с. 118-119]. Подобная ситуация сохранялась и в период Второй республики [1178, 31.08.1983]. Здесь также следует вспомнить о различных «субсидиях», выдававшихся видным сторонникам режима, или, например, о «ссудах», полученных частью законодателей штата Имо в местном министерстве жилищного строительства и окружающей среды якобы для приобретения стройматериалов [1178, 01.12.1983]. В 1984 г. появились сведения, что администрация губернатора М. Окило, якобы выдала за счет казны сторонникам своей партии 147 млн. найр в форме мелких субсидий [1178, 01.02.1984, с. 16].

В результате, как отмечает А. Нванвко, многие нигерийские бизнесмены стали нарочито демонстрировать свой политический нейтралитет, а в области управления национальной экономикой выступали скорее в качестве зрителей, чем актеров [1162, 15.02.1988, с. 3]. В то же время предприниматели, конечно, не могли игнорировать сферу партийно-политического и государственного менеджмента.

Грандиозные масштабы коррупционного обогащения придают этому явлению политическую окраску, хотя точно определить размер (а в некоторых случаях и порядок!) нелегальных доходов отдельных африканских клептократов практически невозможно.

Еще в годы правления генерала Я. Говона ряд топ-бюрократов, вступив в свои должности людьми сравнительно скромного достатка, завершали соответствующий этап своей деловой карьеры (в середине 1970-х годов) в качестве весьма состоятельных членов общества. По свидетельству Б. Дадли, Дж. Гомвалк, позднее обвиненный в причастности к организации попытки переворота и гибели главы государства генерала М. Мухаммеда, к моменту своего «политического возвышения» в мае 1967 г. располагал лишь 200 найрами на сберегательном счете и 430 - на текущем. В 1976 г. он уже владел двумя домами в Джосе, 4-квартирным домом в Панкшине, домом в Кадуне, двумя 6-квартирными домами в Лагосе, 1.500 акций «Юнайтед Африка Компани», 1.300 - «Джона Холта», 910 - «Инкар Моторз» и т. д. Администратор Энугу, а затем Восточно-Центрального штата У. Асика за восемь лет приобрел недвижимость в Испании, дом в Кано, участки земли и другую собственность в Буруту, Лагосе, Энугу, Онитше, а также акции компаний «Глаксо», «Мид-Деверсифайд Лтд.» и т. д. В распоряжении Усмана Фарука оказался 21 объект собственности, а его коллега по Среднему Западу О. Огбемудиа владел по меньшей мере девятью фермами, мотелем «Палм Ройял» (оценивался в 149.759 найр и приносил ежемесячный доход в размере 10.000 найр), двумя домами и другой недвижимостью в Бенин-сити, участком земли на острове Виктория в Лагосе, акциями стоимостью 28.940 найр и т. д. [695, с. 317-318].

Согласно подсчетам Ш. Абутиате, за годы существования Второй республики только в результате прямого казнокрадства, махинаций с госимуществом, незаконных отчислений с госконтрктов из общественных фондов страны было изъято около 7, 6 млрд. найр [554, с.11]. Общее представление о размахе коррупции в конце 1970-х - начале 1980-х гг. может дать оценка размера зарубежных вкладов, незаконно сделанных нигерийцами с 1980 по 1983 гг., - 16 млрд. долл. США. Что касается вкладов клептократии внутри страны, то в этот же период они достигали приблизительно 10 млрд. найр [915, с. 38].