Лекция №2 Учение о коррупции. Точки зрения, концепции, теории 6 страница

Особо здесь следует отметить категорию правонарушений, направленных против органов и конкретных работников правосудия, а также преступления, распространенные в среде его представителей (гл. 14 нигерийского УК).

Перефразируя известный, хотя и логически некорректный тезис П. Ж. Прудона о природе собственности, можно предположить: основная масса собственности клептократов есть результат кражи государственного имущества. Опыт Нигерии и ряда других стран Африки свидетельствует, что одним из немногих базисных инструментов ЭКОРР служит системное «казнокрадство». Это понятие, возможно, несколько устарело с точки зрения правоведения и экономической науки, но в рамках политологии и социологии организованной преступности содержание данной категории по-прежнему остается весьма ёмким.

Политологический анализ клептократии и лутократии позволяет рассматривать казнокрадство и в широком, и в узком смысле слова. В широкой трактовке это понятие распространяется на большинство действий, связанных с противоправным, безвозмездным и корыстным изъятием госимущества, а также причинением ущерба (причем, не только материального) государству в качестве собственника или владельца этого имущества. Так, безудержный рост государственного потребления (разбухание административно-управленческого аппарата, не оправданное политическими обстоятельствами увеличения военных расходов и т. п.) по существу равноценно казнокрадству.

Общественными субъектами тайного хищения госимущества (включая крупные и неоднократно совершаемые преступления, в том числе мошеннические) могут выступать юридические и физические лица, лутократы и частнохозяйственные капиталисты, а также группы правонарушителей, состоящие из представителей различных социальных страт. Например, в 1982 г. пять крупных нигерийских бизнесменов, предстали перед судом по обвинению в краже 6.000.879, 5 тыс. найр, принадлежавших федеральному правительству [1201, 22.10.1982]. На возможность кооперации госслужащих (в данном случае - из федерального министерства сельского хозяйства) и сотрудников частной компании («Дизенгофф Уэст Африка Лтд») указывает дело о хищении у государства 260 тыс. найр [1198, 10.04.1984, с. 3]. Широкий размах казнокрадство приобрело на рубеже 1970-1980-х годов среди лиц, нанимавшихся государством для сбора налогов. По свидетельству А. Абдулкадира, большую часть собранных налогов они просто не передавали в казну [1178, 07.03.1980].

В узком смысле слова казнокрадство - это присвоение или растрата госимущества, вверенного должностному лицу, работодателем которого выступает государство. Подобный тип хищений охватил в постколониальной Нигерии значительное число государственных и полугосударственных компаний и корпораций; правительственных (бюджетных) учреждений федерального, регионального и местного уровней; комитеты и предприятия, обслуживающие законодательную и судебную ветви власти; а также общественные организации, которые фактически выполняют некоторые функции госуправления. Данная разновидность казнокрадства, входящая «на стыке» во «внутрифирменную» беловоротничковую преступность, проникла едва ли не во все вертикальные и горизонтальные группы наемных работников, а для некоторых из них стала основным источником нелегального дохода.

Среди многочисленных примеров правонарушений рассматриваемого типа - мошеннические действия сотрудников бухгалтерии Научно-технологического колледжа штата Риверс, которые во второй половине 1970-х годов пытались в свою пользу изъять активы этого вуза на сумму от 100 тыс. до 150 тыс. найр [1189, 05.04.1977]. В середине 1980-х годов правоохранительным органам Нигерии удалось «предотвратить мошенничество» 10 работников Корпуса национальной молодежной службы, планировавших обогатиться на 850.700 найр за счет своей организации [1161, 09.07.1986, с. 2]. В некоторых госучреждениях размах казнокрадства и смежных правонарушений достигал колоссальных масштабов. Так, по данным исследователя Дж. Рэндла и нигерийского министра связи, в первой половине 1980-х годов Департамент почты и телекоммуникаций стал жертвой 11.643 случаев хищений имущества, мошенничества, незаконных банковских операций, практики начисления зарплаты «мертвым душам». Только одна из преступных групп, объединявшая 49 сотрудников этого департамента, присвоила сумму, которая превышала один млн. найр [1187, 04.06.1983, с. 1; 985, с. 50-51]. В начале 1980-х годов хищение, подкуп и другие формы ЭКОРР охватили целый ряд сотрудников «Найджириа Экстёнд Телекоммьюникейшнс» [1219, 06.06.1982, с. 5-6], широкий размах в учреждениях связи приобрела практика незаконного изъятия телефонных линий у одних лиц и передача их другим лицам [1193, 03.02.1981].

В годы Второй республики казнокрадство охватило верхний и средний эшелоны исполнительной власти во многих регионах страны. В результате между январем 1981 г. и мартом 1982 г. в некоторых районах были разворованы фонды зарплаты школьных учителей [1144, 08.04.1982]. К концу 1982 г. губернаторы 11 штатов задолжали своим служащим примерно 200 млн. найр, большая часть которых также была присвоена должностными лицами [554, с. 11]. После всеобщих выборов 1983 г. казну штатов форсированными темпами начали опустошать проигравшие кампанию губернаторы и комиссары их администраций. Так, между 16 и 30 сентября 1983 г. члены правительства доктора Исонга, которое находилось у власти в штате Кросс Ривер, спешно сняли со счетов 41, 8 млн. найр, не позаботившись даже о представлении какого-либо подобия оправдательных документов [1144, 25.04.1984, с. 18].

По свидетельству управляющего ЦБ Нигерии, ближайшие соратники «президента» И. Бабангиды, а затем и приближенные С. Абачи в свою пользу изымали значительные суммы из резервов Центрального банка страны на основе устных распоряжений. Кроме того, во второй половине 1980-х и в 1990-е годы наиболее доверенные лица главы государства осуществляли незаконные операции с засекреченными фондами внебюджетных средств.

Расхищая госимущество, поправляли свое материальное положение законодатели некоторых региональных ассамблей [1223, 25.09.1983] и большинство депутатов Национальной ассамблеи. По признанию председателя одной из сенатских комиссий Дж. Вош-Памы, в годы Второй республики вошло также в обычай требовать от государства вознаграждения за никогда не выполнявшиеся виды законодательной деятельности [1178, 09.04.1981]. Сходная ситуация сложилась и в условиях Четвертой республики. В августе 2000 г. в отставку был отправлен руководитель нигерийского Сената Ч. Окадигдо (являвшийся, согласно конституции, третьим лицом в государстве), который вместе со своим заместителем присвоил солидные суммы, выделенные на переоснащение парламента.

Любопытно, что некоторые авторы склонны оправдывать практику казнокрадства. Например, Г. Бреттон рассматривает хищение общественных ресурсов в качестве «альтернативного источника финансирования». Его использование ввиду большого удельного веса госфинансов в хозяйственной и общественной жизни, а также отсутствия других источников финансирования представляется Бреттону необходимым, во-первых, для организации сопротивления иностранному бизнесу и, во-вторых, в целях финансирования деятельности местных партий и реализации предвыборных обещаний африканских политиков [631, с. 120-122]. Факт вынужденного использования материальных результатов казнокрадства на нужды политического финансирования подтверждают Шейх Абутиате [554, с. 11] и многие другие исследователи.

«Клептократической» можно было бы назвать такую форму казнокрадства, которая указывает на количественные и качественные особенности незаконного присвоения общественных ресурсов, причем не столько должностными лицами вообще, сколько их элитой - группой лиц, занимающих «государственные должности», как правило, зафиксированные в конституциях, уставах правящих партий и т. п. документах. Качественный момент modus operandi таких «лидеров» заключается в системных корыстных преступлениях против госвласти и интересов гражданской службы, а цель их государственной деятельности, как писал в свое время К. Анкра, состоит в грабеже общественной казны [590, с. 112]. Количественный аспект данной формы казнокрадства скрыт в наличии некой «критической массы» присвоенного или растраченного госимущества, которая отделяет рядовых бюрократических расхитителей от подлинных клептократов. Д. Гива, а вслед за ним и Я. Гумау предполагали, что пороговый размер хищения, превысить который должен был каждый чиновник, трансформировавшийся в клептократа, составлял в Нигерии первой половины 1980-х годов не менее 10 млн. найр [1178, 17.01.1984]. Разумеется, эта величина является весьма условной, а ее абсолютное и относительное выражение может заметно меняться в зависимости от конкретных условий политического и социально-экономического развития страны.

Национальный масштаб казнокрадства в Нигерии не подвергался удовлетворительному статистическому анализу; количественное выражение этого феномена в основном сводится к отрывочным, противоречивым, хотя и небезынтересным оценкам и фактам. Известно, например, что в 1970 г., к концу междоусобной войны федеральных властей с сепаратистами, денежные активы Республики Биафры (территория которой покрывала основные нефтеносные районы страны, а казна пополнялась за счет солидной зарубежной помощи) составляли всего 37 тыс. долл. США. Согласно данным нигерийских СМИ, лидер Биафры вождь Оджукву изъял в конце войны миллионы долларов с государственных счетов мятежной провинции и вложил их в свой частный бизнес в БСК [1175, 30.07.1983, с. 15]. В присвоении «миллионных сумм», принадлежавших бывшему Восточному региону Нигерии, обвинялся биафрский посол в Великобритании Ф. Елла [1232, 01.07.1979, с. 4]. При этом конкретные формы присвоения и транспортировки материальных ценностей самопровоглашенной республики иногда поражали своей простотой. Так, в апреле 1970 г. в лондонском аэропорту были задержаны два нигерийца с семью чемоданами, в которых полиция обнаружила золотые монеты, слитки золота и биафрские банкноты на сумму 350 тыс. фунтов [1246, 04.04.1970, № 2756, с. 377].

Как и следовало ожидать, основным объектом хищений оказалась сырая нефть, экспорт которой приносил государству свыше 90% валютной выручки. Наряду с некоторыми представителями политической элиты страны, организующим звеном нелегального сбыта крупных партий нефти стала, как подчеркивал законодатель из штата Риверс Натан Али, группа высших администраторов Нигерийской национальной нефтяной корпорации (НННК) – [1178, 08.12.1983, с. 9]. Зная объем произведенной в стране нефти, официально объявленную стоимость ее экспорта и мировые цены на этот вид энергоносителя, можно определить разницу между поступлением в госбюджет и суммой, которую должна была получить НННК. В 1992 г. это «несовпадение» равнялось 2, 7 млрд. долл., что составляло около 10% ВНП. Примерно такая сумма, отмечает лондонский «Экономист», ежегодно исчезает из нигерийской казны [1045, с. 8].

В середине 1990-х годов нигерийские лидеры создали специальный фонд, который осуществлял расчеты по экспорту нефти и служил инструментом расхищения государственных доходов [1103, 30.03.2000, № 13, с. 69]. Еще на рубеже 1970-1980-х годов теневые доходы НННК стали причиной потрясшего всю страну скандала, в котором реальные правонарушения переплетались с домыслами и политическими спекуляциями. Первотолчком этого скандала стала опубликованная 19 сентября 1979 г. в газете «Панч» статья под заголовком «Потеряно два миллиарда 841 миллион найр нефтяных денег» [1210, 19.09.1979]. Спустя четыре месяца Палата представителей решила начать расследование таинственного «исчезновения» 2, 8 млрд. найр, вырученных от продажи сырой нефти, хотя вплоть до начала апреля 1980 г. руководитель НННК категорически отрицал «потерю» нефтедолларов [951, с. 96, 99]. Ситуация осложнялась тем, что, как свидетельствовал сенатор О. Сараки, счета НННК не проверялись с 1974 г. по 1979 г., когда аудиторская фирма якобы обнаружила пропажу 1, 9 млрд. найр [1134, 01.04.1980]. Развитие скандала грозило перерасти в глубокий внутриполитический кризис, прелюдией которого стали акция протеста, организованная по поводу «исчезнувших» денег студентами Университета Ифе, и другие выступления общественности [1144, 17.04.1980].

16 апреля 1980 г. президент Ш. Шагари под давлением обеих палат Национальной ассамблеи создал следственную комиссию из пяти человек во главе с судьей А. Ирикефе, которым предстояло выяснить справедливость утверждения о том, что 2, 8 млрд. найр, принадлежащих НННК, оказались на частном счете в «Мидленд Банк» в Лондоне [951, с. 100]. 30 июня 1980 г. комиссия представила отчет, который отрицал какие-либо серьезные нарушения финансовой дисциплины в НННК, хотя и констатировал низкое качество контроля на всех уровнях управления корпорацией [1246, 18.08.1980, № 3291, с. 1578].

8 августа 1980 г. в Нигерии была опубликована «Белая книга», отражавшая позицию правительства по поводу отчета комиссии Ирикефе. Основные положения этого документа сводились к следующему: а) все платежи, связанные с проданной НННК сырой нефтью, поступали согласно условиям контрактов; б) нет никаких доказательств, что сумма в 2, 8 млрд. найр была потеряна или неправильно зафиксирована в бухгалтерских отчетах; в) никто не уличен в мошенничестве; г) выручка от продаж нефти не поступала на счет НННК в международном подразделении «Мидленд Банк» в Лондоне; д) структура корпорации неоправданно раздута, а административный контроль оставляет желать лучшего [1178, 09.08.1980, с. 1, 3].

Однако выводы следственной комиссии и официальное решение администрации Шагари полностью не закрыли «дело о 2, 8 миллиарда». Спустя полгода после обнародования «Белой книги» в нигерийской прессе вновь начали высказываться сомнения о том, что исчезновение 2, 8 млрд. найр это не миф, а искусно замятый финансовый скандал [1201, 05.02.1981].

Наряду с казнокрадством базисным инструментом экономической коррупции служит взяточничество («смазочные платежи» [435, с. 75]), включая такие его формы, как мздоимство и лихоимство. В дореволюционной России под мздоимством понимали «получение должностным лицом дополнительных, сверх казенного жалования доходов, благ и привилегий за выполнение своих прямых служебных обязанностей», а под лихоимством – «принятие вознаграждений за нарушение или невыполнение таких обязанностей», что придавало этому процессу оттенок вымогательства [412, с. 71].

Существует множество определений термина «взяточничество». В «Дополнениях к Пересмотренному варианту Рекомендации по борьбе с дачей взяток при осуществлении международных деловых операций» дачей взяток называли «обещание предоставления или предоставление каких-либо неправомерных выплат или иных выгод, вне зависимости от того, производится это напрямую или же через посредников, государственному должностному лицу для него лично или для третьей стороны, для того, чтобы побудить должностное лицо совершить или воздержаться от совершения действия, относящегося к выполнению этим лицом его служебных обязанностей, с целью получения или сохранения заказов» [435, с. 343]. Нередко различают «активное» и «пассивное» взяточничество. Так, в «Комментариях к Конвенции о борьбе с дачей взяток иностранным государственным должностным лицам при осуществлении международных деловых операций» под «активным взяточничеством» понимается преступление, совершаемое лицом, которое обещает дать или дает взятку. «Пассивное взяточничество» трактуется как преступление, которое совершает должностное лицо, берущее взятку [435, с. 324]. В категориальную основу научного описания взяточничества входят такие понятия, как «государственные функции», «государственные учреждения», «государственное предприятие», «публичные функции», «государственные полномочия», «лицо, делающее [коррупционное] предложение», «иностранное должностное лицо». Вполне приемлемые определения этих понятий содержатся в: [435, с. 314-315, 326, 343].

На масштабы распространения и социальную значимость этого явления указывает заимствованный, но весьма популярный в нигерийской публицистике термин взяткократия, обозначающий коррумпированную верхушку политической и государственной бюрократии [1226, 26.09.1982].

П. Бауэр подчеркивает, что коррупция и «мелкая тирания» отличала работу инспекторов, следивших за качеством товаров в колониальной Нигерии. Деятельность розничных и мелкооптовых индивидуальных торговцев, а также служащих закупочных агентств, которые располагали лицензиями, но не обладали политическим влиянием, едва ли не полностью зависела от произвола этих инспекторов. В 1949 и 1950 гг. было установлено, что существуют даже незаконные тарифы оплаты, в соответствии с которыми инспектора «пропускали» товар [609, с. 366-367].

Как правило, мелкие (и прямо не связанные со становлением клептократии) взятки соответствуют примитивным формам мздоимства и лихоимства. В этом случае цепочка социальных агентов коррупционного процесса часто - хотя и далеко не всегда - лишена посреднического звена и отмечена печатью не столько конкуренции потенциальных доноров, сколько вымогательством реципиентов. Конкретными проявлениями культуры мелкого взяточничества можно считать широко распространенную еще в колониальной Нигерии и в годы существования Первой республики практику мздоимства при устройстве на работу. Так, по свидетельству Е. Удо, в различных деловых организациях, включая промышленные предприятия, желающий получить работу должен был «вручить орех кола» главному клерку или надсмотрщику [1064, с. 27].

Вымогательством взяток в годы Второй республики отличалась, например, теневая деятельность чиновников, отвечавших за распределение стипендий среди студентов как обучавшихся за рубежом [1200, 24.09.1982], так и в нигерийских штатах. Известно, что некоторые работники министерства народного образования штата Бендел в 1982 г. вынуждали студентов мужского пола выплачивать взятки в размере 1.000 найр, а женского - 400 найр плюс оказание «сексуальных услуг» [1210, 16.12.1982, с. 4].

Экономическая природа крупной взятки (и как инструмента, т. е. прежде всего формы, а не содержания ЭКОРР; и как разновидности «коммерческогоподкупа») многопланова и уже в силу этого требует политэкономического анализа. Культура взяточничества (включая феномен, который Г. Сакердоти называет «транснациональным взяточничеством» [435]), проникая во все поры политической и государственной власти и поражая многие страты нигерийского общества, способствует установлению мнимой цены на не имеющие стоимости - в политэкономическом отношении - услуги бюрократов. При этом посты-синекуры в системе гражданской службы и государственные должности (обладание которыми, как правило, приносит постоянный теневой доход, хотя они также не имеют стоимости) обретают иррациональную цену и превращаются в фактор своего рода «политической ренты».

В социологии [см., например, 550, с. 149-150] и политологии под крупной взяткой обычно понимают незаконное получение правомочным должностным лицом (порой через посредников) значительного материального либо иного вознаграждения (quid pro quo – оказание услуги за услугу [435, с. 74]) за выполнение или невыполнение в интересах взяткодателя какого-либо действия, которое было бы или могло быть совершено лихо- или мздоимцем с использованием его служебного положения. Иными словами, в большинстве случаев крупная взятка представляет собой часть потенциальной сверхприбыли (или уже реализованного прибавочного продукта), которую функционирующий капиталист, либо его представитель по собственной инициативе или по принуждению «выменивает» у должностного лица на необоснованные привилегии и льготы, либо выплачивает в качестве «отступных» за не привлечение к ответственности в связи с теми или иными незаконными действиями. Правда, в условиях более или менее свободной игры рыночных и политических сил, а главное системы конкурирующего взяточничества «фора», получаемая взяткодателем, как правило, носит временный характер.

Согласно Бреттону, африканские бюрократы считают наиболее предпочтительными - с точки зрения минимизации риска и возможности быстрого обогащения - взятки, получаемые от иностранных инвесторов, поскольку эти «подношения» поступают в распоряжение реципиента вне юрисдикции данного государства Африки [631, с. 128]. Отчасти именно этим обстоятельством объясняется то, что основная масса финансовых средств, аккумулируемых бюрократами в результате взяточничества, не инвестируется в народное хозяйство Нигерии, а держится на счетах в зарубежных банках, либо расходуется на цели престижного потребления [1064, с. 30].

В 1960-1990-х годах было разработано несколько классификаций взяточничества и типологических моделей взаимоотношения взяткодателей и взяткополучателей [см., например, 973]. Так, по аналогии с предложенной Дюркгеймом классификации самоубийств («альтруистические» и «эгоистические») С. Андрески делил незаконные выплаты (взятки, подкуп) на две категории: 1) «солидарные» (предполагается, что эти платежи поступают для помощи родственникам) и 2) «эгоистические» (мотив «чисто эгоистический» или в лучшем случае связан с повышением благосостояния малой семьи) – [873, с. 101].

А. Яковлев подразделяет взятки на три категории. В основе этой градации лежит криминологически значимые характеристики ситуации дачи-получения взяток. «Первый вид взяток представляет собой средство добиться законной цели незаконным путем. Второй вид - дача взятки за выполнение незаконного или даже преступного действия. Третий (наиболее опасный) вид взяток – «тотальный», полный подкуп должностного лица, чья деятельность по отношению к взяткодателю целиком подчиняется интересам последнего» [550, с. 151].

Картье-Брессон и Роуз-Акерман разработали несколько схем соподчинения участников коррупционного рынка. Были предложены следующие варианты взаимосвязи: «двусторонняя монополия» (влияние социальных агентов спроса и предложения примерно одинаково); «взяткополучатели занимают более сильные позиции, чем взяткодатели (спрос сильнее предложения)»; «взяткодатели занимают более сильные позиции, чем взяткополучатели (предложение сильнее спроса)»; «взяткодатели («предложение») и взяткополучатели («спрос») фрагментированы» [435, с. 24-25].

Здесь следует вспомнить о «не денежных» формах мздоимства и лихоимства. Е.Удо не без основания подчеркивает, что «взяточничество» в высших сферах состоит не столько из денежных платеж, сколько из тщательного разработанных увеселительных мероприятий, выходящих за пределы общепринятых правил вежливости и гостеприимства, и чрезмерного внимания, либо дорогих подарков, призванных воздействовать на сознание субъекта, чья незаконная услуга требуется» [1064, с. 30].

Система тотального мздоимства порождает категорию «взяткодателей поневоле», которые изначально не являются искусителями и совратителями должностного лица. Скорее - это исполнители социальной роли, которая вынуждает, подчиняясь негласному кодексу поведения в экономической и политической жизни, с помощью взятки добиваться не сверхприбыли, а реализации своих законных прав. По сути, такие взяткодатели выступают в качестве «жертвы». Их отношения с должностными лицами часто характеризуются крючкотворством и псевдопринципиальностью со стороны последних, волокитой, т. е. экспроприацией экономического и политического времени лиц, вступающих в контакт с держателями власти. Эта разновидность вымогательства, как правило, искусно маскируется, а порой и с формальной точки зрения не выходит за рамки закона.

Нередко весьма сомнительным оказывается и социально-экономический выигрыш «берущей стороны». Е. Удо, в целом справедливо, отмечает, что, получив взятку, реципиент теряет не только свободу воли, но и право требовать от донора эффективного выполнения работы, еще до того, как она началась [1064, с. 26]. Х. Нвосу также подчеркивает, что коррумпированные служащие правительственных учреждений ставят под угрозу легитимность своих организаций, утрачивают даже подобие контроля над временем и качеством работы подрядчика-взяткодателя и рассматриваются общественностью как виновники раздувания стоимости проектов и роста инфляции [913, с. 82]. Таким образом, приписываемый Дантону тезис: «Мне можно заплатить, но меня нельзя купить!» остается красивой фразой и скорее исключением, чем правилом поведения взяткополучателей.

Противоправное поведение любого взяточника-бюрократа, как держателя власти, в принципе несет обществу серьезную угрозу. Однако социальная опасность мздоимства и лихоимства достигает своего апогея (т. е. становится подлинным фактором функционирования и развития клептократии), лишь когда взяточничество превращается в устойчивую норму политических отношений на правительственном уровне исполнительной власти, а также в органах законодательной и судебной властей. В годы Второй республики гласности было предано несколько скандальных случаев - реальных и вымышленных - мздоимства и лихоимства в Национальной ассамблее и ассамблеях штатов. Наибольший общественный резонанс, вероятно, получило расследование подробностей «финансового стимулирования» членов Комитета по финансовым вопросам Палаты представителей. Согласно некоторым утверждениям, от имени известной компании «Сосьете Женераль» этой группе нигерийских парламентариев в Швейцарии было передано 120.000 долларов [1245, 05.06.1983, с. 14; 1178, 21.06.1983, с. 5].

Получение взятки - даже мелкой - следует рассматривать в качестве «социального предательства», если реципиент по роду своей профессиональной деятельности должен охранять закон и правопорядок. (Здесь уместно вспомнить, что в определенные периоды развития Древнего Рима только сенаторы-судьи привлекались к ответственности за взяточничество [507, с. 33]). Что касается судей и аппарата нигерийских судов, то их деятельность оказалась подверженной различным формам взяточничества. Дело доходило до того, что работники судебных учреждений вымогали небольшие взятки (примерно две найры во второй половине 1980-х годов) даже за предоставление необходимых бланков [1178, 02.04.1988].

Принуждение к дачи небольших взяток (100-200 найр в середине 1980-х годов) было распространено среди служащих полиции [1210, 24.08.1984, с. 1], что порой пытались использовать криминализирующиеся элементы местного бизнеса [1178, 24.03.1984]. Объектом мздоимства со стороны полицейских могли выступать представители самых разных социальных групп страны: от магнатов игорного бизнеса [1144, 14.03.1979] до нищих нелегальных иммигрантов [558, с. 10]. В последнем случае работники полиции нередко действовали рука об руку с сотрудниками Департамента по делам иммиграции, который некоторые СМИ называли «самым коррумпированным федеральным учреждением» [1161, 11.01.1984, с. 3]. В начале 1970-х годов Т. Кехинде писал, что въездные визы фактически продавались (часто всего за 200 фунтов) чиновниками иммиграционной службы иностранным (преимущественно авиационным и страховым) компаниям, которые фальсифицировали нормальные квоты работников-экспатриантов и принуждали своих сотрудников-нигерийцев выступать в качестве посредников при передачи взяток [1228, 26.03.1972]. В равной мере чиновники этого Департамента и полицейские подкупались теми нелегальными иммигрантами (преимущественно выходцами из других африканских стран), которые занимались мошенничеством [1161, 11.01.1984, с. 3], контрабандой, кражами, проституцией, попрошайничеством и т. п. противозаконными видами деятельности.

Признанным «логовом коррупции» [1175, 21.03.1983] в Нигерии 1980-х годов считали Департамент таможни и акцизов, хотя это и отрицалось его руководством [684, с. 14]. Сотрудники данного учреждения, включая секретных агентов, наряду с халатностью [1144, 5.3.83, с. 1], неоднократно уличались в связях с контрабандистами [1145, 07.04.1985, с. 4], совместном криминальном бизнесе с банковскими менеджерами [1175, 02.04.1983] и других порочащих связях. Известно, что в начале 1980-х годов сотрудники таможни и контрольно-пропускных пунктов собирали, по крайней мере, по 100 найр с каждого грузовика, перевозившего контрабандные товары из Бенина в Нигерию [1144, 14.05.1982]. Взятки, вымогавшиеся таможенниками и полицейскими в этот период, нередко достигали 25.000 найр [1228, 25.01.1981]. В начале 1990- годов неуплата таможенных пошлин стала обычным явлением в экспортно-импортной торговле Нигерии. Отчасти это объяснялось укоренившейся традицией получения таможенником взятки в размере 1/3 суммы, которую импортеру или экспортеру надлежало уплатить государству, согласно официально утвержденным тарифам [1045, с. 5-6].

Широкомасштабное взяточничество поразило государственные учреждения, отвечавшие за выполнение налоговой политики правительства. В начале 1980-х годов большинство компаний вместо того, чтобы платить налоги (например, 10-процентный налог с приобретения ювелирных и табачных изделий, пива и алкогольных напитков) за соответствующую мзду «договаривались» со служащими Совета по внутренним доходам и фальсифицировали данные о своих оборотах. Некоторые госчиновники даже находились на жаловании у таких компаний [1175, 13.12.1982, с. 1].

На современном рынке взяток - его формирование во многом определяется уровнем развития экономической и политической коррупции, а также НЭК - размер мзды в «идеальном» случае должен соответствовать доле властных и иных полномочий, которую получатель взятки временно ставит на службу интересам лица, выступающего в качестве дающей стороны (донора). Таким образом, на некоторый срок положение мздоимца и взяткодателя в структурах экономической и (или) политической власти уравнивается или, во всяком случае, сближается. Размер взятки (т. е. количество денег, ценных бумаг, другого имущества, или масса выгод имущественного характера, либо таких нематериальных «подношений», как патронаж, попустительство и т. п.) определяются не только соотношением предложения и спроса на рассматриваемый вид услуг, но и целым рядом других факторов. Во-первых, степенью стабильности политического режима и общим экономическим положением в стране. Во-вторых, конкретной формой взятки. В-третьих, стоимостью контракта, если речь идет о юридически оформленной сделке хозяйственного или иного характера. В-четвертых, степенью риска, которому подвергается правомочное должностное лицо, готовое внести свою лепту в развитие экономической и политической коррупции. В-пятых, численностью и «аппетитами» посредников.