Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
Терроризм — продукт психолого-политической нестабильности общества?
|
|
Весной 2004 года из-за нескольких столкновений, которые можно было отнести к межнациональным, Петербургу чуть не приписали титул города-лидера в межнациональной нетерпимости. Чтобы проверить эту версию, пришлось провести строгое научное исследование — измерения психолого-политической стабильности в Петербурге. (6) Понятно, что любой терроризм появляется на фоне критической массы психолого-политической нестабильности. Только на критических значениях этого состояния возможно появление террористов-смертников, совершение терактов с гибелью десятков и сотен ни в чем неповинных людей, упорство, с которым годами готовятся теракты, типа нападения на Нью-Йорк, «Норд-Ост» в Москве и т.п. Для того, чтобы предсказать терроризм и минимизировать его на начальных стадиях, надо использовать психолого-политические инструменты измерения психолого-политической стабильности и управления этим состоянием.
Системность психолого-политической стабильности во всех случаях (межнациональные конфликты, трудовые споры, идеологические революции и пр.) имеет естественную психологическую природу, она существует и может изучаться естественная связь психических феноменов и политических явлений, а их связь может быть выражена в количественных отношениях.
При этом надо строго научно определять понятие системы: под системой понимается такая организация, в которой отдельные элементы работают вместе, чтобы получить выходной эффект, который отдельный элемент сам по себе дать не может (D.Meister, 1978) Система должна отвечать следующим допущениям:
1) иметь иерархическую организацию, т.е. система более низкого порядка встроена в систему более высокого порядка так, что ее выходной эффект воспринимается системой более высокого порядка и преобразуется в процесс,
2) быть целенаправленной, потому что в ней задействован человек, и она искусственно им создана,
3) каждый элемент системы должен подчиняться общей цели. Цель является отправной точкой для разработки системы, цель определяет деятельность участников системы, цель позволяет судить, правильно ли работает система,
4) каждый элемент системы должен оказывать влияние на все другие ее элементы, а выходные эффекты отдельных элементов преобразовываться в выходной эффект всей системы,
5) измерение, оценка, обратная связь должны являться неотъемлемыми элементами системы.
Элементами системы политической стабильности в Санкт-Петербурге с точки зрения межэтнических конфликтов, как дестабилизирующего фактора являются психолого-политические качества жителей города, которые или а) гасят конфликты, или б) усиливают процесс вплоть до исторического масштаба их развития.
В список психолого-политических качеств жителей города, как системы реагирующей на конкретные события, составляют ее элементы — качества граждан:
Качества, способствующие устойчивости политической нестабильности:
Мера политического безразличия (11), (смысл номеров см. на рис. 2.)
Проявляется в снижении общего эмоционального тонуса людей, вовлекаемых в политический процесс. Развито недоверие к руководителям государства, партиям, даже друг к другу. Люди в этом состоянии имеют сниженную общественную активность, усиливающуюся склонность к переживаниям по любым поводам. В целом характеризуется синдромом тотального общественно-политического пессимизма. Решения принимают в состоянии, близком к бессвязному политическому мышлению. Поддерживается дезорганизующей информацией. (Необходимо уточнить, что речь не идет о бессвязном мышлении, как медицинском явлении, характеризующем вариант общего нарушения процессов мышления у больного человека, а как варианте нарушения понимания здоровым человеком только политических реальностей. Так же и далее.)
· политического консерватизма (13).
В основе лежит стремление почти любой ценой избежать социальных конфликтов. Защищаются от политического напряжения поиском моральных опор типа верности гражданскому, профессиональному долгу, высоким нравственным ценностям. На фоне нарастающей, всеобъемлющей тревожности стремятся координировать свое поведение с мнением других. Крайним выражением политического консерватизма может стать компульсивная идея. Провоцируется дезинтегрирующей политической информацией.
· политической адаптивности (15).
Проявляется в стремлении быть сопричастным к изменением в обществе. Ситуация вынуждает выглядеть необходимыми для политически активной части населения, вызывать у нее симпатии. Усваивают внешние атрибуты политической лояльности, демонстрируется исполнение новых ритуалов политического поведения, воспроизводят содержание и форму одобряемых высказываний. Политическая адаптация развивается на фоне сильнейшей эмоциональной нестабильности. Необходимость совмещать несовместимое: личные убеждения и противоречащее им поведение может приводить к эффектам разорванного политического мышления. Усиливается потоком дискредитирующей информации.
· политического иждивенчества (17).
Берет начало в стремлении уклониться от ответственности за политические стороны жизни общества. Это заставляет осуществлять интенсивный контроль за всем происходящим вовне и вести неустанный самоконтроль всех собственных поступков, которые могут быть квалифицированы как политические. Стремление постоянно маскироваться развивает разорванное политическое мышление. Является продуктом политической дезинформации.
Качества, способствующие политической дестабилизации:
· политической инициативы (12),
Возбуждается сильным политическим оптимизмом, который Насс и Кабанис именовали «революционным неврозом». Сопровождается активной вовлеченностью в жизнь общества, ничем не оправданной уверенностью в успехе, склонностью беззастенчиво, чрезмерно бегло судить обо всем, что касается политики. Повышенная эмоциональность и перемены в настроении характеризуют состояние политической инициативы. В переломных моментах истории обнаруживаются симптомы сверхценной политической идеи. Связано с дезориентирующей политической информацией.
· политического радикализма (14),
Появляется на фоне стремления к психологическому доминированию. Сочетается со склонностью к риску в области эмоциональных отношений с людьми, своего поведения вообще. В своей основе часто имеет неуважение к традициям, авторитетам, установленным нормам поведения. Сопутствует политическому радикализму неумение повиноваться любой власти. Обнаруживается в периоды существенного экономического, социального напряжения в обществе. Сопровождается неспособностью контролировать свои эмоциональные отношения с другими людьми. Навязчивая идея в политическом радикализме поддерживается дестабилизирующей политической информацией.
· политического соперничества (16),
Проявляется в догматическом упорстве, с которым отстаивается правота своей точки зрения, право на лидерство в политической жизни. Характеризуются пренебрежением к размерам и масштабам жертв, трудностей, чрезмерностью цены, которую приходится платить за самый незначительный успех. Сопровождается скрупулезными, педантичными поисками малейшей возможности победить в борьбе за власть. Сочетается с крайней подозрительностью, ригидностью в понимании политических реальностей. Осуществляется под воздействием деморализующей информации, приводящей к скачкам политических идей.
· политического творчества (18).
Ориентировано на завоевание авторитета за счет демонстративного несогласия с общепринятыми представлениями, необычности проектов устройства общества. Оторванность от реальности в сочетании с эмоциональной холодностью представляют главную его особенность. В политическом творчестве возможно возникновение бредовых политических идей на фоне широкомасштабной фальсифицирующей информации.
Архитектура психолого-политической стабильности представляет из себя симметричную вертикальную конструкцию, левая нечетная часть которой обеспечивает стабильность (качества 11, 13, 15, 17), а правая симметричная часть политическую дестабилизацию (качества 12, 14, 16, 18). (См. рис.1.) Коэффициент стабильности вычисляется как отношение суммы значений левой части системы (сумма нечетных ответов 11, 13, 15, 17) к сумме значений ее правой части (сумма четных ответов 12, 14, 16, 18). Психолого-политическое равновесие в обществе сохраняется до отношения, не большего чем 0, 618. В случае превышения этой величины есть основания предполагать психолого-политическую дестабилизацию общества, и готовность населения к массовым выступлениям: гражданскому неповиновению, участию в беспорядках и т.п. Вся система в этом случае, наклоняется или влево (к усилению психолого-политической стабильности общества), или вправо (к появлению признаков дестабилизации).
Рис 2. Архитектура психолого-политической стабильности общества.
Изложенная гипотеза проверялась методом массовых психолого-социологических исследований, проводившихся с 1989 по 1996 год почти ежемесячно в Санкт-Петербурге, и несколько раз в других городах России. В каждом исследовании осуществлялся репрезентативный уличный опрос от 800 до 1200 жителей в «час пик» в точках пересечения пассажиропотоков. Вопросы анкеты были закрытыми и тестировали психолого-политический статус реципиентов: политические безразличие, консерватизм, адаптивность, иждивенчество, инициативу, радикализм, соперничество, творчество по их отношению к реальным политикам, партиям, событиям. Полученные данные всегда подтверждались последующими политическими событиями в стране.
Кроме перечисленных качеств, архитектура системы психолого-политической стабильности позволяет прогнозировать и объяснять скрытые психологические причины политической стабильности — дестабилизации, но это не в ходило в задачу настоящего исследования. Так не вычислялись и не обсуждались производные факторы:
а) Предельной психологической нагрузки общества (7), показывающей способность населения сохранять целесообразное политическое поведение (требующее предельного напряжения мышления, воли, эмоций) под возрастающим давлением социальной, экономической, правовой, физической жизни (снижение личной безопасности, покупательной способности, возможности обеспечивать себя своим трудом, понимания происходящего вокруг). Психологическая перегрузка населения инновациями различного рода соизмеряется с его «психологической грузоподъемностью», способностью принимать политические реформы принимать без разрушения психики и деятельности.
б) Психологической устойчивости (8), оценивающей психологическую способность населения сохранять целенаправленность своего поведения в моменты «опрокидывающих» воздействий политического характера (стремительных изменений законодательства, уклада жизни, всей системы отношений в обществе, замены одних гражданских ценностей на другие). Эти одномоментные воздействия сходны с порывами ветра, опрокидывающими в море парусник. Психика играет роль более или менее тяжелого киля, сохраняющего нормальное эмоциональное, правовое и эмоциональное поведения населения.
в) Психологической энергичности населения (9), измеряющей его способность поддерживать достаточно длительное время целеустремленность своего поведения (без снижения нормальной трудовой, личной, семейной жизни) в условиях разрушения системы жизнеобеспечения общества. И физическое, и психическое, и нравственное здоровье населения имеет свои конечные пределы, словно топливо корабля в дальнем плавании. Политика вынуждена соизмерять свои планы с длительностью их осуществления, чтобы не исчерпать полностью запасы нервно-психической и физической энергии населения.
г) Психологической управляемости людей (10), которая характеризует способность населения так быстро усваивать новое целеполагание в своем поведении, чтобы успевать адаптироваться к инновационным изменениям целей и механизмов власти. Инерционность целеполагания зависит от национальных традиций, социального состава населения, уровня культурного и образовательного развития, распределения людей по полу, возрасту, профессиям. Расчет психологической управляемости населения не менее важен, чем точное знание радиуса циркуляции поворота океанского лайнера, который может вписаться в поворот, а может потерпеть аварию.
Вторичные факторы состояния психолого-политической стабильности общества представляют особый интерес, потому, что именно они содержат объяснение причин состояния стабильности и рекомендации для политиков, ответственных за политическую стабильность в государстве.
(Происхождение системы оценки психолого-политической стабильности находится в теории факторного анализа данных теста MMPI. Например, психологические характеристики модели психолого-политической стабильности (ППС), которым присвоены номера с 11 по 18 имеют психологическое содержание, близкое к содержанию шкал 2, 9, 7, 4, 3, 6, 1, 8 ((D, Ma, Pt, Pd, Hy, Pa, Hs, Sc) в тесте MMPI и методе СМИЛ (Мельников В.М., Ямпольский Н.А., 1985.; Собчик Л.Н., 1990). Политическая стабильность оценивалась измерением равновесия между параметрами «политическая стабильность», интегрирующим данные блоков 11, 13, 15, 17 (нечетная половина) и параметрами «политическая нестабильность», интегрирующим данные блоков 12, 14, 16, 18 (четная половина). Подобные отношения между факторами «социальной подчиненности» и «социальной агрессивности» установлены при математико-статистической обработке больших массивов данных MMPI американским исследователем Д. Даймондом (1965). В классических исследованиях структуры личности социальная подчиненность определяется совокупностью параметров D, Pt, Hy, Hs, а социальная агрессивность совокупностью значений Ma, Pd, Pa, Sc.)
Специалистам, работающим с MMPI, известно, что оценивать личность человека можно только лишь по сочетанию параметров всех шкал опросника, которые обычно представляются в форме «профиля личности», из формы которого следует психологическая характеристика ее обладателя. Нечто подобное обязательно должно применяться при измерениях таких явлений как политическая стабильность. Она тоже определяется целостной системой психологических особенностей граждан города в текущий момент и по определенному поводу, а не одним-двумя доминирующими отношениями опрошенных к какому либо событию или их настроение в связи с какими либо событиями.
В итоге был получен профиль личности «обобщенного петербуржца», реагирующего на проблему межнациональных отношений. Их архитектуры этого профиля следуют: а) показатели политической стабильности в городе в связи с возможными межнациональными конфликтами б) объяснение меры психолого-политической стабильности в городе в связи с межнациональными отношениями, которое скрыто в восьми качествах петербуржцев: стабилизирующих качествах 11, 13, 15, 17, и дестабилизирующих качествах 12, 14, 16, 18.
Профиль личности «совокупного петербуржца», реагирующего на проблему межнациональных отношений характеризуется:.
1 — резким повышением показателей политической адаптивности — 82, 9, 7, политического консерватизма — 68, 1, и политического иждивенчества — 61, 9
2 — резким снижением показателей политического радикализма — 15, 4, и политической инициативы — 26, 6.
3 — в пределах средних значений находятся политическое безразличие — 55, 5, политическое соперничество — 58, 0, и политическое творчество — 43, 2.
Из этого сразу понятно происхождение коэффициента психолого-политической стабильности петербургского общества, равного Кст=0, 533, что намного превосходит величину Кст=0, 618, когда начинаются локальные или массовые беспорядки, акты гражданского неповиновения, стихийные столкновения на межнациональной, социальной или политической почве.
Во вторых, в городе по разным причинам резко снижена политическая инициатива, что, кстати, подтверждается очень невысокой избирательной активностью горожан, и в городе не находят поддержки никакие экстремистские идеи, не пользуются популярностью лидеры с крайними политическими взглядами.
В третьих, проблема межнациональных отношений не принимается петербуржцами для осмысления, как незначимая, потому что самые сильные психолого-политические качества петербуржцев: политическое творчество и политическое соперничество находятся в «законсервированном» среднем состоянии, равном политическому безразличию к вопросу межнациональных отношений.
Иначе говоря, при измерении психолого-политической стабильности в Санкт-Петербурге конкретные вопросы относительно разных сторон межнациональных отношений в городе были сформулированы с «психологическим подтекстом», близким к подтексту шкал MMPI. Полученные ответы интерпретировались, кроме их социологического смысла, как ответы на вопросы психологического теста. Таким образом была получена психологическая реакция «совокупного петербуржца» на политическую ситуацию — «межнациональные отношения». Рис. 2. Психолого-политический профиль «совокупного петербуржца», реагирующего на проблему межнациональных отношений в городе.
(Известен специалистам по MMPI, как астенический тип реагирования (дезадаптация). Но обсуждать этот профиль в терминах MMPI абсолютно недопустимо — это профиль психолого-политических качеств человека и общества. В нем психологические качества приобретают совершенно новые политические свойства.).
Объясняется это, во первых, тем, горожане хорошо адаптировались к межнациональным отношениям в городе, они настолько консервативны в этом вопросе, что их невозможно призвать к каким либо выступлениям против или за каких либо национальностей, и горожане целиком полагаются в вопросе межнациональных отношений на органы власти города, ответственные за правопорядок.
В целом это означает, что в Петербурге нет психолого-политических условий, каким либо образом разжигающих национальную рознь. Отдельные случаи межнациональных отношений носят бытовой характер, и они не более часты, чем аналогичные бытовые столкновения между лицами одной национальности. Выделять из массы бытовых конфликтов в городе, происходящих по причине грубости, обмана между гражданами и т.п. специальные конфликты между лицами разных национальностей — можно только преднамеренно. Но так же преднамеренно можно выделять бытовые конфликты между старшими и младшими, мужчинами и женщинами, богатыми и бедными, и таких групп конфликтов будет много больше, чем конфликтов между лицами разных национальностей.
Можно предположить, что разные возрастные, имущественные, образовательные популяции петербуржцев существенно отличаются от своего совокупного психолого-политического портрета. Это легко проверить, сопоставив профили разных групп населения, полярно различающихся по разным признакам. Например, совокупный психолого-политический портрет петербуржца можно представить в виде столбиковой диаграммы, сохранив все обозначения его параметров. См. рис. 3.
Красным цветом отмечены качества, влияющие при своем росте на дестабилизацию положения в городе, а голубоватым — на стабилизацию психолого-политического положения в Санкт-Петербурге.
Заключение
Смысл настоящего доклада — предложить не упрощать проблему терроризма и стратегию антитеррора. Безусловно, терроризм — это война, и военные, поэтому, имеют исключительные права на средства борьбы с ним. Хотя, беглый анализ терроризма показывает, что не обычная «огневая война», на обеспечение которой тратится весь военный бюджет страны, а «война наоборот». С точки зрения психологии, терроризм — это война нервов, в которой успех достигается за счет внезапности, неожиданности, новизны, непредсказуемости места, времени, обстоятельств, средств нападения. Стратегия терроризма строится на непризнании т.н. цивилизованных норм ведения борьбы: соблюдения «права войны» (правовые ограничения, которые международное право налагает на воюющих в деле применения средств подавления неприятеля), «международного военного права», «обычаев войны», «законов войны» (ограничений, установленных международным правом, в пределах которых возможно применение силы для поражения противника). Проигрывая в силе — терроризм выигрывает во времени и в пространстве. Терроризм — это вид вооруженной борьбы, диаметрально противоположный тому, что ожидают противостоящие ему антитеррористические силы: это другая психология, другая логика, другая мораль, другие цели и методы ведения войны.
Терроризм с точки зрения политической психологии — это борьба не легитимной власти против легитимной власти с применением неограниченных средств и методов давления на психическое состояние противника для подмены смысла, целей и ценностей противника на свой смысл, цели и ценности. Если даже на какое то время удастся военной силой подавить проявления терроризма, остается его питательная среда — несовместимость картины мира, мировоззрения, жизненной позиции, образа жизни, которые разделяют непримиримых противников. Борьба с терроризмом —это борьба за сознание человека в обстановке глобальных изменений в мире. Но суть терроризма упущена в горячих буднях захвата заложников, угона самолетов, взрывов в автобусах. Пока борьба с терроризмом идет на уровне симптомов, а не причин его все нового и нового возрождения.
Целью терроризма является психолого-политическая дестабилизация общества, приводящая к финансовым коллапсам, сменам правительств, сокращению производства, остановкам транспортных потоков — всего, что материально воплощает отвергнутый терроризмом мир других людей. Терроризм — это заражение других психолого-политической нестабильностью, которой он страдает сам. Поэтому диагностика терроризма, его «лечение», прогноз заключается не столько в выявлении и уничтожении его военизированных структур, а в точном знании и оптимизации причин его существования: причин его психолого-политической нестабильности.
Терроризм в психолого-политическом смысле — это силовое решение проблем политической несовместимости между людьми за счет дестабилизации психологического состояния оппонента методами насилия, не ограниченного цивилизованной моралью и международным правом. Терроризм крайне обострен глобализацией, которая не имеет ни автора, ни хозяина, и поставила в равной мере все человечество перед проблемами, которые ранее не встречались. Современный терроризм — это нервная реакция на глобальные изменения в мире. Адаптация к этим изменениям — дело всего человечества, и находится на путях обсуждений и дискуссий класса времен появления христианства или эпохи Возрождения. Это очень трудная интеллектуальная и психологическая проблема, которой пока нет места среди задач борьбы с терроризмом. Настоящий доклад — только приближение к действительной сложности научных проблем, которые надо решить в рамках борьбы с терроризмом.
Литература
1. Юрьев А.И. Введение в политическую психологию, Изд. ЛГУ, 1992.
2. Юрьев А.И. Системное описание политической психологии. Изд. СПбГ Горного института, 1997.
3. Юрьев А.И. Теоретические и методологические проблемы политической психологии //Вестник СПбГУ, 1997, Сер.6. Вып.3.
4. Юрьев А.И. Глобализация как новая форма политической власти, изменяющая человека и миропорядок. В кн.: Россия: планетарные процессы. СПб, Изд-во СпбГУ., 2002.
5. Юрьев А.И. Общество и власть в период глобализации. Учебное пособие. СПб., 2004.
6. Бурикова И.С., Коновалова М.А., Пушкина М.А., Юрьев А.И., Вероятность влияния межнациональных конфликтов на психолого-политическую стабильности в Санкт-Петербурге. Научный отчет., Под ред. проф. Юрьева А.И., СПб, 2004.
| «Норд-Ост» — психологический портрет событий Интервью известного психолога и психотерапевта Владимира Леви «Независимой газете», посвященное событиям на Дубровке. Н.С. (Наталья Савицкая, корреспондент «Независимой газеты») — Сегодняшний разговор — о психологической стороне случившегося. Сейчас все чаще употребляют термин «психологическая война». Если это действительно так, то и главные воющие стороны в ней — это психологи. Я имею в виду, что действия той стороны, вне сомнений, направлялись и направляются еще, видимо, и психологами? В.Л. — Идет просто война, а в войне всегда есть психологическая составляющая, играющая то явную, то неявную, но всегда первостепенную роль. Многие годы я занимаюсь практической психологией конфликтов и поединков и могу вам сказать, что с психологии, верней, с психики война начинается, ею ведется и ею же завершается. Психологический фактор играет решающую роль в исходе любого конфликта, любой войны, и в истории уйма примеров, когда сторона, имеющая подавляющее материальное превосходство, более сильная численностью и оружием, все же проигрывает противнику, превосходящему ее всего лишь психологически — боевым духом, волей, умом, интеллектом. Что же до конкретного участия психологов в этой войне, то это, естественно, тайна, покрытая мраком. Сказать можно пока одно: если психологи тут работают, то работают кошмарно, работают с минусом, работают наоборот — с обеих сторон. Иначе война была бы уже давно закончена. А точнее — ее бы не было. И не было бы в том числе и трагедии на Дубровке. Н.С. — По горячим следам событий — что было ошибкой с нашей стороны в ответ на их психологическую атаку? Удалось ли нам исправить ошибки в дальнейшем? В.Л. — Психологических ошибок было много, они подлежат профессиональному анализу — и, по понятным причинам, в основном не публичному. Слава Богу, что психологическая дремучесть террористов наши ошибки далеко перекрыла — и благодаря этому удалось все-таки переиграть противника и избежать худшего. Главной нашей ошибкой было само допущение возможности этого террористического спектакля. Наши силовые чиновники, вместе с их штатными психологами просто проспали ситуацию — зачем же они и существуют, силовики наши, особенно ФСБ, как не затем, чтобы разведывать и просчитывать заранее, предвидеть, предупреждать и ПРЕДОТВРАЩАТЬ подобное?.. В первые часы событий у публично выступавших представителей силовых структур были заметны растерянность, страх, подавленность и виноватость. Эти понятные, но проигрышные эмоции быстро сменились закрытостью, показной уверенностью и подчеркнутым озлоблением против чеченцев, что тоже понятно, однако не могло скрыть общего контекста психологического поражения. Своевременный и успешный штурм, спасший большинство заложников от самого страшного исхода, не может оправдать гибель меньшинства, и в гибели этой виновны не только террористы, она и на совести тех, кто обязан был не допустить случившегося. Пока лишь один президент Путин попросил за всех прощения у родных погибших — но этого недостаточно... Н.С. — Какими будут последствия трагедии на Дубровке для чеченского и русского народа? Какие главные выводы должны мы вынести из этого урока? В.Л. — Первые последствия уже видим: граничащий с истерией массовый взрыв античеченских и антикавказских, ксенофобических настроений. Оживление тоталитарных тенденций — цензуры, подслушивания и прочего. Нарастание в обществе атмосферы недоверия, неуверенности и тревоги. Возрастание и так-то огромной дозы криминального и всяческого насилия — террор порождает террор, насилие производит насилие, и ничто более. Ни к чему хорошему все это, конечно, не приведет. Ксенофобия вообще и чеченофобия в частности, равно как и ставка на военную силу в Чечне — это тоже огромная психологическая и нравственная ошибка и больше, чем ошибка — безумие. После «Норд-Оста» чеченский народ еще ближе придвинулся к роковой черте, за которой выбор «родина или смерть» меняет «или» на «и». Вот только что министр обороны объявил о приостановке сокращения федеральных войск в Чечне и начале «масштабной и жесткой адресной операции», понимай — зачистки по всем домам. Результат вполне прогнозируем: после «Операции Ожесточение» те уцелевшие чеченцы-мужчины, которые еще не стали террористами-смертниками, ими станут. Те чеченские дети, которые еще сохраняли какие-то шансы вырасти людьми с европейскими ценностями, пополнят ряды моджахедов, шахидов и иже с ними. Власть по прежнему все делает для того, чтобы террор не уменьшался, а увеличивался, чтобы болезнь ужаса стала хронической и неизлечимой. Если российское руководство не решится отпустить Чечню в независимость и не найдет способа сделать это ПСИХОЛОГИЧНО, чеченцам грозит геноцид, потому что иного способа победоносного завершения так называемой контртеррористической операции у России не будет. Это, впрочем, было ясно давно. И если дело пойдет действительно к геноциду, России тоже не уцелеть... Н.С. — Итак, кто же выиграл и кто проиграл этот очередной страшный раунд психологической войны? В.Л. — Нет однозначного ответа на этот вопрос — смотря с какой стороны посмотреть. На международном уровне в результате событий на Дубровке чеченские сепаратисты, несомненно, психологически проиграли в глазах западного мира, но выиграли в глазах восточного, происламского — во всяком случае, самой радикализованной его части. И будут дальше все более ориентироваться на поддержку со стороны всемирной сети воинствующего исламского экстремизма. Как ни неприятно это признавать, своими терактами они в основном добиваются искомого: привлекают к себе внимание мира, все более отрезают свой народ от России и — уже вторично, в результате усиления военного и психологического давления — внутренне консолидируют своих соотечественников как народ-изгой. История показывает, что любой народ, назначаемый другими на роль во всем виноватого народа-негодяя, народа-преступника, как и отдельный человек в том же положении, обычно в немалой степени поддается внушению и действует в соответствии с возлагаемыми на него ожиданиями... Н.С. — Какими могут быть причины, подтолкнувшие человека пойти в террористы? Экономические? Но террористы не всегда самые бедные люди. Религиозные? Но на примере последних событий в Москве видно, что это всего лишь игра. Отсутствие должного образования? Но на примере событий в США это тоже опровергается. Посмертная слава? Она тоже двоякого рода. Как сегодня себя чувствуют внуки Берии? В.Л. — Спросить лучше у них, но если бы внуком Берии был я сам, я бы по этому поводу не комплексовал — это было бы так же глупо, как сокрушаться, что нашими предками в энных коленах были людоеды и обезьяны. В каком-то смысле мы все бериевские потомки... Вопрос ваш хорош тем, что затрагивает историко-психологическую подоплеку понятия «терроризм». Берия ведь был не террористом в сегодняшнем смысле, а просто мерзавцем с большой властью, что само по себе не такая уж редкость. Какое-то время он был главным функционером огромной машины государственного террора, не им созданной и пущенной в ход — машины, которая в конце концов, уничтожила и его самого, как Ежова, Ягоду и прочих — и которая, между прочим, и ныне находится во вполне рабочем состоянии... Если Берия — террорист, то кто тогда Ленин, Троцкий, Дзержинский, Сталин?.. Н.С. — Террористы большого масштаба?.. В.Л. — Начинавшие с малого. Политический террор в России стал одним из главнейших инструментов смены режима, а затем, уже в «огосударствленном» виде — его поддержания. Старший брат Ленина Александр Ульянов был классическим идейно-политическим террористом; и Владимир Ильич, хоть и поклялся пойти «другим путем», но пришел туда же... Н.С. — Можно ли проводить параллель между такими далекими явлениями, как террор усопших российских революционеров, террор НКВД и КГБ и сегодняшний террор масхадовско-басаевских банд? В.Л. — Можно и нужно, если мы хотим понять психологию терроризма и психику террористов — а без понимания этого ни от террора не защититься, ни терроризма не победить. Исторически и психологически это явления родственные и более того: звенья одной цепи. К слову: отличную книгу, почти евангелие антитеррора, недавно написал профессор Дмитрий Ольшанский, сын моего покойного друга Вадима Ольшанского, одного из пионеров социальной и политической психологии в Советском Союзе. Во время афганской войны Дима Ольшанский (я его так зову, потому что помню еще пацаном) был единственным профессионалом-психологом в советских войсках в Кабуле. А книга его называется: «Психология терроризма». Главный и глубоко истинный постулат: террор — оружие слабых. Либо физически, материально, военно слабых — либо духовно, психологически (что имеет место в крупнейших масштабах как раз в случаях государственного терроризма — террора власть имущих). Глубоко вскрывается психология террористических движений и групп, целых террористических субкультур со своей мифологией и иерархией — сообществ, засасывающих в себя людей приблизительно по тем же психологическим механизмам, какие действуют при образовании армий футбольных, музыкально-эстрадных и прочих фанатов. Рассказывает Ольшанский и о «смысловых структурах личности» террористов, об их основных движущих мотивах. Очень советую внимательно изучить. Я сам занимался вопросами, близкими к психологии терроризма, когда изучал психику особо опасных преступников в местах заключений. И вот какие 12 основных типов личностей террористов или людей, расположенных к терроризму, могу обрисовать на основе своих многолетних наблюдений и сопоставлений. Каждый из типов определяется по основному психологическому акценту, по «заточенности» на определенное поведение. В жизни могут встречаться и разнообразные смеси, и более или менее чистые типажи. 1) Фанатик идеи, «миссионер». Джохар Дудаев — типичный образчик. Бен Ладен, конечно, тоже. Много представителей этого типа было в рядах первой волны российских революционеров конца Х1Х — начала ХХ века. 2) Мститель. Ведущий мотив основан на личной вражде и мести — за себя, за близких или друзей. Или — это уже ближе к типу идейного фанатика — на мести за потери, страдания и попранное достоинство своей этнической группы, нации или единоверцев. Внутри этого типажа с повышенной частотой оказываются подростки и женщины, и таких было много на Дубровке, включая и Мовсара Бараева. 3) Сценарист-режиссер — тип, близкий к фанатику, но более уравновешенный и хладнокровный, занятый не столько идейным обеспечением и эмоциональной энергетизацией, сколько продумыванием и планированием террористической деятельности и конкретных терактов. Лидер, предпочитающий оставаться в тени. Похоже, Масхадов именно таков. Басаев тоже — но с большей дозой фанатизма и авантюризма. 4) Нарцисс. Типаж откровенного боевого лидера, тщеславного и самолюбующегося бойца-храбреца. Самоупоение при полном презрении ко всему и вся. Прообразы — Савинков и Троцкий. Очень способный и сверхсамоуверенный, до мании величия. Хаттаб и Арби Бараев. В примитивно-карикатурном варианте — Радуев, в котором было много и дешевого актерства (см.далее). 5) Ущербный (Омега). Очень распространенный типаж, всегда присутствующий в преступных и террористических группировках. Человек боязливый и неудачливый, с низкой самооценкой, ведомый, со слабо развитым личностным началом.Такой человек через причастность к агрессивно действующей группе, через устрашение других преодолевает собственный страх и чувство неполноценности — в моей книге «Приручение страха» об этом рассказывается подробнее. 6) Садист. Агрессивная страсть к насилию, убийству, разрушению и устрашению преобладает над всем. Террор — основной способ эмоционального удовлетворения, вызывающий даже сексуальные эмоции, до оргазма включительно. Если собираются вместе два-три террориста или преступника-убийцы, то один из них с большой вероятностью садист, а другой — 7) Мазохист-камикадзе. Этот характернейший и древнейший тип террориста фигурирует во многих исторических хрониках и художественных произведениях, описан и Достоевским в «Бесах» (Кириллов). В движущих мотивах верховенствует иррациональное чувство вины и влечение к страданию, саморазрушению и самоубийству. Самопожертвование ради «высокой идеи» — фактически только удобное оправдание для реализации стремления к смерти. Родствен с типом Зомби. 8) Актер, истерик-позер. Главное стремление — сыграть роль и произвести эффект, прогреметь публично, стать знаменитым любой ценой. Тип Нерона и Герострата. Один из чеченцев на Дубровке, не уловил как звали, содравший с себя маску вслед за Бараевым и начавший что-то картинно изъяснять, похоже, принадлежал к этому типу. 9) Игрок, он же Авантюрист. Ведущий мотив — наркотическая страсть к риску, к экстремальным ситуациям. Черты этого типа, с примесью мазохизма, в большой степени присутствовали у знаменитого революционного террориста Камо и еще более знаменитого Че Гевары. 10) Технарь. Для этого почти все равно, кого и зачем убивать, взрывать, отравлять, давить, облучать и т.п. Главное средоточие помыслов и внимания — не цель теракта, а его средство: чтобы покруче было, похитрее и понадежнее, чтобы адская машинка была классной, чтобы сработала на все сто. 11) Зомби. Тип идеального исполнителя смертоносных заданий. Действует как запрограмированный автомат, однонацеленный робот. Гипнотически подчиняется начальнику, предельно внушаем и страшно работоспособен. При выполнении заданий невероятно бесстрашен, быстр и сообразителен, в жизни же чаще всего неприспособленный, пришибленный и безликий субъект, близкий к типу Ущербного. 12) Отморозок, он же Зверь-заработчик. Абсолютно безнравственный, хищный и эмоционально тупой. Все равно кого резать и стрелять. Грубо корыстен, работает на хозяина за ожидаемое вознаграждение, а в группу смертников может попасть случайно, надеясь в последний момент улизнуть. Такие вот отморозки составляют основной контингент живодеров-отловщиков одичавших собак, а также, увы, и немалую часть наших контрактников. Н.С. — «Терроризм — это стихийное бедствие», сказал на следующий день после развязки «Норд-Оста» один кинорежиссер в прямом эфире НТВ. Что вы на это скажете? В.Л.— Ну уж нет. Ровно наоборот. Как раз не стихийное, а спродуцированное и организованное силами зла, находящимися по обе стороны событий. Н.С. — Что больше всего тревожит в создавшейся ситуации лично вас? В.Л.— Как и все, я беспокоюсь прежде всего за детей, своих и чужих, за жизнь невинных людей, подвергаемую все большему риску. Очень тревожит по прежнему фальшивое, лицемерно-политиканское отношение к теме террора наших власть предержащих. Очень печалит то, что в сознание народа исподволь, но упорно внедряется образ врага-кавказца как общего стереотипного представителя внутренних антироссийских сил и врага-чеченца, бандита и террориста, как самого конкретизованного представителя этих сил, всем скопом подлежащих вымачиванию в сортире. Образ этот в клоаке массового сознания гибридизируется со стереотипом врага-инородца вообще — эдакая гремучая смесь шамиля басаева и бориса абрамовича. С другой же стороны, непрестанно озвучивается обезнационаленный и обезличенный жупел международного терроризма. Такого в природе, как верно заметил Дмитрий Ольшанский, не существует. А подразумевается базирующийся в известных и неизвестных местах земли терроризм исламских фанатов. В устах нашей власти термин «международный терроризм» — прозрачный подмиг Америке: мы, мол, с вами — а в то же время удобный способ не называть наши некрасивые внутренние дела их настоящим именем. Да, земной шарик теперь мал, и террористы могут окопаться в любой его точке. Да, чеченским террористам идут финансы из-за рубежа, их натаскивают и с ними вместе «работают» фанаты-иностранцы вроде араба Хаттаба, и есть учебки, где идет подготовка террористов для действий по всей планете. Но при всем том никакие не международные террористы устроили нам «Норд-Ост», а свои российские граждане с российскими паспортами, а многие и с московской пропиской. Российские граждане чеченской национальности, которые не хотят быть российскими гражданами. Н.С. — Не думаете ли вы, что по этому же пути в скором будущем могут пойти и другие обиженные малые нации России, и в первую очередь народы исламской веры? В.Л.— Если российский великодержавно-имперский комплекс не излечится, если по прежнему бессовестность, ложь и насилие останутся господами страны — так и будет, причем со многими неожиданностями. Обижаться ведь могут не только нации, но и просто люди. Террор — не сугубо чеченское и не сугубо исламское занятие, а всечеловеческое. Террором занимаются и баски в Испании, и курды в Турции, и кашмирские сепаратисты в Индии, и североирландцы в Великобритании... Еще свеж в памяти москвичей взрыв в московском метро, устроенный армянскими экстремистами. Еще хорошо помнится захват самолета семейством русских музыкантов Овечкиных. Турок Агджа еще совсем недавно стрелял в римского папу. Еще почти только что еврейский фанат-националист убил еврейского же поборника мира Ицхака Рабина. Еще не отболел сербско-албанский взаимный террор в Югославии... В любой стране, среди любого народа любого вероисповедания находятся люди, превращающиеся в нелюдей... Террористами и бандитами могут делаться представители как национальных и религиозных, так и сексуальных меньшинств, финансовых, классовых и всяческих прочих. И не только меньшинств, но и БОЛЬШИНСТВ, как это случилось у нас в первые революционные годы... Но что терроризм и преступность НЕ ИМЕЮТ национальности и веры — это вранье, это глупое и опасное лицемерие. Именно что имеют — и совершенно КОНКРЕТНУЮ всякий раз. Конкретность национально-религиозной почвы — как и социально-классовой и индивидуально-психологической — первостепенно важна для понимания ОБЩЕЙ сути явления и возможности его искоренения в будущем. Н.С. — Поясните, пожалуйста. — Есть одно старое врачебное правило: лечить не болезнь, а больного. Болезни у всех одинаковые, а история болезни и характер протекания у каждого свой. Лечение должно исходить из соединенного понимания общих закономерностей и особенностей конкретного случая — особенностей, которые и образуют его «лицо». Вот саудовский араб Бен Ладен и его «Аль Каида». У этих террористов, по преимуществу антиамериканских и антиизраильских, главная, ведущая составляющая «терророкомплекса» — исламский фанатизм в чистом виде. Экстремистская религиозная идеология, претендущая на мировое господство — в сущности, вариант тоталитаризма, фашизма, каковым была и коммунистическая идеология. А у чеченцев в их антироссийском «терророкомплексе» главное — не исламский фанатизм, не ваххабизм — это всего лишь вторичное оформление попытки независимого национального самосознания, самоидентификации. Хотя тридцать мужчин и двадцать женщин и объявили себя шахидами, их движущим мотивом при захвате заложников было вовсе не утверждение правоты ислама. Они пошли на зверское злодеяние, чтобы отомстить за национальное унижение и спасти — в их бредовом понимании — свой народ. Главное в чеченском «синдроме» — психология экстремального племенного выживания и родовой мести. Этот народ исторически — самый воинственный, самый непокорный из народов северного Кавказа. И самый многострадальный. Мой друг К., уроженец одного из горных чеченских сел, многолетний житель Москвы, человек известный, видный ученый, так объяснял мне некоторые историко-характерологические особенности своего народа. —«В отличие от некоторых своих соседей и братьев мы, чеченцы, не способны к компромиссам. Мы не умеем проигрывать, не умеем признавать себя побежденными и не умеем прощать... Когда нас насилуют — мы не умеем расслабляться и получать удовольствие. Нормальный чеченец нисколько не против нормального русского, мы щедры и честны с друзьями. Но мы оказались загнанными волками и вынужденно развили у себя свирепость и коварство, мы озверели... Разделение мира на своих и чужих для нас перешагнуло предел возможного, и многие в судороге выживания теряют человечность... В нашем самосознании четыреста лет русского завоевания нашей земли как один год — кавказская война для нас продолжается, и в крови у нас накопилось много злого отчаяния. Мы меньше держимся за свою жизнь, чем за честь... » Он же позднее добавил: — «Мы разные внутри себя, как и всякий народ, среди нас, как и среди вас, есть свои сволочи, преступники и отморозки, свои будановы. Но мы управимся с ними сами, нам нужно дать эту возможность. А вам управиться со своими — так, чтобы мы поняли, что это не вы... Никому извне мы не дадим разделять нас, как овец, на хороших и плохих, правильных и неправильных, разрешая жить одним и уничтожая других. Россияне должны, наконец, понять, что насильно мил не будешь, что, в конце концов, только нам решать, быть нам россиянами или нет. Россия сама загнала в свое южное подбрюшье ржавый чеченский нож... Неужели вы до сих пор не поняли, что нас лучше отпустить по добру-по здорову, как отпустили грузин, армян, азербайджанцев, молдаван, прибалтийцев, среднеазиатов, казахов и своих кровных братьев украинцев и белорусов?.. Неужели не убедились, что никакими силами нельзя победить народ, в котором поднялись на войну женщины и дети?..» Вскоре после развязки «Норд-Оста» я услышал по радио «Эхо Москвы» интервью с известным мэтром политологии Глебом Павловским. Речь шла о действиях спецназа, о штурме... «Интеллигенция должна учить нацию искусству убивать», — вещал мэтр.— «Да, именно интеллигенция должна учить наши правоохранительные органы искусству убивать врага...» Под врагом конкретно имелись в виду чеченцы. И эти убийственные зловещие речи произносятся от имени интеллигенции той страны, которая дала миру Толстого и Чехова, Владимира Соловьева и Серафима Саровского... Н.С. — В интервью корреспонденту «Известий» от 1 ноября упомянутый вами Дмитрий Ольшанский заявляет, что от террора наше общество спасут не спецлужбы, а только, цитирую, «система доносительства или бдительности... Она будет возникать... и мы будем искать хорошее слово, чтобы ее обозначить. Потому что она нужна... Да, и контроль за соседями, за тем, что делается в вашем доме, в подъезде, вокруг дома — а при малейшем подозрении обращение в компетентные органы... Мы с вами все — агенты наших спецслужб...» В.Л. — Вот это как раз то единственное, но первостепенное, в чем я ни в коей мере не могу согласиться с высокочтимым профессором. Каждый должен делать свое дело на своем месте, и каждый имеет право на спокойную жизнь. Мы вправе требовать обеспечения своей безопасности со стороны государства — для этого мы отдаем свои доверчивые голоса нашей власти и свои кровные денежки налоговым органам. Не можем и не должны мы становиться агентами наших спецслужб, это абсурд, сильно попахивающий кромешным тридцать седьмым. Не можем и не должны проникаться психозной «бдительностью», подозрительностью ко всему и вся. Не можем и не должны развивать у себя терророфобию, потому что это и будет психологической победой террористов — ведь им больше, в сущности, ничего и не надо от нас, кроме нашего ужаса и сумасшествия. А можем и должны только одно: жить по-человечески, жить как можется и как хочется. Да, повысить свою внимательность, наблюдательность и осторожность — нелишне, и не столько из-за угрозы террора, сколько вообще для жизни, которой в нашей стране и без того слишком многое угрожает. Но я никогда не пойду на ночное антитеррорное дежурство в подъезд своего дома и вам ходить не советую — надежной охраны больших городских домов нужно добиваться от тех, кто обязан этим заниматься по должности, профессионально — или, по крайности, всем вскладчину нанимать охранников. Никогда не стану подглядывать за соседями — чем они занимаются и кого к себе водят, не стану стучать... Что может гарантированно предохранить простого человека от попадания в такое положение, в каком оказались зрители и актеры «Норд-Оста»? Ничто, кроме воли Божьей да какой-нибудь сверхинтуиции или ясновидения. Единственное, что нужно и что возможно, чтобы подобное не повторялось или случалось как можно реже — это всем вместе, через посредство всех общественных и государственных механизмов работать с конкретным источником террористической опасности. Перестать быть пассивными овцами по отношению к власти и не под дулами террористов, а по собственной воле, совести и разумению добиваться от нее установления мира в Чечне. Это реально. И тысячу раз прав Григорий Явлинский, сказавший в программе Познера «Времена», что безопасности нашей больше всего угрожают не террористы, а пороки и язвы нашего собственного общества: коррупция, хищничество, вранье, безмозглость и безответственность на всех уровнях, пьянство и наркомания, развал устоев семьи, нравственное падение. Как давно замечено на Востоке — для здоровых рук яд безопасен... |
|
|