Часть первая. — Надвигается буря. — Джон Мирный Орел сощурился, оглядывая небо на юго-западе.

Оклахома

— Надвигается буря. — Джон Мирный Орел сощурился, оглядывая небо на юго-западе.

Его внук едва поднял глаза от портативной игровой приставки и заявил:

— Если бы ты протянул сюда кабель, дед, то не пришлось бы все время смотреть на небо. Вместо этого ты смог бы включать канал погоды или слушать прогноз в новостях, как это делают все остальные.

— Эту бурю нельзя предсказать земными средствами. — Старый индеец-чокто, Хранитель Мудрости, говорил, не переставая изучать небо. — Тебе пора. Возьми грузовик и вернись в дом матери.

— Серьезно? — Подросток забыл об игре. — Я могу взять твой грузовик?

— Я на этой неделе съезжу в город и пригоню его обратно, — кивнул Мирный Орел.

— Круто! — Мальчишка подхватил свой рюкзачок и наспех обнял деда. — Увидимся.

Мирный Орел услышал рев двигателя, убедился в том, что внук благополучно выехал на грунтовую дорогу, ведущую к двухполосному городскому шоссе, и лишь потом начал готовиться.

Хранитель Мудрости принялся ритмично бить в барабан. Совсем скоро между деревьев показались люди. Они вышли на опушку рядом с хижиной так, словно их вынес туда усиливающийся ветер. В свете гаснущего дня гости напоминали древних призраков, но Джон Мирный Орел знал, что к чему, умел отличить бесплотную тень от живого человека.

Когда собрались все шестеро, он заговорил:

— Хорошо, что вы откликнулись на мой зов. Буря, которая грянет ночью, пришла не только из этого мира.

— Неужели вернулась Избранная Богини? — спросил один из старейшин.

— Нет. Это темная буря. Всколыхнулось зло.

— Что ты велишь нам сделать?

— Нам придется отправиться в священную рощу и обуздать то, что пытается вырваться на свободу, — ответил Мирный Орел.

— Но мы ведь не так давно победили тамошнее зло, — сказал тот старейшина, что был чуть моложе других.

— Зло нельзя победить до конца. — Мирный Орел мрачно улыбнулся. — До тех пор пока боги даруют земным обитателям свободу выбора, найдутся те, кто предпочтет его.

— Великое равновесие, — задумчиво произнес тот же мужчина.

— Да, оно, — кивнул Мирный Орел. — Без света не было бы тьмы. Без зла добро не имело бы противовеса.

Среди старейшин прокатился рокот согласия.

— Так выступим же на стороне добра, — заявил Джон.

Рианнон радостно встретила боль. Значит, пришла пора снова жить. Настало время вернуться в Партолону и забрать то, что принадлежало ей по праву. Она воспользовалась болью, чтобы сосредоточиться, думала о ней, как об очищении. В свое время восхождение на престол Эпоны тоже было болезненным ритуалом. Теперь нельзя надеяться на то, что Прайдери потребует от нее меньших страданий.

Роды проходили долго и трудно. Для Рианнон, так давно не ощущавшей своего тела, было настоящим шоком внезапно почувствовать, что у нее есть мускулы и нервы, терзаемые болью откуда-то из самой середины.

Женщина старалась не думать о том, как могли бы проходить эти роды. Ей следовало бы находиться в окружении рабынь и служанок, спешащих исполнить малейший каприз, пить древний травяной напиток, способный притупить боль и страх. Прислуга ни за что не бросила бы ее одну во время родов. Появление дочери ознаменовалось бы в Партолоне веселым празднованием. Богиня Эпона наверняка подтвердила бы, что довольна рождением дочери у своей Избранной.

Нет, Рианнон нужно было гнать прочь такие мысли, хотя она втайне надеялась, что, когда ребенок наконец появится, Эпона вернется к ней и подаст знак — любой, пусть она сейчас не в Партолоне и эта беременность у нее не первая. Где-то в глубине сознания, между приступами боли, казавшимися бесконечными, у Рианнон возникали воспоминания о первом младенце, от которого она избавилась. Сожалела ли женщина о сделанном? Это решение было принято в молодости, теперь его не отменишь.

Пришла пора сосредоточиться на рождении дочери, а не на ошибках прошлого.

Когда ее скрутили очередные схватки, она открыла рот, чтобы закричать, хотя понимала, что в этом заточении ни боли, ни одиночеству не полагалось иметь голоса.

«Ошибаешься, драгоценная. Ты не одна. Убедись в могуществе своего нового бога!»

Живой саркофаг с оглушительным треском внезапно раскололся. Поток воды вынес Рианнон из чрева древнего дерева. Она лежала на траве, хватая ртом воздух, и дрожала. Мучительный кашель сотрясал ее тело. Женщина заморгала, стараясь разогнать туман, стоявший перед глазами, и прежде всего подумала о человеке, пожертвовавшем своей жизнью, чтобы заточить ее в могилу. Рианнон содрогнулась и оглянулась на зияющую дыру в дереве, ожидая увидеть тело Клинта. Она заранее приготовилась к ужасному зрелищу, но заметила лишь слабое голубое мерцание, которое медленно гасло, словно утекало в огромное дупло.

Да, ее память и ум не пострадали. Рианнон знала, что находится в священной роще, в Оклахоме. Она только что освободилась из заточения внутри одного из дубов-великанов. Его близнец стоял нетронутым напротив, на берегу мелкого ручейка. Сгущались сумерки. Дул легкий ветерок. В ответ на вспышки молний свинцовое небо грозно погромыхивало.

«Молния!.. Наверное, она и освободила меня».

«Это сделал я».

Голос теперь звучал не в ее голове, но по-прежнему сохранял бестелесную потусторонность. Он раздавался из-под дерева-близнеца, где сгустилась самая черная тень.

— Прайдери? — Рианнон не узнала в этом слабом хрипе своего голоса.

«Разумеется, драгоценная, кто же еще? Неужели Богиня, предавшая тебя?»

Его смех приятно ласкал слух, и Рианнон удивилась, как нечто, звучащее столь красиво, в то же время могло нести в себе столько жестокости.

— Я тебя не вижу, — произнесла Рианнон и задохнулась, так как опять пришли схватки.

Бог подождал, пока боль стихнет. Затем тень под деревом шевельнулась. Силуэт перемещался медленно, чтобы его можно было легко разглядеть в угасающем свете. У Рианнон перехватило дыхание от такой красоты. Тело бога, не полностью материализовавшееся в этом мире, сохранило прозрачность привидения, но от одного его вида она позабыла о своем состоянии. Высокий и сильный, он производил впечатление даже в облике призрака. Темная шевелюра обрамляла лицо, которому надо было бы вдохновлять поэтов и художников, а не порождать ужасные истории, шепотом передававшиеся в Партолоне. Прайдери, улыбаясь, смотрел на нее, а лицо светилось любовью и теплотой.

«Приветствую тебя, моя жрица, моя драгоценная. Теперь ты меня видишь?»

— Да, вижу, но только как духа, — прошептала она с благоговением.

Бог так явно к ней благоволил, что у Рианнон от восторга даже закружилась голова. Он оказался самим, совершенством. Именно таким ему и следовало быть. Женщина внезапно осознала, что попусту потратила свою жизнь, почитая Эпону, вместо того чтобы склоняться в мольбе у ног этого чудесного бога.

«Мне трудно сохранять телесную форму. Я нуждаюсь в поклонении и жертвах, принесенных с моим именем на устах, чтобы обрести плоть. Все должны любить меня и подчиняться мне. Вы с дочерью сделаете для меня это. Ты заставишь людей вновь обратиться ко мне, а я за это верну тебя в Партолону, где ты займешь свое законное место».

— Я поняла, — сказала она, стыдясь своего слабого голоса и прерывистого дыхания. — Сделаю…

Рианнон не успела договорить, как одновременно случились две вещи, заставившие ее умолкнуть. Ночь внезапно наполнилась громким барабанным боем, ритмичным, как стук сердца. Низкий вибрирующий звук разносился по всей поляне. В то же мгновение роженицу охватила нестерпимая потребность натужиться.

Ее спина изогнулась, а ноги машинально поднялись. Она вцепилась в шишковатые корни, стараясь обрести опору, все равно какую, лишь бы удержать на месте напряженное тело. Глаза Рианнон не переставали искать Прайдери, материализовавшегося в густой тени. Его полупрозрачный облик теперь был едва виден.

— Помоги мне, — простонала она.

Барабанный бой звучал все громче. Сквозь его гул до Рианнон доносилось пение, хотя слов она не разбирала. С ужасом, под стать той боли, что грозила разорвать ее тело, она смотрела, как прекрасный лик дернулся и начал изменяться. От чувственного рта осталась лишь узкая полоска. Нос превратился в нелепую дыру. Глаза больше не светились улыбкой и добротой. Они злобно сверкали бесчеловечным желтым огнем. Прошла лишь секунда, женщина не успела в очередной раз всхлипнуть, как внешность бога снова поменялась. Его глаза теперь представляли собой темные пустые пещеры, а рот раскрылся, выставив напоказ окровавленные клыки, торчащие в слюнявой пасти.

Рианнон закричала от страха, ярости и боли.

Барабанный бой и пение с каждой секундой звучали все громче.

Образ Прайдери вновь поменялся. К нему вернулась божественная прелесть, только на этот раз он был едва виден.

«Я не могу всегда быть красивым, даже для тебя, драгоценная».

— Ты меня покидаешь? — закричала она, когда приступ боли ненадолго стих.

Изменяющееся видение приводило Рианнон в ужас, но еще больше она боялась остаться одной во время родов.

«Те, кто идет сюда, вынуждают меня исчезнуть. Я не могу бороться с ними сегодня. У меня недостаточно сил в этом мире. — Тут его взгляд вспыхнул, а тело стало почти осязаемым. — Рианнон Маккаллан, я искал тебя десятки лет, наблюдал, как множились твои несчастья оттого, что ты была прикована к Эпоне. Ты должна сделать свой выбор сейчас, Рианнон! Ты видела все мои лики. Ты готова отречься от Богини и стать моей жрицей, избранницей и воплощением?»

От страха и боли у Рианнон кружилась голова. Она обвела рощу диким взглядом в поисках хоть какого-то признака присутствия здесь Эпоны, но не увидела ни малейшего проблеска божественного света.

«Я брошена в темноте, той самой, что преследовала меня много лет, и лишена права выбора. Я не способна даже представить себе, как можно существовать, не являясь Избранной божества. Как я жила бы, не имея той власти, которую предоставляет подобный статус? — Но, даже принимая решение, Рианнон не смогла заставить себя открыто отвергнуть Эпону. — Да, я признаю Прайдери. Пусть он этим и довольствуется».

— Я согласна отдать себя служению тебе, — тихо произнесла она.

«А дочь? Ты вверяешь мне и ее?» Рианнон отмахнулась от предостерегающего шепота, прозвучавшего где-то внутри.

— Я отдаю…

Ей не дал договорить пронзительный боевой клич семи старейшин, которые вышли на поляну и окружили два дуба плотным кольцом. С диким ревом, от которого у Рианнон задрожало сердце, дух Прайдери растворился в тени.

Боль вновь скрутила тело женщины. Она знала только одно — нужно тужиться. В следующую секунду ее поддержали сильные руки. Она охнула и открыла глаза. Старик был совсем древний. Лицо испещрено глубокими морщинами, длинные белые волосы, среди прядей виднеется орлиное перо.

Рианнон сосредоточилась на добрых карих глазах и прошептала:

— Помоги мне.

— Мы здесь. Тьма ушла. Теперь твоему ребенку можно появиться на свет.

Роженица вцепилась в руки незнакомца и что было сил напрягла истерзанное болью тело. Вскоре под бой древних барабанов из ее утробы выскользнул младенец.

В это мгновение Рианнон выкрикнула имя Эпоны, а вовсе не Прайдери.

Старик перерезал ножом пуповину, соединявшую мать и дочь, затем завернул малютку в домотканое одеяло и передал ее Рианнон. Когда она заглянула в глаза дочери, ей показалось, что мир безвозвратно изменился, как и она сама в глубине души. До сих пор ей не доводилось видеть такого чуда. Женщина не испытывала подобных чувств ни разу в жизни, даже когда впервые услышала голос Эпоны и обрела власть ее Избранной или же лицезрела красоту ужасного Прайдери.

«Это и есть настоящая магия», — с удивлением подумала мать и дотронулась до невероятно мягкой щечки.

Ее сковал очередной приступ боли. Рианнон задохнулась, крепко прижала ребенка к груди и попыталась сосредоточиться только на том, чтобы исторгнуть из себя послед. Где-то в стороне звучали приказы старика. Она не вслушивалась в них, но восприняла тревогу в его голосе. Барабаны продолжали отбивать древний ритм, а дочурка, лежащая на руках, была такой изумительной.

Мать все никак не могла наглядеться на нее. Ребенок таращился на мир большими темными глазами. Этот взгляд трогал душу женщины.

— Как жестоко я ошибалась.

— Да, — пробормотал старик. — Да, Рианнон, ты наделала глупостей.

Она посмотрела на него, и тут до ее сознания дошло, что он стоял на коленях рядом с ней и крепко прижимал сложенную ткань к ее лону. Странно, но женщина не заметила, когда он это сделал. Вообще-то все ее тело было почти бесчувственным, но это приносило ей облегчение. Боль прекратилась.

Потом она задумалась над его словами и сказала:

— Ты знаешь мое имя.

Старик кивнул и пояснил:

— Я был здесь в тот день, когда белый шаман пожертвовал своей жизнью, чтобы заточить тебя в священное древо.

Рианнон вздрогнула. Она узнала в нем вожака аборигенов, победивших демона Нуаду.

— Почему ты теперь мне помогаешь?

— Земному жителю никогда не поздно изменить выбранный путь. — Он помолчал, внимательно вгляделся в нее, потом продолжил: — Тогда ты была сломлена, но я верю, что это дитя излечило твою душу. — Старик по-доброму улыбнулся. — Должно быть, она одарена великой силой, если при рождении сумела так много исправить.

— Это Морриган, внучка Маккаллана. — Рианнон укачивала дочурку, прижимая ее к груди.

— Я запомню это имя. — Он поймал взгляд женщины, и та похолодела от дурного предчувствия еще до того, как услышала его слова: — В твоем теле что-то разорвалось. Кровотечение слишком сильное и никак не останавливается. Я уже послал за своим грузовиком, но пройдет несколько часов, прежде чем мы сможем добраться до врача.

— Я умираю. — Она прочла правду в его глазах.

— Думаю, да, — кивнул старик. — Твоя душа излечилась, но тело покалечено необратимо.

Рианнон не испытала ни страха, ни паники. Конечно, не было никакой боли. Ее терзало лишь ужасное чувство потери. Она взглянула на свою новорожденную дочь, смотревшую на нее с таким доверием, и провела по мягкому личику кончиком пальца.

«Я не увижу, как будет расти Морриган. Мне не суждено быть рядом с дочуркой, присматривать за ней, оберегать…»

— Богиня! Что я наделала!

Старик даже не пытался ее утешить. Он просто взирал на нее пронзительно и мудро.

— Расскажи мне, Рианнон.

— Я поклялась служить Прайдери. Он хотел также, чтобы я отдала ему в услужение и свою дочь. Твое присутствие отпугнуло его, прежде чем я успела вверить ему малышку.

— Прайдери — бог зла? Бог тьмы? — быстро спросил старик.

— Да!

— Ты должна отречься от него. Ради себя и Морриган.

Рианнон посмотрела на младенца.

«Если я отрекусь от Прайдери ради нас обеих, то, вероятнее всего, моя дочь навсегда останется в этом мире. Быть может, ей не удастся подключиться даже к тем тонким каналам энергии, которые я обнаружила. Морриган никогда не увидит Партолоны.

Но если я не откажусь от служения Прайдери, то дочь будет обречена поклоняться той самой тьме, которая, как и теперь понимаю, преследовала меня всю жизнь, внушала недовольство, гнев, себялюбие, ненависть. Самое страшное в том, что она превращала любовь во что-то неузнаваемое».

Рианнон не могла перенести мысль о том, что жизнь дочери будет омрачена точно так же, как ее собственная.

«Если Морриган окажется навсегда заточенной в этом мире, то так тому и быть. По крайней мере, она будет изба плена от лживого зла».

— Я отрекаюсь от Прайдери, трехликого божества, отвергаю его власть надо мной и моей дочерью Морриган Маккаллан, — произнесла Рианнон и принялась ждать.

Она всю жизнь, с раннего отрочества, была жрицей, Избранной могущественной Богини, поэтому понимала, насколько это серьезный шаг — отречься от божества. Должен появиться знак — хоть внутренний, хоть внешний, — говорящий о том, что судьба отныне изменится. Богам, особенно темным, не свойственно запросто воспринимать отречение.

— Бог тьмы знает, что ты близка к смерти и вплотную подошла к царству духов. Он крепко удерживает тебя и не отпускает.

Этот человек говорил мягко, но его слова резанули Рианнон по самому сердцу. Она слабела с каждой секундой, однако заставила себя крепче обнять крошечное тельце дочери.

— Я не отдавала ему Морриган. Прайдери не имеет над ней власти.

— Но ты по-прежнему связана с ним, — печально изрек старик.

Женщине было трудно бороться с усталостью, заволакивавшей глаза. Она холодела, но желала, чтобы старик оставил ее одну и позволил любоваться дочкой до тех пор, пока…

— Рианнон, ты должна меня выслушать! — Он встряхнул ее. — Если ты умрешь, подчиняясь Прайдери, то твой дух больше не почувствует присутствия Богини. Ты никогда не познаешь свет или радость, будешь вечно окутана чернотой темного бога и отчаянием, которое окрашивает все, до чего бы он ни дотронулся.

— Знаю, — прошептала Рианнон. — Но я слагаю оружие. Теперь мне кажется, будто я всю жизнь только и делала, что сражалась. Я была чересчур самолюбивой и причиняла всем слишком много боли. Наверное, пришло время ответить за это.

— Быть может, так оно и есть, но должна ли и дочь расплачиваться за твои ошибки?

От его слов она дернулась, быстро заморгала, прогоняя черноту, застившую глаза, а потом сказала:

— Конечно не должна. Что ты такое говоришь, старик?

— Ты не дала клятву за малышку, но Прайдери нуждается в жрице, в жилах которой текла бы кровь Избранной Эпоны. Как думаешь, кто станет его следующей жертвой после твоей смерти?

— Нет!

Но старик был прав. Прайдери сам признался, что проследовал ее десятилетиями. Ради Морриган он сделает не меньше. Рианнон содрогнулась. Да, в свое время она позволила тьме нашептывать ей обманчивые речи и превращать любовь к Богине во что-то уродливое. Дочурку ждала другая судьба.

— Нет, — повторила женщина. — Морриган не будет его следующей добычей.

— В таком случае ты должна призвать Богиню, чтобы она вынудила Прайдери отпустить тебя.

— Эпона отвернулась от меня. — Рианнон охватило отчаяние.

— Но разве ты отреклась от нее?

— Я совершала вещи пострашнее. — Впервые в жизни бывшая верховная жрица признала, что сама предала Богиню еще до того, как та перестала с ней разговаривать.— Она больше меня не слышит.

— Вероятно, Эпона ждала, хотела услышать от тебя верные слова.

Рианнон уставилась в глаза шаману. Если есть хоть малейший шанс, что он прав, она попробует призвать к себе Эпону.

«Я близка к смерти. Возможно, Богиня сжалится надо мной. Я уже чувствую, как меня окутывает туманная завеса невосприимчивости к окружающему миру. Пусть Эпона сейчас в Партолоне, все равно она знает, что со мной происходит».

Рианнон закрыла глаза, сосредоточилась и позвала:

— Эпона, великая Богиня Партолоны, моей молодости, моего сердца. Пожалуйста, выслушай меня в последний раз. Прости мне мои ошибки. Да, я позволила тьме запятнать твой свет, причинила боль тебе и другим. — Рианнон умолкла, стараясь собраться с мыслями и отогнать отвратительное оцепенение, сковывавшее тело. — Я знаю, что не заслуживаю твоей благосклонности, но умоляю, не допусти, чтобы Прайдери завладел моей душой. Пусть он не коснется моей доченьки.

Ветер подхватил ее слова. Он гремел, сотрясал их, пока они не превратились в шум дождя, барабанящего по осенней листве. Рианнон открыла глаза. Тени под гигантским священным дубом, близнецом разрушенного дерева, под которым она лежала, начали шевелиться, и ее сердце в панике затрепетало.

«Неужели это вернулся Прайдери, чтобы забрать меня, несмотря на присутствие шамана и могущество древних барабанов?»

Тут появился шар света и развеял тьму. В центре шара возник силуэт. У Рианнон перехватило дыхание, ее глаза наполнились слезами.

Старый шаман почтительно склонил голову и сказал:

— Добро пожаловать, великая Богиня.

«Джон Мирный Орел, знай, что за сегодняшний поступок ты получаешь мою благодарность и благословение». Эпона улыбнулась старику.

— Благодарю, Богиня, — торжественно изрек он.

Затем Эпона обратила свой взгляд на умирающую, а та дрожащей рукой утерла слезы, чтобы лучше видеть Богиню. Когда Рианнон была девочкой, Эпона являлась перед нею несколько раз. Потом верховная жрица вступила в строптивую пору отрочества, превратилась в себялюбивую, избалованную особу. Богиня перестала посещать свою Избранную, обращаться к ней и даже слушать ее. Сейчас Рианнон почувствовала, как ее сердце застучало быстрее при виде Эпоны.

— Прости меня! — воскликнула она.

«Прощаю. Я сделала это еще раньше, до того как ты попросила. Я тоже совершила ошибку. Видела твою слабость, знала, что за твоей душой охотится темнота, но любовь к тебе ослепила меня настолько, что я допустила твою гибель».

Рианнон, как всегда, хотела было заявить что-то в свое оправдание, но вовремя прикусила язык.

— Я поступила дурно, — сказала она и перевела дыхание, борясь с оцепенением, грозившим лишить ее дара речи. — Эпона, прошу тебя, разорви узы, связавшие меня с Прайдери. Я отреклась от него, но ты ведь знаешь, что ко мне подходит смерть. Трехликий монстр пока крепко держит мою душу.

Эпона внимательно посмотрела на свою повергнутую жрицу, потом спросила:

«Почему ты просишь меня об этом, Рианнон? Боишься за свою душу, не знаешь, что лучится с ней после смерти?»

— Богиня, теперь, когда конец так близок, для меня многое прояснилось. — Она взглянула на малышку, которую держала в слабеющих руках. — Может, шоры упали с моих глаз благодаря появлению дочки. — Женщина снова посмотрела на Богиню. — Разумеется, ты права. И действительно боюсь провести вечность в отчаянии и темноте, но не стала бы призывать тебя, стараясь спастись от той судьбы, которую заслужила. — Рианнон поперхнулась, закашлялась, отдышалась и смогла продолжить: — Я обратилась к тебе лишь потому, что моей дочери грозит та же самая тьма, что отравила значительную часть моей жизни. Эта мысль мне невыносима. Если ты разорвешь узы, связавшие мою душу с Прайдери, то я не попрошу позволения попасть на твои луга. Молю лишь разрешить мне уйти туда, откуда я смогу наблюдать за дочкой и нашептывать ей хорошее, если темный бог примется учить ее чему-то злому.

«Вечность в другом мире — нелегкая судьба. Ты не найдешь там покоя, лугов, залитых светом, и веселья, способного поддержать истомленную душу».

— Но мне все это не нужно, если моя дочь в опасности. Я не хочу, чтобы она прошла мой путь.

«Жизнь твоей дочери — всего лишь капелька в море вечности. Ты действительно готова на бесконечность в другом мире ради чего-то столь скоротечного?»

Рианнон прижалась бледной щекой к головке малышки и ответила:

— Да, Эпона.

Богиня улыбнулась, а Рианнон, которая находилась на пороге смерти, почувствовала неописуемую радость.

«Наконец-то, моя Возлюбленная, ты победила себялюбие и послушалась своего сердца. — Богиня воздела руки к небу. — Прайдери, бог тьмы и лжи, я не уступаю тебе своего права на эту жрицу! Если ты хочешь завладеть ее душой, то попробуй сначала победить меня!»

Из ладоней Богини ударила молния и расколола черную тень, которая тут же убралась на край опушки. Раздался жуткий крик. Неестественная тьма полностью растворилась, оставив после себя лишь обычные уютные сумерки.

— С моей души свалился груз, — прошептала Рианнон дочери.

«Это потому, что твоя душа освободилась от влияния тьмы. Такое произошло впервые с тех пор, как ты перестала быть ребенком».

— Мне давным-давно следовало пойти этим путем, — еле слышно произнесла Рианнон.

«Еще не поздно, моя Возлюбленная». Эпона опять улыбнулась, сияя безграничной добротой.

Рианнон прикрыла веки от избытка чувств, отнимавших у нее последние силы, и сказала едва слышно:

— Эпона, мне понятно, что здесь не Партолона. Я больше не твоя Избранная, но все-таки, не поприветствуешь ли ты мою дочь?

«Хорошо, Возлюбленная. Ради моей любви к тебе я приветствую Морриган, внучку Маккаллана, и дарую ей свое благословение».

Рианнон услышала шорох крыльев и открыла глаза. Эпона к тому времени исчезла, зато священную рощу наполнили многие тысячи светлячков. Они то взмывали вверх, то планировали вниз, кружились вокруг нее и младенца. В густеющих сумерках они освещали землю так, словно звезды на время сошли с ночного неба, чтобы поплясать над опушкой по случаю рождения ее ребенка.

— Богиня услышала твою мольбу, — почтительно произнес старик. — Она не забыла тебя и позаботится о твоем ребенке.

Рианнон перевела на него взгляд, быстро заморгала, чтобы лицо шамана перестало расплываться в ее глазах, и сказала:

— Ты должен отвезти меня домой.

Он посмотрел ей в глаза и ответил:

— Я не в силах вернуть тебя в тот мир, Рианнон.

— Знаю, — чуть слышно прошептала она. — Отвези меня в тот единственный дом, который был у меня здесь, — к Ричарду Паркеру. Он двойник Маккаллана, моего отца. — Рианнон поморщилась, прогоняя прочь воспоминания о том, как Шаннон Паркер поведала ей о гибели этого великого воина, защитника Партолоны. — Отвези мое тело туда и представь ему Морриган как внучку. Скажи ему… — Она умолкла, пытаясь побороть оцепенение, которое быстро усиливалось. — Да, я верю в его любовь и знаю, он поступит как надо.

Шаман торжественно кивнул и спросил:

— Как мне найти Ричарда Паркера?

Рианнон справилась с этим. Она коротко и понятно объяснила, как добраться до маленького ранчо Ричарда Паркера, расположенного недалеко от Броукн-Эрроу. К счастью, старик почти не задавал вопросов и, кажется, понял все, что шептала женщина, с трудом переводящая дыхание.

— Я сделаю это для тебя и помолюсь за твою душу. Пусть она из другого мира наблюдает за дочкой и удерживает ее от опрометчивых шагов.

— Мое дитя, благословленное Эпоной, Морриган Маккаллан — прошептала Рианнон и поняла, что больше не в силах бороться с оцепенением.

Все еще прижимая дочь к груди, она откинула голову назад, на шишковатый корень.

Светлячки весело кружили вокруг них в такт древних барабанов, под звук которых Рианнон, жрица Эпоны, умерла.

Партолона

— Ладно, слушайте, что я скажу! Легкое дело схватками не назвали бы. — Я поморщилась и попыталась улечься поудобнее на огромном пуховом матрасе, прозванном мною зефириной.

Усталость оказалась невероятной. Тело так ныло во всевозможных местах, что в конце концов мне пришлось сдаться и довольствоваться очередным глотком пряного вина, поднесенного к губам услужливой нимфеткой.

— Иначе роды считались бы чем-то вроде дружеских посиделок, — продолжила я. — Женщины тогда говорили бы: «Ой! Кажется, мне пора на вечеринку, ребенок скоро появится. Ура!» Но не тут-то было. Никто так не выражается.

Аланна и ее муж Каролан, который только что принял мою дочь, оглянулись на меня и расхохотались. Их смех подхватили хорошенькие служанки, которые прибирали в комнате, суетились вокруг меня и всячески старались угодить. Должна признаться, мне нравилось, что они меня так опекали.

— Не понимаю, что тут смешного. Через пару месяцев ты сама поймешь, о чем я тут толкую, — напомнила я Аланне.

— Я рассчитываю, что вы будете держать меня за руку и не отойдете ни на секунду во время этого события, — с явной радостью произнесла моя подруга и чмокнула мужа в щеку.

— Согласна. Предвкушаю участие в очередных родах, но только в качестве держательницы руки.

— Мне казалось, женщины быстро забывают о родовых муках.

Я взглянула на мужа, кентавра Клан-Финтана. Сила и выносливость этого верховного шамана не шли ни в какое сравнение с людскими, но в данный момент он почему-то показался мне потрепанным и усталым, словно сражался в какой-то адской битве, а не стоял под боком рожавшей жены. Между прочим, это продолжалось целый день.

— А ты скоро такое забудешь? — поинтересовалась я с видом знатока.

— Вряд ли, — без шуток признался муж и, наверное, в тысячный раз за минувший день наклонился, смахнул у меня с лица мокрую прядь и нежно поцеловал в лоб.

— Я тоже. Думаю, все эти утверждения насчет того, что женщины якобы забывают боль при родах, — одна большая ложь, придуманная ошалевшими мужьями.

По комнате разнесся басовитый смех Каролана.

— Вынужден согласиться с вашей теорией, Рия, — сказал он.

— Превосходно. — Я нахмурилась, глядя в его спину. — Мой доктор даже не подумал упомянуть об этом до того, как у меня начались роды?

— Совершенно верно, миледи. — Я уловила в его голосе скрытое веселье. — Толк от этого был бы невелик. Если и стоило об этом упоминать, то до того, как вы легли в постель с кентавром.

Я фыркнула, нарочно подражая мужу, и Каролан снова рассмеялся.

— Рия, но разве это не стоило того? — Аланна наконец закончила пеленать мою новорожденную дочь и с улыбкой Санта-Клауса передала мне малышку.

Я осторожно взяла дочурку у своей лучшей подруги, которую считала вариантом Пятницы, верной помощницей и знатоком всего, чего сама не знала о Партолоне.

— Да,

— выдохнула я, переполненная незнакомым чувством любви и нежности к маленькому существу. — Это стоило каждой секунды.

Клан-Финтан с ловкостью, присущей всем кентаврам, опустился на колени у нашего матраса.

— Нет ничего такого, чего бы она ни стоила, — благоговейно произнес он и дотронулся до кудрявого темно-рыжего пушка на ее чудной головке. — Как мы назовем дочь, любовь моя?

Я не сомневалась ни секунды. У меня было время подумать. Все последние месяцы только одно имя крутилось в голове. Я поинтересовалась насчет него у Аланны, когда впервые услышала его эхо. Она разъяснила, что оно означает, и я сразу поняла — так будут звать мою дочь.

— Мирна. Ее зовут Мирна.

Клан-Финтан улыбнулся и обнял нас обеих сильными руками.

— Мирна!.. На древнем языке это значит «любимица». Так оно и должно быть, ибо она действительно наша любимица. — Затем он нагнулся пониже и прошептал то, что предназначалось только для моих ушей: — Я люблю тебя, Шаннон Паркер. Спасибо, что подарила мне дочь.

Я прижалась к нему и поцеловала в выступающую скулу, не выпуская из рук спящей дочурки. Он редко называл меня моим настоящим именем и никогда этого не делал, если нас могли услышать люди. Только трое знали, что я не Рианнон, дочь Маккаллана: Клан-Финтан, Аланна и Каролан. Остальные жители Партолоны понятия не имели, что почти год назад меня не совсем случайно поменяли на настоящую Рианнон, с которой мы были похожи, как близнецы. На том наше сходство и заканчивалось. Рианнон была эгоистичной и полной ненависти стервой, бросившей на произвол судьбы свой мир. Мне же нравилось думать, что я самолюбива лишь слегка, а стервой становлюсь только в исключительных случаях, когда того требуют обстоятельства. Я знала, что никогда не покину Партолону, ее людей и Богиню, которых успела полюбить. Я боролась за то, чтобы здесь остаться, и была намерена жить в этой стране и впредь.

У меня не было никаких сомнений в том, что мое место в Партолоне. Эпона ясно дала мне понять, что именно я теперь ее Избранная. Обмен с Рианнон произошел не случайно и не по ошибке. Богиня выбрала меня, поэтому этот мир стал моим.

— С днем рождения, мамино солнышко. — Невероятно счастливая, я потерлась носом о мягкую макушку своей доченьки.

На плечо мне легла теплая, сильная рука Клан-Финтана и слегка сжала его.

Я не видела этого, но понимала, что он улыбался, когда сказал:

— Поздравляю с днем рождения обеих моих девочек. Я удивленно заморгала, потом расхохоталась и вспомнила:

— А ведь верно! Сегодня тридцатое апреля. Мой день рождения. Совсем забыла.

— У тебя была на то причина, — заметил Клан-Финтан.

— Это точно. — Я улыбалась потрясающему кентавру, которого полюбила всей душой. — Думаю, нам следует поблагодарить Эпону за нашу чудесную дочку, появившуюся на свет в день рождения ее матери.

— Я буду вечно благодарен Эпоне за тебя и Мирну. — Он нежно меня поцеловал, набрал в легкие побольше воздуха и тем самым зычным голосом, которым произносил древние шаманские заклинания, чтобы обрести облик человека и заняться со мной любовью, прокричал: — Да здравствует Эпона!

Этот возглас охотно подхватили все служанки вместе с Аланной.

Внезапно легкие портьеры, достающие до пола и закрывавшие окна в моей спальне, начали вздыматься, как паруса. Ароматный ветерок ворвался в помещение, неся с собою сотни розовых лепестков. Служанки радостно заохали и начали кружиться вместе с ними. Потом комнату наполнил тот самый голос, которого я давно ждала. Заговорила Эпона, моя Богиня:

«Моя Избранная дала жизнь своей любимице. Я с огромной радостью приветствую в Партолоне Мирну, дочь моей верховной жрицы. Давайте все вместе встретим ее радостью, смехом, волшебством и благословением ее Богини!»

Раздались хлопки и шипение, напомнив мне бенгальские огни в День независимости. Лепестки роз свернулись в маленькие блестящие шарики, а те, в свою очередь, превратились в сотни бабочек. Через несколько секунд снова прозвучали хлопки. Бабочки стали разноцветными колибри, которые взмывали вверх, пикировали вниз, кружили вокруг моих смеющихся, танцующих служанок.

У меня на глаза навернулись слезы радости и облегчения. Дочка родилась благополучно. Моя Богиня присутствовала при ее появлении на свет. Я расслабилась в теплых объятиях мужа, наслаждалась полным покоем, счастьем и не сводила глаз с маленького чуда, нашей доченьки Мирны…

— Это настоящее колдовство, — прошептала я.

«Материнская любовь — вот священное волшебство, — прозвучал у меня в голове знакомый голос Эпоны. На будущее запомни, Возлюбленная, что материнская любовь обладает особой силой. Она исцеляет и спасает».

Я внезапно похолодела. Что имела в виду Эпона? Неужели Мирне грозит беда?

«Успокойся, Возлюбленная. Твое дитя в безопасности».

Я почувствовала такое облегчение, что по телу даже пробежал трепет, но тут же превратился в содрогание. На меня накатило еще одно ощущение.

— Рия, с тобой все в порядке? — встревожился Клан-Финтан, мгновенно ощутив во мне перемену.

— Я устала, — уклончиво ответила я и сама удивилась, как слабо прозвучал мой голос.

— Тебе следует отдохнуть. — Он поцеловал нашу дочку в лобик, потом чмокнул меня и перехватил взгляд Аланны, которая тут же перестала танцевать вместе с колибри и служанками и поспешила к нам. — Рия должна отдохнуть, — сказал он ей.

— Конечно, — слегка задохнувшись, отозвалась моя подруга и потерла свой выпирающий животик.

Потом она хлопнула в ладоши, чтобы привлечь внимание расшалившихся служанок. Но прежде чем Аланна успела объявить, что пришла пора всем удалиться из хозяйской опочивальни, колибри совершили надо мною круг, сверкая всеми цветами радуги и мелко взмахивая крыльями. Потом они вновь превратились в розовые лепестки, дождем просыпались на пол и полностью укрыли дорогой мрамор в знак благосклонности Эпоны.

— Богиня знает, что ее Возлюбленной сейчас нужно поспать, — сказала Аланна, улыбаясь при виде божественного волшебства.

— Спасибо, что были со мной и песнями встретили мое дитя в этом мире. — Я каким-то образом умудрилась произнести эти слова своим нормальным голосом, хотя чувствовала себя далеко не обычно.

— Для нас это была честь, Возлюбленная Богини! — в один голос произнесли служанки, после чего, смеясь, хлопая в ладоши и призывая на нас благословение, весело выпорхнули из моей спальни.

Взгляд Клан-Финтана дал мне понять, чтобы я даже не пыталась скрыть от него что-либо.

Я посмотрела в его темные миндалевидные глаза и произнесла:

— Рианнон мертва.

Аланна охнула, а Клан-Финтан замер. Его классически красивое лицо с резко очерченными скулами буквально окаменело. Со стороны могло показаться, что голос его звучит спокойно, почти нежно. Но я-то знала, что происходит на самом деле. Так он гнал прочь все мысли, когда готовился к битве.

— Откуда ты это знаешь, Рия? — спросил муж.

Я крепче прижала к себе маленькое тельце Мирны и ответила:

— Я почувствовала, что она умерла.

— Но мне казалось, что это случилось несколько месяцев назад, когда шаман из твоего прежнего мира замуровал ее в священном дереве, — произнес Клан-Финтан.

— Мне тоже так казалось. — Я сглотнула, ощутив, какие у меня холодные и онемевшие губы. — Она должна была тогда умереть, но этого не произошло. Все это время она находилась внутри дерева… живая.

Меня передернуло. Рианнон была отвратительной стервой. По ее вине у меня возникали бесконечные проблемы. Черт возьми, она даже пыталась убить меня. Но постепенно я пришла к выводу, что она всего лишь испорченная версия меня самой. Поэтому я не могла ей не сочувствовать. От одной мысли о том, что она оказалась заживо замурованной, мне стало не по себе.

В дверь два раза постучали.

— Войдите! — гаркнул Клан-Финтан.

В спальне появился дворцовый охранник и быстро мне отсалютовал.

— В чем дело… — Я помедлила, пытаясь вспомнить, как его зовут.

С виду они все одинаковые, мускулистые, высокие, едва прикрытые одеждой. Но у этого очень синие глаза. Они-то и пробудили мою память.

— Джиллиан? — Я думала, что он пришел засвидетельствовать почтение Мирне, но от мрачного выражения, не сходившего с лица этого парня, сердце у меня забилось быстрее.

— Я пришел сообщить о дереве в священной роще, миледи. О том самом, вокруг которого вы каждую полную луну устраиваете возлияния. Оно разрушилось.

Меня скрутило от боли, не имевшей ничего общего с чадорождением.

— Что значит «разрушилось»? Каким образом?

— Видимо, в него ударила молния, хотя небо чистое. Никаких признаков грозы.

У меня запершило в горле от горечи, поэтому я прохрипела:

— Что-нибудь выпало из ствола?

Охранник даже бровью не повел, услышав такой странный вопрос. Вот что значит Партолона, где магия столь же реальна, как и Богиня, которая правит этим миром. Странность для него — норма.

— Ничего, миледи.

— И тел никаких не было? — заставила я себя спросить, стараясь не думать о том, как выглядел бы разложившийся труп Клинта.

— Нет, миледи. Никаких тел.

— Уверен? Сам видел? — выпалил Клан-Финтан.

— Абсолютно, милорд. Да, я как раз возвращался после смены караула с северного поста, когда услышал сильнейший треск. Я находился недалеко, знал, как важна для леди Рианнон священная роща, и немедленно туда отправился. Когда я увидел дерево, оно все еще дымилось.

— Ты должен пойти и посмотреть, — велела я Клан-Финтану.

Он напряженно кивнул и приказал охраннику:

— Найди Дугала и скажи, чтобы он ждал меня у северных ворот.

— Слушаюсь, милорд. Миледи!.. — Он церемонно поклонился и поспешил прочь.

— Я пойду с тобой, — мрачно изрек Каролан, после чего вместе с Аланной ушел в другой конец комнаты, позволив мне с Клан-Финтаном поговорить наедине.

— Если она здесь, то мертва, — сказала я гораздо спокойнее, чем чувствовала.

— Допустим, Рианнон вернулась в Партолону не одна. Зло, пришедшее с ней, тоже должно погибнуть. Я хочу в этом удостовериться.

Я кивнула и посмотрела на личико спящей Мирны. Я стала чертовски уязвима, когда поняла, что не перенесу, если с моей доченькой что-нибудь случится…

— Я никому и ничему не позволю причинить вам вред, — грозно пробасил Клан-Финтан.

— Знаю.

Я встретилась с его твердым взором, но мы прочли в глазах друг друга одно и то же воспоминание. Несколько месяцев назад меня утянули в то самое дерево и перенесли в Оклахому вместе с возродившимся злом, которое, как мы все полагали, было истреблено навеки. Все это случилось на глазах у Клан-Финтана. Он не смог мне помочь. Я вернулась в Партолону только благодаря жертве двойника Клан-Финтана, мужчины по имени Клинт Фриман, и силе древних деревьев.

— Будь осторожен.

— Как и всегда, — сказал он и поцеловал сначала меня, а потом Мирну. — Отдыхайте. Я скоро.

Клан-Финтан и Каролан умчались прочь. До меня доносились приказы мужа удвоить охрану у спальни и во всем дворце. По идее, это должно было меня успокоить, а я, наоборот, почувствовала во всем теле холодный страх. Мирна начала тревожно посапывать, и я постаралась ее утихомирить, нашептывая ласковые слова.

— Она, наверное, голодная, Рия.

Аланна тут же оказалась рядом и помогла мне справиться с мягкой ночной рубахой, чтобы Мирна отыскала мою грудь. Я попыталась расслабиться и сосредоточиться на кормлении дочери, но мысли не хотели успокаиваться. Я точно знала, в какое мгновение умерла Рианнон. Священное дерево, служившее ей саркофагом, разрушилось. Еще мне не давали покоя загадочные слова Богини о материнской любви, способной излечить и спасти.

Рианнон ждала ребенка, когда ее заточили в дерево.

— Все будет хорошо, Рия. — Подруга забрала у меня из рук насытившуюся, уснувшую Мирну и положила ее в колыбельку рядом с моей постелью.

— Я боюсь.

— Эпона не допустит, чтобы с вами случилась беда. — Аланна взяла с туалетного столика широкую мягкую щетку, опустилась на колени и принялась осторожно расчесывать мои волосы. — Вы ее Избранная, Возлюбленная. Богиня защищает своих жриц. Теперь отдохните. Вы в безопасности, в самом сердце Партолоны. Все мы защищаем и любим вас. Вам нечего бояться, подруга моя…

Аланна еще долго бормотала, успокаивая меня. Милый голосок и нежные прикосновения щетки, помноженные на усталость от долгих родов, подействовали на меня как снотворное. Все тело ныло, требуя отдыха. Но прежде чем погрузиться в блаженную тьму, я успела кое о чем подумать.

«Если в священной роще Партолоны не нашли никаких тел, то они должны находиться в Оклахоме, где есть точно такое же место. Что же, черт возьми, сейчас там происходит?..»

Оклахома

Ричард Паркер почуял недоброе задолго до того, как Джон Мирный Орел медленно проехал по аллее со своим страшным грузом. Весь вечер Паркер места себе не находил. К тому же все его шестеро псов, помесь борзой ирландским волкодавом, с началом сумерек подняли вой и, несмотря на грозные хозяйские окрики, не умолкали добрых пять минут.

Ему не нужно было смотреть на календарь, чтобы узнать, какой сегодня день. В последний раз Ричард видел дочь в ноябре. С тех пор он все время считал месяцы, недели, дни, хотя точная дата была неважна. Отец понятия не имел, когда выйдет ее срок, просто грубо прикидывал, что где-то в конце апреля. Сегодня тридцатое. День рождения Шаннон. В другом мире, где ее почитали как воплощение Богини, ей исполнилось тридцать шесть. Но странное зловещее предчувствие навевали на него вовсе не воспоминания о дне рождения дочери.

«Быть может, Шаннон разродилась как раз сегодня, в своем древнем мире, где-то за невообразимой границей времени, в другом измерении? Каким бы невероятным это ни казалось, но я не удивился бы, если бы она попыталась прислать мне весточку. В конце концов, вся эта дурацкая ситуация просто немыслима.

Когда Шаннон появилась на пороге в разгар сильнейшей метели, испуганная и грязная, с каким-то мужиком, который оказался Клинтом Фриманом, героем, бывшим пилотом-истребителем, я захотел поверить в ее дикую историю. Шаннон якобы поменялась местами с Рианнон, Воплощенной Богиней из другого мира. Затем Клинт перетянул ее обратно в Оклахому. Но моя дочь не была лгуньей. Та женщина, которая развивала здесь бурную деятельность в последние месяцы, действовала как холодная расчетливая стерва. Она настроила против себя всех друзей и родственников, выглядела как моя Шаннон, но вела себя совершенно по-другому.

Да, злобный Нуада чуть не погубил меня в ледяном пруду. Я убедился в способностях дочери, дарованных Богиней. Но еще до этого мне было легче смириться с идеей другого мира, чем принять за данность тот факт, что моя девочка каким-то непонятным образом полностью изменила характер».

«Я точно знал, в какой момент Шаннон победила Нуаду и покинула этот мир. Это было таким же очевидным, как запах дождя или шелковистый лошадиный загривок под ладонью. Так говорило мне внутреннее сознание, скрывавшееся где-то в глубине души. Еще я не сомневался в том, что Клинт погиб, возвращая Шаннон в Партолону. Уверенность в этом печалила меня почти столь же сильно, как потеря единственного ребенка. По крайней мере, Шаннон не умерла. Мне легче думать, будто она переехала в Европу или даже в Австралию. Может, однажды нам удастся увидеться. — Ричард вздохнул и беспокойно прошелся от стены к стене в своем бетонном патио. — Шаннон должна была покинуть этот мир. Там, в Партолоне, она замужем за своим любимым, отцом нерожденного ребенка. Этой девочке нужен отец».

— Как, впрочем, и дедушка, — проворчал он вслух.

Ему оставалось надеяться, что Шаннон сумеет связаться с ним, пусть даже ненадолго. Тогда он перестанет чувствовать, будто потерял дочь навеки. Она часто ему снилась. В этих видениях Шаннон была неизменно счастлива, окружена людьми, обожавшими ее. Однажды он даже видел ее мужа-кентавра.

— Чертовски интересное зрелище, — сказал Ричард сам себе и фыркнул.

Он не сомневался, что за этими снами стояла Шаннон, точнее сказать, Эпона, та самая Богиня, которой служила его дочь. Как бы там ни было, отец будто получал от нее письма и был доволен дарованной ему возможностью изредка заглядывать в чужой мир.

Однако сегодня происходило что-то другое, отличное от снов. Это ужасное предчувствие настолько крепко засело у него внутри, что он даже не мог спокойно стоять на месте.

«Быть может, Шаннон в эту минуту пытается связаться со мной напрямую? Тогда понятно. Как раз сейчас ей самое время рожать. Разумеется, она захочет поделиться радостной новостью о появлении на свет моей внучки. Но почему тогда это чувство оказалось таким тягостным? Почему меня гложет неприятное ощущение опасности? — Паркера посетила жуткая мысль, она буквально перекрыла ему кислород, поэтому он перестал метаться. — Неужели я ощущал ее кончину? Вдруг она умерла от родов в том древнем мире, не знавшем ни больниц, ни современной медицины? Не в знак ли грядущей смерти воздух давит неимоверным грузом?»

— Прошу тебя, Эпона, защити ее, — обратился он к ветру.

— Милый, что такое? — Патрисия, она же мама Паркер для целой армии футболистов, которых он тренировал, вышла на крыльцо.

— Ничего.— Ричард понял, что ответил резче, чем хотел, и виновато улыбнулся ей через плечо.— Просто неспокойный вечер.

— Что, снова… то самое? — На лице, только что излучавшем одну доброту, проступила тревога.

Когда Шаннон вернулась и Нуада напал на Паркера, Патрисии не было в городе. Она навещала свою единственную сестру в Фениксе, но видела последствия. Он, разумеется, рассказал ей все. Как ни странно, мама Паркер испытала облегчение, узнав о замене Шаннон на Рианнон. Это означало; что та, которую она вырастила и любила как свою родную дочь, вовсе на нее не ополчилась. За те отвратительные вещи, что были сказаны и сделаны, отвечала Рианнон, а не Шаннон.

— Нет-нет-нет, — поспешил заверить Ричард, сожалея, что его фантазии расстроили жену.

«На самом деле я ведь ничего наверняка не знаю. Черт возьми, быть может, просто острый перец халапеньо, который я съел за обедом, пошел мне не впрок?»

— Все прекрасно. Я скоро приду.

— Что ж, тогда ладно, милый. Пойду домывать посуду.

Не успела она повернуться, как оба услышали шум приближающегося грузовика. Ричард взглянул на часы. Скоро одиннадцать. Поздновато для гостей. По его спине снова пробежал холодок, когда он увидел медленно подъезжавший старый синий «шеви». Машина чихнула и остановилась за двумя грузовиками, припаркованными на дорожке. Из кабины не спеша вылез пожилой индеец.

— Добрый вечер, Ричард Паркер. — Тот машинально протянул ему руку, и старик крепко пожал ее, глядя на Паркера пронзительно и спокойно. — Джон Мирный Орел. Простите, что потревожил вас в столь поздний час.

— Без проблем. Чем могу помочь?

— Рианнон попросила, чтобы я привез ее домой.

Паркер несказанно удивился. После того как Шаннон переместилась в Партолону, Ричард не получал от нее вестей и решил, что дочь забрала Рианнон с собой. Вероятно, она хотела, чтобы та собственными глазами увидела последствия побега, полного пренебрежения своими обязанностями в качестве Избранной Эпоны.

«Теперь она здесь и утверждает, что это ее дом? — Паркер расправил широкие плечи. — Пусть Рианнон и копия моей дочки, но все же она не Шаннон. Я не позволю ей вновь выступать от ее имени, но не собираюсь обсуждать данную тему в присутствии незнакомца. Это подождет, пока мы останемся одни. Потом я отвезу ее в город, в аэропорт или к черту на рога. Куда угодно, лишь бы подальше от Оклахомы».

— Где же она? — Он скосил глаза на кабину грузовичка.

Там кто-то сидел, но было слишком темно. Ричард не разглядел лица, фыркнул и подумал, что незваная гостья, должно быть, боится выйти и предстать перед ним.

— Здесь.

Старик направился не к кабине. Он обошел грузовичок и рывком открыл задний борт на скрипучих петлях. Ричард последовал за ним, заглянул в кузов и нахмурился. В первую секунду Паркер решил, что его подвело зрение из-за тусклого света единственного фонаря, укрепленного на шесте. То, что там лежало, было похоже на тело, завернутое в индейское одеяло. Джон Мирный Орел с удивительной проворностью взобрался в кузов, присел на корточки и осторожно стянул толстую ткань. Ричарду показалось, будто его ударили кулаком в живот, когда он увидел лицо.

— Шаннон! — Отец запрыгнул в грузовик, позабыв о негнущихся коленях.

— Это не Шаннон. Это Рианнон. Она пожелала, чтобы я привез ее к вам и оставил у вас на воспитание ребенка, которого она только что родила.

В ушах Паркера стоял гул. Ему было трудно сосредоточиться на словах старика.

— Она мертва, — сказал Ричард.

— Умерла при родах, — кивнул Мирный Орел. — Но прежде любовь к дочери изгнала из ее души все черное.

Ричард с трудом оторвал взгляд от мертвого лица, в точности такого же, как у его дочери.

— Вам известно о ней и о Партолоне?

— Да, я видел, как белый шаман победил злого колдуна и принес себя в жертву, чтобы вернуть Шаннон в тот мир. Я также был в роще в тот вечер, когда зло освободило Рианнон из священного дерева, в котором она была замурована.

Паркер внимательно оглядел тени, сгустившиеся вокруг, и спросил:

— А оно не последовало за вами сюда?

— Зло не может идти за мной. Мы со старейшинами изгнали темного бога из священной рощи. Затем появление Эпоны разогнало последние остатки тьмы и разрубило связь того бога с душой Рианнон.

— Эпона простила эту женщину?

— Простила. Я был тому свидетелем. — Низким звучным голосом заправского рассказчика Мирный Орел поведал о том, что случилось с Рианнон в священной роще.

— Наконец-то она нашла в себе что-то хорошее. — Ричард медленно провел рукой по холодной бледной щеке покойницы.

— Боже! Шаннон!

Ричард поднял глаза и увидел, что его жена стоит у заднего борта грузовичка и потрясенно смотрит на тело, прижимая руку ко рту.

— Мама Паркер, нет. — Он свесил ноги с борта и обнял ее. — Это не Шаннон. Это Рианнон. Не плачь.— Муж гладил жену по спине, пока она всхлипывала у него на плече.

Он был так занят, что не заметил, как старый шаман успел покинуть кузов. Зато Ричард увидел, когда тот вернулся, потому что в руках старик держал младенца.

— Это Морриган. Ваша внучка. — Индеец протянул ребенка.

Мама Паркер машинально приняла его и дрожащими руками развернула одеяльце. Ричард глянул через плечо жены и мгновенно, необратимо влюбился.

— Она выглядит в точности как Шаннон, когда та родилась, — сказал он и рассмеялся сквозь неожиданно навернувшиеся слезы. — Моя дочурка была таким же маленьким жучком.

— Ой, милый, как ты можешь такое говорить? — Мама Паркер задохнулась от чувств. — Она прекрасна.

Ричард посмотрел на Пэт. Они поженились почти тридцать лет тому назад. Шаннон была тогда маленькой девочкой. Патрисия Паркер не могла иметь собственных детей, но полюбила девочку и воспитала ее так, словно сама родила.

«Теперь, когда ей пятьдесят пять, а мне — пятьдесят семь, мы чертовски стары для того, чтобы растить младенца».

Но его взгляд вновь притянула Морриган, которая была так похожа на Шаннон, маленькую Чудачку.

— В этом мире у нее нет никого, кроме вас, — сказал Джон Мирный Орел. — Рианнон просила кое-что передать. Она верила в вас и знала, что вы сделаете все как надо. — Он на мгновение задумался, затем добавил: — Я чувствую в этой девочке огромную силу. Еще неизвестно, воспользуется ли она ею для добра или зла. Тьма, не отступавшая от ее матери, скорее всего, будет преследовать и Морриган. Если вы не примете ребенка, то, боюсь, зло победит.

— Откажемся?! — воскликнула жена, и Ричард увидел, что она крепче обхватила малышку. — Мы ни за что этого не сделаем!

— Пэт, ты должна быть уверена. Мы ведь уже в годах.

— Морриган сделает нас молодыми. — Мама Паркер улыбнулась, глядя в глаза мужу. — Она нуждается в нас, милый. Кроме того, это единственное, что у нас осталось от Шаннон.

Не в силах говорить, Ричард кивнул и поцеловал жену в лоб.

— В кабине сидит моя дочь Мэри — сказал старый индеец. — Она привезла кое-какие вещички для ребенка — подгузники, молочную смесь, бутылочки. На первое время, до утра.

— Спасибо. — Пэт обернулась к нему с сияющими глазами. — Мы очень вам признательны.

— Почему бы тебе и Мэри не отнести в дом вещи и малютку? Мы с Джоном тем временем закончим дела здесь, — сказал Ричард.

Пэт кивнула, бросив последний взгляд на тело Рианнон.

— Трудно поверить, что это не Шаннон.

— Не она, — решительно произнес Ричард. — Наша дочь здорова. Она живет в своем мире.

Ребенок забеспокоился, и внимание Пэт тут же переключилось на него. Тихонько воркуя, она поспешила к кабине грузовика.

Ричард подождал, пока женщины не скрылись в доме, унося с собой сумки с приданым и младенца, потом повернулся к старику-индейцу:

— Я не повезу ее в город. Это дело не касается никто, кроме нас.

— Хорошо, что современный мир больше ее не затрагивает. — Джон Мирный Орел неторопливо кивнул. — Она принадлежит к другому времени и месту.

— Я бы хотел похоронить ее у пруда под ивами. — Паркер бросил взгляд в сторону темного водоема. — Эти деревья всегда казались мне печальными.

— Теперь получится, будто они оплакивают ее.

Ричард что-то пробурчал, потом спросил:

— Поможете?

— Конечно. — Они вместе направились к сараю за инструментом. — Что вы расскажете Морриган о ее матери?

— Правду, — машинально ответил Паркер и через секунду добавил: — Со временем. — Хотя он ни черта не понимал, каким образом это сделает.

Джон Мирный Орел и его дочь уехали почти перед рассветом. Сил у Ричарда не осталось. Он медленно растирал правую руку левой, пытаясь разогнать онемелость, которая всегда ему досаждала, стоило только переусердствовать с работой.

«Наверное, рука так до конца и не восстановится», — подумал он, а затем напомнил себе, что прошло всего пять месяцев с тех пор, как он распорол ее, когда пытался выбраться из проруби в ледяном пруду, куда загнал его злобный Нуада, выполняя угрозу разделаться со всеми, кого любила Шаннон.

Ричарда передернуло. По его коже пробежала дрожь, как у коня, на которого напала мошкара. Он не любил вспоминать тот день.

В тускло освещенной спальне заплакал ребенок. Паркер тихо поднялся, подошел к кровати жены и уставился на извивающийся комочек, лежавший рядом. Они устроили малышку в старой колыбели Шаннон, которую мама Паркер умудрилась достать с чердака.

«Я и забыл, что хранил ее. Боже, она пробыла на том чердаке, должно быть, тридцать с лишним лет».

Ни секунды не колеблясь, Ричард взял Морриган на руки и, неловко похлопывая ее по спинке, поспешил из комнаты, чтобы девочка не разбудила Пэт.

— Ш-ш-ш, — успокаивал он ребенка.

Наверное, она проголодалась. Младенцам всегда хочется есть — это он точно помнил. Вес и запах малышки вызвали еще больше воспоминаний, пока он подогревал бутылочку смеси. Как и раньше, младенец на руках вызывал в нем священный трепет. А ведь Ричард не был религиозным человеком. Ему не хватало времени на удушающее лицемерие официальной церкви. Всю свою жизнь он не переставал удивляться, как это люди столь легко верят, будто бога можно найти в каких-то зданиях и в словах, тысячу раз переведенных и расчлененных. Лично он обрел своего бога — вернее, богиню, как Паркер тут же себя поправил, мысленно рассмеявшись, — на холмистых пастбищах с душистым сеном, в теплом запахе хорошо поработавшей лошади, в верности своих псов.

Когда Ричард думал, что укачивание младенца на руках — это своего рода священнодействие, он имел в виду не церкви или что-то им подобное, а совершенство красоты, чудо природы. Паркер опустился в кресло-качалку, услышал треск в коленях, ощутил тяжесть в спине и плечах. Он вздохнул, но его взгляд, устремленный на младенца, сосущего бутылочку с тихим щенячьим поскуливанием, не был стариковским. Так может смотреть человек, заново увидевший магию жизни, рождения и любви.

— Думаю, мы отлично с тобой поладим, — сказал Ричард маленькой девочке. — Мама Паркер и я давно уже не молоды, зато мы не такие глупые, как желторотые двадцатилетние юнцы. Да и опыт отцовский у меня имеется. Будь здесь Шаннон, она бы тебе подтвердила, что я отлично с ней справлялся.

Вспомнив о дочери, он, как всегда, опечалился. Ему очень ее не хватало. Но сегодня, держа на руках теплого сонного младенца, он не так остро ощущал потерю. Паркер знал, что тоска по Шаннон никогда не пройдет, но, быть может, будет не такой сильной благодаря этому ребенку, так похожему на нее.

Девочка расправилась с бутылочкой. Он переложил ее к плеч