Глава 24. Призрачные женщины молча наблюдали, как владыка умерших нес их богиню во дворец

Призрачные женщины молча наблюдали, как владыка умерших нес их богиню во дворец. Хотя лицо бога было мрачным, Персефона крепко обнимала его за широкие плечи, уткнувшись носом в шею. По толпе духов пробежал облегченный шепоток. Персефона придет в себя. Любовь темного бога поможет ей. Голоса умерших шелестели, как ветер в ветвях ивы, когда призраки постепенно расходились, покидая дворцовые сады.

— Эвридика! — взревел Гадес, входя во дворец. Бледная девушка мгновенно возникла перед ним вместе с Яписом. — Приготовь ванну для богини. Погорячее.

— Да, господин, — кивнула Эвридика и тут же исчезла.

Япис пошел рядом с темным богом.

— Что я могу сделать?

— Отправляйся к Бахусу. Скажи ему, мне нужно самое сильнодействующее вино. Такое, которое может успокоить душу богини.

— Сделаю, господин. — Но прежде чем отправиться выполнять приказ, Япис коснулся лба Персефоны. — Поправляйся, богиня, — прошептал он и испарился.

Гадес быстро донес Персефону до ее покоев. Душистый пар уже наполнял ванную комнату, и Гадес вошел во влажный туман, где хлопотала Эвридика, доставая с полок пушистые полотенца и выбирая мягкие губки.

Рядом с зеркальной стеной ванной комнаты стояло просторное кресло. Гадес с неохотой опустил в него Персефону. Ее руки безжизненно соскользнули с его плеч. Богиня сидела неподвижно, с закрытыми глазами. Гадес опустился перед ней на колени.

— Персефона, ты уже дома, — сказал он.

По телу богини пробежала легкая дрожь.

— Любимая, ты меня слышишь?

Персефона открыла глаза и посмотрела на него.

— Я тебя слышу, — произнесла она.

— Ты знаешь, где находишься?

— Я в твоем дворце.

— Верно. — Он ободряюще улыбнулся, стараясь не замечать неживого тона ее голоса.

В комнате возник Япис. В одной руке он держал хрустальную бутыль с вином рубинового цвета, в другой — хрустальный же бокал. Даймон наполнил бокал, и по ванной комнате поплыл опьяняющий аромат. Это была смесь запахов спелого винограда, медовых трав, зрелой пшеницы и летней ночи в полнолуние.

Япис подал бокал Персефоне.

— Выпей, богиня. Оно тебя оживит.

Персефона попыталась взять бокал, но ее рука так сильно дрожала, что бокал едва не упал. Гадес положил пальцы на руку богини, помогая донести вино до губ. Персефона сделала большой глоток. Магия вина бессмертных подействовала почти мгновенно, согревая ее. Вскоре дрожь в руках богини утихла настолько, что она смогла удержать бокал без помощи Гадеса.

— А теперь уходите, — приказала Эвридика, беря дело в свои руки. — Богине нужно искупаться.

Гадес встал, но не спешил покинуть ванную комнату.

— Мой господин, я позову тебя, как только будет можно, — пообещала Эвридика.

Но Гадес все еще колебался.

— Персефона, я буду неподалеку.

Богиня посмотрела на него.

— Не стрит тревожиться. Я уже вернулась, — сказала она.

И хотя ее голос звучал все так же невыразительно, Гадес кивнул, и они с Яписом вышли из ванной.

Гадес шагал взад-вперед по коридору перед покоями богини. Сколько времени нужно, чтобы искупаться? Эта девушка вообще когда-нибудь позовет его? Ему хотелось ворваться в спальню богини и приказать Эвридике убираться подальше. А потом он заставит Персефону выслушать его. Она должна услышать его извинения. Он глупый, неопытный в любви, ревнивый бог. Гадес вздохнул. Она ведь его знает. Нетрудно будет объяснить ей, почему он совершил такую ужасную ошибку.

Дверь спальни открылась, в коридор вышла Эвридика. И осторожно закрыла дверь за собой.

— Как она? — спросил Гадес.

Эвридика пристально посмотрела в лицо темного бога, прежде чем ответить. Когда же она заговорила, ее голос звучал так, словно девушка постарела сразу на много лет:

— Она в печали, господин.

Гадес провел рукой по волосам.

— Это я виноват.

— Да, ты, — просто ответила Эвридика.

Гадес напряженно кивнул и повернулся к двери. Бледная рука Эвридики остановила его.

— Будь терпелив. Обращайся с ней поосторожнее. Женщине трудно полюбить снова после того, как ей причинили боль.

Рядом с Эвридикой возник Япис. Он обнял призрачную девушку за плечи, и она прижалась к даймону.

— Да, женщине трудно полюбить после того, как ее обидели, но это возможно, господин, — сказал даймон своему богу.

Даймон и Эвридика медленно пошли по коридору, и Гадес проводил их взглядом. Они отлично подходили друг другу. Он глубоко вздохнул и вошел в покои Персефоны.

Богиня, одетая в легкий шелковый халат бледно-желтого цвета, свернулась на кушетке перед огромными окнами. Бархатные занавеси были отодвинуты, и Персефона как будто рассматривала укрытые ночной тьмой сады, понемножку отпивая из бокала вино Бахуса.

— Твои сады воистину прекрасны, — сказала она, не глядя на Гадеса.

Он пересек комнату и остановился рядом с кушеткой.

— Спасибо. Я рад... — Он умолк.

Ему совсем не хотелось начинать пустую беседу. Эвридика предупредила его, что следует быть терпеливым и осторожным, и он намеревался последовать ее совету. Но он должен был излить то, что лежало у него на сердце. Он сел на кушетку рядом с богиней.

— Пожалуйста, прости меня. Я дурак, — сказал он.

Персефона повернулась к нему.

— Я узнал, что ты собираешься меня покинуть, и захотел первым порвать с тобой. Я думал, это спасет меня от боли. Я думал, я смогу вернуться к прежнему, к той жизни, которую вел до того, как полюбил тебя. Я ошибался. Это было эгоистично. Я не подумал о твоих чувствах. Я думал только о себе, как настоящее древнее одинокое чудовище.

Лина вскинула руку, заставляя его замолчать.

— Ни слова больше! Ты бог. Ты просто вел себя, как положено богу.

Гадес сжал ее пальцы.

— Нет! Я не такой, как другие. Все, что я сказал тебе тогда, в кузнице, было ложью. Я был разгневан. Мне было больно. Мне было трудно понять, как ты можешь быть со мной и в то же время с Аполлоном. Я... — Он запнулся. — Я не привык менять возлюбленных, как это принято у бессмертных.

— Гадес, Аполлон никогда не был моим любовником.

Темный бог всмотрелся в ее лицо.

— Я видел, как он тебя обнял.

Лина удивленно моргнула.

— Ты был там?

— Я пошел за тобой. Я слышал, как Деметра напоминала тебе, что любовь бессмертных коротка, а потом видел, как Аполлон тебя обнял.

— Если бы ты задержался, ты увидел бы и то, что было дальше. Мне не нужен Аполлон, Гадес. И если бы слова Деметры не расстроили меня так сильно, я бы никогда не позволила ему прикоснуться ко мне.

Гадес провел ладонью по лбу.

— Так ты не испытываешь влечения к Аполлону?

— Нет.

Гадес склонил голову.

— Тогда боль, которую я причинил тебе, вообще не имела причины. Я не знаю, сможешь ли ты меня простить, но прошу, поверь, когда я говорю, что люблю тебя, я говорю правду, Персефона.

Она отвернулась.

— Ты не меня любишь, Гадес. Ты любишь ту, которую принимаешь за меня. Меня ты вообще не знаешь.

— Как ты можешь говорить такое?

— Ты любишь богиню, а не женщину, что обитает в ее теле.

— Ты ошибаешься, Персефона, но позволь сказать тебе, что именно я люблю, а уж потом решай. Меня очаровывает твой интерес ко всему вокруг. Я радуюсь, что ты видишь мои владения совершенно новым, восторженным взглядом. Я люблю твое чувство юмора. Я люблю твои честность и доброту. Я схожу с ума от твоей свободной страсти. Мне нравится, как ты очаровываешь животных. Я люблю твою преданность. И особенно я люблю твое упрямство, потому что именно благодаря твоему упрямству один древний бог выбрался из ловушки вечного отрицания и одиночества. — По щекам Персефоны медленно потекли слезы, и Гадес осторожно смахнул их. — А теперь скажи, что я люблю — богиню или ее душу?

— Но ты не знаешь... ты просто не можешь знать, — убитым тоном произнесла она.

— Я знаю, что ощущаю твое присутствие еще до того, как тебя увижу. Что-то происходит во мне, и это не имеет отношения к физическим желаниям. Впервые за целую вечность я понял, почему души-половинки не могут быть разлучены даже смертью. Это потому, что их сердца бьются как одно. Пока я ждал вон там, за дверью, я ощущал, как тебе больно. Позволь мне исцелить тебя, Персефона... и, помогая твоему сердцу, я спасу самого себя.

— Возможно ли такое — что ты действительно любить именно мою душу? — прошептала Лина.

Гадес улыбнулся, чувствуя, как понемногу начинает рассеиваться охвативший его страх.

— Смерть полностью покорена весной. А уж если возможно такое, то возможно вообще все, любимая.

Богиня склонилась к нему, и их губы встретились. Гадес хотел поцеловать ее легко, осторожно, однако Персефона раскрылась ему навстречу, прижалась крепко, требуя большего. Гадеса мгновенно охватило желание, он выдохнул ее имя, когда едва одетое тело богини коснулось его груди.

— Люби меня, — прошептала она. — Я хочу ощущать тебя внутри...

Гадес подхватил ее на руки и понес к постели; но когда он начал снимать с нее одежду, богиня остановила его.

— Позволь мне, — сказала она.

Богиня села на край постели, а Гадес встал перед ней, с трудом удерживая руки от действий, пока Персефона раздевала его. Он был одет в тунику и короткий, не слишком пышный плащ, и богиня медленно, неторопливо снимала с него все это. Ее руки двигались по его груди; кожа Гадеса мгновенно загоралась и влажнела от ее прикосновений. Потом она наклонилась к его животу и скользнула по нему губами. Темный бог судорожно втянул воздух, когда язык богини прошелся по его коже. А ей все было мало. Она чувствовала себя так, словно восстала из мертвых, и ей нужно было ощутить его страсть, его любовь, его тело — все то, что их связывало. Богиня распустила набедренную повязку темного бога и бросила ее на пол. Потом прохладными руками погладила его твердую плоть, медленно целуя все ниже и ниже. Когда же она поглотила его, тело Гадеса сотрясла судорога.

— Твои губы — как шелковая ловушка, поймавшая меня, — простонал он.

И ему показалось, что ноги вот-вот подогнутся.

Она отодвинулась и посмотрела ему в глаза.

— Хочешь из нее вырваться?

Гадес поднял ее и крепко прижал к себе.

— Никогда! — выдохнул он в ее волосы. — Никогда, любимая!

Она потянула его к постели. Пока она ласкала его, Гадес исследовал ее тело. Халат был настолько тонким, что Персефону словно окутывал туман. Он нащупал ее соски, дразня их сквозь легчайшую ткань. Он помнил, что это доставляет ей удовольствие, и ему не нужно было теперь, чтобы она сама направляла его руки. А она отвечала на его ласку так, словно они были возлюбленными уже многие века.

Внезапно она села на край кровати и рывком сбросила с себя халат. Но когда Гадес двинулся к ней, чтобы снова обнять, богиня остановила его.

— В чем дело, любимая?

— Я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня.

— Все, что угодно, — решительно ответил он.

— Я хочу, чтобы ты любил меня с закрытыми глазами. Как будто ты не можешь видеть моего тела. — Она пристально посмотрела на него, словно искала в глазах бога какой-то ответ. — Можешь ты меня любить, не видя?

Он улыбнулся и закрыл глаза. И раскрыл ей объятия.

Погрузившись в ее запах и прикосновения, Гадес теперь существовал в особом мире. Не видя Персефону, он смог больше внимания уделить негромким звукам, которые сопровождали движения ее тела. Когда дыхание богини участилось и с ее губ сорвалось его имя, ему и не нужно было видеть ее разгоряченное лицо, чтобы понимать: он доставляет ей наслаждение. Он всей душой ощущал, что именно ей нужно, и отвечал все новыми и новыми ласками. А потом он наполнил ее тело, и они раскачивались вместе в древнем ритме, не нуждавшемся в зрении или словах... остались одни только чувства.

Потом она уютно прильнула к нему, положив голову на его плечо. Гадес не знал этого, но он помог ей принять окончательное решение, и теперь Лина была спокойна Что бы ни случилось, она это переживет. Все равно ничего не может быть хуже, чем ужасающая черная пустота Тартара. С помощью Гадеса она смогла освободиться от беспредельного кошмара, а теперь она должна освободиться от той лжи, что еще оставалась в ее жизни. Лина не собиралась больше скрывать правду от темного бога. Черт с ним, с гневом Деметры, она все ему расскажет. Гадес заслуживал того, чтобы все знать. Он действительно любил ее душу.

— Гадес, я должна кое-что тебе сказать. Темный бог улыбнулся.

— Мне можно открыть глаза? Лина негромко рассмеялась.

— Да, можно.

Она села в постели, чтобы видеть его лицо, и завернулась в шелковую простыню. Гадес сгреб в кучу подушки и устроился поудобнее, прислонившись к изголовью кровати. И вопросительно поднял брови.

— Я совсем не собиралась идти к Тартару. Это вышло случайно. Я была слишком расстроена, а когда заметила, где очутилась, было уже слишком поздно.

Гадес нахмурился. От одной только мысли, как близка была богиня к тому, чтобы потерять свою душу, у него все сжималось внутри.

— Я знаю, любимая. Тебе незачем это объяснять. Тут один лишь я виноват. Если бы я не обидел тебя...

— Тсс! — Лина наклонилась и прижала палец к его губам. — Дай мне закончить.

Темный бог немного смутился, но замолчал.

— Да, Тартар ужасен... — Лина содрогнулась, — Он звал меня. Он все обо мне знал... все самое плохое, что я сделала в своей жизни, о чем даже просто думала. Все мои ошибки. Он заставил меня потерять самое себя, Я чувствовала, как он захватывает мою душу, И ничего не могла с этим поделать. — Лина взяла Гадеса за руку, переплетя пальцы. — А потом я услышала твой голос. Ты звал меня обратно. Меня, Гадес... настоящую меня, ту душу, что скрыта в этом теле.

— Я должен был вернуть тебя. Я тебя люблю, — сказал он.

— И я тоже тебя люблю. Но ты должен знать и еще кое-что. Я не та, за кого ты меня принимаешь. Я не...

— Довольно, Персефона! — перебил ее гневный голос Деметры. — Твое время вышло! Ты должна вернуться!

Ошеломленный Гадес вскочил на ноги. Не обращая внимания на наготу, он встал перед богиней, внезапно возникшей прямо в спальне его возлюбленной.

— Что означает твое вторжение, Деметра? — резко спросил он. — Это не твои владения. Ты не имеешь права находиться здесь!

— Ты развлекаешься с моей дочерью, владыка Подземного мира, и я явилась, чтобы потребовать ее обратно. Я ее мать. Других прав мне не нужно.

— Ты не моя мать. — Лина произнесла эти слова медленно и отчетливо, чтобы никто не сомневался в том, что именно она сказала.

Она стояла рядом с Гадесом, прижимая к груди простыню.

Деметра вздохнула.

— Давай не будем играть в эти детские игры, дочь. Твое приключение окончено. Пора возвращаться в свой собственный мир.

— Я знаю, что не могу остаться, но я не уйду, не рассказав ему всю правду. Он этого заслуживает. Он любит меня.

— Ты просто юная дурочка, — сказала Деметра.

— Как тебе хорошо известно, я вовсе не молода. И запомни раз и навсегда, я не дурочка. — Она повернулась к Гадесу и заглянула ему в глаза. — Я не настоящая Персефона. Меня зовут Каролина Франческа Санторо, но большинство людей зовут меня просто Линой. Я обычная смертная женщина сорока трех лет от роду, и у меня есть пекарня в городке Талса в Оклахоме. Деметра поменяла местами души — мою и ее дочери. — Лина посмотрела на Деметру, и ее губы изогнулись в саркастической улыбке, прежде чем она снова повернулась к темному богу. — Она сказала, что поможет мне решить финансовые проблемы, которые у меня возникли, а взамен я должна буду выполнить для нее кое-какую работу в Подземном мире.

Темный бог изменился в лице.

— Помнишь, ты подслушал, как она говорила о любви бессмертных? Она ничего мне не напоминала, как ты подумал, она объясняла мне это, потому что я — смертная. Для меня все это внове.

— Так ты не богиня весны?

— Нет. Я уж точно не богиня весны, — ответила Лина.

Ей стало так легко от того, что она наконец-то говорила правду, что она даже не заметила, как окаменело лицо Гадеса.

— Значит, все это было ложью, — медленно произнес он.

— Я хотела все тебе объяснить, но я дала слово Деметре, что буду хранить в тайне мою истинную сущность. — Лина хотела коснуться его руки, но Гадес отшатнулся от нее.

— И все то, что ты мне говорила... то, что мы делали вместе... Все это было притворством?

— Нет! — Лине стало плохо, когда она увидела, что Гадес уходит в себя, замыкается. Она потянулась к нему, но он снова сделал шаг назад. — Я действительно думала то, что говорила, и мои поступки были искренними. Просто вот это тело не мое, оно — ложь. Все остальное правда, Я люблю тебя, действительно люблю.

— Разве любовь может строиться на лжи? — холодно спросил Гадес.

— Прошу, не надо! — умоляюще произнесла Лина, пытаясь достучаться до человека, скрывавшегося в теле бога. — Не расставайся со мной вот так. Да, мы не можем быть вместе. Я должна вернуться в свой мир, но пусть не будет между нами того, что причинит боль, когда мы расстанемся.

— Нечего молить его о любви, как будто ты рядовая смертная, Каролина, — перебила ее Деметра. — В тебе достаточно божественной сути, чтобы проявить больше гордости.

Лина резко развернулась к Деметре.

— Это все ты затеяла! Он любит меня; ему просто кажется сейчас, что его предали, потому что ты настаиваешь, чтобы ложь продолжалась. Я его не виню... как еще он мог бы сейчас себя чувствовать?

Деметра вскинула безупречные брови.

— Ты веришь, что он тебя любит, Каролина Франческа Санторо? Что ж, давай проверим эту твою веру в бессмертную любовь.

Быстро взмахнув рукой, Деметра осыпала Лину дождем золотых искр. Лина задрожала всем телом, у нее вдруг ужасно закружилась голова. Она закрыла глаза, борясь с тошнотой. А потом ее охватило странное чувство... как будто она только что натянула любимую пару самых удобных джинсов. И, еще не открыв глаз, Лина уже знала, что увидит.

Высокое зеркало, стоявшее в другом конце комнаты, — зеркало, в которое она смотрелась утром, — отразило совсем другой облик. Лина увидела свое настоящее тело. Сияющая юность богини исчезла. Лина стала полнее, старше... и уж конечно, не такой красивой.

— Так ты действительно смертная! — сдавленным голосом пробормотал темный бог.

Лина отвела взгляд от зеркала и посмотрела на Гадеса. Он во все глаза таращился на нее, и на его лице отражались потрясение и недоверие.

— Да, я смертная, — кивнула она. Расправив плечи, она уронила на пол простыню, чтобы Гадес мог увидеть ее с головы до ног. — И еще я та самая женщина, которая любит тебя.

Гадес отвернулся, не желая смотреть на нее.

— Как же ты могла лгать мне все это время?

— А что хорошего в такой правде? — негодующе вмешалась Деметра. — Ты бы сразу отвернулся от нее, как отворачиваешься сейчас. — В ее тоне зазвучал сарказм. — Но ты, по крайней мере, обладал телом богини, владыка умерших. Ирония в том, что ты должен благодарить за это простую смертную. Ни одна настоящая богиня не захотела бы иметь дело с тобой.

Гадес стиснул зубы. И пока Деметра говорила, он бледнел все сильнее и сильнее. Когда он наконец посмотрел на Лину, в темной глубине его глаз она увидела только гнев и неприязнь.

— Покинь мои владения, — приказал он, и от его тона волосы на голове Лины шевельнулись.

— Идем, Каролина. Здесь тебе больше нечего делать. — Деметра подошла к Лине и набросила на нее плащ.

И в то же мгновение дворец Гадеса растаял вокруг них.