Гавейн вызывает Ланселота

Утром в пору сбора урожая^[163] Ланселот вышел на бастион и крикнул оттуда Артуру и Гавейну:

– Господа, вы сами знаете, что от осады не будет толку. Вам от нее лишь стыд и бесчестье. А если я выеду из ворот замка во главе своих рыцарей, я наголову разобью вас.

– Так выезжай, – ответил ему Артур. – Если посмеешь, разумеется. Покажи, из какого ты теста. Я встречу тебя на середине поля.

– Боже упаси, – ответил Ланселот, – чтобы я вступил в бой с благородным королем, который посвятил меня в рыцари.

– Время красивых слов прошло. Помни, Ланселот: я – твой смертельный враг и останусь им навсегда. Ты перебил лучших моих рыцарей, ты убил моих знатных родичей. Но хуже того: ты обесчестил меня, ты сожительствовал с моей королевой Гиневрой, а теперь увез ее от меня, как жалкий предатель.

– Благородный мой король и господин! Говорите что пожелаете, но я никогда не подниму на вас меч. Вы гневаетесь, ибо я убил ваших лучших рыцарей. Да, я виноват, и горько о том сожалею. Но я вынужден был сразиться с ними, спасая свою жизнь. Или я должен был сдаться и позволить себя умертвить? Вы упомянули о вашей супруге, драгоценной госпоже королеве. Никто из рыцарей не посмеет обличить меня в преступлении или измене против вас в этом смысле. Клянусь, Гиневра верна вам, как должна быть жена верна своему господину. Я готов на судебный поединок, чтобы доказать это. Да, она оказывала мне милости на протяжении многих лет и отличала меня перед прочими рыцарями…

– Я знаю, Ланселот.

– Позвольте договорить, сир. Со всем смирением готов признать, что заслужил ее дружбу. Я сражался за нее, когда ее облыжно обвиняли, я побеждал клеветников и раз за разом спасал королеву от костра. Помните, как вы приговорили ее в гневе, а потом сами же благодарили меня за то, что я спас ее доброе имя? Тогда вы обещали всегда быть для меня добрым господином, а теперь вознаграждаете меня злом за добро. Разве я мог стоять и смотреть, как ее сожгут на костре из-за меня? Я был бы заклеймен вечным позором, допусти я такое. Я и раньше сражался за королеву, тем более я должен был вступиться за нее сейчас. Вот почему, добрый мой, милостивый господин, я молю вас вернуть супруге вашу благосклонность. Ручаюсь, она верна и добродетельна.

– Стыдитесь! – крикнул Гавейн. – Говорю вам, лживый рыцарь, клятвопреступник: король будет судить и вас, и королеву. Ему решать, помиловать вас или убить.

– Пусть так, – сказал Ланселот, – но помните, Гавейн: если я выйду из-под укрытия этих стен и встречусь с вами в битве, то будет самая жестокая схватка в вашей жизни.

– Горделивые слова – пустой звук. О моей госпоже королеве я не скажу ничего дурного, но вы ответьте мне, трус и предатель: за что вы убили Гарета? Мой брат любил вас больше, чем собственных братьев. Вы сами посвятили его в рыцари. Зачем вы убили того, кого любили?

– Я не стану искать оправданий, в этом нет смысла. Но клянусь именем Иисуса и верностью высокому Ордену рыцарей, я не хотел его убивать. Я бы охотнее убил моего дорогого кузена, сэра Борса. В сумятице я не разглядел и не узнал его, о чем горько сожалею, но такова правда.

– Ложь, Ланселот, – ответил Гавейн. – Вы убили его назло мне. В вашем сердце была злоба. Вот почему отныне и навеки вы – мой враг.

– Я сожалею об этом, Гавейн, но понимаю, что, пока вы так сильно гневаетесь на меня, между нами не будет примирения. Сам король не утихомирит вас, хотя я уверен, что он уже готов возвратить мне свою милость.

– Верьте, во что хотите. Много долгих лет вы пытались взять надо мной верх. Вы убили без счета храбрых и верных рыцарей.

– Говорите, говорите, Гавейн.

– Мне осталось сказать только одно: я не успокоюсь, пока вы не окажетесь в моих руках.

– Уж в этом-то я вам поверю. От вас мне пощады ждать не приходится.

Говорили, будто король Артур охотно простил бы королеву и вернул ей прежнюю милость, но Гавейн и слышать об этом не хотел. Потому-то он и принялся оскорблять Ланселота, называя его трусом и предателем, и подстрекал своих рыцарей поступать также. Он старался укрепить решимость короля.

Услышав выкрики Гавейна, рыцари Ланселота во главе с сэром Борсом и сэром Лионелем подошли к своему предводителю.

– Милорд, – обратился к Ланселоту сэр Лионель, – вы же слышите, как они вас оскорбляют! Как же вы терпите подобную наглость? Позвольте нам с товарищами выехать из замка и схватиться с этими глупцами. Исполните наше желание, коли хотите, чтобы мы и дальше служили вам. Вы ведете себя, сэр, так, словно боитесь врагов. Гавейн никогда не позволит королю Артуру примириться с вами, так бейтесь же за свою жизнь, бейтесь за свои права!

– Я не хочу встречаться с ними в поле, я не хочу никого убивать, но если вы и все прочие настаиваете… – и свесившись со стены, Ланселот крикнул Артуру и Гавейну: – Мои люди рвутся в бой. Ради спасения ваших жизней заклинаю: не вступайте в сражение!

– О чем вы говорите? – возмутился Гавейн. – Я принял сторону короля и потому выступаю против вас. И я пришел сюда отомстить за смерть двух моих братьев!

– Да будет так! Но предупреждаю: вы оба горько пожалеете о том, что решили вступить в бой.