Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Черная корона






 

Едва пловцы поутру вышли на берег, как на холме появился Андреа, призывно махавший руками. Аквалангисты побежали и через несколько минут стояли над ямой, откуда лейтенант извлек четыре превосходных алмаза. Три часа все пятеро яростно расшвыривали песок, расширяя яму. В хрящеватой жесткой глине, заполнявшей небольшую бороздку в коренных твердых породах, обнаружилось скопление алмазов, заставившее забыть жажду, еду и сон. Лишь вконец измученные, люди повалились на песок и долго лежали молча. Короткий отдых – и раскопки возобновились, но найденное гнездо уже истощилось, прибавив к добыче всего десяток маленьких камней. Моряки, копавшие ночью, прилегли отдохнуть, их смена стала обрабатывать подготовленные ямы. Там и тут попадались хорошие алмазы. Сон не шел, и вскоре лейтенант и матрос принялись за работу. Лейтенант рыл сосредоточенно, как будто предчувствуя хорошую находку. Внезапно он выпрямился, стер пот со лба, закурил и негромко позвал:

– Синьор Флайяно!

Моряк протянул ему на ладони крупный алмаз, и Иво издал вопль жадности и восхищения. Алмаз был действительно самым крупным из всех найденных и стоил, наверное, несколько тысяч фунтов. Восьмигранный кристалл со слегка закругленными гранями казался сгустком лучей африканского солнца. В наступившей тишине слышалось лишь тяжелое дыхание людей, нервы которых были возбуждены до предела.

– Такой камень – только вам, синьор Флайяно, – сказал, улыбаясь, лейтенант, – главе всего предприятия и владельцу корабля!

Флайяно опустил его в маленький кожаный мешочек с ключами от сейфа, висевший всегда у него на шее.

– А вот этот – для Сандры! – послышался крик Леа из ямы. Она нашла второй алмаз, меньший, чем у Флайяно, но какой-то особой чистоты, усиливающей слепящую светоносность кристалла, с черешню величиной.

– Давайте сюда! – протянул руку Флайяно.

– А можно, я сама отдам Сандре?

– Конечно, конечно, – нехотя согласился Флайяно. – Еще три таких дня, как сегодняшний, и мы все богачи, все без исключения!

Гулкий выстрел сигнальной пушки пронесся над морем. Люди вскочили с бешено забившимися сердцами. Лейтенант взбежал на холм, вглядываясь в яхту, с мостика которой засемафорили флажками.

– Воздух! – крикнул лейтенант, оглядываясь. Ветер донес отдаленный рокот мотора. – Скорее туда. – Лейтенант показал на обрыв сухого русла, где лежала глубокая вечерняя тень.

Рокот мотора приближался, несильный и дребезжащий, по которому безошибочно можно было узнать легкий и тихоходный патрульный самолет.

– Пропали, Святая Дева! – прошептал калабрийский матрос.

– Чепуха! Сесть он не может, нас не видит, и вообще все внимание у него на яхту. Сейчас начнет кружить, даст ракету или две, наш капитан подымет флаг…

Все случилось, как предсказал лейтенант. После второго захода самолет ушел к югу.

– Бежим скорее, – выскочил из засады Флайяно.

– Немного задержимся, синьор хозяин, – возразил лейтенант, – надо заровнять наши раскопки на случай, если придет верблюжий патруль.

– Пожалуй, я поплыву на яхту, – сказал Флайяно, – надо приготовиться, посоветоваться с капитаном. А вы здесь заровняйте ямки. Лейтенант прав.

Два часа яростной работы – и все следы раскопок были уничтожены. Лопаты утопили, и четверо аквалангистов, едва живые от усталости, добрались до судна.

Там их встретили нетерпеливыми возгласами. Капитан решил сняться с якоря и отойти на север на несколько миль. Самолет, конечно, не мог дать очень точных координат яхты. Тогда и береговой патруль, подойдя к месту стоянки, не смог бы абсолютно ничего обнаружить. Самое важное подозрение в высадке на берег отпадало.

– Почему не уйти совсем? – спросила Леа.

– Догонят, похоже на бегство. – Капитан пожал плечами, как бы подчеркивая нелепость вопроса.

– Значит, семь миль будет достаточно? – осведомился у капитана лейтенант, уже переодевшийся и изучавший карту.

– Хватит!

– В семи милях к северу показана подводная отмель, довольно широкая.

– Отлично. Кстати, карту с отметками надо надежно спрятать, синьор Флайяно. А вы, лейтенант, отправляйтесь на отдых, а то похожи на утопленника, а не на морского офицера!

– Чем же мы объясним нашу стоянку? – спросил Флайяно.

– Да чем угодно, хоть поломкой машины. Сейчас разберем один двигатель!

Лейтенант, направившийся было к выходу из рубки, остановился.

– А нельзя ли сказать, что мы подводные археологи-любители? Ищем затонувшие корабли. И вот по пути в Кейптаун остановились здесь, потому что на этом месте затонули пять португальских галеонов, нам рассказывали, мол, моряки в Луанде.

– Андреа, вы положительно гениальны, и даже прибой не повлиял на остроту вашего ума! – воскликнул Флайяно.

«Аквила» кланялась волнам и лязгала цепью в ночной темноте, когда сильный прожектор ослепил вахтенного. Тот вызвал капитана. Последовала крепкая перебранка на английском языке. Патрульное судно требовало принять шлюпку с инспекторами. Капитан отвечал, что яхта стоит среди переменных течений и он за безопасность шлюпки ночью не отвечает. Спеху нет, пусть дождутся утра, яхта никуда не уйдет.

Патруль отвечал требованием яхте выйти из прибойной зоны и приблизиться. Каллегари сердито кричал, что до рассвета никуда не тронется, так как не видит необходимости подвергать опасности яхту. Полиция стала угрожать открыть огонь. Капитан заявил, что ответит тоже стрельбой и даст по радио «SOS» о пиратском нападении на мирно стоящее на якоре частное прогулочное судно.

Перебранка окончилась победой капитана Каллегари. Сторожевик подошел поближе и бросил якорь. Время от времени вспыхивал прожектор и ощупывал яхту.

Едва рассвело, ретивые полицейские уже были на яхте. Флайяно, всю ночь не сомкнувший глаз, искусно разыграл заспанного и ничего не понимающего магната. Он принял старшего инспектора в своей роскошной каюте, долго объяснял ему цель стоянки и возмущался гнусными подозрениями. Инспектор выпил кофе, выкурил коллекционную сигару и стал требовать осмотра судна. Флайяно расхохотался.

– Право, инспектор, вы плохой дипломат. Разве я не знаю, что, пока вы толкуете здесь о правах и обязанностях, ваши пять сыщиков уже изо всех сил стараются найти что-нибудь подозрительное! Я заявлю протест по прибытии в Кейптаун! Какое имеет отношение мое судно к каким-то дурацким алмазам? Попробуйте-ка сами достичь берега через этот чертов прибой, тогда я признаю ваше право на подозрение.

Полицейский обозлился явной правотой хозяина яхты.

– Насчет берега, это мы скоро увидим, – буркнул он, – а что касается поисков затонувших кораблей, то на это ведь надо разрешение. Где у вас оно?

– Полно, инспектор! Я тоже кое-что знаю о международных законах! Без разрешения нельзя вести работы, но искать нигде в цивилизованных странах не запрещается.

– Но все равно вы около трехмильной полосы, следовательно, могли нарушить границу!

– Как вам известно, в этом отношении частные яхты с экскурсионными целями пользуются льготами… в цивилизованных странах.

– Хорошо, посмотрим. Благодарю за кофе! А теперь мне надо на палубу.

Наверху зазвенели гитары. Калабрийцы распевали неаполитанские портовые песни, ухарские и неприличные. Два вооруженных матроса с патрульного судна, дежурившие на палубе, весело ухмылялись, не понимая слов.

Старший инспектор принял рапорты своих помощников, вторично просмотрел судовой журнал и все документы яхты, долго разглядывал карту, на которой капитан уже нанес местонахождение мнимых галеонов. Гудок со сторожевика вызвал инспектора на верхний мостик.

– Верблюжий патруль на подходе, сэр! – крикнул в мегафон вахтенный офицер. – Только что принята радиограмма…

На палубе появились Чезаре и Леа, освеженные крепким сном, и принялись за разыгрывание своих ролей. Акваланги были проверены, и оба водолаза принялись надевать их, окруженные, как всегда, добровольными помощниками. Вышли Флайяно и Сандра, ослепительная в черно-желтом купальнике, на высоких каблуках-шпильках. У инспектора захватило дух, все же он не мог удержаться от замечания:

– Я не позволю погружения, сэр, без личного осмотра. Но даму обыскать некому, поэтому ей придется остаться.

Леа недоуменно посмотрела на старшего инспектора – она плохо знала английский. Лейтенант перевел. Леа побагровела и, сняв акваланг, толкнула его к ногам инспектора.

– Переведите ему: пусть его ищейки проверяют. Потом я сниму свой купальный костюм и брошу ему. Сандра наденет мне акваланг, и я пойду в воду голой.

Настала очередь покраснеть инспектору.

– Зачем такие крайности? Я посмотрю акваланг и ваш пояс. Поверьте, милая девушка, мне очень неприятно, но я должен исключить унос вещей с яхты.

– Ну и ройтесь на яхте с вашими подручными, а меня оставьте в покое! И я вам не милая девушка! Полицейская крыса!..

Лейтенант благоразумно не стал переводить горячие слова Леа, но инспектор, почувствовав презрительную интонацию, нарочито медленно осматривал ее водолазное снаряжение, а два его помощника быстро и ловко обшарили художника. Леа демонстративно отвернулась от полицейских, под внимательными взглядами которых ей прикрепили тяжелый акваланг с большим запасом воздуха. Глубина на месте якорной стоянки была по всей отмели от тридцати пяти до пятидесяти пяти метров.

Полицейские и моряки патрульного судна с любопытством наблюдали за погружением аквалангистов.

В пронизанной солнцем воде долго были заметны две фигуры, наконец растаявшие в темнеющей глубине.

– Какие отважные ребята! – покачал головой надменный инспектор, начавший принимать человеческое обличье. – Эта маленькая наяда очень сердита.

– Она вовсе не сердитая, – раздалась превосходная английская речь Сандры, – она возмущена полицейской бесцеремонностью.

Сандра окинула полицейского презрительным взглядом и ушла в каюту. Инспектор собрал своих людей и принялся совещаться с ними, потом нетерпеливо заходил по палубе. Обыск корабля – сложное и долгое дело, поверхностный осмотр не имеет смысла. Задерживая судно, надо обладать серьезными подозрениями, а таких у инспектора не было.

Экипаж яхты собрался в кают-компании ко второму завтраку. Полицейских не пригласили, и они угрюмо сидели на палубе, посматривая на медленные волны, под которыми где-то внизу находилась чета водолазов. Сидевший у трапа дежурный тоже внимательно следил за морем, стараясь не замечать инспектора.

Переваливаясь и важно выпятив живот, на мостик поднялся капитан Каллегари. Никогда раньше он не ходил таким надутым снобом. Флайяно и лейтенант, шедшие за ним следом, только посмеивались.

На сторожевом корабле завыл гудок. Инспектор побежал на мостик. На высоких дюнах у берега виднелись нечеткие, серые в мареве нагретого воздуха силуэты всадников на высоких верблюдах. Двое из них отделились и съехали на пляж, приблизившись к воде.

– Что они сигнализируют? – спросил у капитана Флайяно.

– Не знаю, особый код. Наверное, все благополучно – посмотрите на полицейского офицера.

– Сухопутный патруль подтвердил отсутствие следов высадки на берег, – громко сказал инспектор, – я не буду производить обыск яхты. Однако я не могу позволить вашей стоянки здесь без специального разрешения властей. Самое лучшее – продолжать путь до Кейптауна, где вы обратитесь в управление мандатной территории.

Дежурный у трапа крикнул, что заметил водолазов. Расплывчатые, размазанные контуры пловцов виднелись сквозь десятиметровую толщу воды. Они парили на одном уровне, иногда продвигаясь к носу яхты и хватаясь за косо уходящую вглубь якорную цепь. Чезаре и Леа должны были пробыть некоторое время под водой, чтобы насытивший кровь под большим давлением азот смог выделиться, и тем самым избежать мучительной кессонной болезни.

– Смотрите, у них мало воздуха. Леа дает Чезаре дышать из своего акваланга!

– Дайте мне акваланг, – распорядился Флайяно, – и еще запасной. Я спущусь и переменю им акваланги целиком, чтобы не менять цилиндры.

Флайяно бросился прямо с палубы, держа маску в руке, чтобы не повредить ее ударом о воду.

Флайяно сменил Чезаре акваланг. Последовал оживленный обмен жестами. Все трое сблизили головы, пошевеливая в такт длинными ластами и время от времени хватаясь за цепь. Наконец Иво взял в зубы мешок с пояса Чезаре, повесил второй акваланг на сгиб руки и медленно поплыл к штормтрапу. Дежурный матрос подхватил аппарат, и Флайяно поднялся на палубу, поспешно срывая маску. Он слегка задыхался, и глаза его возбужденно блестели. Жестом фокусника он извлек из сумки Чезаре странной формы черный предмет и поднял его перед собою. Не сразу можно было распознать в изгибах черного металла головное украшение – диадему или корону.

 

На узком круглом обруче из черного металла в палец толщиной были насажены тонкие, закругленные, расширенные на концах черные двураздельные листочки, отогнутые наружу. В трех листках немного большего размера, очевидно отмечавших фас короны, сверкали крупные алые камни, по-видимому рубины. Выше листочков шли загнутые внутрь полоски того же черного металла. Впереди, там, где были рубины, полоска заканчивалась торчащими вверх зубцами. С каждой стороны на местах, которые на голове соответствовали бы вискам, в полоски были вделаны золотые диски. В центре каждого диска торчали камни странного серого цвета, в виде коротких столбиков, с плоско отшлифованными концами. Они ослепительно блестели в солнечных лучах, затмевая угрюмоватое горение рубинов. Точно такие же камни были вделаны в задние полоски, соединявшиеся двумя дужками над теменной частью украшения.

Внимательный взгляд мог заметить, что особый блеск серых кристаллов исходил от распыленных внутри облачков мельчайших крупинок с металлическим зеркальным отливом.

– Клянусь Юпитером, – полицейский инспектор потерял свою невозмутимость, – это что-то невиданное! Наверное, величайшая редкость.

– Возможно, – капитан подозрительно покосился на него, – но синьор Флайяно нам ничего не объяснил…

– А что я могу объяснить – сам ничего не знаю. Придется подождать наших водолазов. Им осталось уже немного – минут двадцать.

Леа и Чезаре, поднявшись на палубу, были покрыты синеватой бледностью. По их неловким движениям угадывалось, насколько они закоченели в холодной глубине, но скоро глоток вина, сухая одежда и высокое полдневное солнце вернули им обычную здоровую итальянскую живость.

Чезаре принес лист бумаги и энергично чертил план, пояснивший его рассказ. Прямо под яхтой плоское дно, занесенное песком, лежало на глубине ста пяти футов по наручному глубомеру. Восточнее, к берегу дно поднималось и состояло из больших глыб камня, едва оглаженных морем. В сторону моря отходил скалистый хребтик, поднимавшийся до уровня восьмидесяти футов, за которым начинался обрыв в темную воду неведомой глубины. И хребтик, и песчаное дно постепенно опускались к югу, а к северу, насколько было видно, протягивалась такая же неширокая полоса песчаного дна.

Первые корабли, найденные Чезаре и Леа, лежали сплошной кучей, занесенные песком и покрытые темной коркой затвердевшего ила. Суда угадывались только по очертаниям, проступавшим в песке и резко отличавшимся правильностью контура от всего окружающего. Корабли были маленькие и низкие, может быть, барки или галеры, метров пятнадцати или немного больше в длину, без признаков мачт или палубных надстроек. Что-то в общем виде судов говорило об их древности. Чезаре пришли на ум находки античных кораблей на дне Средиземного моря. Здесь, на южном конце Африканского материка, неоткуда было взяться греческим или римским кораблям, и Чезаре решил, что его сравнение неверно.

Корабли виднелись на песчаной полосе всюду: и под яхтой, и дальше к югу, то сбитые в трудноразличимые груды, то разбросанные по отдельности. Чезаре и Леа попытались найти какие-либо вещи и, странное дело, наткнулись на сосуды, очень похожие на глиняные амфоры, так часто находимые в Средиземном море. Обоим, и Чезаре и Леа, случалось обнаруживать эти древние сосуды во время прогулок с аквалангами в Адриатическом и Тирренском морях.

Они долго плавали над скопищем погибших кораблей, ковыряли водолазными ножами песок и затверделую глину, но не нашли ничего, что помогло бы установить принадлежность судов и время их гибели. Песчаный уступ, на котором лежали корабли, понижался к югу очень постепенно. Увлекшиеся, восхищенные открытием, водолазы не сразу заметили, что погрузились на сорок пять метров. Вода вокруг была не холодной, но какой-то безжизненной. Здесь не было ни кораллов, ни актиний, даже водоросли не окутывали грубо-зернистой поверхности камней. Длинные рыбы неприятной мертвенной окраски проносились редкими стайками. Высоко над дном висело множество медуз, размерами от чайной чашки до большой тарелки. Крупным акулам здесь было нечего делать, и эти небогатые жизнью воды не таили опасности для человека.

Темнота сгущалась над светлым песчаным, уходившим на юг дном. В ней смутно угадывались очертания другой группы кораблей. Леа решилась доплыть до крайнего судна, надеясь на какую-нибудь интересную находку. Чезаре предупреждающе постучал пальцем по плечу Леа и показал на глубомер. Леа умоляюще приложила руки к груди. Художник сдался, и они проплыли еще метров двести, когда увидели куполовидную каменную глыбу, на которой, очевидно, переломилось большое судно. Очертания его кормы и носа под песком и коркой ила чуть ли не вдвое превосходили размеры осмотренных прежде судов. Вся средняя часть по месту разлома исчезла, съеденная временем или течением. Здесь была надежда найти предметы, вывалившиеся из судна и погребенные в тонком слое песка на скале. Леа с азартом расковыривала ножом песок, подымая облачка мути, ухудшая и без того слабое освещение. Дышать становилось все труднее, давление в воздушных баллонах падало. Внезапно Леа сделала резкое движение, приникла ко дну и забила ластами. Испуганный Чезаре схватил ее, опасаясь глубинного опьянения, смертельно опасного момента, когда обогащенная под большим давлением азотом кровь опьяняет мозг и человек теряет способность здраво мыслить. Ему становится все нипочем, он с хохотом срывает акваланг, веселым дельфином вертится в воде и, если рядом нет сильного и опытного товарища, гибнет. Еще хуже кислородное отравление, вызывающее судороги. Но страх Чезаре мгновенно рассеялся, когда торжествующая Леа показала большой круглый предмет, залепленный вязким илом и песком. Художник взял его у Леа, и они торопливо поплыли назад, к якорю «Аквилы». Здесь, на глубине двадцати семи метров, они принялись отмывать и отчищать находку. Едва из-под корки сверкнули яркие камни – они не могли определить точно их цвета, – как они поняли ценность своей случайной находки. Художник продолжал чистить корону илом и мягкой кожей водолазной сумки. Ко времени, когда они могли подниматься выше, странная черная корона оказалась полностью очищенной. Никакие налеты не приставали накрепко к поверхности металла – свойство золота. Очевидно, черный металл тоже относился к благородным, не изменяющимся веками.

– Вот это открытие почище алмазов господина инспектора, – хвастливо заявил Чезаре. – Теперь наша экспедиция прославится на весь мир.

– Да, кстати, – спохватился Флайяно, – ваша шлюпка давно у борта, господин охранный офицер. И подручные ждут вас… А наши с вами дела, полагаю, кончены?

– Прежние кончены, начались новые, – старший инспектор поднял руку, – я обязан конфисковать вашу находку, поскольку она имеет, несомненно, большую ценность и сделана без всякого разрешения на территории Южно-Африканской Республики.

Несколько минут царило молчание. Затем Флайяно опомнился и, сжав кулаки, двинулся на инспектора.

– Это слишком! И не подумаю отдать вам корону. Убирайтесь отсюда сейчас же, вы!

Капитан Каллегари, как клещами, сдавил плечо хозяина, а инспектор моргнул своим помощникам. Два полицейских – буры огромного роста – встали по бокам киноартиста, а третий, с тяжелой челюстью и белесыми, глубоко посаженными глазками, мигом выхватил корону из рук Флайяно. Тот сник, побледнев от бессильной ярости.

– Ничего не поделаешь, – спокойно сказал капитан Каллегари, – сила на их стороне. Но мы опротестуем их действия в Кейптауне.

– Не только сила, но и закон, – поправил капитана инспектор. – Ваша находка будет направлена мной властям, оценена экспертами и положена в сейф. Когда вы получите разрешение на производство раскопок на найденном вами месте, тогда корона вам будет возвращена. После того как вы заплатите определенную часть ее стоимости правительству ЮАР. Или же правительство найдет нужным выплатить вам вашу часть, а корону оставить у себя.

– Понял вас, хорошо понял! – едва сдерживая себя, процедил Флайяно. – Но теперь вы, наконец, оставите нас в покое?

– При условии, что вы не будете больше делать погружений, а немедленно сниметесь с якоря. Тогда идите, куда вам угодно.

Инспектор, взяв корону из рук своего агента, направился к трапу. Чезаре остановил его движением руки.

– Лейтенант, переведите ему, пожалуйста. Я прошу, чтобы Леа на минуту надела корону, и я сфотографирую ее. В конце концов она же нашла ее с риском для своей жизни!

Инспектор, подумав, согласился. Чезаре вынес из каюты заряженный цветной пленкой «Никкон» – свое единственное сокровище. Инспектор передал корону Леа. Та смущенно и неловко надела ее на голову и выпрямилась во весь свой маленький рост. Сандра заставила ее надеть босоножки с высокими каблуками. Инспектор стал проявлять признаки нетерпения.

Наконец все было готово. Чезаре сделал несколько снимков, остался недоволен освещением и вывел Леа на солнце, к правому, мористому борту. Леа повернула лицо на свет, серые камни в черном металле загорелись нестерпимым блеском. Камера Чезаре едва слышно защелкала – раз, другой, третий… Чезаре начал переставлять экспозицию, когда девушка пошатнулась. Сандра предостерегающе вскрикнула и бросилась к подруге, но Леа поднесла руку к глазам, качнулась вперед и вдруг грохнулась, ударившись головой о поручень фальшборта. Черная корона соскочила с ее головы и в мгновение ока скрылась в набегающих волнах.

Визгливый вопль старшего инспектора разорвал оцепенелое молчание. Он кинулся к Чезаре, но художник оттолкнул его изо всей силы и поднял бесчувственную Леа.

– Ко мне, – вопил полицейский, – хватайте их обоих, они разыграли комедию! Я арестую их!

– Опомнитесь, вы, офицер! – послышался четкий голос Сандры. – До сих пор вы представляли закон, и мы подчинялись вам. А сейчас вы действуете, как… как гестаповец. Разве вы не видите, что произошло несчастье! Придите в себя, стыдно!

Инспектора будто облили холодной водой.

– Посмотрим, – угрюмо буркнул он, давая знак своим помощникам отойти. – Что с ней такое?

– С мисс Леа Мида, вы имеете в виду?

– Да, да, конечно же!

– Может быть, обморок после глубокого погружения… может быть, тепловой удар – она стояла на солнце после холодной воды. Увидим. Да вот она приходит в себя!

Леа широко раскрыла недоумевающие глаза, подняла руку, чтобы вытереть обрызганное водой лицо. Чезаре отнес ее в тень рубки, где лейтенант уже расстелил матрас и положил подушку. Леа оглянулась кругом, явно не узнавая присутствующих.

– Чезаре, милый, – сердце художника дрогнуло, Леа узнала его, – кто эти люди? Зачем мы здесь? Со мной что-нибудь случилось?

– Ничего не случилось, дорогая! Лежи спокойно, это у тебя после долгого погружения! Мы нашли корабли…

– Какие корабли? Да, помню, амфоры у Кротоне?

Чезаре похолодел и беспомощно оглянулся на обступивших его товарищей.

– Вы сами успокойтесь, Чезаре! Отнесем Леа в каюту, дадим снотворного – поспит и придет в себя. Поднимите ее, – обратилась Сандра к лейтенанту и инженеру. Те послушно подняли Леа.

– Кто они? Зачем меня несут? – спрашивала Леа, и ее голосок, ставший по-детски слабым и тонким, болезненной жалостью отдался в душе Чезаре.

Инспектор с подозрением следил за тем, как ее уносили.

– Я далеко не уверен, что весь этот спектакль не разыгран нарочно, – начал он. Капитан не дал ему окончить:

– Довольно, сэр! Мы немедленно снимемся с якоря и идем в Кейптаун. Возможно, потребуются искусные врачи, эти глубокие спуски иногда дают тяжелые последствия. Во имя закона, какие у вас к нам претензии? Считайте, что корона или что бы это там ни было не найдена. Мы нашли, мы и положили ее на место, где ваше правительство, храни его бог, возьмет, если найдет нужным. Все осталось как было до нашей приятной встречи.

– Ирония ваша неуместна, сэр. Я оказался глупцом, обойденным, как мальчишка!

– Никто вас не намерен обходить! Случайность, господин инспектор! Но примите искренний совет: открытие кораблей – это сенсация, которая привлечет сотни репортеров. И если каждому из них будет сообщено о не вполне соответствующем нормам поведении старшего инспектора, простите, не расслышал фамилии, сэр…

– Ван-Каллен. Но мне хотелось бы разойтись по-хорошему. Может быть, кто-нибудь из ваших водолазов попробует спуститься и поднять корону? Наверное, она лежит на песке под кораблем, на виду. Тогда у нас все будет по-хорошему.

В это время из дверей каютного помещения появился Чезаре.

– Я спущусь сам! Моя ошибка; и я попытаюсь ее исправить. В этом акваланге еще достаточно воздуха.

Лейтенант перевел слова художника, и лицо инспектора просветлело.

– Дорогой дядя, – повернулся Чезаре к Каллегари, почему-то называя его неофициально, – у вас есть, кажется, один такой милый камешек, знаете, круглый, килограммов на двести… – Художник говорил на пришепетывающем южном диалекте.

– Еще один остался.

– Надо бросить его русалкам, прежде чем я поспею нырнуть. И навязать пузырек попестрее. Только с нечистого борта.

Огонек веселого понимания промелькнул в глазах капитана. Он поспешил отдать распоряжения. Весь свободный экипаж принялся вытаскивать из трюма жернов. Чезаре с помощью Иво медлительно возился с проверкой акваланга, пока громкий всплеск с левого борта не осведомил его о том, что просьба выполнена.

– Что это бросили такое, зачем? – забеспокоился инспектор.

– У нас, искателей погибших кораблей, употребляются такие донные знаки, самое сильное течение не может его сдвинуть. А будущая экспедиция легко найдет место, – охотно пояснял капитан.

Чезаре нырнул. Щемящая тревога давила его сердце, пока он уходил все глубже в темную воду. С Леа случилось непонятное, это не могло быть от глубокого погружения или слишком быстрого подъема. За выполнением этих правил он всегда следил очень строго, страшась погубить Леа. Может быть, до этих тревожных минут, даже тогда, когда Леа первая шла в прибой, он не подозревал, какое сильное чувство привязывает его к ней. Отчаянно смелая, задорная и пылкая, всегдашняя поборница справедливости, его верная подруга вдруг стала детски беспомощной и безмерно жалкой с ее слабым голоском и остановившимися удивленными глазами.

Инстинктивно Чезаре чувствовал, что существует какая-то связь между надетой Леа черной короной, ее небывалым обмороком и потерей памяти. Да, Леа явно забыла, что она на яхте Флайяно и не в Италии. И художник решил во что бы то ни стало найти корону, но не отдавать ее, а спрятать на дне, в надежном месте, для опознания которого ему и нужен был ориентир в виде надежного жернова капитана Каллегари. Может быть, для лечения Леа потребуется исследовать корону. Хорошо, если она будет отправлена в музей, а если ее продадут с аукциона? Нет, нельзя рисковать и надеяться на доброту и гуманизм. Скорее надо ждать бесчеловечного исполнения законов, направленных на сохранение собственности, как бы она там ни называлась: государственной, национальной или личной…

Подводная отмель с множеством погибших кораблей, бледно-серая, светлее, чем нависшая над ней толща темной воды, показалась Чезаре зловещим местом. Судьба Леа, загадочная гибель безвестных судов бог весть в какие времена, наверное, с сотнями несчастных мореходов. Что-то очень мрачное и недоброе исходило от песчаной равнины.

Чезаре поплыл на спине, отыскивая яхту. Течением его сносило к северу, он вернулся. Корона лежала на песке.

Чезаре взял ее и поплыл ближе к берегу, где еще не осела муть, вызванная падением жернова. Трос подвернулся под камень, но все же буек колыхался на высоте трех метров от дна.

Чезаре, напрягая внимание и могучую зрительную память художника, осматривался, запоминая и в то же время отыскивая укромное место.

Прошло немало времени, прежде чем Чезаре нашел забитую илом полость в округленной скале, похожей на мексиканскую шляпу и расположенную прямо на восток от жернова. Пустота в камне находилась на границе «тульи» и «полей». Чезаре вычистил пустоту ножом, засунул в нее корону и снова заполнил оставшееся место вязкой илистой массой, выкопанной из-под скалы. Закончив работу, он поднялся выше и несколько минут парил над дном, запоминая место, потом стал быстро подниматься.

Вынужденное безделье, пока Чезаре «компенсировался», показалось на яхте вечностью. Но когда художник наконец поднялся на палубу, то оказалось, что он пробыл под водой всего полчаса.

Его сообщение, что корона, вероятно, упала мористее каменного гребня и скатилась в пучину, было встречено общим молчанием. Инспектор курил, хмурился и, наконец, потребовал составления протокола. Флайяно согласился с охотой, протокол в то же время удостоверял, что яхта подверглась осмотру полицейской охраны Берега Скелетов. Протокол подписали инспектор, Флайяно и капитан «Аквилы», который еще потребовал от полицейского расписаться в вахтенном журнале о задержке судна.

Непрошеные гости отбыли восвояси, и яхта поспешно снялась с якоря.

Потрясенные событиями последних дней, девять искателей приключений без конца обсуждали случившееся, курили, успокаивали натянутые нервы выпивкой. Леа, уже оправившаяся от слабости, молчаливо сидела в кресле в каюте. Иногда гримаса мучительного раздумья искажала юное лицо, и сердце Чезаре было готово разорваться от жалости к любимой. Леа явно не понимала, как она очутилась на яхте у берегов Южной Африки. Все события прежней жизни, вплоть до зимы в Неаполе, сохранились в ее памяти. Эпопея с алмазами, хотя она родилась по ее собственной инициативе, начисто исчезла из сознания. Леа, сама испуганная непонятным состоянием, впала в депрессию.

С прежними слабыми ветрами прошли сутки, миновали вторые. «Аквила» давно уже шла крейсерским ходом, оставив Китовую бухту в сотнях миль позади. Прошли траверз Людерица, так и не приближаясь к берегам, особенно негостеприимным здесь, в запретной зоне Намакваленда.

Флайяно и капитан решили пересмотреть тщательно запрятанные алмазы и произвести дележ. Капитан оценил находку в тридцать тысяч фунтов, таким образом, на долю каждого приходилось около трех тысяч. Флайяно хотел, чтобы пятеро водолазов, вместе с ним рисковавшие больше всех, получили бы большую долю. Лейтенант и Чезаре от имени Леа отвергли это предложение.

Флайяно, как владелец яхты и человек, несший расходы по всему плаванию, получил найденный лейтенантом алмаз.

Капитан считал, что один этот камень стоит не меньше десяти тысяч фунтов. Флайяно забеспокоился о камне, найденном Леа. Лейтенант Андреа достал из кармана алмаз и объяснил, что Леа отдала ему камень на сохранение. Когда нагрянула полиция, лейтенант опустил алмаз в дырку уключины стоявшей на палубе шлюпки, и ему доставляло удовольствие видеть, как охрана топчется на ярком солнце в самой непосредственной близости от сокровища.

– Разве можно было так рисковать, – вознегодовал Флайяно, – это же мальчишество!

– Вовсе нет. Поверьте, ни один черт его бы там не нашел! Я провозился два часа, прежде чем смог достать алмаз, кляня себя за чересчур хитрый тайник.

– Подождите, – сказал тихо Чезаре, – я позову ее. Андреа, дайте мне камень.

Он взял алмаз, подошел к Леа, вяло перебиравшей ноты в углу кают-компании у пианино, и взял ее за руку, поднося сверкающий камень к свету торшера.

– Какой красивый, – Леа оживилась, – это и есть настоящий алмаз?

– Леа, – в отчаянье крикнул Чезаре, – ведь ты нашла этот алмаз и хотела подарить его Сандре!

Снова мучительная морщина раздумья пересекла лоб девушки. Она сжала руки так, что пальцы хрустнули.

– Ты говоришь так, дорогой, значит, я хотела… но я не помню, не помню ничего, здесь все мне незнакомо… – Слезы покатились по ее загорелым щекам.

– Чезаре, я не могу больше! – вдруг вмешалась Сандра. – Не мучайте ее!

Чезаре поцеловал Леа в лоб и подошел к Сандре. Руки его вздрагивали, когда он протянул ей алмаз.

– Возьмите его. Леа так хотела, представляя, как вы обрадуетесь.

– Она сама сокровище, ваша Леа! Бывают же такие девушки! А это, – Сандра равнодушно положила алмаз на стол, в общую кучку, – пусть увеличит долю каждого на несколько фунтов.

– Не на несколько фунтов, а на несколько сот. – Лейтенант посмотрел на Сандру с нескрываемым восхищением.

– Все равно я в равной доле. Только кок, и то неважный!

– Сандра, ты делаешь глупость, – рассердился Флайяно, – тебе деньги нужны.

– Как и всем.

– Советую, нет, приказываю, – сказал капитан. – В Кейптауне никому ничего не делать с алмазами! А то мы сразу же попадемся, и тогда происхождение алмазов у членов экипажа «Аквилы» станет ясно. Надо отложить продажу камней до Цейлона. Коломбо – следующий крупный порт на нашем пути. А еще лучше всего – потерпеть до Европы.

– Я не могу так долго ждать! – взволнованно сказал Чезаре. – Я готов уступить мою долю кому угодно, лишь бы получить деньги сейчас. Мне надо лечить Леа. Может быть, вы, – обратился он к Флайяно, – сможете мне дать денег под залог моих алмазов?

– Я могу купить их у вас. Конечно, принимая во внимание, что оценка наша наверняка завышена, потом риск продажи… словом, хотите тысячу фунтов, нет, ладно, полторы?

– Согласен! Давайте деньги, а мою долю берите на себя.

– Нет, постойте! – рявкнул капитан Каллегари. – Не торопитесь, Чезаре. Я дам взаймы все, что у меня есть с собой, примерно четыреста фунтов. Кроме того, я предлагаю всем сложиться, кто поскольку сможет, соберем на лечение Леа, ведь мы все ей обязаны.

Когда алмазы были разложены на кучки, капитан распорядился застопорить машину и закрепить руль. Весь экипаж вызвали на жеребьевку, и если кто-нибудь оказался обделенным, то мог винить в этом лишь случайность. Каллегари вручил Чезаре четыреста фунтов и наотрез отказался взять у него в залог камни. Кроме того, он отдал художнику еще двести фунтов, собранных товарищами. Как ни отнекивался художник, капитан не взял денег назад. Он предложил упрямцу обойти товарищей и вернуть каждому его деньги лично. Чезаре не мог нанести такую обиду в ответ на дружескую помощь и принял дар.

Яхта приближалась к мысу Бурь, а погода становилась все лучше. Осень только начиналась, апрель в Южном полушарии соответствовал нашему сентябрю. Ласковый ветер обвевал палубу. Закаленный долгим плаваньем экипаж «Аквилы» продолжал принимать в свободные часы дня солнечные ванны, а ночью – воздушные.

Леа свыклась со своим положением и заново перезнакомилась с прежними товарищами, которые относились к ней с нежным вниманием.

Киноартист заметно ободрился и опять стал прежним, разудалым и подчас бесшабашно веселым Иво Флайяно.

Все страхи были позади. Его доля от дележа даст возможность совершить путешествие в желанную Полинезию, погасить часть долга и не сниматься еще года два – срок достаточный, чтобы забылись неудачи последних фильмов. И снова в газетах появятся статьи о возвращении кумира публики на экран после романтического кругосветного путешествия.

Только Сандра каждую минуту ранила его избалованное самолюбие. Она стала избегать его. Недавно ее внешняя холодность и острый ум очень импонировали ему, когда не направлялись против него. Новая компания плохо повлияла на нее. Особенно лейтенант, не сводящий с нее глаз. Влюбился в любовницу хозяина, почти жену, мальчишка! Если б только не категорическое требование капитана, обошелся бы без штурмана. Надо будет избавиться от слишком благородного моряка в Кейптауне. А Сандра, что ж, и ей надо дать почувствовать, что чересчур образованные и гордые девушки не нужны в ее роли… Жаль, конечно! Сандра сложена лучше Софи Лорен, умеет держать себя, знает языки…

Размышляя об этом, хозяин яхты расхаживал по мостику, ревниво наблюдая за Сандрой и Андреа. Они сидели в шезлонгах рядом, в молчаливом созерцании яркой луны.

– Лунное волшебство… без конца говорят о нем, поют, пишут, рисуют – и никто не знает, в чем дело, – тихо сказала Сандра.

– Японцы, например, уверены, что луна изменяет свое влияние в зависимости от времени года. Насколько помню, самой хорошей для размышления и для любви считается луна в августе, – ответил лейтенант.

– Как странно, любовь и размышление. Казалось бы, исключающие друг друга…

– А мне кажется, что настоящая любовь наступает только после размышления, – возразил Андреа.

Сандра бросила длинный косой взгляд, насмешливо улыбнулась и не ответила. Моряк закурил и сказал:

– Наверное, те, кто ближе к природе, знают больше нашего о ее силах.

Сандра молчала так долго, что лейтенант нагнулся, заглядывая снизу ей в лицо. Она положила ему руку на плечо ленивым и сильным движением.

– Где-то я прочла, что мужчины, несмотря на все свои умения и силу, никогда не становятся взрослыми до конца. И значение женщины в том, чтобы охранять их и руководить ими, спасая от крушения надежд и неразумных поступков.

– О, как бы я хотел, чтобы меня охраняли именно от крушения надежд! Со мной это случается слишком часто…

Андреа отвернулся, но Сандра успела прочесть в его лице неистовую надежду.

– Я не умею охранять, потому что сама полна еще ожиданием того, что не исполнится.

– А может быть, исполнится!

– Милый Андреа, я изучала античность не для ненужного диплома, а по призванию. И это дало мне понимание многого из происходящего сейчас. И даже некоторую силу. Смотреть на жизнь как бы из дали времен, опираясь на мужество предков, их поиски прекрасного и жажду яркой жизни. А с другой стороны, это дает возможность легче видеть ложь и ошибки, среди которых живешь. Их не понять без взгляда на прошлое.

– Так что же именно вы поняли?

– Что идея первобытного рая, пронизывающая все наши мечты, религию и даже более серьезные научные изыскания… она, эта идея, и есть та первичная ошибка, которую сделал человек когда-то в своей религии и философии и упорно продолжает цепляться за нее. Уже пять тысяч лет, как мы, европейцы, впитываем из еврейских религиозных преданий сказку о рае, который был дан человеку богом, дан так, ни за что, бесплатно… и потом отнят за грехопадение с матерью всего зла – женщиной! Это прочно вошло в христианство, в проповеди Руссо, в немецкую идеалистическую философию…

– А на самом деле?

– Никогда никакого рая не было, всегда была трудная и жестокая борьба, где умирали слабые и выживали сильные, потому что в мире ничего не дается и никогда не давалось даром. В природе или обществе – все равно. А какой-то безумный поэт или жрец породил легенду о таком времени и месте, где все было предоставлено человеку изначала без усилий, жертв и борьбы с его стороны, без всяких обязательств!

– Сандра, тут я не согласен с вами! Ведь были же всегда заморские земли, например Полинезия. Как я мечтал о ней! Там народы вели первобытный образ жизни, и он всегда манил приплывавших к ним европейцев. Колумб, Магеллан, Кук, все они…

– Все они, вырвавшись из душной феодально-религиозной Европы, набитой народом, с нищетой и болезнями, млели от восторга, попав на тропические острова, где земля сама рождала пищу человеку, где не было жестоких зим и где им казалось, что теплое море навсегда омыло человеческие страдания. И они, пришельцы из северных стран, жили гостями, наполняя похвалами дневники и письма, а мечтательные европейские философы из кожи лезли, доказывая нам всю прелесть райских островов.

– И что же?

– А потом путешественники стали замечать, как Колумб, например, что милые первобытные хозяева держат в особых домах женщин, назначение которых производить детей для откорма и съедения – этакое человеческое стадо. На многих благословенных островах Тихого океана процветало махровое людоедство, причем с тонкой гастрономией: схватить девушку помоложе, вроде Леа, перебить ей все кости в суставах, связать и мочить живую трое суток в ледяной воде ручья, для того чтобы мясо приобрело особый вкус.

– Но в Полинезии ведь не было людоедства?! Я говорю о больших группах островов, ну, хоть там, где снимался «Последний рай».

– Там не едят людей. Но сто лет назад – ели. Знаете ли вы обычай убивать новорожденных, распространенный прежде на многих островах? Это и естественно. Крохотные клочки земли могли дать пищу лишь ограниченному числу людей, а лишних надо было съедать или уничтожать иным путем.

– Сандра, вы хотите убить мою мечту! Не могу согласиться. Выходит, что везде прежде был какой-то первобытный фашизм!

– Именно фашизм. Но не везде, это не так. Повсюду, в странах главного развития человечества, в смене различных форм общества этого не было, там издревле только шла борьба кочевника и земледельца. А райские уголки – это убежище для чего-то древнего, не добитого сильными и молодыми народами, выжившего благодаря изоляции в хорошем климате, но и расплачивающегося за это.

– Ну вот австралийцы, они не людоеды, а очень древние и жили изолированно…

– На целом материке! Кстати, у австралийских аборигенов такие сложнейшие обряды возмужания и брака, охоты и погребения, такие страхи перед явлениями природы и чудовищные суеверия, что, очевидно, они не первобытные дикари, как это старались представить ранее многие ученые. Они, видимо, пережитки чего-то невероятно архаического, какой-то зрелой культуры каменного века, уцелевшие на недоступном материке, куда они забрались, спасаясь невесть каким путем. Подобные же древние люди есть и в Африке, это бушмены и мелкие лесные племена. А мы их ошибочно считали за дикарей и пытались судить о первобытной жизни по их обрядам и верованиям. Вот и получилась полная путаница. Человек – победитель природы – предстал перед нами как жалкое и запуганное ее силами темное существо, недостойное рая, в котором оно живет. А отсюда уже пошли всякие поиски первобытных инстинктов в душе современного человека, фрейдовские психоанализы и многое другое. А на деле мнимая первобытность всего лишь расплата за райскую жизнь в изолированном убежище!

– Клянусь… я и не представлял себе, что вы такая ученая. Вам, должно быть, скучно с нами, тут все мы такие… малознающие!

– Какая чушь! Я много думала и читала именно об этом, потому и знаю побольше. Тогда еще, когда я надеялась стать великим археологом и была некрасивой голенастой девчонкой с вечно растрепанными метлой волосами. – Андреа стал хохотать, и Сандра зашикала на него.

– Разве вы могли быть некрасивой? Вот уж не поверю!

Флайяно сказал с мостика:

– Вам, лейтенант, через пять минут на вахту, а вы болтаете с прекрасной дамой. Кораблей попадается все больше, надо смотреть в оба! Утром Кейптаун!

 

Ранняя осень Южной Африки иногда дарит такие же хрустальные дни, как и в Средиземноморье. Апрельское утро заставило отступить к горам легкий туман. Он затянул сиреневой дымкой гигантский кирпич Столовой горы и острие пика Дьявола. Как в Луанде, полумесяцем врезалась в материк обширная бухта с огромным городом на заднем плане.

Капитан уверенно вошел в бухту, отказался от лоцмана и после коротких переговоров получил маленький участок причала в самом конце второй пассажирской пристани. Еще несколько минут маневрирования, задний ход, стоп – и тонкие швартовы «Аквилы» надежно закрепились на полутонных кнехтах, предназначенных для гигантов океана.

Не успели закончиться обычные формальности: врач, таможенный осмотр, проверка паспортов и прививок от лихорадки, – как на яхту явился белокурый человек, штатский костюм которого не скрывал его военной выправки.

– Мне хотелось бы побеседовать с владельцем судна и с капитаном до того, как будет получено разрешение сойти на берег, – заявил он, назвавшись правительственным уполномоченным.

Флайяно и капитан повели непрошеного гостя в каюту. Тот попросил рассказать во всех подробностях историю с находкой потонувших кораблей и черной короны.

– Благодарю вас, – сказал он, выслушав короткий и точный рассказ капитана, дополненный экспансивными восклицаниями киноартиста, – теперь мне все ясно. Видите ли, мы получили рапорт офицера Ван-Каллена, но не могли решить, следует ли засекретить находку или предать дело гласности. Каким-то образом слухи о небывалой находке водолазов с итальянской яхты уже дошли до прессы, и репортеры караулят вас. Поэтому я постарался повидать вас до встречи с ними. Думаю, что за этим последует ряд просьб о лицензии на подводные раскопки, и нам следовало заранее знать, как реагировать на них. Кстати, вы претендуете на лицензию?

– Нет, благодарю покорно, – мрачно ответил Флайяно, – с меня достаточно и одной встречи с вашей полицией.

– Вряд ли вы можете сетовать на нее, – сдержанно улыбнулся чиновник, – вам повезло, что попался тактичный офицер, который нашел возможность установить отсутствие связи с берегом и не перерыл всю яхту от киля до кончиков мачт!

Флайяно резко поднялся, давая знак, что считает беседу оконченной.

Дежурный полицейский у трапа удалился вместе с чиновниками, и не успели итальянцы опомниться, как на яхту вломились четыре репортера, каждый со своим фотографом. Наиболее осведомленным и назойливым оказался представитель «Капского Аргуса», вполне оправдавший название своей газеты. Фотографировали всех без исключения, особенно Леа и Чезаре и, конечно, Сандру с Флайяно.

– Довольно! – воскликнул, наконец, Иво, проделывая яростные прыжки по только что опустевшей палубе. – Ради бога, поставьте Пьетро и Джулио у трапа и пусть больше никого не пускают. А то не дадут даже одеться для города! Чезаре, ты уже хочешь нас покинуть? – с неискренним сожалением осведомился Флайяно.

– Надо выяснить, что, в конце концов, с Леа! Но если это протянется долго, то ведь вы же не сможете ждать нас, – сказал убежденный в приятельском дружелюбии художник.

– Да, к сожалению. Портовые расходы велики, и я не рассчитывал быть здесь более трех-четырех дней.

– Я с вами, Чезаре, – лейтенант выступил из тени рубки, – я давно обещал быть вашим переводчиком.

– О, лейтенант, одну минуту. – Флайяно, нахмурившись, сказал торопливо: – Я слышал, что вы выражали желание покинуть яхту в Кейптауне…

– Синьор Флайяно, это недоразумение!

– Так я не могу вас задерживать. Услуги, оказанные всем нам, мы очень ценим, без вас плавание могло бы не быть таким успешным. Но сейчас до Цейлона и дальше ничего особенного не предвидится, и я уверен, что капитан Каллегари справится сам.

Старый капитан побагровел.

– Я не могу, хозяин, остаться без штурмана и второго офицера на борту. Скоро начнутся осенние штормы…

– Вторым офицером буду я сам. Но, впрочем, если вам трудно, то в Коломбо вы сможете оставить «Аквилу». Там я намерен провести около месяца и вызову вам замену! А здесь вы не вправе покидать яхту!

Флайяно повернулся и скрылся в каютном коридоре. Капитан, немой от возмущения, неподвижно смотрел ему вслед. Лейтенант взял его под руку.

– Не надо волноваться, капитан Каллегари. В конце концов синьор Флайяно хозяин и сам ведет счет своим деньгам. Что тут можно сказать? Я всегда буду вспоминать плавание с вами. И позвольте продолжить наше знакомство на родине.

– Но ведь вы не сейчас уходите? – зазвенел голос Сандры.

– Нет, конечно. День-два пробуду на борту, пока не устроюсь на берегу.

– А потом?

– Подожду перевода, который попрошу сегодня по телеграфу. Закажу билет на самолет Иоганнесбург – Каир. Погощу в Каире, оттуда домой. Вот и не вышла моя мечта о райских островах. Впрочем, вы ее основательно разрушили, и я только благодарен вам! Извините, Чезаре, я невольно задержал вас.

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.