Действие второе

В общей комнате пусто, если не считать Ракли, который " стоит на металлическом ящике, держа перед, собой сцепленные руки, наподобие колеса. Слышен пронзительный свисток судьи, и в комнату влетает МАКМЭРФИ, а за ним ХАРДИНГ, ЧЕЗВИК, СКЗНЛОН и МАРТИНИ. Они в нижнем белье вместо тренировочных костю­мов; го­нятся друг за другом, перебрасывая, как в баскетболе, мяч. Появляется ВОЖДЬ БРОМДЕН, он держится немного в стороне, внимательно глядя на них и подпрыгивая, словно хотел бы тоже принять участие в игре. Раза два или три под аккомпанемент весе­лых криков мяч влетает в " корзину", которую изображают ру­ки Ракли.

МАКМЭРФИ. Отбирай мяч! Да действуйте же локтями, локтями! Пошевеливайтесь, чертовы дети, пошевеливайтесь!

/Свистит, останавливая игру./ Ракли, сколько раз тебе говорить: стой смирно. Ведь не корзина же ловит мяч. /Снова свистит в свисток, и игра возобновляется./

МАРТИНИ / кидает мяч воображаемому игроку /. Эй, Джордж!

МАКМЭРФИ (свистит, поднимает мяч с пола). Мартини, в каждой команде только пять игро­ков, раз... два... три... четыре... пять. Так что не надо нам приви­дений

Внезапно свет гаснет, лишь луч прожектора освещает Вождя.

Все остальные застывают. Свет стру­ится, слышен грохот падающей воды.

ВОЖДЬ БРОМДЕН /голос на магнитофонной ленте/. Вот! Вот он, водопад! По­чему же я его слышу, папа: ведь он за много миль отсюда и за много лет?! А я его слышу, и он шумит как весной. И я вижу, как прыгает лосось! А в воздухе чую снег -значит, ветер дует с гор! А там, за водопадом, - наше племя!

Слышишь, как они кричат, когда подцепят острогой рыбу! Откуда все это взялось вдруг, папа? Ведь все это мы потеряли, когда я еще мальчишкой был... Почему же сейчас все вернулось?

Вспыхивает свет. Действие - то же. Пасовки мячом под вскрики и восклицания, словно и не было перерыва. Входит УИЛЬЯМС и в растеряннос­ти замирает.

УИЛЬЯМС. Эй, вы! Тут нельзя играть в баскетбол!

МАКМЭРФИ. А почему? Ага, можешь мне не говорить почему... Запрещено правилами?

УИЛЬЯМС / перехватывая мяч/. Угадал, приятель.

МАКМЭРФИ. Тьфу, черт. Надо же было тебе явиться, когда у нас тут самая игра началась.

Входит СЕСТРА ФЛИНН и в ужасе смотрит на них. МАКМЭРФИ направляется к ней.

Привет, лапочка! /Протягивает руку к крестику, который ви­сит у нее на шее./ Можно посмотреть эту штучку поближе?

ФЛИНН / отшатываясь /, Не смейте ко мне подходить!

МАКМЭРФИ. Лапочка, я же только посмотрю.

ФЛИНН / умоляюще /. Прошу вас...

МАКМЭРФИ. Ей-же-ей, никакого вреда я тебе на сделаю, я же только хочу...

РАКЛИ. К ч-черту в-всех!

ФЛИНН / взвизгивает /. Не смейте меня трогать, я ка­толичка!

Дверь в отделение открывается. Входит УОРРЕН. Вслед за ним - СЕСТРА РЭТЧЕД. При одном ее появлении все застывают. Она молча оглядывает сцену. УИЛЬЯМС с ду­рацким видом переводит взгляд с нее на мяч у него в руках.

Рэтчед / Уильямсу /. Хо­рошо поиграли? / Уоррену. / Спус­тите, пожалуйста, мистера Ракли на пол.

УОРРЕН приподнимает РАКЛИ и опускает его на привычное место у стены. СЕСТРА РЭТЧЕД берет у Уильямса мяч. Подходит к Макмэрфи - с самым добродуш­ным видом.

У нас возникли маленькие затруднения? Ну ничего, мы их устра­ним. В конце кон­цов впереди у нас не одна неделя. И не один месяц. А если понадобится, то и не один год. /Выходит в сопро­вождении Уоррена и Уильямса./

СЕСТРА ФЛИНН поспешно скрывается в дежурке. Больные собираются вокруг Макмэрфи. Всеобщий шум.

ЧЕЗВИК. Ну, ты ее загнал в угол!

СКЭНЛОН. Она прямо как трахнутая, Мак.

МАКМЭРФИ. Да уж...

ХАРДИНГ. Теперь последний удар и - нокаут!

БИЛЛИ. В ж-жизки б не поверил!

МАКМЭРФИ. Помолчи-ка, ладно? А что она все-таки имела в виду?

ЧЕЗВИК. Когда, Мак?

МАКМЭРФИ. Да вот, когда сказала: " годы". / Молчание. / Послушайте, почему она все-таки ведет себя так, точно у нее по-прежнему все козыри на руках?

ХАРДИНГ. Ну... я думаю, наверно, потому, что вы здесь под наблюдением.

МАКМЭРФИ. Конечно, под наблюдением. Но меня же заса­дили сюда всего на пять месяцев, так что... /Оглядывает присутствующих. Лица у них смущенные, а у некото­рых - вино­ватые./ Да выкладывайте же, ну!

ХАРДИНГ. Мак, здесь ведь не тюрьма. В тюрьме у вас есть срок, и вы знаете, что по истечении его вас выпустят. А здесь... вы находитесь под наблюдением...

МАКМЭРФИ. То есть ты хочешь сказать, что я буду тор­чать здесь, пока она не надумает меня отпустить?

ХАРДИНГ молчит. МАКМЭРФИ изрядно потрясен.

Ха-ха... Значит, когда я из­вожу эту стервятницу, мне есть что терять - и не меньше, чем вам.

ХАРДИНГ. Гораздо больше. Я-то ведь здесь по собствен­ному волеизъявлению.

МАКМЭРФИ. Ты что?

ХАРДИНГ. Я. здесь не под наблюдением. Собственно го­воря, таких, как вы, у нас в отделении раз-два и обчелся.

МАКМЭРФИ. Ты что, вздумал меня стращать?

ХАРДИНГ отрицательно качает головой.

Вы, ребята, вздумали стращать, меня?

Молчание; больные смущенно переступают с ноги на ногу.

Билли, ну, а ты-то ведь тоже под наблюдением?

БИЛЛИ отрицательно качает головой.

Так что же ты тут делаешь? Что? Ты же со­всем, мальчишка. Чего ты торчишь тут, вместо того чтоб раскатывать в открытой машине и гоняться за девчонками?

БИЛЛИ смотрит в пол.

Да и все вы, ребята, какого черта вы здесь ошиваетесь? Каню­чите, ноете, как все вам здесь осатанело, как вам осатанела главная, и - здравствуйте, пожалуйста: вы, оказы­вается, даже и не под наблюдением! Да что с вами, братцы?! Неужто у вас никакого духу нет?

БИЛЛИ. П-правильно! П-правильно, в-все так и есть: никакого у нас нет духу! Да я х-хоть с-сегодня м-мог бы выйти отсюда, если бы... / Пылко. / Думаете, м-мне х-хо­чется здесь торчать? Конечно, я бы предпочел раск-катывать в откры­той машине с ка­кой-нибудь девчонкой. Но над в-вами когда-ни­будь смеялись люди? Нет, потому что вы большой и с-сильный, А я не большой и не с-сильный. В-вот и Х-хардинг тоже. И Ч-чез­вик. В-вы... вы с-сейчас так с-сказали, точно мы здесь торчим, потому что... а-а...да что там говорить...

МАКМЭРФИ / резко /. О'кей, но почему же вы мне-то ни­чего не сказали?

ХАРДИНГ. О чем?

МАКМЭРФИ. Да что она может держать меня здесь до самой смерти.

ХАРДИНГ. Ну, наверное... нам это просто в голову не пришло.

МАКМЭРФИ. Да, попал же я, в переплет! Теперь мне все ясно. Теперь я понимаю, почему вы, ребята, смотрите на меня, точно на Иисуса Христа. Да потому что я все те­ряю, а вы... Ух ты, ну и штука! Да вы же, сволочи, подставляете меня. Подставляете, черти вы безмозглые!

ХАРДИНГ. Мак, поверьте...

МАКМЭРФИ. К черту. Пошли вы все к черту. У меня и без вас забот хватает, так что перестаньте ко мне приставать. / Кричит. / Все, все перестаньте! Перестаньте ко мне приста­вать!

Ошарашенное молчание. МАКМЭРФИ что-то обдумывает, принимает решение и направляется к чулану; открывает его и выходит оттуда со щеткой для чистки туалетов в руке. Входит СЕСТРА РЭТЧЕД с санитарами и замирает при виде Макмэрфи,
только что вышедшего из чулана и направляющегося в туалеты.

РЭТЧЕД. Мистер Макмэрфи!

Он останавливается, и она подходит к нему.

Что это вы задумали?

МАКМЭРФИ. Задумал использовать эти предметы по назна­чению, мэм. Заду­мал так отчистить писсуары, что, отправляясь в туалет, нам придется надевать темные очки. /Входит в туале­ты./

РЭТЧЕД /внимательно, в задумчивости глядя на больных/. Мистер Хардинг!

ХАРДИНГ /еле слышно/. Да, мисс Рэтчед?

РЭТЧЕД. Вы что, джентльмены, пы­тались образумить ми­стера Макмэрфи?

ХАРДИНГ. Да, мисс Рэтчед.

РЭТЧЕД. И что же вы ему сказали?

ХАРДИНГ. Мы... мы объяснили ему, на каких принципах строится жизнь нашего сообщества.

РЭТЧЕД. Понятно. /С улыбкой./ Вот и отлично, друзья, Просто отлично.

Затемнение.

В пустой общей комнате загорается приглушенный ночной свет. Чуть ярче осве­щена дежурка. Общая комната освещена синими лампочками да лунным светом, льющимся в окна. Некоторое время сцена пуста. Затем из палат появляется ВОЖДЬ БРОМДЕН. Он озирается с озадаченным, видом, словно услышав чей-то окрик. Лунный свет завораживает его, и он подходит к окнам. Поднимает голову, глядит в небо... и в тишине вдруг раздается пронзительный весе­лый шум пролетающих мимо диких гусей. ВОЖДЬ широко раскидывает руки, словно, хочет обнять весь мир за окном, потом обхватывает ими себя и стоит так, запрокинув голову, закрыв глаза. Входит МАКМЭРФИ.

МАКМЭРФИ / шепотом /. Эй, вождь! Ты - что?

/ВОЖДЬ никак не реагирует./

Я видел, как ты поднялся, и решил, что, может, ты вышел отскрести кусочек этой ты­сячелетней жвачки? / Вытащив паке­тик жевательной резинки, извиняющимся тоном./ Я теперь не хожу больше в столовую - запретили, так что это все, что у меня есть.

БРОМДЕН / беря пакетик, говорит хрипло/. Я тебя благо­дарю.

МАКМЭРФИ. О'кей, о'кей. / Делает несколько шагов в сторону и, вздрогнув, оста­навливается./ Эй, ты... / Вернув­шись назад./ А ну, повтори еще раз, а то голос у тебя чу­ток заржавел.

БРОМДЕН / прочистив горло, произносит уже менее хрипло/. Я тебя благодарю.

МАКМЭРФИ начинает хохотать, стараясь, однако, сдерживаться, чтобы смех не звучал слишком громко. ВОЖДЬ с оскорбленном ви­дом направляется в палаты.

МАКМЭРФИ / останавливая его/. Извини меня, вождь. Это я над собой хохотал: до меня ведь только сейчас доперло, чем ты занимаешься все эти годы - ждешь случая, чтоб послать их всех к черту!

БРОМДЕН. Ну, нет... нет, я не посмею.

МАКМЭРФИ. Это почему же?

БРОМДЕН. Я еще не дорос.

МАКМЭРФИ. Да ты, видно, и в самом деле чокнутый. Был я в своей жизни в не­скольких резервациях, но такого агромад­ного индея нигде не видал!

БРОМДЕН. Мой папа был больше.

МАКМЭРФИ. Да-а?!

БРОМДЕН. Он был настоящий вождь, и звали его Ти-и А-а Милату-уна. Значит; ДЕРЕВО, КОТОРОЕ ВЫШЕ ВСЕХ НА ГОРЕ. Но только мама у меня была на две го­ловы больше.

МАКМЭРФИ. Ну, видно, мамочка у тебя была - дай бог!

БРОМДЕН. Да нет, она не была большая в таком смысле. И индианкой она тоже не была. Она была город­ская. И звали ее Бромден, что значит? Ветла.

МАКМЭРФИ. Угу, теперь я, кажись, тебя понял... Значит, когда городская жен­щина выходит за индейца, все счи­тают, что она выбрала мужа ниже себя, да? И па­паше твоему, что же, пришлось взять ее фамилию?

БРОМДЕН. Она сказала, в жизни не выйдет за человека, которого зовут Ти-и А-а Милату-уна. Но не одна она сделала его меньше. Все трудились. Как сейчас они трудятся над тобой.

МАКМЭРФИ. Кто - она?

БРОМДЕН. Да вся ихняя шайка. Они захотели прогнать нас с наших земель. Они захотели отнять у нас водопад. А в городе стали избивать папу в проулках, отрезала ему волосы. О, шай­ка большая... огромная. Папа долго боролся с ней. Потом мама сде­лала его таким маленьким, что он уже и бороться не мог. Тогда он подписал бумаги.

МАКМЭРФИ. Какие бумаги, вождь?

БРОМДЕН. Да те, по которым все забрало правительство. Деревню, водопад...

МАКМЭРФИ. Я помню... но я слышал, что племя получило за это кучу денег.

БРОМДЕН. Так и эти парни из правительства тогда говорили -кучу, мол, денег получите. А папа сказал: разве можно день­гами возместить человеку утраченный об­раз жизни? Разве можно деньгами возместить человеку отказ от права называться ин­дейцем? Но им было этого не понять. Да и племя тоже не пони­мало. Они все стояли перед нашей дверью, держали в руках чеки и спрашивали - а что теперь с этим делать? А папа ничего не мог им сказать, потому что стал очень маленький... да и очень был пьяный.

МАКМЭРФИ. А что сталось с ним потом?

БРОМДЕН. Пил, потом умер. Его подобрали в проулке, и глаза ему грязью засы­пали. / Ожесточенно. / Эта шайка изничто­жила его. Она всех забивает насмерть.

МАКМЭРФИ. Постой, обожди минутку...

БРОМДЕН. Да, да, именно так! Сразу они тебя не прихлопнут. Сначала порабо­тают над тобой, подберут ключи, так что сразу и не поймешь, что с тобой происходит. А потом схватят, вы­потро­шат и свое нутро вставят!

МАКМЭРФИ. Да не переживай ты так, приятель.

БРОМДЕН. А станешь противиться - живо под замок посадят. Там уж ты перестанешь брыкаться и...

МАКМЭРФИ /прикрывая Вождю рот рукой/. Стоп, поостынь чуток.

Обнимает Вождя.

БРОМДЕН / через некоторое время, устыдившись/. Я наговорил тут всяких глупостей - точно ненормальный,

МАКМЭРФИ. Ну, немного наговорил.

БРОМДЕН. Чепухи, всякой.

МАКМЭРФИ. Я не сказал, что это чепуха.

БРОМДЕН. Ш-ш! / Поднимает голову, прислушивается и подхо­дит к окну./ Слышишь?

МАКМЭРФИ подходит к окну, прислушивается. С неба снова доносится дикий пронзительный шум.

МАКМЭРФИ. Канадские трубачи полетели на юг. Видно, будет ранняя зима, вождь. Видишь, вон летят. Как раз сей­час луну пересекают.

БРОМДЕН / глядя вверх, говорит тихо, нараспев/. Раз-два-три-че­тыре-пять...

МАКМЭРФИ. Чего, чего?

БРОМДЕН. Это детская считалка. Меня еще бабушка учила...

МАКМЭРФИ. 0 господи, ну, конечно, я ведь тоже ее знаю! Все встают в круг, а один считает и пальцем тычет каждому в грудь. Вставай сюда, Вождь! / Нараспев, тычет в грудь по очереди то себе, то Во­ждю./ Раз-два-три-четыре-пятъ...

БРОМДЕН.Гуси-лебеди летят...

МАКМЭРФИ. Летят туда...

БРОМДЕН. Летят сюда.

МАКМЭРФИ. А этот выпал из гнезда;

БРОМДЕН. Выпал, выпал!..

МАКМЭРФИ. Гусь нырнул вниз с неба и вытащил тебя!

Обнявшись, оба весело хохочут. Затем ВОЖДЬ замолкает.

БРОМДЕН. Макмэрфи?

МАКМЭРФИ. Угу?

ВОЖДЬ БРОМДЕН. Ты теперь отступишься, да? /МАКМЭРФИ не отве­чает./

МАКМЭРФИ / отворачиваясь /.Н-ну-у... а не все ли равно?

БРОМДЕН. Отступишься или нет?

МАКМЭРФИ / взгляд его загорается, упав на железный ящик у стены дежурки. Оживленно/. Эй, помнишь, как я пы­тался поднять эту штуко­вину? Вот у тебя, держу пари, получилось бы.

БРОМДЕН / отступая /. Я еще не дорос, я маленький.

МАКМЭРФИ. А почему бы тебе не попробовать?

БРОМДЕН. Да я же еще не вырос!

МАКМЭРФИ. Откуда ты знаешь? Вот тут-то ты бы и прове­рил. / Отступаясь, с веселым видом./ Ну, когда надумаешь, дай мне знать - я на тебя поставлю. Ух ты, такой банк сорву!

БРОМДЕН. Макмэрфи!

/МАКМЭРФИ приостанавливается./ Помоги мне снова стать большим.

МАКМЭРФИ. Черт возьми, Вождь... Да, по-моему, ты уже на полфута вырос!

БРОМДЕН / качая головой/. Какой же я большой, когда даже ты стал маленький? Разве может человек стать снова большим?

Выходит в палаты. МАКМЭРФИ с минуту стоит неподвижно, затем выходит следом за ним. Свет тускнеет. Когда свет снова загорается, уже день. СЕСТРА ФЛИНН сидит в дежурке.

ФЛИНН / беря микрофон/. Совет пациен­тов. Заседание Со­вета пациентов.

Из палат вылетает МАРТИНИ во власти буйной галлюцинации.

МАРТИНИ. Воздух - земле!.. Воздух - земле!.. В три часа замечен противник! В три часа замечены самолеты про­тивника. / Палит из вооб­ражаемого пулемета по самолетам.

ЧЕЗВИК / выходя из туалета/. Прекрати, Мартини. Ника­ких самолетов там нет.

МАРТИНИ / возбужденно /. Неужели ты их не видишь?

ЧЕЗВИК. Говорю тебе, никого тут нет. Так что прекрати. Никого нет... / Обнимает Мартини и, прижав к себе, заставля­ет ус­покоиться./

МАРТИНИ / с грустью /. А мне казалось, я их видел.

Входят осталь­ные. Покорные, тихие. Входит МАКМЭРФИ, опустив голову, и садится – по примеру остальных. Входят, чуть ли не воен­ным шагом, УОРРЕН и УИЛЬЯМС, за ними – СЕСТРА РЭТЧЕД.

РЭТЧЕД. Друзья, я много думала над тем, что я вам сей­час скажу. Я обсудила это с персоналом, и мы все пришли к единому мнению, что ваше вчерашнее неслыханное поведе­ние должно быть наказано.

/Пауза. Все молчат./ Многие из вас находятся здесь потому, что не сумели приспо­собиться к жизни в широком мире. Вы то и дело нарушали прави­ла общежития, и в опре­деленное время - в детстве - вам это сходило с рук. Но когда вы нарушали какое-то правило, вы это понимали. Вы ждали наказания - оно было вам необ­ходимо, но никто вас не наказывал. Эта неумная снисходительность со сто­роны ваших родителей, возможно, и повлекла за собой заболе­вание, от кото­рого вы страдаете сейчас. Я говорю вам об этом в надежде, что вы поймете: мы придерживаемся здесь твердой дисциплины исключительно для вашего же блага. /Глядя в упор на Макмэрфи./ Кто-нибудь хочет что-то сказать?

Молчание, МАКМЭРФИ характерным жестом картежника быстро проводит паль­цем по колоде, которую дер­жит в руке.

В таком случае будем считать, что вы меня поняли и согласны со мной. Вы понимаете также, что в здешних условиях крайне трудно поддерживать дис­циплину. В конце концов - ну что мы мо­жем с вами сделать? Мы же не можем вас арестовать. Не можем посадить на хлеб и на воду. Не можем отправить в психиатричес­кую больницу, потому что вы уже в ней. Значит; все, что мы можем сделать, - это отобрать у вас привилегии. И вот, учи­тывая создав­шиеся обстоятельства, мы решили отобрать у вас некоторые привилегии, что и привело... вернее, подстегнуло вас к бунту. /Заглядывая в свои записи./ Во-первых, тридцать дней - никакого телевизора.

Тяжкий вздох со стороны Скэнлона.

Во-вторых, игра в карты в часы, отведенные для отдыха, отныне запрещена.

МАКМЭРФИ проводит пальцем по колоде карт и делает " шлеп". Взгляды всех больных с надеждой обраща­ются к нему.

МАКМЭРФИ /откладывая карты в сторону/. Извините.

ХАРДИНГ / слабым го­лосом/. Это - все?

РЭТЧЕД. Не совсем. Есть еще один вопрос, который мы должны рассмотреть. Речь идет о поведении пациента, ко­торый находится здесь почти столько же, сколько и я. Во вся­ком случае, дольше, по-моему, чем любой из вас. /С улыбкой./ Вы. конечно, понимаете о ком я говорю?

Больные сначала озадаченно переглядываются, потом все взоры обраща­ются к Вождю, который до сих пор только присутствовал на этих сборищах и никогда не был предметом обсуждения.

Мистер БРОМДЕН уже давно диаг­ностирован как кататоник. Это значит... Вы могли бы сказать, что это зна­чит, Дэйл?

ХАРДИНГ / автоматически /. Развитая форма шизофрении, проявляющаяся в ступоре, негативизме, замкнутости, молча­ливости.

РЭТЧЕД. Совершенно верно. У мистера Бромдена это еще со­провождается поте­рей речи и слуха. И по этой причине - по­скольку мы считали, что не можем общаться с ним, - мы пере­стали им заниматься. Мы забыли о бедном мистере Бромдене. / С сияющей улыбкой поворачивается к Вождю, в глазах которого появля­ется растущая настороженность, а руки крепко стискивают подлокотники кресла./ Мы были неправы, но и мистер Бромден тут виноват. Только, по­жалуйста, не поймите меня неверно. Мы ра­ды узнать, что можем добраться до сознания мистера Бромдена, но искренне огорчены тем, что он скрывает это от нас и, сле­довательно, отказывается способствовать своему выздоровлению.

А уж, коль скоро мистер Бромден способен нас слышать, то не логично ли предположить, что он может и говорить? И почему бы в таком случае мистеру Бромдену не поговорить с нами, верно?

Пусть это будет его первым вкладом в групповую терапию. И как было бы хорошо, если бы для начала он перед нами извинился.

БРОМДЕН /шепотом, с мольбой/. Мак...

РЭТЧЕД. Извинился за свое поведение, которое привело к вчерашнему бунту

БРОМДЕН /в ужасе/. Макмэрфи!..

СЕСТРА РЭТЧЕД щелкает пальцами, и УОРРЕН направляется к дрожащему, от­ступающему Вождю. МАКМЭРФИ безотчетно выбрасывает вперед ногу, и УОРРЕН, споткнувшись, с грохотом падает на пол.

РЭТЧЕД / предупреждающе /. Мистер Макмэрфи!..

УОРРЕН /ловко, точно кошка, вскакивая на ноги/. Ну, малый, ты сам напрашиваешься!

МАКМЭРФИ /поднимаясь и загораживая путь Уоррену/. Оставь его в покое.

РЭТЧЕД. Мистер Макмэрфи, я вас предупреждаю.

УОРРЕН снова направляется к Вождю, тогда МАКМЭРФИ разворачивается и неуклюже, но сильно бьет его правой, СЕСТРА РЭТЧЕД, ни на мину­ту не теряя хладнокровия, подает знак, и СЕСТРА ФЛИНН в дежурке нажимает кнопку, включая сигнал тревоги.

УОРРЕН / быстро пригибается и бьет кулаком в живот Макмэрфи, так что тот сгибается пополам. Весело, пританцо­вывая/. Вот тебе, мерзавец, давно я этого ждал. Ну, давай, давай, разгибайся, вот я сейчас... Эй!..

/ВОЖДЬ хватает его сзади и поднимает в воздух. УОРРЕН в ужасе кри­чит не своим голосом.