Действие первое.

МАКМЭРФИ

ХАРДИНГ

ВОЖДЬ БРомден

БИЛЛ И

СКЭНЛОН

Ч Ез В И К

МАРТИНИ

РАКЛИ

СЕСТРА рэтЧЕД

СЕСТРА ФЛИНН

ДОКТОР СПИВИ

УОРРЕН

УИЛЬЯМС

Тэркл

ТЕХНИК

Кэнди

СаНДРА

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Общая комната в одном из отделений психиатрической больницы на северо-за­паде Тихоокеанского побережья США. По­мещение - просторное, квадратное, безли­кое и стерильное. Ме­бель из пластика. Украшения - минимальные, развешенные со строгим соблюдением пропорций. За широкими и высокими окнами первого этажа - зе­лень сада. Окна, обычно распахнутые, забраны внушительного вида стальными ре­шетками, запертыми на замок. Одна из дверей ведет в туалеты. Рядом - чулан, где стоит му­сорное ведро и щетка. На одной из стен - доска для объявлений, полки для журналов и газет; кроме того, в комнате есть шкаф­чик, где хра­нятся игры, и маленький столик с книгой записей для пациентов. Запертая дверь ведет в коридор; другая дверь - не запертая - в палату. Помещение для медицинского персонала представляет собой стеклянную клетку с чуть приподня­тым по­лом. В одной из стенок сделана скользящая стеклянная панель, через ко­торую дежурная сестра имеет возмож­ность наблюдать за всем, что творится в комнате. Панель эта, как правило, всегда закрыта. Сквозь стекло видны шкафчики с лекарствами, вмонтированные в стену. Се­стры сидят за столиками лицом к общей комнате; на столике - телефон и микрофон, с другой стороны - магнитофон. Микрофон и магнитофон под­ключены к усилителям, установленным в стенах и на потолке общей комнаты. На стене за столиком для сестер вмонтирована панель с рычажками, кнопками, с помощью кото­рых сестры, словно божества, могут регулировать свет, звук, телеви­зор и т.д. У основания комнаты для Дежурной сестры расположен продолговатый серый стальной ящик около метра длиной. В нем находятся трансформаторы, реле и электрические провода, питающие комнату. На вид это обычный ящик, на который положены подушки, чтобы можно было сидеть. В помещении есть те­левизор на колесиках, повернутый экраном к стене, когда он не включен, Столики и стулья могут быть расставлены как угод­но.

При поднятии занавеса на сцене темно. Луч прожектора вы­хватывает лишь ВОЖДЯ БРОМДЕНА. Это огромный мускулистый детина вниз двух метров ростом, который, однако, в присутствии дру­гих людей тотчас съеживается, стараясь ка­заться как можно меньше. Сейчас он прислушивается, склонив голову к плечу. Он слышит легкий неприятный шипящий свист. И на сцене появля­ются белесые свето­вые пятна, которые то сливаются, то раз­ливаются, образуя своеобразный рисунок.

ВОЖДЬ БРОМДЕН /голос, записанный на пленку/. Папа? Опять они туману на­пускают. Задумали что-то недоброе. Вот и напус­кают туману. /Делает несколько ша­гов, затем останавливается; слышен мягкий гул мощной машины и контрапунктом - писклявые взвизги электронной музыки. За стеклом, в темной дежурке, начинают пульсировать и плясать цветные огни./ Вот оно! Слышишь, папа? Черная машина рабо­тает. Они запустили ее глубоко под землей. Кладут туда человека, а оттуда выходит то, что они хотят. И знаешь, как они это делают, папа: каждый вечер наклоняют землю, и кто крепко не держится, ка­тится в тартарары. Тогда они подбирают упав­шего, подвешивают за ноги и вскрывают. Только у бедняги к тому времени уже внут­ренностей никаких нет - все перебито. А кровь превратилась в ржавчину. Думаешь, я брежу, потому как очень это страшно, чтоб на самом деле так было, да только, бог ты мой, сколько на свете есть всякого, хоть я не все случается!

/Звенит звонок. Все звуки я пляшущие огни исчезают, сцена внезапно ярко освеща­ется, словно от вспышки взрыва. Насвистывая, по коридору приближаются САНИТАРЫ. ВОЖДЬ БРОМДЕН застывает, скрючившись, как кататоник. Слышен звук поворачивае­мого ключа, и входят САНИТАРЫ УОРРЕН и УИЛЬЯМС - бесшумно, в туфлях на резино­вом ходу. На них накрахмален­ные белоснежные халаты; двигаются они либо друг за дру­гом, либо рядом, как два великолепных грациозных тигра./

УОРРЕН. Смотри-ка, а Вождь уже тут.

УИЛЬЯМС. Су-упервождь.

УОРРЕН. Глухонемая старая калоша.

УИЛЬЯМС. Никак жратвы не дождется.

УОРРЕН /подходя к Вождю/. Ты что, до сих пор никак не научишься? Ты что, не знаешь, что надо сидеть в палате, пока не прозвенит вот этот звоночек?

ВОЖДЬ БРОМДЕН скользящим шагом отходит в сторону.

Ха, ты только посмотри, как он съежился. Этакая детина вымахала - яблоки может прямо с ветки есть, а боится всего, как маленький.

УИЛЬЯМС. Ну, чего тебе надо, крошка? По своей метелочке соскучился? /Направляется в чулан./ Точно. Подавай ему метлу.

УОРРЕН. Древний вождь Метла! Правильно, детка, молодец, хороший псих.

УИЛЬЯМС / сует метлу в руки Вождя /. А ну, давай подметай, детка.

УОРРЕН. Старина БРОМДЕН-метла...

УИЛЬЯМС. Древний Вождь Метелка.

Оба разражаются хохотом. Незаметно для них входит СЕСТРА РЭТЧЕД. Это красивая женщина лет сорока - точный возраст трудно определить. Красота ее в своем роде совершенна: лицо - глад­кое, словно из эмали телесного цвета; белизну кожи подчеркивают голубые, как у куклы, глаза. Сияющая теплая улыбка часто оживляет лицо. Она хорошо сложена и достаточно аппетитна, что заметно даже под белоснежным накрахмаленным халатом. Она надвигается на санитаров бес­шумно, словно на колесах.

РЭТЧЕД. Извините, мальчики!

Оба санитара вздрагивают от неожиданности.

Едва ли разумно стоять так, сложа руки. Ведь в понедельник утром дел, как вы знаете, полно.

УОРРЕН и УИЛЬЯМС. Точно, мисс Рэтчед.

РЭТЧЕД. Вот и прекрасно, мальчики. Уоррен, вы бы для начала побрили бедного мистера Бромдена. А вам, Уильямс, не ме­шало бы заглянуть в палаты. Верно?

УИЛЬЯМС. Точно, мисс Рэтчед.

РЭТЧЕД. Вот и прекрасно.

УИЛЬЯМС исчезает за дверью, ведущую в палаты, УОРРЕН отбирает у Вождя метлу и подталкивает его к туалетам.

ФЛИНН /поспешно входит. Она - бесцветная молодая жен­щина с испуганным взглядом; на груди у нее золотой крестик. Говорит, задыхаясь/. Доброе утро, мисс Рэтчед.

СЕСТРА РЭТЧЕД смотрит на свои часики.

Извините, я опоздала. Я вчера хо­дила на полуночную мессу, и вот - проспала...

РЭТЧЕД /с улыбкой отпирает дверь в дежурку/. Ничего, не огорчайтесь. Присту­пайте лучше к делу, хорошо?

СЕСТРА ФЛИНН ныряет в дежурку и начинает быстро рассыпать таблетки по бумажным паке­тикам. СЕСТРА РЭТЧЕД включает несколько ры­чажков и берет микрофон. Ее голос, усиленный громкоговорителями, оглушительно разносится по общей комнате и по палатам.

Прием лекарств. Все пациенты - в общую комнату. Прием лекарств, /Выключает микрофон, выходит из дежурки. Первому пациенту весело./ С добрым утром, мистер Хардинг.

ХАРДИНГ / на секунду приостанавливаясь /. Вы уверены, что оно доброе?

/Направляется к сестре Флинн. Ему под сорок; красивый, стройный, очень худой. То и дело закатывает глаза./

Господи, благодарим тебя за спокойствие, которое сейчас сни­зойдет на нас.

/Отправляет в рот все таблетки из бумажного пакетика и запивает водой. Пе­ресекает сцену и, подойдя к шкафчику, достает оттуда карты для преферанса./

РЭТЧЕД /ласково - следующему пациенту/. Билли, милый. /Дружески берет его под руку./ Вчера вечером я говорила с твоей мамой.

БИЛЛИ настороженно останавливается. Ему около тридцати, но выглядит он совсем мальчишкой.

Ну, в общем, мне все пришлось ей рассказать.

БИЛЛИ. А ч-что вы ей с-сказали.

РЭТЧЕД /вздергивает рукав его рубашки, обнажая забин­тованное запястье/. Что ты очень сожалеешь о случившемся и обещал никогда больше этого не повторять.

БИЛЛИ. Спасибо, м-мисс Рэтчед.

РЭТЧЕД /протягивает ему стакан с водой/. Выпей, до конца, милый. /Обращаясь к вновь вошедшему пациенту./ Доброе утро, мистер Скэнлон. А-а, мистер Чезвик.

СКЭНЛОН - мужчина лет за пятьдесят, почти совсем лысый - проходит через сцену к свободному столику, не отвечая на ее приветствие. Ставит на столик прине­сенную с собой коробку, придвигает стул и принимается что-то мастерить в ко­робке. ЧАРЛЬЗ ЧЕЗВИК - маленький, крепко сбитый, коротко остриженный, ведет себя то грубо и агрессивно, то раболепно.

ЧЕЗВИК /изучая пилюли, которые подает ему Сестра Флинн/. Постой чуток, детка. Это еще что такое?

ФЛИНН. Лекарства.

ЧЕЗВИК. Вот сказанула - это и я сам вижу. Какие лекар­ства-то?

ФЛИНН / кокетливо /. А вы их проглотите, мистер Чезвик, и все. Ну, ради меня!

ЧЕЗВИК. Ты мне зубы-то не заговаривай, я ведь только хочу знать, черт бы вас всех!..

РЭТЧЕД / кладя руку ему на плечо /. Все в порядке, Чарльз. Можете не волноваться.

ЧЕЗВИК. Что значит - можете не волноваться?!

РЭТЧЕД. А то, что можете их не принимать,

ЧЕЗВИК / сбитый с толку /. Могу? Ну-у... Тогда, значит, о'кей! / Берет пилюли ста­кан воды, проглатывает их и запива­ет./

Входит МАРТИНИ, низкорослый итальянец, веселый, живой, приплясывая и сверкая глазами; исчезает в туалете и почти тотчас вновь появляется./

РЭТЧЕД. Доброе утро, мистер Мартини.

МАРТИНИ / не обращаясь ни к кому /. Привет! / Подходит к Сестре Флинн и про­глатывает пилюли. Затем, как и Чезвик, при­соединяется к Хардингу я Билли, уже сидя­щим за карточным сто­лом./

Входит РАКЛИ, подталкиваемый УИЛЬЯМСОМ, и, воло­ча ноги, идет по сцене. Сознание покинуло это могучее тело, и лицо Ракли ничего не выражает, глаза пустые, голова наголо обрита.

РЭТЧЕД / приветливо /. Мистер Ракли...

РАКЛИ / приостанавливается, губы его долго шевелятся, прежде чем он с трудом выдавливает из себя /. К-к-к ч-черту в-всех! / Пятится к стене, словно притянутый рези­новым рем­нем, и, раскинув руки, застывает, как распятый./

РЭТЧЕД / заглянув в блокнот и оторвав листок/. Уильямс, у нас сегодня новенький. Я прошу вас встретить его в приемной.

УИЛЬЯМС / беря у нее листок /. Слушаюсь, мисс Рэтчед.

РЭТЧЕД. Мисс Флинн, я пошла в комнату для персонала. / К пациентам. / Ведите себя пристойно, мальчики. / Выходит. /

ЧЕЗВИК / передразнивая /. " Ведите себя пристойно, маль­чики", А мы можем иначе?

Дверь из туалета распахивается, и оттуда выскаки­вают ВОЖДЬ БРОМДЕН, спаса­ясь от Уоррена, который преследует его, размахивая электрической бритвой с длин­ным болтающимся шнуром.

УОРРЕН. А ну, вернись, чертов краснокожий! Не нравится тебе, да?

Поднимает руку и сует под самый нос Вождю жужжащую бритву; ВОЖДЬ делает шаг назад, падает в качалку и застывает, съежившись от страха.

М-м... а мне не нра­вится, как ты на меня глядишь.

Вытаскивает из кармана резиновый жгут, ловко обма­тывает им грудь Вождя и сцепляет концы жгута за спинкой качалки.

Точненько. Так-то оно будет лучше.

СЕСТРА ФЛИНН проходит через, сцену с подносиком, на котором лежат медика­менты, подходит к Скэнло­ну и ставит подносик на столик рядом с ним.

СКЭНЛОН / возмущенно отодвигая подносик подальше от своей коробки /. Эй, вы, поосторожнее!

ФЛИНН. Да я же ничего не сделала, ничего!

УОРРЕН / осклабясь /. Помочь тебе, лапочка?

ФЛИНН / сухо /. Нет, благодарю вас. Мне помощи не тре­буется.

УОРРЕН, хихикая, уходит. СЕСТРА ФЛИНН забирает свой подносик и быстро
исчезает.

ХАРДИНГ. Вам сдавать, Мартини.

МАРТИНИ, Чего? Ах да, поехали, значит! / Энергично принимается сдавать, сбра­сывая карты также слева от себя несуществующему игроку, /

ЧЕЗВИК. Эй, прекрати!

МАРТИНИ. В чем дело?

ЧЕЗВИК. Там же никого нет.

МАРТИНИ / взглянув налево /. А я его вижу.

ЧЕЗВИК. Да ведь нас только четверо.

МАРТИНИ / с сомнением/. Да-а? / Сгребает карты и начина­ет снова их сдавать, на этот раз сбрасывая лишние карты спра­ва от себя, /

ХАРДИНГ. Мартини, перестанете вы галлюцинировать или нет? О господи, давайте сюда карты! / Вырывает у него карты и принимается сам сдавать./

ЧЕЗВИК / Внезапно захихикав /. Хи-хи-хи!

БИЛЛИ, Ч-что т-тут смешного?

ЧЕЗВИК, Да эта пичужка сестричка. Я вспомнил, как впервой увидел го­лую девчонку. Мне, понимаешь, восемь лет тогда было, я сидел на дереве и заглядывал в окошко ее спаль­ни. А она раздевалась. И вот как дошла до трусов, я... я... / Пока он тянет, БИЛЛИ встает и направляется к книге за­писей. /

ХАРДИНГ / не поворачивая головы /. Правильно, Билли, за­пиши это.

БИЛЛИ. Ну, т-так мы ж-же обязаны.

ЧЕЗВИК. Точно, Тебе за это золотую медаль дадут.

БИЛЛИ. вы ж-е пиш-шете все, ч-что я говорю.

ЧЕЗВИК. Угу, я еще напишу, что ты делаешь!

ХАРДИНГ. Да прекратите вы оба.

РАМИ / встрепенувшись /. К ч-черту вс-сех!

ХАРДИНГ. О, господи боже мой, настоящий сумасшедший дом! / Поднимаясь из-за столика./ Дорогие коллеги-психи. Я, президент Совета пациентов, Дэйл Хардинг, объявляю молчание на десять секунд - десять секунд благо­стной терапевтической тишины.

Сжимает руки и склоняет голову. Тишину тотчас разрывает звонкий нахальный голос, и дверь в помещение распахива­ется.

МАКМЭРФИ / еще за сценой/... Ошибаешься, приятель: вовсе я не дол­жен делать то, и вовсе я не должен делать это. И вообще, катись ты от меня подальше, а не то я сейчас...

Появляется спиной к зрителям в боевой позе; за ним следует УИЛЬЯМС раскрасневшийся, злой, раздосадованный.

Внезапно МАКМЭРФИ осознает, где он находится, и замечает уставив­шихся на него больных.

Здрасьте, братцы! Отличный осенний денек!

Присмотримся к Макмэрфи. Лохматый, с длинными баками. Жесткое лицо - потре­панное, со шрамами на носу и на скулах. На нем. темное кепи, старая коричневой кожи куртка, выцветшие белесые джинсы. На ногах - грубые са­поги со стальным ободком у каблука. Ведет себя открыто, раскованно, что особенно бросается в глаза в этом окружении. Засунув большие пальцы за пояс, он распрямля­ется и хохочет. Смех его льется свободно, громко - больные смотрят на него, раскрыв рот.

Черт побери, что это у вас у всех такой похоронный вид!

УИЛЬЯМС. Послушайте, мистер...

МАКМЭРФИ. А ты, парень, отойди от меня, дай же мне наконец осмот­реться в моем новом жилье, слышишь? Какого чер­та, я же до сих пор еще ни разу не был в Институте психоло­гии! / Шагнув к больным, в то время как Уильямс направляется в дежурку./ Меня зовут Макмэрфи, братцы, и я поме­шан на картах. / Покосившись на игроков./ Во что это вы тут играете? В пре­феранс? Ребята, да у вас что же, и карт хороших нет? Ну, ни­чего, сей­час мы это дело поправим. Я на всякий случай прихватил тут свои. / Достает карты и раздает игрокам. / Что ни карта - картиночка, и непло­хая, а?

У больных вылезают на лоб глаза, когда они видят карты.

Неплохие девочки, а, ребятки, и все - разные. Только без хамства - не смейте мне их мусолить: мы еще поиграем в них, да как.

УИЛЬЯМС, широко размахивая руками, в чем-то пытается убедить Сестру Флинн; та берет те­лефонную трубку, но ее просьба прислать кого-нибудь ничего не дает: никто не приходит. МАКМЭРФИ собирает свои карты.

МАКМЭРФИ. Так вот, ребятки, я к вам прибыл с фермы произошла у нас там парочка конфликтов, и суд решил, что я - псих. И, думаете, я буду спорить с судом? / Подмигивает. / Ставьте хоть на орел, хоть на решку - не буду, Только бы уйти с этих чертовых гороховых полей, а там пусть счи­тают меня, чем их душенька захо­чет - хоть психом, хоть бешеным псом, хоть оборотнем, - мне все равно, только б в жизни больше не видать ни одного кустика гороха...

УИЛЬЯМС подкрадывается сзади, намереваясь набросить на него резино­вый жгут и скрутить. МАКМЭРФИ хватает стул и не дает ему подойти, удерживая на расстоянии, как укротитель льва/

Отстанешь ты от меня или нет?

УИЛЬЯМС. Вот что, мистер. У нас есть правила. Я должен смерить вам температуру и отвести вас в душ.

МАКМЭРФИ. Все, что ты должен сделать, это оставить меня в покое, чтоб я мог познакомиться с ребятами, и если ты еще посмеешь мне надое­дать!

УИЛЬЯМС / мрачно /. Ладно, малый, сам напрашиваешься, так что пеняй на себя. / Поворачивается и торжественно выходит из помещения./

МАКМЭРФИ / расхохотавшись своим раскатистым, громовым смехом./ Так-то оно лучше будет, теперь мы хоть сможем спо­койно, поговорить. О'кей, так кто же из вас, психов, будет главный бык?

Больные молча смотрят на него.

Я спрашиваю, кто тут у вас.главный, или вожак?

БИЛЛИ. Ну, в-во всяком, случае н-не я, м-мистер. Я н-не в-вожак, х-хотя, м-можно сказать, с-следующий на очереди.

МАКМЭРФИ / протягивая Билли свою лапищу/. Ну, братец, очень рад, что ты - на оч-череди, но поскольку я решил при­брать эту шарашку к рукам, может, то меня все-таки отведешь к вашему лидеру.

БИЛЛИ. Мистер Х-хардинг... в-вы ведь у нас п-президент Совета п-паци­ентов...

ХАРДИНГ / откинувшись на спинку стула и устремив взгляд к потолку/. А сей... джентльмен... договаривался о встрече с нами?

БИЛЛИ. Вам назначено время, м-мистер М-Макмэрфи? М-мистер Х-Хардинг ведь очень занятой ч-человек.

МАШЭРФИ. Значит, этот занятой человек, мистер Хардинг, он и есть глав­ной бок-вожак?

БИЛЛИ. П-правильно.

МАКМЭРФИ. Так скажи этому вожаку Хардингу, что Пэ Мак­мэрфи ждет встречи с ним и что в этой психушке нам вдвоем будет с ним тесновато. Передай ему, что-либо он встретится со мной как мужчина с мужчиной, либо, значит, он мелкота на побегушках, а тогда до захода солнца пусть мотает отсюда.

ХАРДИНГ. Билли, скажи этому выскочке Макмэрфи, что я в полдень встречаюсь с ним в главном зале, и что мы раз на­всегда решим это дело на­счет честолюбия и всяких притязаний.

МАКМЭРФИ. Билли, скажи ему, что Пэ Макмэрфи привык верховодить все­гда и везде, и теперь, раз уж суждено ему быть психом, он будет самым большим, самым главным - всех под себя подожмет!

ХАРДИНГ встает и пытается обойти Макмэрфи, но тот, стремительно шагнув в сторону, преграждает ему дорогу. Макмэрфи протягивает руку, и ХАРДИНГ, признавая себя побежденным, пожимает ее.

Так оно будет лучше - без кровопролития-то! Ну, а кто осталь­ные ребята?

ХАРДИНГ. В этой половине комнаты - острые случаи.

МАКМЭРФИ. Что же в вас такого острого?

ХАРДИНГ. Это просто значит, что в принципе мы излечимы. А вон там - хроники. /Показывает пальцем./ Канатоходец. Мор­ковка.

МАКМЭРФИ. И этих уже нельзя вылечить?. Ах ты, черт поде­ри. / Протягивает руку Мартини./ Привет, малый, - Пэ Макмэрфи; как живем?

МАРТИНИ делает вид, что не замечает его.

/Чезвику./ Рэнди Пэ Мак­мэрфи...

ЧЕЗВИК / не замечая его руки/. Есть сигарета?..

МАКМЭРФИ. Только такие. Берешь? / Протягивает ему пачку; обменивается рукопожатием с Билли./ Рэндл-Пэтрик Макмэрфи... / Подходит к Скэнлону, хлопает его по плечу./ Как делишки, приятель?

СКЭНЛОН / поспешно закрывая коробку крышкой/. Тише ты!

СКЭНЛОН / мрачно /. Бомба: хочу весь этот чертов шарик взорвать.

МАКМЭРФИ. Не один ты такой - у тебя есть конкуренты. / Вразвалку под­ходит к Ракли - и останавливается, с укором гля­дя на него/. Эй, приятель, меня зовут Рэ Пэ Макмэрфи, и очень мне не нравится, когда взрослый муж­чина так неаккуратно себя, ведет. Пошел бы куда-нибудь да вытерся, что ли!

ХАРДИНГ. Вытащите из него гвоздик.

МАКМЭРФИ. Чего-чего?.. А-а, конечно! / Делает вид, будто выдергивает из рук Ракли гвозди./

РАКЛИ. К ч-черту в-всех! /Волоча ноги, медленно направляется к пала­там./

МАКМЭРФИ / останавливается в своем обходе и застывает перед Вождем, привязанным резиновыми ремнями к качалке/. Ого! А это еще что такое?

ЧЕЗВИК. Это - вождь Бромден.

БИЛЛИ. Он в-вас.не с-слышит, Он - г-глух-хонемой.

МАКМЭРФИ. А за что же его так связали? Мне ото не нравится, нет, сэр, никак не нравится. / Развязывает вождя./ Это унижает человека.

ВОЖДЬ встает из качалки. МАКМЭРФИ присвистывает.

Эге, какой же ты, однако, вымахал. / Обходит вокруг Вождя, с интересом его оглядывая./ Ка­кого же он племени?

БИЛЛИ. Н-не знаю. Он уже б-был тут, когда я поступил.

ХАРДИНГ. Доктор считает, что он из индейцев с реки Колумбия... ну, из тех, что жили у водопадов! Но, но, по-моему, это племя давно уже вы­мерло.

МАКМЭРФИ. Верно, вождь? Ты из вымерших?

БИЛЛИ. Он ж-же н-ничего не-е слышит.

Входит СЕСТРА РЭТЧЕД, следом за ней -УИЛЬЯМС. Из дежурки вы­ходит УОРРЕН и присоединяется к ним.

РЭТЧЕД / протягивая руку /. Мистер Макмэрфи!

МАКМЭРФИ / пожимая ее руку /. Здрасьте, мэм!

РЭТЧЕД. Разрешите. / Отбирает у него резиновый ремень и передает Уор­рену. / Санитар Уильямс сообщил мне, что вы не слу­шаетесь.

МАКМЭРФИ / с огорченным видом /. Я?!

РЭТЧЕД. Вы, кажется, отказались принять душ, а ведь он обязателен для вновь поступающих!

МАКМЭРФИ. Ах, вот вы про что, мэм. Так ведь мне душ устраивали и в суде, и в тюрьме вчера вечером, и, ей-богу, всю дорогу промывали б мне уши, если б была такая возможность. / Разражается хохотом. /

РЭТЧЕД. Забавно, мистер Макмэрфи, забавно. Но вы должны понять, что у нас есть правила, которые составлены таким образом, чтобы способствовать вашему излечению. И вы должны всемерно нам помогать.

МАКМЭРФИ. Мэм, я готов вам помогать хоть круглые сутки. Но не хотите же вы, чтобы я был невежлив! Мне все-таки надо было сначала познако­миться с ребятами, верно?

РЭТЧЕД /продолжая улыбаться/. Поймите меня, пожалуй­ста, правильно: я вовсе не возражаю против того, что вы реши­ли сами... определиться среди наших пациентов! Но всему свое время. Вы обязаны придерживаться правил.

МАКМЭРФИ / приблизив лицо к самому лицу сестры Рэтчед я широко улыба­ясь/. Знаете что, мэм, всегда находится чело­век, который говорит мне на­счет правил, когда я как раз думаю о том, как бы все их, к черту, взо­рвать.

/Свет быстро гаснет; прожектора высвечивают лишь Вождя БРОМДЕНА. Сцена не погружается в полную тем­ноту благодаря игре светотени - дви­жущиеся лучи прожекторов скрещиваются и перекрещиваются в сложном рисунке, на фоне которого фигуры людей медленно, как во сне, движутся по сцене, пока говорит ВОЖДЬ ВЕТЛА, и постепенно занимают те позиции, в которых мы их увидим, когда вспыхи­вает свет. СЕСТРА РЭТЧЕД и УИЛЬЯМС заходят в дежурку; УОРРЕН уходит. СКЭНЛОН придвигает стул к карточному столику, МАКМЭРФИ садится верхом на стул.

ВОЖДЬ БРОМДЕН /голос, записанный на магнитофонной ленте/. Новенький пришел к нам, папа. Сейчас они начнут его опутывать. У них ведь к каж­дому провода протянуты, а в голову каждому вместо мозгов вставлен при­бор.

В полу тут магниты заложены, так что и ходим мы, только как они хотят.

Мозги у нас стали каменные и нутро железное, а вместо нервов - мед­ная проволока.

В животе у нас шестеренки, а на лице вместо рта - сварочный шов.

Они включат рычажок, и мы задергаемся; включат другой - и замрем.

Сколько таких человеческих фабрик по всей стране раз­бросано - и не счесть. Надо же исправлять человеческую природу.

Это настоящая шайка, папа. Большущая - пребольшущая.

/ Прислушивается. / Да-да, тут есть и эта штуковина тоже. Боль­шая машина. Они меня всего на ней переиначили. Как раньше переиначили тебя!

Полный свет. На сцене - общая комната. Одновременно включается музыка - низкопробная модная белиберда в стиле Лоуренса Уелки гремит из усилителей. В дежурке СЕСТРА РЭТЧЕД, сме­нившая сестру Флинн, де­лает записи б историях болезни. За карточным столиком МАКМЭРФИ играет в очко с ХАРДИНГОМ, ЧЕЗВИКОМ, БИЛЛИ, СКЭНЛОНОМ и МАРТИНИ. МАКМЭРФИ так низко надвинул на глаза кепи, что вынужден откидываться назад, чтобы видеть карты. В зубах у него зажата сигарета, и он говорит, не вы­пуская ее изо рта. Речь его, красочная и пересыпанная жаргоном, резко отли­чается от остальных

МАКМЭРФИ. Эй вы, сосунки, а ну, пошевеливайтесь - бьешь или пропус­каешь? Бьешь, значит? Так-так-так, мальчик, хочешь, значит, пойти коро­лем, подумать только. Значит, при­дет к тебе, парнишка, эта прелестная малышка, - и треснут шта­ны, Худо дело. Иду на вас, мистер Скэнлон. И когда же наконец какой-то идиот в этой их медицинской оранжерейке, ко­торый включил этот чертов грохот, догадается выключить его! / Встает и направляется к дежурке. / Тьфу, в жизни не слыхал та­кого грохота - рех­нуться можно! / Стучит в окошечко./

РЭТЧЕД / отодвигая стеклянную панель/. В чем дело?

МАКМЭРФИ, Вы не возражали бы выключить этот чертов грохот?

РЭТЧЕД. Да, мистер Макмэрфи.

МАКМЭРФИ. Что - да?

РЭТЧЕД. Да, я возражаю. Считается, что музыка имеет терапевтический эффект.

МАКМЭРФИ. Какой, к черту, может быть терапевтический эффект от Ло­уренса Уелка?

РЭТЧЕД. Пожалуйста, не упирайтесь в стекло - на нем останутся отпе­чатки пальцев.

МАКМЭРФИ / поворачиваясь к ней спиной и намереваясь вернуться на свое место/. Конское дерь-мо.

РЭТЧЕД. Да, кстати, мистер Макмэрфи, мне следовало сказать вам, что азартные игры у нас запрещены,

МАКМЭРФИ. А мы играем на сигареты.

РЭТЧЕД / с улыбкой /. Вы уверены, что на сигареты, а не на что-то дру­гое?

МАКМЭРФИ. Угу, один дым - и все. /Хохочет и тут же осекается, заметив, что остальные не смеются, Возвращается к столику, тогда как Сестра Рэтчед задвигает стекло. К боль­ным, / Знаете, милые девочки, вам бы не мешало немножко посме­яться. /Доверительным тоном./ Слышь-ка, правильную вещь она мне сказала. Кашу маслом не испортишь - по­чему бы нам не сдобрить игру?

БИЛЛИ. А откуда ж-же м-мы возьмем деньги?

МАКМЭРФИ / поворачивается спиной к дежурке и потирает большой па­лец об указательный/. Насчет этого - вы бросьте. Я ведь, прежде чем попасть сюда, кое-что про это место ра­зузнал. Почти половина из вас, ребята, получают пособия - три-четыре сотняги в месяц, а не берете вы со счета ничего, так что денежки эти лежат у вас и пылью обрастают. Поэтому достаточно каждому подписать долговую бумажку - и дело с концом.

ХАРДИНГ. Я - готов.

МАКМЭРФИ, Решаем, значит, так: сигарета - десять цен­тов, идет?

ЧЕЗВИК, О'кей,

СКЭНЛОН. Поехали!

МАКМЭРФИ. Ну, так начали!

РЭТЧЕД / через усилитель /. Не забудьте, мистер Макмэр­фи, на деньги не играть.

МАКМЭРФИ / уставясь на усилители /. Эти, что же, передают туда и сюда?

ХАРДИНГ. Нет, но мисс Рэтчед не нужна аппаратура: она сама - ходячий приемник.

МАКМЭРФИ, Да? Что ж, придется выключить ее из сети. / Сдает карты. / Отлично, профессор, я вижу, у вас на руках двойка, а у локтя - пачка " Марлборо", которая показывает, что вы человек платежеспособный.

/Раздается звонок./

А это еще что за черт?

РЭТЧЕД / через усилители /. Собеседование! Все на групповое собеседо­вание.

Больные поспешно встают, выдергивают столик из-под локтя Мак­мэрфи и складывают его; стулья расставляют полукругом.

МАКМЭРФИ. Да что происходит-то?

ЧЕЗВИК. Групповая терапия. Каждый день - в это время.

МАКМЭРФИ с озадаченным видом слоняется по комнате. Больные расса­живаются, СЕСТРА РЭТЧЕД в дежурке щелкает двумя рычажками, словно ставит дежурку в автоматический режим. Берет свою плетеную корзиночку, подходит к книге записей для пациентов, забирает ее к садится слева от кресла председателя, которое остается свободным.

РЭТЧЕД. Мистер Макмэрфи, а вы не присоединитесь к нам?

МАКМЭРФИ берет свободный стул.

Ну так, уселись, Кто хочет начать? / В упор смотрит на Билли, так что тот начинает ёрзать./

БИЛЛИ / дотрагиваясь до повязки на запястье /. Я, в-вид-но, должен рас-сказать об этом.

/СЕСТРА РЭТЧЕД молчит./

Это в-все из-за м-мамы. П-после встречи с ней м-мне всегда так х-худо, п-просто уж-жас.

РЭТЧЕД. Твоя мама любит тебя, Билли.

СКЭНЛОН / передразнивая /. Билли-душенька, Билли-крошка.

БИЛЛИ / не обращая внимания на Скэнлона /, Я з-знаю, в этом в-вся беда. Я т-так ог-горчаю ее, но она мне этого не г-говорит. Не х-хочет она в-видеть, какой я на самом деле! Я г-говорю ей: " М-мама, у м-меня не в-все с г-голо-вой в порядке. Я же г-говорить толком не м-могу". А она в-все свое. Я послушаю ее, и м-мне жить не х-хочется. Вот я и р-ре-шил no-покончить с собой.

РЭТЧЕД» A ты не подумал о том, что казнил этим не себя, ты ее казнил!

БИЛЛИ, Кон-нечно, подумал! / В отчаянии. / М-мисс Рэтчед, а н-нельзя сего­дня пог-говорить о ком-нибудь друг-гом?

РЭТЧЕД. Нет, Билли. Надо иметь мужество смотреть фак­там в лицо.

БИЛЛИ отворачивается;

МАКМЭРФИ с изумлением наблюдает за происходя­щим.

/ По истечении какого-то времени. / Ну, хорошо. / Открывает кни­гу запи­сей. / В пятницу в конце нашего собеседования мы гово­рили о молодой суп­руге мистера Хардинга... о том, что природа наделила ее излишне пышным бюстом. Кто-нибудь хочет коснуться этого еще раз?

Молчание; затем МАКМЭРФИ поднимает руку и щелкает пальцами, привлекая внимание.

МАКМЭРФИ. Вы предлагаете коснуться чего?

РЭТЧЕД. Нашей темы.

МАКМЭРФИ. О-о, а я-то думал, что вы имеете в виду... / Делает движение ру­кой, как бы лаская грудь, и разражается хохотом./

Но больные лишь тупо смотрят, и смех его, никем не подогретый, угасает.

РЭТЧЕД. Продолжим. Согласно записям, внесенным в кни­гу разными пациен­тами...

Стремительно входит доктор СПИВИ, штатный психиатр. Курит трубку, без конца протирает очки, человек задерганный, слабовольный. Садится на председательское место.

...Доброе утро, доктор.

СПИВИ. Извините. /Делает вялый жест рукой, как бы гово­ря: " Продол­жайте, пожалуйста" - и с унылым видом уставляется в пол./

РЭТЧЕД. Да... так вот, мы говорили об отношениях мисте­ра Хардинга со своей женой...

МАРТИНИ. С чьей женой? А-а... Ну да, я вижу ее.

МАКМЭРФИ / подскакивая /. Где?

МАРТИНИ. Мама миа...

МАКМЭРФИ. / тщетно тараща глаза /. Господи, чего бы я не дал, чтобы у меня были такие глаза, как у этого человека.

ДОКТОР СПИВИ, очнувшись от своего оцепенения, смотрит на Мак­мэрфи. Достает очки, надевает их, снова снимает и поворачивается к сестре РЭТЧЕД, которая спокойно достает из плетеной корзиночки блокнот и открывает его.

РЭТЧЕД / читает /. Макмэрфи, Рэндл-Пэтрик, направлен судом штата на предмет диагностирования и возможного лечения. Тридцать пять лет... Женат не был. За устройство побега группы военнопленных из лагеря награжден медалью за отличную службу. С позором уволен из рядов вооруженных сил - за неповиновение. Дальше следует сплошная цепь нарушений - пьянки, драки… хули­ганство, нарушение общественного порядка, несколько раз - азарт­ная карточная игра, арест за изнасилование.

СПИВИ / оживляясь /. Изнасилование?

МАКМЭРФИ. Это так записано.

РЭТЧЕД. Пятнадцатилетней девочки.

МАКМЭРФИ. Она-то сказала мне, что ей семнадцать, и нисколько не противилась - сама на меня набросилась.

РЭТЧЕД. Судебный врач, обследовавший девочку...

МАКМЭРФИ, Так, доктор, набросилась, что я скорей стал брюки застеги­вать.

РЭТЧЕД, Это наш новый пациент, доктор. / Дает Макмэрфи блокнот, и тот спо­койно вручает его Доктору Спиви. Тот наде­вает очки и принимается чи­тать./

СПИВИ. Хм-м. А-а... хм... Похоже... Вы что же, прежде не лечи­лись? Сколько времени вы провели в других заведениях?

МАКМЭРФИ. Видите ли, сэр, если считать вытрезвители штата и ок­руга...

СПИВИ. В психиатрических заведениях.

МАКМЭРФИ. А-а, в этих. Нет. Это мое первое путешествие. Но я не­нормальный, доктор, ей-богу, ненормальный. Вот тут... сейчас по­кажу... тот, другой доктор на ферме... / Перегибает­ся через плечо Док­тора и листает историю болезни. /Ага, вот оно. " Повторные проявления буйства, наводящие на мысль о на­личии психопатии". Он сказал, что психопатия у меня - это когда я дерусь и вожусь с бабами; минуточку, минуточку, как это он говорил?.. Что я проявляю излишний пыл в своих отноше­ниях с ними. Док, это штука серьезная? То есть, я хочу ска­зать, с вами такое бывало?

СПИВИ / задумавшись, чуть грустно /. Нет, должен при­знаться, не бы­вало.

МАКМЭРФИ. Насчет драки - я тут еще могу понять, а вот чтоб с бабами человек перебарщивал и это было худо - тако­го никогда не слыхал.

СПИВИ / изучая историю его болезни /. Тут есть вот какая интерес­ная фраза. " Нельзя исключить, что этот человек, возможно, симулирует психоз, дабы избежать унылого однообразия работы на ферме". Ну, мистер Макмэрфи? Что мы на это скажем?

МАКМЭРФИ / сдвигая кепи на затылок и по-идиотски скла­бясь /. Я что, ж, по-вашему, выгляжу как нормальный? /" Разража­ется хохотом на собствен­ную шутку. /

РЭТЧЕД. Вы не считаете, доктор, что следовало бы ознакомить мис­тера Макмэрфи с порядком проведения наших со­беседований?

СПИВИ. Да. И одно из наших основных правил - пациен­ты при этом должны си­деть.

МАКМЭРФИ / опускаясь на стул /. А, ну конечно, доктор!

СПИВИ. Мы, видите ли, строим всю работу здесь на прин­ципе терапевтической коммуны.

МАКМЭРФИ. Чего, чего?

СПИВИ. Те-ра-пев-ти-ческой ком-му-ны. Это значит, что данное отделение представляет собой как бы общество в ми­ниатюре. И поскольку общество решает, кто здоров, а кто - нет, человек должен соответствовать требованиям. Мы поставили себе целью построить всю работу в отделении на демократических на­чалах, так что это отделение управляется пациентами. Здесь все нацелено на то, чтобы подготовить вас к возвращению в большой мир. Главное, чтобы в человеке не осталось никакой заразы. Говорите, Дискутируйте. Раскрывайте душу - признавай­тесь. Если вы услы­шите что-то важное, сказанное другим па­циентом, запишите это в книгу записей, чтобы все могли это видеть. Вы знаете, как называется эта процедура?

МАКМЭРФИ. Наушничанье.

СПИВИ. Групповая терапия. Помогайте себе и своим друзьям вытаскивать на свет все тайны своего подсознания. Раскрывайте все свои старые грехи!

МАКМЭРФИ /с самым невинным видом /. Какие грехи?

РЭТЧЕД. Разрешите внести предложение, доктор: не лучше ли будет, если мис­тер Макмэрфи на конкретном примере узнает, в чем состоит эта процедура. / Открывает книгу записей. /Согласно записям, внесенным в книгу несколькими пациентами, мистер Хардинг говорил, что ему неловко было гулять с женой из-за того, как другие мужчины смотрели на нее. При этом он сказал: ци­тирую...

ХАРДИНГ / монотонно /. И было, черт бы ее подрал, на что посмот­реть. Конец цитаты.

РЭТЧЕД. Совершенно верно. Люди слышали такие, как он говорил, что, возможно, давал ей повод искать сексуального удовлетворения на сто­роне. В чем состоял этот повод, Дэйл?

ХАРДИНГ. Ну... не могу сказать, чтобы я был так уж с ней пылок...

РЭТЧЕД, Правильно ли будет сказать, что она считала вас сексуально неполноценным?

ЧЕЗВИК. Может, она для него просто-напросто слишком горячая штучка. Верно я говорю, Хардинг?

БИЛЛИ /с ехидством, порожденным собственной бедой /. А я ув-верен, он боялся ее,

ХАРДИНГ. Нисколько!

МАРТИНИ. Конечно, боялся!

ХАРДИНГ. Правильнее было бы сказать... был ею подав­лен,

ЧЕЗВИК. Что так, что этак - все одно.

РЭТЧЕД. Я вижу, мистер Хардинг говорил также, что в присутствии жены у него возникал комплекс неполноценности.

СКЭНЛОН. Зачем же он тогда женился на такой дамочке?

ЧЕЗВИК / с умным видом /. А у него, видать, комплекс матери.

СКЭНЛОН, Потому что он, видно, материнскую грудь ни­когда не со­сал.

МАКМЭРФИ с возрастающим изумлением взирает на происходящее.

ХАРДИНГ /в исступлении/. Ничего подобного! Просто мне хотелось иметь рядом женщину женственную. Которая не соперни­чала бы со мной, а помогла бы... /Делает широкий жест рукой./

РЭТЧЕД. Помогла бы преодолеть в самом себе определен­ные тенденции? Вы хо­тите сказать, что ваша проблема в какой-то мере состоит в том, что жена считает вас недостаточно мужест­венным?

ЧЕЗВИК. Ну да, посмотрите, что он делает со своими ру­ками..

ХАРДИНГ поспешно засовывает обе руки между колен.

А, Хардинг?

РЭТЧЕД. Итак, вы намеренно избрали себе женщину, ко­торая интеллектуально намного ниже вас. Разве вы не понимае­те, что это значит?

ХАРДИНГ. Да, конечно. Но теоретически... мне каза­лось... что по крайней мере в плане сексуальном...

БИЛЛИ. В-верно, в-верно. В-вы все время нам говорили, до ч-чего она х-хороша в постели.

ЧЕЗВИК. Угу, и как - здорово у вас получалось?

ХАРДИНГ. Ничего... ничего не могу: полная психическая импотенция... А, черт, ну почему я всегда плачу?

СКЭНЛОН. Послушай, Хардинг, а не легче тебе будет, если ты сейчас про­сто встанешь и признаешься, что ты - не мужик?

МАКМЭРФИ / вскакивает на ноги, с грохотом роняя стул /. Прекратите, черт бы вас подрал!

РЭТЧЕД. Мистер Макмэрфи!

МАКМЭРФИ. Да оставьте вы наконец мужика в покое!

РЭТЧЕД. Сядьте!

МАКМЭРФИ / Хардингу /. Слушай, приятель, ты же не обя­зан выслушивать всю эту белиберду!

РЭТЧЕД / с треском захлопывая книгу записей /. Доктор, я предлагаю прекратить собеседование.

СПИВИ. Да?

РЭТЧЕД, Прекратить, пока не будет восстановлена дисциплина.

ДОКТОР СПИВИ покорно встает и выходит. СЕСТРА РЭТЧЕД собирает свои вещички, кладет книгу для записей на место и тоже выходит. Больные молчат - чувству­ется, что им стыдно за то, что они так ополчились на одного из своих. ХАРДИНГ про­должает сидеть. Он что-то напевает сквозь крепко стиснутые зубы. МАКМЭРФИ подходит и са­дится верхом на стоящий рядом с ним стул.

МАКМЭРФИ. Послушай, приятель, они всегда так происхо­дят, эти ваши собесе­дования? Выпускают цыплят на волка для клева - пусть, мол, развивают клювики?

ХАРДИНГ. Для клева? Понятия не имею, о чем вы.

МАКМЭРФИ. Могу пояснить. Цыплята, как увидят кровь на каком-нибудь цып­ленке, набрасываются на него и клюют - ясно? Клюют, пока от цыпленка ничего не останется - только кости да перья, вымазанные в крови. Но в этом побоище еще па­рочке цыплят изрядно достается, и тогда в другой раз - уже их че­ред,

ХАРДИНГ / сцепив руки, заставляет себя говорить наме­ренно небрежным тоном/. Клев. М-да, приятная аналогия, мой друг, ничего не скажешь.

МАКМЭРФИ. Правильно, мой друг. Вот что мне напомнило ваше собеседование.

ХАРДИНГ. Значит, в данном случае я был тем самым окровавленным цып­ленком, да, дружище?

МАКМЭРФИ. Совершенно верно, дружище. И хочешь знать, кто первый тебя клеванул? Эта милая сестрица - вот кто.

ХАРДИНГ. Как все, оказывается, просто. Проще некуда. Вы пробыли у нас в отделении всего шесть часов и свели на нет всю работу Фрейда, Юнга я Максуэлла Джонса: единственная напрашивается аналогия - клев.

МАКМЭРФИ. Ни про какого Фрэда, Юнга и какого-то там еще Джонса я тебе, малый, не толковал. Я тебе втолковывал про это дурацкое собеседо­вание и про то, что устроила тебе сестрица.

ХАРДИНГ. Устроила мне?

МАКМЭРФИ. Лопатами валила.

ХАРДИНГ. Уму непостижимо! Вы же абсолютно не учитываете то обстоя­тельство, что она все это делает для моего же блага.

МАКМЭРФИ. Е-рун-да...

ХАРДИНГ. Вы меня огорчаете, мой друг. Я считал вас ум­нее. Но, видимо, ошибся.

МАКМЭРФИ. Пошел ты к черту.

ХАРДИНГ. О да, я, конечно, заметил вашу примитивную грубость. Психопат с яв­ной тенденцией к садизму, по всей ве­роятности, обусловленному неосознанной эгома­нией. А эти та­ланты несомненно указывают на то, что вы, мой друг, как нельзя больше подходите для того, чтобы самому врачевать. Ну конечно, эти ваши качества позволяют вам критиковать мисс Рэтчед, высококвалифицированную сестру-психиатра с двадца­тилетним стажем. Но при вашем таланте вы, несомненно, способны тво­рить чудеса с подсознанием, усмирять бессознательное, зале­чивать раны оскорбленного суперэго. Вы, очевидно, могли бы исцелить все наше отделение, и этих фруктов, и всех-всех за ка­кие-нибудь полгода, делайте ставки, леди и джентльмены, если исцеления не будет - деньги вернем!

МАКМЭРФИ / спокойно глядит на него /. Вы что же, хоти­те сказать, что эта чер­товщина, которой мы тут сегодня зани­мались, приносит кому-то пользу?

ХАРДИНГ. А зачем бы в таком случае нам этим зани­маться? Мисс Рэтчед - дама, конечно, весьма суровая, но она же не монстр, не взбесившаяся курица, готовая выкле­вать вам глаза.

МАКМЭРФИ, Нет, приятель. Она выклевывает тебе не глаза. Она целится много, ниже - прямо на семейное сокровище!

ХАРДИНГ. Мисс Рэтчед? Да она нам как мать, как нежная мамочка...

МАКМЭРФИ. Ты мне тут не разводи сироп. Хороша ма­мочка! Да она как нож острый и тверже стали.

ХАРДИНГ / по мере того как он говорит, речь его все убыстряется, руки начинают трястись и плясать, и сам он весь становится точно взбесившаяся марионетка, испол­няющая дикий танец /. Вот что, друг мой, коллега-психопат, мисс Рэтчед - настоящий ангел благодати и... и... это же всем известно. Она, как бескорыстный ветер, изо дня в день, семь дней в неделю трудится на благо всех нас. У нее нет ни личной жизни, ни мужа, ничего, кроме работы, - все это зна­ют, Думаете, ей нравится быть с нами такой строгой, задавать все эти вопросы, буравить наше подсознание, пока не станет больно? Нет, приятель-эгоманиак, она посвятила себя этому, она отдает нам себя без остатка и мечтает лишь о том, чтобы мы вышли отсюда приспособленными к жизни, чтобы мы снова мог­ли в ней участвовать. Так что, уверяю вас, вы заблуждаетесь. Наша мисс РЭТЧЕД - милейшая, добрейшая, благожелательнейшая женщина на свете, самая чу­десная, какую я когда-либо... когда-либо... когда-либо... / Умолкает, начинает хохотать. Затем смех его переходит в рыдание. / У-у, сволочь, сука...

Больные молча смотрят на него. ХАРДИНГ на ощупь достает из кармана пачку сигарет. МАКМЭРФИ вытаскивает ему сигарету из пачки и подносит к ней огонек.

БИЛЛИ / после долгого молчания /, В-верно в-вы сказали. Все им-менно так.

МАКМЭРФИ. О'кей. Так почему вы это терпите?

ХАРДИНГ. Почему? Да потому что мир, мой друг, принадле­жит сильным. Заяц понимает, что волк сильнее его, роет себе нору и прячется туда, когда появляется волк. Он волка на бой вызывать не станет. / Смеется. / Мистер Макмэрфи... друг мой... я не цыпленок, я заяц. И все мы тут зайцы, прыгаем-скачем по нашему кукольному мирку! А что, Билли, попрыгай-ка для развле­чения мистера Макмэрфи. А ты, Чезвик, покажи, какой ты у нас мохнатенький. Ах, они стесняются. Какие милашки, правда?

МАКМЭРФИ / резко /. Прекрати!

ХАРДИНГ / спокойно /. Ну хорошо, друг, а как, вы считаете, мы должны себя вести?

МЭРФИ. Устройте тарарам, Пошлите ее к черту!

ЧЕЗВИК / с издевкой /. А ты попробуй, приятель. Они тебя быстро перепра­вят наверх, к буйным.

СКЭНЛОН. Или вниз - в шоковую сборочно-разборочную.

МАКМЭРФИ, Куда, куда?

ХАРДИНГ. Есть такая терапия - электрошок, друг мой. Это изобретение действует куда лучше снотворного, электри­ческого стула и камеры пыток, вместе взятых.

МАКМЭРФИ. ты шутишь!

СКЭНЛОН / приложив руки к вискам /. Нет, черт побери, нет.

ХАРДИНГ / с изощренным удовольствием /. Вас привязывают к столу. Затем к каждому виску прикрепляют датчики с провода­ми, Вжик! И вот вам одновре­менно - и наказание и лечение. Вождя Бромдена – вон того. Его уже раз двести так лечили.

МАКМЭРФИ. Ну, а этот доктор - для чего?

ХАРДИНГ. О, ей, конечно, требуется его согласие. Но это чистая фор­мальность. У него двести пациентов, открытая язва желудка и ни малейшего желания нарушать покой. Здесь, в этих психушках, сестры хозяйничают. / Ехидно. / Что с вами, друг мой? Бунтарства немного поубавилось?

МАКМЭРФИ. А как же насчет всей этой брехни про демокра­тию в отделе­нии? Почему вы не проголосуете?

БИЛЛИ. Нас-счет ч-чего?

ХАРДИНГ. Что главная сестра не должна нам больше зада­вать вопросов?

ЧЕЗВИК. Не может смотреть на нас. как ей охота?

СКЭНЛОН. Не может отправить нас в шоковую?

ХАРДИНГ / слащаво /. Ну, скажите нам, друг мой, что, по-вашему, мы должны ставить на голосование?

МАКМЭРФИ. Да все, черт подери, все! Неужто вы не по­нимаете, что надо показать, что вы еще на что-то способны. Вы говорите, вождь бо­ится. А вы посмотрите на себя, ребята. В жизни не видал более запуган­ных дураков!

ЧЕЗВИК / вставая /. Никакой я не запуганный.

МАКМЭРФИ поворачивается и в упор глядит на него. ЧЕЗВИК скова садится.

МАКМЭРФИ / помолчав, передергивает плечами /. Ну-у... моей шкуры она не получит.

ХАРДИНГ. Несомненно.

МАКМЭРФИ. И уж я-то не допущу, чтоб какая-то ведьма-сестра пропус­тила через меня три тысячи вольт.

ХАРДИНГ. Естественно.

МАКМЭРФИ /направляясь к выходу/. Так какого же черта!

ХАРДИНГ. Кстати, мистер Макмэрфи! / Увидя, что Макмэрфи приостано­вился, говорит ему с поклоном. / Предлагаем вам присо­единиться к на­шему клубу.

МАКМЭРФИ / повернувшись, медленно идет назад /. Так ты говоришь, она ничего не может сделать, пока не прищучит те­бя?

ХАРДИНГ / настороженно /. Совершенно верно.

МАКМЭРФИ. Пока как-нибудь не расколет тебя... Скажем, пока ты не дашь ей в нос или не пошлешь ее подальше?

ХАРДИНГ. Если будете держать себя в руках, все будет в порядке.

МАКМЭРФИ / шагает по сцене, насвистывая и раздумывая. Больные на­пряженно следят за ним /. О'кей. Ладненько. Будем, птички, считать, что к вам в клетку попал бойцовый петух. Ну-ка, не хотите на это поставить денежку?

ХАРДИНГ. На что?

МАКМЭРФИ, На то, что я скручу ее в бараний рог.

ХАРДИНГ / восторженно /. Вы предлагаете на это пари?

МАКМЭРФИ. Бьюсь об заклад, что я за неделю запушу пче­лу под хвост этой се­стричке. Я ее так доконаю, что она трес­нет по швам, и вы, ребятки, увидите, что и с ней можно совладать. Одна неделя, мальчики, и если я не доведу ее до того, что она знать не будет, где сесть и где встать, - денежки ваши!

ЧЕЗВИК / в восторге /. Ух ты!

МАКМЭРФИ, Кто из вас готов расстаться с пятеркой? Давайте, ребята, раскоше­ливайтесь, или уж сидите, как сидели!

ХАРДИНГ. Мистер Макмэрфи, такое пари требует более высо­кой ставки. Пятна­дцать долларов против ваших пяти, что у вас ничего не выйдет.

МАКМЭРФИ / больные поспешно образуют очередь, подписы­вая долговые за­писки/. Э-ге-гей, смотрите, не опоздайте. Один поворот колеса, один расклад карт! Пе­ред вами - сражение ве­ка! Одна неделя, всего семь дней, все средства дозволены, Рэ Пэ Макмэрфи против старшей сестры - до нокаута. Ставки - три к одному, ребятки... де­нежки на стол, э-ге-гей, живо!..

МАРТИНИ. Ставлю пять долларов...

МАКМЭРФИ. Пятерку - на бегуна!

Входит СЕСТРА РЭТЧЕД.

РЭТЧЕД. Джентльмены, время для трудовой терапии.

Больные мгновенно разбегаются по своим местам. УИЛЬЯМС отрывает Ракли от стены и уводит его в палату.

Мистер Макмэрфи, чем это вы тут занимаетесь?

МАКМЭРФИ / поспешно записывая цифры последних ставок /. Мы тут устроили одну маленькую игру.

РЭТЧЕД. Вы ручаетесь, что это не азартная игра?

МАКМЭРФИ / изображая возмущение /. Господи, конечно, нет, мэм...

/СЕСТРА РЭТЧЕД улыбается и выходит./

Какая там игра? Не игра, а чистый выигрыш.

Выходит, и СВЕТ БЫСТРО гаснет, лишь один луч высвечивает Вождя./" /В де­журке вспыхивают огни, сплетающиеся в странный узор под аккомпанемент элек­тронной музыки, звучащей как зуммер.

ВОЖДЬ БРОМДЕН / голос на магнитофонной ленте /. Видишь, как тут у нас, папа? На ночь включается автоматический режим. Ведь это ночью они делают с нами что хо­тят... потому как слишком это страшно, чтоб делать такое днем. А если ночи не хватает, они ее растягивают. Да, да, папа, точно так. Они делают со временем что хотят: хотят - оно пойдет быстрее, хотят ~ пойдет медленнее. Я сам видел, как три месяца проскочили за час. Сам видел, как три дня промелькнули вот так. / Прищелкивает паль­цами./

Из палаты раздается веселое посвистыванье. Приз­рачные огни и музыка тотчас исчезают. Включа­ется нормальный НОЧНОЙ СВЕТ. ВОЖДЬ приседает на корточки возле качалки. Входит МАКМЭРФИ - боси­ком, на цыпочках, в одних брюках и в кепи. Ози­рается вокруг, обнаруживает свою колоду карт с изображением голых женщин, хватает ее.

МАКМЭРФИ. Вот вы где, крошки, чего-чего, а терять вас не хочу. / Быстро проводят пальцем по колоде, разбрасывает ее веером и мгновенно собирает карты вместе, радуясь собствен­ной ловкости. Замечает Вождя./ Эй, вождь!

ВОЖДЬ, перевернув кресло-качалку, что-то отко­выривает от обивки. МАКМЭРФИ, заинтересовавшись, подходит к нему.

Ты что это творишь? / Опускается на корточки рядом с Вождем и, присмот­ревшись к днищу качалки, присвистывает. / Батюшки-светы, да тут тыщ десять жвачек будет! Ты, что, Вождь, устроил здесь хранилище? Подожди-ка, мы сей­час придумаем кое-что получше. / Сует руку в карман и с победоносным видом вытаскивает упа­ковку жвачки./ Фруктовая - пойдет? / Сдирает обертку и сует жвачку в рот Вождю./ Вот так-то оно лучше, индей, во рту све­жей будет.

/Слышен звук ключа, вставляемого в дверь, веду­щую из отделения.

Разбегайтесь! Кто-то идет! / Ныряет за угол и прижимается к стене./

ВОЖДЬ следует за Макмэрфи. Входит санитар ТЭРКЛ, немолодой негр, рабо­тающий по ночам. Что-то на­певая себе под нос, ТЭРКЛ ставит на место два-три опро­кинутых стула, проверяет помещение, освещая его карманным фонарём. Вытаскивает из заднего кармана бутылку и делает из нее два-три глотка. Затем, напевая что-то пе­чальное, выхо­дит.

МАКМЭРФИ и ВОЖДЬ БРОМДЕН выходят из своего укрытия.

МАКМЭРФИ / задумчиво оглядывает Вождя./ Знаешь, что я скажу тебе, Вождь... ведь когда я гаркнул, ты подскочил, А мне кто-то разве не говорил, что ты глухонемой?

МАКМЭРФИ тыкает пальцем Вождя под ребро, весело хихикает и, продолжая посмеиваться, пританцовы­вая, уходит в палаты. ВОЖДЬ следует за ним. Свет гас­нет.

Свет снова вспыхивает, освещая пустую общую комнату. Утро. Входят сани­тары УОРРЕН и УИЛЬЯМС. Они несут все, что требуется для уборки; тряпки, щетки, ведерко с мыльной водой, Ставят на пол свои приспособления и принимаются протирать стек­ла и плинтусы.

УОРРЕН. Все заляпано, захватано.

УИЛЬЯМС. Поцарапано.

УОРРЕН. Главная, как увидит, такой устроит тарарам.

УИЛЬЯМС. Отлупит этой своей корзинкой.

УОРРЕН. Еще чего! Пусть попробует - сдачи дадим.

УИЛЬЯМС. Ишь как разошелся!

УОРРЕН. Для начала заткнем ей рот этой банкой.

УИЛЬЯМС. Разложим на полу!

УОРРЕН. Откроем рот!

УИЛЬЯМС, И все туда - ей!

УОРРЕН. Да еще щеткой подтолкнем, чтоб прошло поглубже! / Делают вид, будто топчут ногами главную сестру./

МАКМЭРФИ / распевая за сценой /. Лошадки не ели - она мне сказала,

Пойди накорми их, подкинь им сенца...

Пританцовывая и размахивая зубной щеткой, выходит из палаты и направляется в туалет. На нем только кепи и полотенце, об­вязанное вокруг бедер.

Приятного утречка, ребятки!

Санитары, вытаращив глаза, смотрят на него, потрясенные не столько его видом, сколько пением. А он продолжает свой путь, радостно распевая во все горло.

" Лошадки поели, не надо им сенца. Так что, красотка, не держи-ка ты меня..." / Почти тотчас снова появляется из туалета и дружески хлопает Уоррена по плечу./ Эй, старина, можно тут у вас разжиться пастой для моих клыков?

УОРРЕН / с опаской поглядывая на сильную руку, лежащую у него на плече/. Шкаф мы открываем только без четверти семь.

МАКМЭРФИ. Она у вас что, там в шкафу лежит? Под замком?

УОРРЕН. Правильно.

МАКМЭРФИ. Так-так-так, а почему, ты думаешь, главная держит под замком зуб­ную пасту? Я хочу сказать, она ведь не опасная?

УИЛЬЯМС / почувствовав что-то неладное, подходит/. А потому что так по больничным правилам.

МАКМЭРФИ. Значит - по больничным правилам? Но все-таки почему?

УИЛЬЯМС. Ну, а как бы это, по-твоему, выглядело, если б каждый стал чистить зубы, когда ему вздумается?

МАКМЭРФИ / рассудительно /. Угу. Я, кажется, начинаю по­нимать: правила, зна­чит, установлены для того, чтобы всякий, кому вздумается, не мог чистить зубы после каждой еды.

УИЛЬЯМС. Господи ты, боже мой, ну разве не ясно?

МАКМЭРФИ. Ага, теперь вроде ясно. Ты, значит, хочешь сказать, что люди стали бы чистить зубы, кому когда бог на душу положит.

УИЛЬЯМС. Ну да, ведь это ж...

МАКМЭРФИ. Батюшки мои, нет, вы только представьте себе! Люди стали бы чис­тить зубы в шесть тридцать, в шесть двадцать, а кто, может, и даже в шесть утра!

УОРРЕН / чувствуя себя не в своей тарелке /. Хватит, Уильямс. У нас работа стоит...

МАКМЭРФИ. Эй, обождите-ка. Что это у нас тут?

УОРРЕН. Где?

МАКМЭРФИ. Да вот тут - что за дрянь в этой банке?

УОРРЕН. Мыльный порошок.

МАКМЭРФИ. Ну, обычно-то я пользуюсь пастой... / Опускает зубную щетку в банку и стучит ею о край, стряхивая лишний порошок./ А насчет этих дурацких боль­ничных правил - мы ими займемся позже. / Пританцовывая и напевая, возвращается в туалет, пение превращается в бормотание, когда он начинает чистить зубы./

Санитары ошарашено смотрят ему вслед. Затем УОРРЕН замечает Вождя, хватает щетку и в сердцах направляется к нему.

УОРРЕН / всовывая щетку в руки Вождю/. Держи, черт бы тебя побрал, давай рабо­тай, не стой тут, вылупив глаза, точно глупая корова. Шевелись же! Шевелись!

ВОЖДЬ начинает размеренно махать щеткой. Входит СЕСТРА РЭТЧЕД, встав­ляет ключ в дверь дежурки и застывает, услышав непривычные звуки.

МАКМЭРФИ / распевая за сценой во все горло /. Ох, твоя родня меня не любит; слишком ты бедный, говорит, и в дом входить мне не велит. Я ж люблю жить без ко­пейки: денежки - они мои, И кому это не по нраву - пусть катится в тарары!

Последнюю строку он поет уже на сцене, прямо в лицо сестре РЭТЧЕД, которая в ужасе застывает при виде полуголого мужчины.

С добрым вас утречком, мисс Рэтчед! Как дела там, на воле?

РЭТЧЕД. Нельзя же так расхаживать... в одном полотен­це!

МАКМЭРФИ, Значит, ходить в полотенцах тоже против пра­вил? О'кей, тогда я сейчас... /Берется за концы полотенца./

РЭТЧЕД. Прекратите! Да как вы смеете! / Зловеще. / Не­медленно отправляйтесь в палату и оденьтесь как следует - сию же секунду.

В комнате появляются больные и останавливаются, наблюдая за происходящим.

МАКМЭРФИ / свесив голову, точно вот-вот заплачет /. Не могу я это сделать, мэм. Какой-то, видно, вор ночью все у меня украл.

РЭТЧЕД, Украл?.. Ваши веши должны были взять и... и отправить в дезинфек­цию. Уильямс?!

УИЛЬЯМС / поспешно /. Дезинфекцией занимается Уоррен.

РЭТЧЕД. Уоррен! Подите сюда.

УОРРЕН не без опаски подходит к ней.

Вы что, не видите, что на этом человеке ничего нет, кроме по­лотенца?

МАКМЭРФИ / суфлируя шепотом /. Еще есть кепи...

РЭТЧЕД. Ну?!

УОРРЕН. Так ведь он... он слишком рано встал.

РЭТЧЕД. Значит, слишком рано встал. Сию же секунду принесите ему одежду, Уоррен, или на две недели отправитесь к хроникам мыть ночные горшки!

УОРРЕН выходит, кипя от возмущения. МАКМЭРФИ вслед ему насвистывает какую-нибудь сентиментальную мелодию и делает несколько па.