Dance Of Death», Iron Maiden

А на рассвете случился Выброс.

Он был такой мощный, что мы проснулись все и сразу — несмотря на адскую усталость последних суток.

Земля скакала у нас под ногами, как необъезженный мустанг. Вспышки всех цветов радуги полыхали, будто огни на безумной дискотеке. Ревел штормовой ветер, тоскливо стонали стальные балки потолочных перекрытий. А вода в канале, казалось, вот-вот закипит…

Мы с Тополем приказали нашим действовать по стандартной схеме — залечь, прикрыть головы руками, привести в рабочее положение светофильтры. Возле Подстанции ребята уже пережили один Выброс и кочевряжиться, мол, к чему вся эта клоунада, как это имело место в прошлый раз, никто не стал. А рядовой Герсёнок — тот даже наглазники себе сделал из куска черного полиэтилена, думал, что ли, вот разобьет ему чем-то аномальным стекло гермошлема и начнется ураган из металлической стружки, от которой срочно надо защитить глаза? Но пуганая ворона, как известно, куста боится…

А когда все закончилось, нас с Тополем, недовольно кряхтящих и вяло сквернословящих, отвел в сторонку майор Филиппов. Лицо у него было мятым, подбородок зарос щетиной, словом, в свете нарождающегося дня было особенно хорошо видно: жизнь — дерьмо.

— Подвели вы меня под монастырь, ребята! — начал Филиппов с места в карьер.

— В смысле? — вылупился на майора я.

— В самом прямом и непосредственном! Выброс вы не заметили, да?!

— Заметили. Еще как.

— А кто мне клялся, что Выбросов больше не будет?!

— Так это Даниил Тау клялся, из Второго энергоблока! А мы — что? Мы так, в массовке стояли, — отмахнулся Тополь.

— Ну да, в массовке… Но только вы ему не от массовки, а фактически от моего лица и даже от лица моего начальства пообещали, что Второй энергоблок мы трогать не будем.

— Так мы еще и с «монолитовцами» о том же самом договорились, — подлил масла в огонь я.

— Вот именно! А тут Выброс, ёшкин кот! И еще какой Выброс! Такой, что стена, возле которой я спал, сложилась, будто не из бетона построена, а из воздушных таких печенек безе! — Филиппов орал. — А у меня приказ! Прямой! От полковника Буянова! Подавить аномальную активность Второго энергоблока, устранить причину возникновения Выброса! Подавить и устранить! Яснее ясного приказ!

— Ну и что? — флегматично пожал плечами я. Спросонья из меня никудышный спорщик. Да и вообще, зачем спорить с очевидным? Выбросы — плохо. Начальство — тоже плохо.

— Как это «что»?! Вы — главные специалисты по Зоне! Я требую! Я, мать вашу за ногу, приказываю! Чтобы вы, господа хорошие, решили эту задачу до шести ноль-ноль!

— Какую задачу, Вова? — шепотом переспросил Тополь у меня.

Но вместо меня, брызгая слюной на сто восемьдесят градусов вокруг, ответил разъяренный Филиппов:

— Ту самую! Со Вторым энергоблоком! С подавлением его! Вот какую задачу!

Мне волей-неволей пришлось окончательно проснуться. Я наконец заговорил четко и внятно:

— Товарищ майор. Не орите, очень вас прошу. Это первое. Второе: давайте трезво оценим обстановку. Если мы всерьез нападем на Второй энергоблок, темные из «Монолита» не оставят от нас мокрого места. Их снайперы просто расстреляют нас из гауссовок по одному, еще на подходе к объекту. Но даже если каким-то чудом, минуя все иезуитские ловушки «Монолита», нам удастся оказаться внутри Второго энергоблока, там нас встретят снежки, пушистики, ушастики и барсики — домашние любимцы нашего нового друга-марксиста Даниила Тау. И когда очередной серо-буро-поцарапанный хамелеон водрузит вам на грудь свои когтистые лапы и задышит вам в лицо гнилью и ужасом, я вас уверяю, товарищ майор, вы поймете, что крепко ошиблись со своим решением. И Буянов тоже ошибся.

Филиппов вроде бы начал потихоньку остывать. По крайней мере в его глазах появился намек, хоть и робкий, на осмысленное выражение.

Он глубоко вдохнул. Стиснул виски пальцами. Глянул на меня затравленным диким зверем и спросил:

— Но что же делать, Вова? Посоветуй! Буянов с меня голову снимет! Уволит без пенсии!

Но посоветовал не я, а Тополь:

— Това-арищ майор, ну что за панические настроения? Давайте посмотрим на вещи по-другому, правильно развернем перспективу, — пророкотал Костя. — Вы, майор Филиппов, проявили выдающийся личный героизм и привели свою разведывательно-диверсионную группу практически без потерь на насосную станцию. Где в полном объеме обеспечили целеуказание по Второму энергоблоку. Это объективный факт, зафиксированный не где-нибудь, а в штабе Буянова. То, что ни один «Краснополь» не взорвался на крыше Второго энергоблока, — не ваша вина. Далее, это вы, майор Филиппов, проявили образцовое мужество русского офицера и проникли на территорию Пятого энергоблока, где уничтожили адскую машину — генный процессор, создававший армию мутантов, способных жить за пределами Периметра!

Майор Филиппов покраснел и глаза его забегали, как у набедокурившего младшеклассника.

— Ну, вообще-то я не особо его… ну как вы говорите… уничтожал. Он как бы сам! Генный процессор этот ваш.

— Вот этого не надо! — решительно выставил вперед ладонь разошедшийся Костя. — Мы с Владимиром Сергеичем Пушкаревым, с Комбатом то есть, были свидетелями вашего беспримерного героизма. И мы не забудем, как вы на своих плечах вынесли контуженного ефрейтора Шестопалова! Как ни посмотри на нашу экспедицию, вы — герой номер один. И вас, вас первым следует представить к награде. Оснований для этого полно!

Филиппов как-то неубедительно пожал плечами. Было видно, что ему, скромняге и труженику, трудно свыкнуться с кричащей несомненностью собственного героизма. Но он искренне пытается.

— Что же касается этой крохотной загвоздки с «Двойкой», — продолжал Тополь, наседая на Филиппова, — то нам не следует атаковать энергоблок всерьез. А следует… имитировать уничтожение выявленного нами ключевого объекта энергообеспечения неприятельского генератора, чья работа приводит к Выбросам. Улавливаете мою мысль?

— Честно говоря, нет, — отрезал Филиппов.

— Да вы как пьяный, товарищ майор! — начал терять терпение Костя. — Вы что, никогда учений не видели? Когда атомный взрыв имитируют подрывом ста мешков селитры?

— Когда я ротой командовал — было такое.

— И мы так должны сделать! Надо только придумать, где наша селитра лежит! Чтобы место это находилось неподалеку от «Двойки», но не на ее территории. И спокойно себе это самое! — Костя сделал перемешивающий жест рукой.

— Обман? — сообразил Филиппов и сам перепугался. — Вы предлагаете обман?!

— Почему «обман»? Предлагаю вместо слова «обман» употреблять слово «имитация»! Оно латинское, а потому звучит загадочно и деликатно.

— Гм…

Некоторое время Филиппов молчал. Он сидел на ящике из-под каких-то блоков утраченного комплекса «Малахит», трагично уперев локти в колени и низко склонив голову. Было видно, что в душе его кипят большие страсти.

Мы с Костей не мешали ему, смиренно ожидая, пока в его сознании произойдет требуемая революция.

Наконец майор поднялся во весь рост и, посмотрев на нас новым, колючим взглядом, отрывисто сказал:

— Допустим. Пусть имитация. А на практике? Чем мы располагаем? Что можем? Чтобы побольше дыма, а огня поменьше?

— Ну, — я почесал затылок, — учитывая, что ваши бойцы отстреляли вчера по мутантам весь боезапас, включая небось и дымовые гранаты, ассортимент у нас небогатый. Зато вот имеется у нас «Раумшлаг» и две гранаты к нему. Согласимся, это самая мощная штука из тех, которыми мы располагаем.

— Но тут есть одна проблема, — перебил меня Тополь. — «Раумшлаг» не дает ни яркой вспышки, ни огня, ни дыма. Может не получиться красивой картинки для спутника, иллюстрирующей эффективность действий нашей разведывательно-диверсионной группы против Второго энергоблока.

— Да в том-то и дело, — тяжело вздохнул Филиппов. — У них же там пресса-фуесса… Начальство военное… Начальство гражданское… И всем нужно картинки… Нет картинки — нет события… И хотя мне это дело вот где сидит, — Филиппов резанул себя по горлу ребром ладони как ножом, — они…

На упоминании о «них» наш с майором разговор прервался. Поскольку я заметил, как через завалы со стороны машинного зала к нам чешет… наш Борхес, живой и невредимый!

Хитрая физиономия Борхеса была неожиданно довольной, гладко выбритой и даже радостной. Что, не скрою, составляло контраст с нашим внешним видом, который я бы описал в духе «Сожгли враги родную хату».

Я замахал Борхесу руками. Мол, сюда греби!

Мы тепло обнялись, как-то очень по-дворовому похлопывая друг друга по спине — будто близкие друзья, хотя в друзьях никогда вроде бы не ходили. Зона сближает, что бы там ни говорили агрессивные психопаты!

Стоило нам поприветствовать друг друга, как Тополь тотчас набросился на Борхеса с расспросами. Мол, что там «монолитовцы»? Не обижали? Не вынюхал ли он чего ценного?

Борхес охотно делился подробностями. Было видно, что опасное приключение в целом ему скорее понравилось, чем нет.

— Так ты, Борхес, у нас теперь уже небось такой компетентный стал, что тебе темные и Монолит показали? — спросил я на всякий случай, будучи уверенным, что ответом будет «конечно, нет».

— Показали, — с вызовом ответил Борхес и посмотрел на меня в упор ликующим взглядом везунчика.

— Ты серьезно, что ли?

— Стану я врать. Они для того меня к себе и забрали!

— Для чего «для того»? — не понял Костя.

— Чтобы я Монолиту желание загадал.

Мы с Костей переглянулись в полном офигении. Иные жизнь кладут, чтоб до Монолита добраться, а этого субчика туда чуть ли не насильно отвели!

Борхес продолжал:

— Темные сказали, что Монолит от просителей устал.

— Как это понимать «устал»?

— Понимать надо, что люди — тупые и однообразные, как хорьки. Загадывают одно и то же. Желания у всех однотипные. Бабу трахнуть, квартиру трехкомнатную заиметь, самосвал денег. Ну или власть над миром, это обычно у людей с фантазией. Вот Монолит темным и намекнул, что исполнять желания всякого приземленного мудачья у него уже сил нет. Ну то есть это я своими словами пересказываю. Что там между ними было — между темными и Монолитом, — я понятия не имею, конечно. Но, в общем, меня взяли как человека с нестандартным мышлением, чтобы Монолиту угодить. А то замкнется в себе, перестанет исполнять желания — и конец. Не будет больше у нас у всех стройной концепции Зоны. Это как минимум.

Тут Тополь попытался взять нить разговора в свои руки и Борхеса перебил:

— Подожди-подожди, давай по порядку. Как выглядит Монолит? Где стоит? А то от сталкерских баек про это дело голова кругом. Кому верить — не знаешь.

Тут собеседник наш приосанился, пригладил волосы, и говорит:

— Не сомневаюсь, что вы, друзья мои, знакомы с рассказом моего великого аргентинского тезки Хорхе Луиса Борхеса «There are more things».

— Так-то да, — уклончиво ответил я.

Костя, гад, вообще отмолчался. Но Борхес напоминал токующего глухаря: что происходит вокруг, он уже не видел и не слышал, будучи полностью поглощен рассказом.

— И вы, конечно, помните, как главный герой, от лица которого ведется повествование, попав в таинственный дом, перепланированный под требования загадочного то ли демона, то ли бога из параллельной реальности, не находит слов, чтобы описать увиденное. Ведь описать можно только то, что уже откуда-то знаешь. А подлинно неведомое — неописуемо.

— Это ты к тому, — вздохнул я, — что Монолит описать не можешь?

— Совершенно верно! Не могу! Если хотите, я был в измененном состоянии сознания!

— Выпимши, что ли? — предположил Костя.

— Да почему сразу «выпимши»? — разозлился Борхес. — Я был восхищен! Был в экстазе! Близость тайны лишала меня способности здраво рассуждать! А ты заладил: «выпимши», «выпимши»…

— Да я что… Я ничего, — стушевался Костя. — Ты про желание, про желание расскажи!

— А что про него рассказывать? Я попросил. Монолит — выполнил.

— То есть ты хочешь сказать, что ты теперь бессмертный. И член у тебя тридцать пять сантиметров.

Костя гнусно ухмыльнулся.

— Сейчас ты, Комбат, перечислил стандартные желания. А я, как уже говорил, загадал нестандартное.

— Не томи уже. Говори, что загадал!

— Мне захотелось стать обладателем вещи невозможной, невероятной. Такой вещи, которая с точки зрения нашего опыта допускает лишь свое логическое или, если угодно, математическое описание. Но, как мы привыкли полагать, никаким образом не может быть материализована.

— Это что такое? — не понял Тополь.

— Ну бутылка Клейна, например.

— Первый раз слышу.

— Ну хорошо, хорошо, приведу более простой пример. Вот смотри, Константин, есть строгое математическое определение окружности как множества точек, равноудаленных от данной точки.

— Это помню. В седьмом классе на геометрии проходили.

— Так вот, всяких круглых штуковин в мире очень много. Но все они в строгом смысле слова не совпадают с математическим определением окружности. Оно слишком идеальное для материи, понимаешь?

— Приблизительно, — кивнул Тополь. — То есть ты, гы-гы, потребовал от Монолита материализации содержимого учебника по геометрии?

— Это было бы слишком эксцентрично, — вздохнул Борхес. — Я все же не такой оголтелый формалист. Я попросил Книгу Песчинок.

— Не обижайся, но не очень броское название для бестселлера.

— При чем тут «обижайся»? Я же не собираюсь ее писать! Книга Песчинок — это такая штука, которую читать в общепринятом смысле совсем не нужно.

— Кто сейчас пошутит про туалет и бумагу, получит в лоб. — Я выразительно посмотрел на Костю. Мне действительно хотелось дослушать рассказ Борхеса до конца.

— Короче, вот, — сказал Борхес и протянул мне книгу, которую он достал из контейнера для артефактов.

Я осторожно принял ее.

Она была чуть меньше обычного формата, невероятно толстая, переплетенная в кожу, которая показалась мне ровесницей библейских пророков. Почти полностью стершиеся бронзовые буквы на обложке не складывались ни в одно понятное мне слово, и я, пожав плечами, открыл книгу наугад.

В лицо мне как будто подул солнечный ветер, но я не зажмурился, а, наоборот, присмотрелся.

В книге был текст. Но я даже не смог толком разобрать, что за алфавит использовался. Точно не кириллица. При этом номера страниц были проставлены привычным мне образом — арабскими цифрами на полях.

На левой странице разворота стоял номер 17852, на правой, вместо ожидаемого 17853 — почему-то 1903.

— Стоп, — сказал Борхес. — Стоп! Запомни этот номер страницы!

— Который из двух?

— Правый для определенности!

— Девятнадцать ноль три, — сказал я зачем-то вслух.

— Теперь закрой книгу и попробуй открыть ее на той же странице снова, — предложил мне Борхес.

Вроде бы легче легкого. Но ничего подобного мне, представьте себе, не удалось!

Книга открывалась всякий раз на новом месте, показывая совершенно неожиданные номера страниц, все новые шрифты и, как мне показалось, языки повествования. Попадались иногда и картинки — по преимуществу невнятные. Пару раз, впрочем, встретились отличные рисунки пером — роза, лунный серп над прибрежной скалой… В любом случае все это было крайне загадочно и ни в какую целостную картину не складывалось.

— Э-э, погодите, погодите! — встрял Тополь. — В чем прикол-то? У нее хоть первая страница есть?

Борхес просиял.

— Попробуй найди, — голосом записного хитреца предложил он.

Костя тщетно промучился с книгой минут пять, пытаясь отслоить первую страницу, льнущую к обложке.

Тщетно! Каким-то непостижимым образом Книга не давалась, и Тополю доставались какие угодно страницы, кроме первой! Попадались там, между прочим, и совершенно угрожающие номера страниц, вроде 9649387604.

До меня потихоньку начало доходить…

— Бесконечное число страниц? — спросил я у Борхеса.

— Технически — да.

— Но она же должна весить бесконечные килограммы — с точки зрения физики нашего мира!

— Технически — да. Но в этом-то и прикол! Это-то и понравилось Монолиту! — распаляясь, Борхес говорил все быстрее.

— Но это же химически чистое безумие! — ахнул я.

— Вот именно! Ты держишь в руках вполне физический объект, который, казалось бы, может быть описан только в виде математического алгоритма! Но он, этот объект, между тем существует! Его можно потрогать! Открыть! Рассматривать текст и картинки!

Я закрыл книгу и задумался. Эта штука, Книга Песчинок, взятая сама по себе, действительно была очень забавна. Хотя и не до такой степени забавна, как казалось улыбающемуся Борхесу. А приземленному цинику Тополю она даже и забавной не казалась.

— А толку-то что с того? — спросил Костя. — В ней хоть какая-то ценная информация есть?

— Понимаешь, — Борхес нахмурил лоб, — герой одноименного рассказа Борхеса, получив в свои руки эту книгу, так и не смог найти в ней никакого смысла. Но это же не значит, что его там нет на самом деле! Один из темных сталкеров, Нимрод, считает, что Книга Песчинок может обладать даром пророчества. Но это еще проверять нужно.

— Пророчество — это неплохо, — удовлетворился ответом Тополь.

Да и я тоже удовлетворился. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось. Пришел Борхес живым и здоровым от темных — уже хорошо. А Книга Песчинок — это, так сказать, бонус. Или бонус пэк, как вам больше нравится.

— Ну я-то ладно, — сказал Борхес, затыкая книгу за пояс. — Я соприкасался с непознанным. У меня травма мягких тканей души. А вы чего приуныли?

— Да у нас тут проблема одна. Может, чего посоветуешь, — без особой надежды сказал я.

— Почему бы не посоветовать? Валяй, грузи свою проблему.

— Если коротко, нужно придумать, что именно взорвать поблизости от Второго энергоблока так, чтобы самому энергоблоку от этого ничего не было. Потому что там серьезные пацаны сидят — могут разозлиться, если переборщим. Но при этом чтобы взрыв был виден из космоса!

— Что именно взорвать? — переспросил Борхес и посмотрел на нас недоуменно.

— Ну, скажем, сто бочек напалма, — привел пример Тополь. — Будет видно издалека, это уж точно.

— Да! Сто бочек напалма! А лучше пятьсот! Но где их взять? Нету их! И времени нету! — вскричал я. — Вообще, скажу тебе, друг Борхес, нет вообще ничего, кроме двух глубоковакуумных боеприпасов для «Раумшлага». Поэтому вопрос к тебе можно сформулировать по-другому. Не знаешь ли ты какого-нибудь объекта поблизости от «Двойки», который можно с пафосом рвануть?

— Может, с артефактами что-нибудь изобрести? Ночью же Выброс был. Золотые россыпи повсюду, ценностей всяких аномальных — хоть косой коси.

— Ты конкретнее давай. С какими именно артефактами? Что именно рвануть?

— Ну вот мне как-то на Свалке один тертый бандос рассказывал, — Борхес в задумчивости прикусил верхнюю губу и закатил глаза в неприютное серое небо, — если семь полных «пустышек» сложить в ведро с водой, то вода на некоторое время превращается во что-то вроде супернапалма. От одного ведра такой воды пламени как от железнодорожной цистерны с нефтью.

— Ну и где мы возьмем семь полных «пустышек»? — спросил я. — Я за всю свою сталкерскую карьеру столько не добыл.

— Можно подумать, я добыл, — ответил честный Борхес. — Просто вы спрашиваете — я отвечаю! Получаюсь тут как все шесть знатоков клуба «Что? Где? Когда?» в одном флаконе.

— Думай дальше, умник, — профессионально давил Тополь на Борхеса. — Может, у них там в машзале, рядом со Вторым энергоблоком, конденсатор какой-то гигантский? И если его, допустим, того, — Костя изобразил ладонями нечто вроде пресса, — то он при взрыве пробьет потолок машзала и будет такое загляденье, что космонавты с международной космической станции повыпадают от избытка впечатлений!

— Какой конденсатор? О чем вы оба бредите?

— Мы не бредим, Борхес, а голову товарища спасаем. — Я кивком указал на майора Филиппова, который с потерянным видом горбился поодаль, как видно, предвкушая позор и срывание погон перед строем солдат. — И твое воображение пытаемся простимулировать.

— Мое воображение после Монолита даже ганджубас, боюсь, уже не простимулирует. Хотя, прошу занести в протокол, я принципиально против всего этого наркотического дерьма.

— О! Раз уж про Монолит заговорили! — Костю осенило. — А вот эта твоя книга, которую ты только что показывал… Ну, с бесконечными страницами… Она ведь такая волшебная! Значит, с бессознательным напрямую связана. И с индивидуальным, и с коллективным… А мне мама объясняла, что коллективное бессознательное — оно вообще все знает. Только сказать стесняется. И был такой немецкий доктор Карл Густав Юнг, который…

— Ты про Книгу Песчинок, да? — перебил Борхес и глаза его романтически засияли.

— Ну да.

— Да при чем тут она? Она не про то вообще, — отмахнулся Борхес.

— Ну если Книга ни при чем, — разочарованно заключил Тополь, — тогда своими мозгами шевели. Время-то идет. И кстати, завтрак стынет — мне уже второй раз рядовой Белка своей банданой маячит. Мол, без вас не начинаем, пускаем слюнки. Так что от тебя требуется минимум еще один экспромт.

— Ну вот тебе экспромт. Найти воздушную птичью карусель помощнее — здесь их, кстати, до фига, — фантазировал Борхес. — Набрать также десяток «золотых рыбок». Сложить «рыбок» в укупорку из-под огнемета «Шмель», добавить туда же три гранаты. У четвертой гранаты выставить максимальное замедление. Положить ее в тубус к остальным. И все это дело зашвырнуть в «птичью карусель». Гранаты взорвутся. «Рыбки» распределятся по «карусели»… Она выйдет из динамического равновесия… Полетит… Врубится в стену Второго энергоблока… И распилит ее, как гигантская пила, только глыбы бетонные в разные стороны полетят! Как вам такое?

— Впечатляющая картина аномального катаклизма, — с грустным сарказмом сказал я. — Но, во-первых, я не понимаю, почему твоя «карусель» полетит именно ко Второму энергоблоку, а не к Первому, например? Как ты собираешься модулировать вектор ее движения? И второе, самое главное: мы не обсуждаем, как уничтожить Второй энергоблок. Мы говорим о том, как бы поэффектнее и подешевле сымитировать его подрыв! Но чтобы он при этом на самом деле не пострадал!

— Ох… И чтобы подрыв, и чтобы не пострадал… Устал я от вас, — вздохнул Борхес. По его потускневшему лицу было видно: и впрямь устал.

В этот момент я, подчиняясь какому-то высшему наитию, выхватил у него прямо из-за пояса Книгу Песчинок.

Книга показалась мне невероятно тяжелой — будто каждая ее страница была отлита из свинца.

Не успел Борхес накрыть меня трехэтажным сталкерским матом, как я рывком распахнул книгу и вперился в первый попавшийся разворот.

Из зыбкого марева левой страницы на меня глянул текст, набранный жирным, крупным шрифтом. Но буквы, увы, вновь были не родные. И даже не латинские. А не то индийские, не то вообще арабские… Вот в чем я не силен, так это в языках. (Их бин безухен унд безносен, то есть великий и могучий немецкий не считается.)

На правой же странице примагничивал взгляд рисунок, сделанный красной тушью.

С невероятной точностью и дотошностью великолепной инженерной графики было нарисовано просторное промышленное помещение.

Внизу угадывались исполинские постаменты, предназначенные для паровых турбин. За гигантским окном краснел характерный уступ Второго энергоблока. А на самой массивной потолочной балке висел немаленький синий раструб, похожий одновременно и на граненый конус старинного патефона, и на увеличенный феей-гигантоманкой цветок садового вьюнка.

Под картинкой имелась затейливая надпись, которую я не смог прочесть.

— Так это же машзал возле «Двойки»! Я там год назад чуть ногу в жарке не потерял! — сказал за моим правым плечом Борхес. Оказывается, пока я ошалело пялился в чудо-книгу, он подошел и спокойно встал сзади.

— Машзал-то и я узнал. Как не узнать такой интерьерчик? — откликнулся Тополь. — Хотя сам я туда не лазил, только видел на фотографиях. Ты мне лучше объясни, что это за фигня висит на потолке?

— Да это же «синий колпак»! — удивленно воскликнул Борхес. — Артефакт страшно редкий, встречается только на ЧАЭС. Редкий и практически бесполезный. Его почти никто не берет. Потому что ни один сталкер не в состоянии запихнуть пятиметровую двухтонную дуру в контейнер для артефактов. Нужен либо еще более редкий «редуктор пространства», либо целый воз гравитационных артефактов. Зато «синий колпак» прекрасно убивает все живое, приблизившееся к нему на пятнадцать метров! Не могу вдуплить, зачем Книга показала тебе эту зловредную фигню.

— А вдруг Книга, или, точнее, коллективное бессознательное посредством этой Книги, мне сейчас как бы намекает, что «синий колпак» горит хорошо? Или взрывается эдак нестыдно?

— «Колпак» не взрывается. Он антивзрывается, если можно так выразиться. Его этот вот раструб граммофонный — как сливная дыра в ванне, все в себя втягивает. Молекулы, излучения, энергию… Я точно не помню всех подробностей, которые мне как-то профессор Добровольцев, мой постоянный клиент, излагал… Нечему там взрываться, короче.

— А что, если туда, в этот раструб, из «Раумшлага» зафигачить? — мечтательно предложил Тополь.

— Из «Раумшлага»? В раструб? А ведь это… Мысль! Минус на минус дает что? Плюс. А плюс в данном случае что? Антивзрыв антивзрыва, то есть ба-альшой взрыв! — загорелся идеей Борхес.

С минуту мы все трое молчали, размышляя, получится ли на самом деле уработать редкий аномальный колпачок в непростых условиях машинного зала. Но потом мы втроем кивнули друг другу с видом специалистов, дескать, ага, все получается, после чего я обернулся к Филиппову и сказал:

— Товарищ майор, благодаря Борхесу пенсия вам скорее всего обеспечена. Теперь мы знаем, как устроить ложный взрыв без угрозы для Второго энергоблока. Нам потребуется только робот-кентавр Авель и час времени.

— Но сразу же предупреждаю: это все — строго после завтрака! — категорично заявил Тополь. — Жрать хочу — умираю. Мне сегодня снилось, что я ограбил товарный вагон, груженный консервными банками с «Завтраком туриста».

Любознательно поводя двумя своими головами, Авель шел бодрой рысью в направлении Первого энергоблока.

Да-да, я не оговорился! Первого! Дело в том, что подходящий пролом в южной стене машзала находился ближе к Первому энергоблоку, нежели к какому-либо другому.

Робот-кентавр передвигался на удивление шустро, прокладывая маршрут самым оптимальным образом. Да оно и неудивительно, ведь новейший, прямо из секретной лаборатории датчик аномалий был врезан в центральную бронепластину на его груди.

Мы с Тополем уже более или менее приловчились ездить на этом исчадии мехоса. А потому в этот раз никто «из седла» не вывалился (а вот ночью я лично улетал головой в кусты дважды — уж очень крутые виражи наша лошадка закладывала).

Увы, возле машзала напротив Первого энергоблока нам пришлось спешиться. Нормальная дорога закончилась. Теперь нужно было двигаться вперед по узкому, похожему на кишку динозавра лазу, в который Авель никак не протискивался.

Я полез первым. Тополь — вторым. Авель же степенно пожелал нам счастливого пути своим забавным механическим голосом.

Вы, может быть, спросите, почему с нами не пошел единственный из группы, кто раньше бывал в машзале — Борхес?

Не стану наводить тень на плетень и честно отвечу. Несмотря на то, что выглядел Борхес более или менее, он был настолько обессилен общением с темными, что заснул прямо за завтраком. С надкушенным бутербродом в руке. Глаза закрыл и отрубился.

И чем только мы его не будили! Точь-в-точь как давеча было с Тополем, когда сумасшедшая тусовщица Атанайя перепоила его энергетиком. А что, может, среди темных «Монолита» тоже имеются любители смешивать жесткие психостимуляторы с лимонадом?

В общем, мы оставили Борхеса в лагере смотреть его изумрудно-зеленые, как джунгли, мутные, как Амазонка, и сложные, как сериал с матримониями, латиноамериканские сны.

Я искренне надеялся, что мы управимся и без Борхеса. Как говорится, что там трудного в этой рыбалке? Наливай да пей!

Хотя, конечно, надежды надеждами, а таскаться по ЧАЭС вдвоем занятие исключительно малоприятное.

Внутри машинного зала висела давящая атмосфера давно покинутого и людьми, и мутантами помещения. Графитово-серые стены. Черный, как земля, потолок. Под цвет жирного крематорского пепла…

Радиация была такой, что голубым черенковским свечением исходила черная вода в недрах мрачных провалов на месте срезанных мародерами еще в лихие девяностые агрегатов. Более того! Подобным голубым светом истекали и космы ржавых волос, чего я раньше никогда в Зоне не видел.

При одной только мысли, что вот сейчас нужно будет пройти по этому техногенному бурелому из двутавровых балок, расколотых постаментов турбин, ажурных лестниц и труб — сердце сжималось от тоски и ужаса.

«Сколько можно таскаться по этим помойкам, ёкарный папенгут?» — спросил я себя. И не знал, что ответить.

К счастью, «синий колпак» был отлично виден от самого входа в машзал. Что, конечно, не одного меня обнадеживало — увидев его характерный патефонный раструб, Тополь заулыбался во все зубы.

Я показал ему поднятый вверх указательный палец. Классно, мол. Зашибись!

Я ведь, как реалист, не исключал и самый тухлый вариант. Что вот мы, влекомые филантропическим порывом помочь майору Филиппову, сюда притащились, а здесь не то что «синего колпака» никакого не видно, но и сам машзал изнутри превратился в те самые неописуемые «there are more things», о которых так красиво говорил Борхес применительно к интерьерам Четвертого энергоблока.

Мало ли что тут случалось во время Выбросов! Да и вообще, это же чистейшей воды авантюра! Увидели в книге картинку — и потащились за этой картинкой к черту в пасть!

А если на картинке был изображен машзал позавчерашний? А если машзал трехлетней давности? То-то же!

— Ну и кто из нас совершит почетный выстрел? — поинтересовался Тополь; он всегда так деликатно подкатывал, когда намеревался сделать что-то первым. — Жребий будем тянуть? Или в камень-ножницы-бумага сыграем?

— Константин, — устало вздохнул я, — доверяю тебе быть пионером в этом новом для нас деле — антивзрывном провоцировании антивзрывов.

— Я? Ну и супер! Тогда побыстрее отдай мне свой «Раумшлаг»!

Тополь зарядил гранатомет одним из двух остававшихся у нас выстрелов, взвел оружие, прицелился. Помедлил чуть, по-охотничьи затаив дыхание. Как вдруг…

— Слушай, Комбат, а куда стрелять лучше, я все-таки не понимаю? Ну, чтобы с гарантией снаряд внутрь засосало? Прямо в дыру «колпака»? Или куда-то рядом?

— Не надо мудрствовать лукаво, как учил нас классик. Стреляй прямо в дыру, — благословил друга я.

И Костя выстрелил.

Насладиться произведенным эффектом ни он, ни я не успели. Потому что тотчас бросились из машзала вон — согласно достигнутой еще верхом на Авеле договоренности.

Последствия-то стрельбы глубоковакуумным боеприпасом в «синий колпак» были на самом деле совершенно непредсказуемыми. И никем до нас вообще-то неописанными.

Бьюсь об заклад, что все эти умники, которыми кишмя кишат научные базы Зоны и Призонья, не говоря уже о дешевых университетских кафешках, ни к одному «синему колпаку» не приближались и на сто метров. А уж чтобы стрелять в «колпак» из «Раумшлага» — так и вовсе не было такого и быть не могло.

Короче, мы с Костей опять находились на переднем крае науки. И по окончании нашего благородного предприятия запросто могли сдаваться да хоть бы и тому же некробиотику Трофиму, пусть напишет про наши адские отжиги очередную диссертацию.

Результаты нашей диверсии между тем были презанятнейшими.

«Синий колпак» заработал, как прямоточный воздушно-реактивный двигатель.

Но только такой невероятный двигатель, у которого реактивная струя бьет в обе стороны: не только из сопла, но и вперед, из воздухозаборника!

Благодаря чему, собственно, «синий колпак» не улетел мгновенно по третьему закону Ньютона, сорванный с места тягой реактивной струи, а секунд тридцать провисел на месте: тяга обоих потоков рвущейся из него материи, накопленной за предыдущие часы, взаимно уравновешивалась.

За время своего чудесного извержения «синий колпак» поднял ураган пыли и возогнал настоящий самум острой бетонной крошки.

Вся эта дрянь летела с такими скоростями, что каждая частичка воздействовала на металлические перекрытия с силой снаряда.

Крыша машзала обрушилась с апокалиптическим грохотом.

Обе противоположные стены мгновенно оплыли — как восковые соты, — очутившись в фокусе гиперзвукового горения с температурой под пять тысяч градусов.

Откровенно говоря, нам с Костей просто повезло. Будь «синий колпак» развернут градусов на двадцать пять к западу, одна из его реактивных струй пришлась бы ровно на ту самую восточную стену «Двойки», которую подручные полковника Буянова вчера безуспешно пытались долбить ракетами. Вследствие чего Второму энергоблоку пришел бы неиллюзорный трындец. А тогда, к гадалке не ходи, с нами жестоко поквитались бы «монолитовцы» — чье слово, увы, ржавыми волосами не порастает…

Нам даже повезло дважды! Потому что если бы противоположное сопло «синего колпака» было довернуто градусов на двадцать восточнее, то в фокусе горения оказались бы и мы Костей! Тут, как говорится, без комментариев — от нас не осталось бы даже обугленных косточек. И Тополь, и Комбат перешли бы в газообразное состояние быстрее, чем сказали бы «мля!»

— Я понял, чей это колпак, — с трепетом христианского неофита пробормотал Тополь, глядя на катаклизм со спины улепетывающего Авеля.

— Ну и чей?

— Дьявола, конечно.

Я покивал ему — дьявола так дьявола.

Когда-то, отдыхая к Крыму, в районе Левадийского парка я наткнулся на красивый, хотя и облупленный дореволюционный особняк с синей табличкой «Санаторий для утомленных офицеров». Так вот мне туда очень-очень хочется. Хоть я и не офицер.

В общем, как обычно. Хотели взорвать эффектную дымовую шашку, а получилось — устроили карманную Хиросиму!