Глава 26

Настала ночь джангла.

Воздух накалялся. Возбужденная молодежь, одетая по последней моде, стекалась в Элефант-энд-Касл.

Низкие облака, красноватые в свете уличных фонарей, огромными клубами мчались по небу. Казалось, Лондон полыхал огнем.

Полицейские машины молниями проносились по улицам, обгоняя другие — те, что неуверенно двигались в Ламбет, извергая пульсации из динамиков. Кое-где слышался танцзал или рэп, глухой и апатичный, и повсюду гремел драм-энд-бейс, лихорадочно пульсирующий, неукротимый и непостижимый.

Водители высовывали локти в открытые окна, лениво кивая в такт музыке. Из окон рвались басы, мелькали пестрые наряды, все машины были набиты битком. Не заглушая двигателей и сотрясаясь от ритмов, они во всем великолепии выстраивались на красный свет перед зеброй перехода, едва сдерживаемые полицейскими патрулями. Они рыскали от перекрестка к перекрестку в поисках места для парковки.

Из всех окон раздавались громкие крики, сотни голосов дружно подхватывали слова звучавших повсюду любимых треков, это была восторженная прелюдия к вечеринке.

«Loverman!» — неслось повсюду. «Check yo’self!», «Gangsta!», «Jump!», «Fight the Power!», «This is Darkside!».

«I could just kill a man!»

«Six million ways to die!»

В этот вечер они смотрели только друг на друга. В одежде от Карла Кани, Кельвина Кляйна и Канголс, они подъезжали на машинах и приходили пешком, как конкистадоры. Толпа заполонила улицы к югу от Ватерлоо, домашние мальчики и крутые девчонки шагали в одной колонне мимо испуганных местных жителей, которые на их фоне казались бледными тенями.

Стукаясь кулаками и цыкая сквозь зубы, они бесчисленными рядами двигались к месту действа. Ирландские мальчишки и карибские девчонки, дети Пакистана, гангста в огромных плащах, лопочущие что-то в мобильники, диджеи с диджейскими сумками, они изо всех сил стремились выглядеть старше и усердно подражали небрежности и безразличию взрослых…

Они шли к джанглу.

На всех углах стояли полицейские. Когда машины останавливались на светофоре, патрульный иногда удостаивал их высокомерного взгляда или презрительной усмешки. Полицейские наблюдали за ними, переговариваясь по рации на своем непонятном языке. Сквозь шипение и свист из передатчиков то и дело раздавались предупреждения и прогнозы, но сразу же растворялись в рваных ритмах города, так и не услышанные нарядной публикой.

Это был особенный вечер, все ждали его слишком долго.

Ангар светился в темноте. Он был похож на освещенный изнутри собор, свет лился изо всех щелей на темную улицу.

У входа образовалась длинная очередь. Вышибалы, огромные парни в бронежилетах, стояли со скрещенными на груди руками, как фантастические горгульи. Налицо были все признаки феодальной иерархии: рабы стояли в очереди, галдели у входа, с завистью глядя на диджеев и их приближенных, устроителей драм-энд-бейс-действа, которые неторопливо и вальяжно фланировали мимо них и переговаривались с охраной. Когда подходили самые знаменитые, никто даже не заглядывал в список приглашенных.

Роя Крея и диджея Бума, Нутту и Дип-Кавера, известных по сотням CD-обложек и постеров, пропустили без вопросов. В этот момент даже здоровенным вышибалам не удалось скрыть за напускным безразличием благоговейный трепет. Droit de seigneur [15]было живо и этой ночью зажигало в Элефант-энд-Касле.

Если бы кто-то из собравшихся посмотрел вверх, он, может быть, заметил бы, как нечто пронеслось по небу — по-видимому, неуправляемое, потому что двигалось оно слишком порывисто. Связка тряпья размером с человека летела по воздуху. Но ее несло не ветром: ветер не мог менять направление так быстро и стремительно, как эта бесформенная масса, да он и не смог бы поднять в воздух такой груз.

Лоплоп, Предводитель птиц, сгорбившись, описывал круги над улицами, осматривая местность внизу, потом взмывал в небо и вглядывался в ночь, окрашенную оранжевым рассеянным светом. В ушах у него по-прежнему стоял звон.

Он не слышал шума города. Он не слышал хищного рычания машин. Он не слышал глухого уханья басов, доносящегося из ангара. Сложные слуховые ходы из косточек и перепонок у него в ушах были сломаны, каналы забились запекшейся кровью.

У Лоплопа остались только глаза, и он искал, как мог, безмолвно зависая между домами, усаживаясь на флюгеры и опять взмывая в небо.

В воздухе уже становилось тесно от птиц. Разбуженные пролетавшим мимо Лоплопом, они кричали, выказывая ему свою преданность, но он не слышал. Озадаченные, они срывались с карнизов и ветвей деревьев и с криками неслись следом, напуганные беспорядочными виражами Лоплопа и его безразличием к ним. Огромные тяжелые вороны окружили его. Лоплоп, увидев их, закричал, пытаясь восстановить потерянный авторитет.

Пернатые грациозно петляли вокруг, их становилось все больше. Они в замешательстве зыркали по сторонам. И тогда, окруженный медленно летающими птицами, Лоплоп проделал немыслимый трюк — поднялся ввысь, вошел в крутой вираж, сделал зигзаг и упал.

Птицы не могли бросить своего генерала.

А в других местах Лондона собирались новые армии.

Пустели стены и закутки в домах. Из трещин и дыр всего города устремились пауки. Они миллионами сбивались в стаи, спускались с самого верха зданий по нитям паутины и живыми кляксами неслись по грязной земле садов и парков. В спешке пауки наползали друг на друга, образуя копошащуюся черно-коричневую массу.

Тут и там люди натыкались на их полчища. Ночь разрывали внезапные вскрики, доносившиеся то из детских спален, то с задворков.

Многие погибли. Раздавленные, съеденные, потерявшиеся. Обломки хитина и размазанная плоть отмечали их путь.

Что-то вспыхивало в глубине крошечных паучьих мозгов. Ощущение было вызвано не голодом и не страхом: прежде они не испытывали ничего подобного. Сигнал тревоги? Просьба о помощи?

Сложные паучьи глаза беспрестанно отражали изменчивые огни города. Близко посаженные и непроницаемые, всегда такие холодные и безразличные, как у акул… всегда, кроме сегодняшнего вечера…

Пауки трепетали.

В дебрях Южного Лондона Ананси наблюдал с крыши. Он чувствовал, как слоями сдвигается воздух. Он физически ощущал приближение своих войск.

Канализация кишела доведенными до неистовства крысами.

Среди них был принц крови. Он отдавал приказы. Он командовал ими, контролировал их, посылал вперед.

Крысы хлынули в тоннели мощным ливневым потоком. Маленькие ручейки сливались в могучие струи — тело к телу, гладкие и стремительные.

Они заполняли все пространство на улицах и под ними. Они забирались наверх, под самый купол неба, где воздух был прозрачным, скакали по наружным стенам и внутренним простенкам зданий, карабкались по черепице между дымоходами. Река не стала преградой: через нее переправлялись почти без остановок.

Нечистоты, мусор, сотни разных запахов… все племена Лондона стремились на юг, не замечая грязи вокруг и дрожа от прилива адреналина, они шли биться за правое дело. Чувство гигантской несправедливости передавалось им из поколения в поколение, разъедало живую плоть раковой опухолью, и вот впервые за долгие годы они почуяли запах избавления.

Крысы — скребущая, грызущая, голодная, испуганная масса, которая пыталась быть храброй, — извергались из тысяч дыр и стремились в одну точку на пустыре Южного Лондона.

Незаметно подкрадываясь, они окружали ангар и ждали.

Ангар был подобен сверкающей приманке. Он излучал энергию. Цепи крыс и пауков, а также сбитых с толку птиц окружали его невидимым кольцом. Он притягивал людей, будто внутри помещался магнит.

Лоплоп все еще наблюдал сверху.

Ананси внимательно оглядывал крыши.

— Где, черт возьми, ее носит? — нервно и сердито спросил Три Пальца у одного из вышибал.

Громила покачал головой. Три Пальца напряженно вышагивал из стороны в сторону. За его спиной, насыщая воздух, густо и влажно ухали басы. Он физически ощущал их: казалось, он мог откинуться назад и не упасть, подхваченный упругой звуковой подушкой.

Он стоял у ангара, напряженно вглядываясь в толпу перед входом. Он уже несколько минут ждал Наташу на верхней ступеньке. Остальные диджеи были уже на месте, и, если Наташа не появится, придется немного перестраивать порядок выступлений. По ступенькам Три Пальца сбежал во внутренний дворик, быстро прошел к металлической сетке забора и сквозь щель стал обозревать темную улицу.

Танцоры, преисполненные важности, еще стекались к ангару. Случайные прохожие из местных жителей выглядели рядом серо и скучно — они смущенно проходили мимо, мельком взглянув на Три Пальца и окинув взглядом огороженный, расцвеченный огнями ангар, что в темноте казался громадным монстром.

Из-за угла вынырнула высокая фигура и тоже направилась к ангару. Рядом с ним появились еще двое: тонкий черный юноша и маленькая девушка. Три Пальца смотрел, не отводя глаз. Это была Наташа.

— Ну, блин, где ты ходишь? — закричал Три Пальца, натянуто улыбаясь; он всегда был настроен дружелюбно, но сейчас его разозлили до крайности. Он зашагал навстречу Наташе и ее эскорту.

Выглядела она потрясающе. Завитые волосы были высоко собраны в хвост. Из одежды — только маленький тугой топик с красным отливом и брючки, такие узкие, что казались нарисованными на бедрах. Жакета Наташа не надела, тонкие руки и талия были открыты. Должно быть, ей нежарко, подумал Три Пальца. Он пожал плечами: способы самовыражения — дело личное. Но его охватило удивление. Никогда раньше он не видел, чтобы Наташа так одевалась, она всегда носила удобную и более-менее бесформенную одежду. Но сегодня… В ушах и на шее у нее поблескивало золото.

Три Пальца остановился и ждал, пока Наташа подойдет.

Странная у нее походка, подумал он: девушка будто скользила, стремительно и плавно, и в то же время брела бесцельно. Он заметил, что рядом, чуть поддерживая ее, шел знакомый парень, Фабиан. Три Пальца уже видел его однажды. Фабиан был одет так же стильно, как Наташа, и двигался так же странно. «Не под дозой ли они?» — осенила вдруг Три Пальца догадка, и он скрипнул зубами. Если она обдолбалась и не сможет выступать…

Высокий человек подошел к нему первым и протянул руку, на которую Три Пальца сначала посмотрел, потом небрежно пожал. Хрен знает, где Наташа подцепила этого перца, подумал он. Смущенная улыбка, светлые волосы собраны в хвост (дикость какая!), а одежда говорила о полном безразличии к моде. Все лицо покрывали тонкие, полузажившие царапины, что совсем не соответствовало всему внешнему облику. Если бы не Наташа, ему бы никогда не миновать фейс-контроль.

— Вы, наверно, Три Пальца, — сказал он. — А я Пит.

Три Пальца коротко кивнул и повернулся к Наташе. Он уже хотел было наехать на нее за опоздание, но только лишь открыл рот, как на ее лицо, прежде скрытое в тени, упал свет тусклого фонаря, и все претензии замерли на языке.

Безупречный макияж делал ее обольстительной, даже слишком, но не мог скрыть худобы и бледности. Наташа подняла на него туманные глаза и рассеянно улыбнулась. «Наркота, точно», — вновь подумал он.

— Слышь, Таш — сказал он встревоженно, — ты в порядке?

Из ангара доносилось глухое ритмичное уханье. Она подняла голову, потянула наушник с одного уха. Три Пальца повторил свой вопрос.

— В полном, — сказала она, и он немного успокоился. Голос ее звучал осознанно и твердо. — Мы готовы к выходу.

Три Пальца отметил, что Фабиан слегка кивал головой в ритме, звучавшем в его наушниках, глаза его тоже были устремлены в пространство.

Наташа проследила за пристальным взглядом парня.

— Ты услышишь это позже, — сказала она мягко. — Ты сможешь присоединиться. Даю слово, тебе понравится. У тебя здесь есть DAT? Пит захватил мой, на всякий случай. — Она помедлила и опять еле заметно улыбнулась. — Ты должен послушать, что я сделала. Это что-то особенное.

Повисло молчание, которое Три Пальца не знал, чем заполнить. В конце концов он кивком пригласил их следовать за собой, повернулся и пошел назад к ангару.

Ему сделалось не по себе.

Когда они шли, Три Пальца услышал звук, похожий на хлопок, будто парус вздулся, развернувшись, и резко опал. Он обернулся, но ничего не увидел. Только Пит, улыбаясь, смотрел в небо.

У Лоплопа голова шла кругом от волнения и ужаса, он кружил в воздухе, проникая в узкие промежутки между домами, в поисках Ананси. Наконец он наткнулся взглядом на обнаженный торс короля пауков под свесом крыши. Лоплоп завис перед ним, как большая птица, хрипло и бессвязно крича. Ананси понял. Он пристально посмотрел на Лоплопа и четко, старательно проговаривая слова, произнес:

— Он здесь. Дудочник здесь.

Лоплоп кивнул, пронзительно вскрикнул и исчез.

Ананси что-то прошептал себе в руку и выпустил из нее маленького паучка. Тот метнулся вниз по стене дома, к раструбу водосточной трубы, где его ждали пятеро товарищей. Они погладили пришельца длинными сильными лапами, придвинулись ближе и уставились друг другу в глаза. Потом все шестеро развернулись и исчезли в разных направлениях, их пути образовывали лучистую звезду, и каждый паук встретил новых пауков, ждавших в условленном месте, и снова краткое совещание, и новые гонцы спешили дальше, все быстрее и быстрее. Приказ распространялся среди пауков словно зараза.

Прямо напротив ангара стояла высокая красная стена — ограда простиравшейся далеко фабрики. За стеной было небольшое пространство, заросшее чахлым кустарником, а дальше — широкая неуклюжая башня, выложенная из серых панелей, с которой хорошо просматривались и ангар, и его внутренний дворик.

На плоской крыше башни под грудой старого картона что-то зашевелилось. Оттуда осторожно высунулись руки с грязными ногтями и, стараясь не шуметь, расчистили небольшое пространство. Когда Наташа, Фабиан и Пит следовали за Тремя Пальцами по ступенькам ангара мимо вышибал, им вслед смотрели два неясных глаза.

Картон приподнялся. Сол выпрямился, и картон снова упал.

Сол замер на минуту, глубоко вдохнул, чтобы успокоиться и замедлить биение сердца.

Одежда, в которой он сбежал из тюрьмы, обтрепалась и лохмотьями развевалась на ветру.

Он на мгновение закрыл глаза, покачнулся на пятках, потом быстро встал по стойке «смирно», огляделся в поисках Лоплопа, следовавшего за ним.

Это укрытие отчасти могло бы помочь, если вдруг придется укрываться от нападения, но такая вероятность была невелика. Сол не мог говорить, не мог общаться с Ананси, не мог строить больше планов. Он улыбнулся. Будто у них были хоть какие-то планы.

В эту ночь могло случиться все, что угодно. В эту ночь он мог стать свободным или погибнуть. Он хотел побыть наедине с Лондоном, искал у него поддержки: город был для него прочной, нерушимой структурой, и он хотел собраться с духом перед наступающей ночью.

И ночь наступила.

Пришло время действовать.

Сол наклонился вперед, схватился за желоб обеими руками, подергал его с силой, пробуя на прочность.

Потом немного согнул колени, помедлил, оттолкнулся ногами и перекувырнулся через край крыши, повиснув на руках.

Сол болтался между небом и землей, подтягивался и изгибался, продвигаясь вдоль желоба к водосточной трубе.

Он легко соскользнул по ней, как по пожарному рукаву, быстро перебирая руками и ногами, чтобы не цепляться за крепежные болты.

Коснувшись высохшей земли, он направился в тень стены по клочкам травы, пестревшей одуванчиками.

Сол повелительно щелкнул пальцами. Тотчас из всех закутков среди древних кирпичей, из нор в земле, из трещин в стене высунулась дюжина маленьких бурых голов. Крысы смотрели на него, подрагивая от страха и возбуждения.

— Пора, — сказал он. — Скажите всем приготовиться. Встретимся там. — Он помедлил и сказал последние слова с фатальным трепетом и волнением: — От вас зависит все.

Крысы бросились вперед.

Сол побежал с ними. Он возвышался над крысами, как символ победы. Невидимый, он прокрался по верху стены. Незамеченный, пересек улицу, притаился в тени автомобилей, прижался к стене дома, смешался с прохожими, в переход и обратно, перемахнул через стену и скользнул вдоль ангара, мимо толпы, лишь однажды взглянув на нее. Воздух был густым от алкогольных испарений и ароматов духов, но Сол старался не вдыхать эти запахи…

Он оберегал обоняние, чтобы чуять свои войска.

Вот он влез на крышу низкого гаража и скользнул в слуховое окно, взобрался по крошащейся кирпичной стене ангара, цепляясь за оставшиеся гвозди и наружные рамы тяжелых старых окон. Он ухватился за край отлого поднимавшейся крыши и уперся в стену согнутыми ногами. В кирпичной стене отдавались вибрации басов. И, подобно Крысиному королю в первую ночь Сола среди зверей, еще до того, как он попробовал их пищу, в ту ночь, когда он был еще человеком, Сол оттолкнулся ногами от стены и после безупречного сальто уверенно приземлился на крышу ангара.

Он быстро прополз вверх по черепице, к огромным слуховым окнам. Все оказались чуть приоткрытыми, так что поднять и толкнуть окно было делом нескольких секунд. Вот он, путь на чердак, на пыльный деревянный пол, что сотрясался от рвавшихся снизу басов, будто само здание пыталось танцевать под музыку, гремевшую в его недрах.

Сол помедлил. Он ощущал движение воздуха. Слышал массовое перетекание плотных маленьких тел, чувствовал исход своих войск с улиц, из канализации, из зарослей кустарника, к светящемуся зданию. Слышал царапанье когтей о бетон, лихорадочные поиски ходов сквозь трещины в кирпичах.

Крысы вместе с Солом покинули сравнительно безопасный ночной Лондон и ступили в ангар, прямо в бешеные челюсти драм-энд-бейса, на территорию дыма, стробоскопов и хардкора, в логово Дудочника, в сердце тьмы, в сокровенные глубины джангла.

Деревянные доски дрожали под ногами Сола: пыль не оседала, а зависала туманной пеленой вокруг лодыжек. Крадучись, он пересек длинный чердак. В самом углу обнаружился люк. Распластавшись по полу, Сол осторожно потянул его и медленно приподнял. Потом заглянул в щель, из которой вырвалась музыка, разноцветные огни и запахи разгоряченных тел.

Внизу кружились и переливались разными цветами огни, зажигались и гасли, отражались от подвешенных зеркальных шаров и рассеивались по залу. Они врезались в темноту, проливая свет и одновременно сбивая с толку.

Далеко внизу светился танцпол. Как галлюцинация, мерцающая и невероятно изменчивая, как узор калейдоскопа, и на нем двигались тысячи возбужденных тел, каждое по-своему. По углам таились «плохие парни», лишь кивавшие головами в такт оглушительной музыке. На середине, полуобморочно извиваясь, размахивали руками хард-степеры; другие, на амфетаминах и коксе, нелепо тщась идти в ногу с новейшими достижениями фармакопеи, как безумные выписывали ногами сложные па; девчонки, широко разведя руки в стороны, медленно и ритмично двигали бедрами; ряды разноцветных тел, мелькание ярких одежд и обнаженной плоти. Танцпол был забит до отказа, переполнен телами, полными сил, вибрирующими, бесстыдными.

В помещение ворвался луч стробоскопа, превращая куски пространства один за другим в ряды застывших картинок. Сол мог рассмотреть почти каждого. Его ошеломили выражения лиц, донельзя разнообразные.

Казалось, драм-энд-бейс пытался сорвать крышу с танцпола и унести ее прямо в небо. Это была неумолимая, суровая атака настоящего хардкора.

Прямо под Солом по периметру зала шла железная галерея, совершенно пустынная. В одном углу вниз отходила лестница, обнесенная для страховки цепями. По ней можно было спуститься на такую же галерею. Эта, нижняя галерея была заполнена народом, люди смотрели на танцующих с десятифутовой высоты.

Сол окинул зал взглядом. В противоположном углу он заметил легкое движение.

Вокруг черной фигуры, спускающейся с потолка, вихрем кружились красные и зеленые огни. Ананси мягко раскачивался на одной из своих веревок. Он с невероятным усилием сжимал ее руками и ногами. Сол заметил, как напряжены пальцы Ананси, ему показалось, что видны даже побелевшие суставы.

От акустических вибраций веревка раскачивалась из стороны в сторону. Сол знал, что Ананси привел свою армию, она была здесь, незримая, в боевой готовности.

Прямо под Ананси открывалась сцена, приподнятая над танцполом. Сол часто задышал: там, между двумя громадными колонками, располагались диджейские пульты.

Над сценой висел громадный щит с граффити: тот же гротескный диджей, который украшал уже виденную Солом афишу, и огромная надпись «Джангл-террор».

Диджей, едва различимый на фоне этой гигантской фигуры, мелькал между вертушками и своим чемоданчиком с пластинками в громоздких наушниках, надвинутых только на одно ухо. Он двигался энергично, но не резко. Сол не узнал его. Как раз когда Сол смотрел на диджея, тот отвернулся, ловко сводя два трека. Он был хорош.

Крысиный язык неуверенно лизнул его руку. Сол уже не был одинок.

— Хорошо, — прошептал он и, не оглядываясь, погладил маленькую головку. — Хорошо.

Сол открыл люк. Просунул в него голову, разрывая поверхностное натяжение музыки и погружаясь в нее. Осторожно спустился на металлическую решетку. Ритмы затопили все пространство, заползали в каждую щель. Солу почудилось, будто он движется под водой. Он даже боялся дышать. Краем глаза он увидел, что Ананси заметил его, и поднял руку.

В зале стояла невыносимая духота, воздух был тяжелым и влажным, как в тропическом лесу. Сола обдало густым жаром, исходящим от разгоряченных тел танцующих. Он скинул рубашку. Тело лоснилось от грязи. Он подумал, что уже несколько недель не видел собственного тела. Рубашка стала его второй кожей.

Потом он вспомнил о прикосновении крысы наверху и просунул один рукав рубашки под петли открытого люка. Взялся за другой рукав, туго натянул рубашку между ними и привязал второй к перилам галереи. Тут же две крысы торопливо спустились по этому засаленному тряпичному мосту и спрыгнули на железную решетку.

Наблюдая, как они бегут по галерее и дальше вниз, Сол подумал, что остальные тоже последуют за ними.

Пот струился по нему, оставляя глубокие бороздки в заскорузлой грязи. Он не чувствовал стыда. Его подход к жизни изменился.

Сол прижался к стене и стал продвигаться к пультам, не отрывая взгляда от сцены. С каждым шагом он наклонялся все ниже и ниже. Преодолев половину пути, он уже просто скользил, как змея, по холодному металлу. Он просовывал голову между прутьями решетки и упорно шарил взглядом по сторонам. Продвижение было медленным.

Даже сквозь дурманящие пары одеколона, пота, наркотиков и секса Сол слышал запах крыс. Они прибывали крупными партиями, ожидая его сигнала.

Он взглянул вверх. Ананси то появлялся, то исчезал в свете быстро мелькающих огней.

За сценой открылась дверь.

Сол оцепенел.

Из недр здания в это безумие и неистовство звуков вышла Наташа.

Сол затаил дыхание, до боли сжав металлическую решетку. Наташа была ослепительна. Но она казалась тонкой, почти прозрачной, и двигалась будто во сне.

Где Дудочник? Она что, пришла сюда по своей воле? Сол в ужасе смотрел на подругу. На ней были наушники, и это озадачило Сола — как можно слушать плеер в клубе? — но тут он понял. Он затаил дыхание, глядя, как Наташа кивает головой, двигаясь в своем собственном ритме, независимо от остальных. Он знал, что она слушает, знал, чья это музыка.

В одной руке она держала кейс с пластинками, в другой маленькую плоскую коробочку, какое-то электронное устройство со свисавшими проводами. Солу не удалось разглядеть, что это такое. Наташа легко хлопнула диджея по плечу. Тот обернулся и стукнулся с ней кулаками, что-то оживленно крича ей в ухо. Пока он говорил, Наташа вставляла свою коробочку в стереосистему, изредка кивая то ли в ответ на вопросы, то ли в такт своей музыке, — Сол не мог сказать с уверенностью.

Диджей снял огромные наушники и стал надевать на девушку, пытаясь стащить с нее раковины маленького плеера. Когда она запротестовала, он пожал плечами, надел большие наушники поверх ее маленьких и рассмеялся. Потом вышел в дверь, из которой появилась Наташа.

Она порылась в кейсе, вытащила какой-то диск, изящно повертела в руках и сдула с него пыль. После этого поставила диск на вертушку и наклонилась, чтобы запустить его, поглаживая пальцами по тыльной стороне и слушая смесь ритмов — диджейских и своих собственных, — затем выпрямилась и уверенно пробежалась пальцами по регуляторам. Звук мощной волной вырвался из-под ее пальцев и заглушил мелодию двенадцатидюймовой пластинки, которая уже подходила к концу.

Было невозможно сказать, где кончается один трек и начинается другой: микс был бесшовным. Наташа вернула запись назад и снова запустила ее, потянула диск, сделав легкий скретч, игриво, как олдскульныи рэпер, наконец подняла руки и мягко отключила первый трек, выпуская на волю новую тему басов.

Она отступила назад без тени улыбки на губах. Сол знал, что должен спуститься к ней, должен снять с нее наушники и дать понять, что за опасность грозит ей. Но наверняка именно этого и ждал от него Дудочник. Это был сыр, положенный им в мышеловку.

Дверь снова открылась, и появились еще две фигуры. Впереди шел Фабиан. Сол пришел в ужас, едва не прыгнув к его ногам. Фабиан был еще больше истощен, выглядел еще более измученным, чем Наташа. Роскошный наряд не мог скрыть этого. Фабиан еле тащился. Как Наташа, он взял с собой плеер. В его наушниках звучал ритм, слышный только ему, мелодия, толкавшая его вперед.

Последним шагал Дудочник.

Войдя в зал, он остановился, глубоко вздохнул и широко улыбнулся. Он распростер руки так, будто хотел обнять всех танцующих сразу. Фабиан стоял совсем близко к нему.

Сол посмотрел вверх на Ананси. Тот раскачивался на своих веревках, все его тело сковала внезапная судорога.

Взять его?

«Взять его сейчас?» — лихорадочно думал Сол.

Что делать?

Ананси и Сол были парализованы, будто загипнотизированные взглядом змеи. А Дудочник их даже не видел.

Наташа обернулась и взглянула на двух своих компаньонов. Она протянула руку, Дудочник вытащил что-то из кармана и бросил ей. Предмет полетел через сцену и завертелся в воздухе, на несколько мгновений отразив луч белого света. Казалось, он застыл в полете, давая возможность Солу изучить себя. Маленькая блестящая коробочка, вроде кассеты, только меньше и по форме ближе к квадрату…

DAT.

DAT-кассета. Наташа часто писала на них свои треки.

Он вскрикнул и вскочил на ноги, но Наташа уже держала кассету в руках.

Пространство было перенасыщено звуками, в нем не осталось места для крика Сола, жалкого и хриплого. Сквозь какофонию бита и баса он даже сам себя не услышал. Люди невозмутимо продолжали танцевать, Наташа повернулась к пультам, Фабиан все топтался на месте… но Дудочник резко повернул голову на слабый звук и посмотрел вверх, сквозь «колыбель для кошки», сотканную из лучей света, скользнул взглядом по толпе на нижней галерее и дальше вверх, под темную крышу, прямо в глаза Солу.

Он беспечно взмахнул рукой и оскалил зубы. Лицо его победно засияло.

Пока Дудочник смеялся, стоя на сцене, Сол двигался вдоль портала. Танцующие ничего не замечали. Казалось, удары ритма стали реже, и все стали двигаться в замедленном темпе, Сол видел, как масса тел внизу тяжело поднимается и опускается.

Он с трудом продвигался по железной решетке в тот угол, где висел парализованный Ананси. Он заметил, как Наташа медленно подошла к DAT-плееру, протянула руку и включила его в сеть. Сол взглянул вверх, подтягиваясь к Ананси, который все раскачивался из стороны в сторону — бесполезный маятник.

Сол кричал не переставая. Изо рта его вырывался жуткий вой. Ананси взглянул на него. Когда Наташа вставила пленку в кассетоприемник и сдвинула на плечо один из наушников, Сол ухватился левой рукой за перила, перегнулся и подскочил, глядя на пульсирующую внизу массу, двигаясь так медленно, что мог разглядеть лицо каждого танцора в отдельности. Он встал двумя ногами на перила, наклонился и выпрыгнул вверх, воспарив над танцующими, точно супергерой.

Ананси вытаращил глаза, глядя, как Сол летит к нему, размахивая руками и вытянув перед собой ноги, будто прыгун в длину. Сол широко раскинул руки и ноги и врезался в Ананси в сорока футах над сценой.

Он крепко ухватился за Ананси и прижался к нему. Оба неистово раскачивались, Ананси вопил, пытаясь что-то сказать. Веревка под весом двух тел задрожала и угрожающе натянулась. Сол заорал Ананси прямо в ухо.

— Вниз! — вопил он. — Давай вниз сейчас же!

Сол почувствовал, что падает, внутри у него все сжалось.

Ананси начал дергать за свои веревки, и падение замедлилось. Теперь человек-паук спускался со своим грузом к сцене плавно, не хуже любого подстрахованного скалолаза.

Снижаясь, они волчком вертелись на веревке, и зал вертелся вокруг них. Перед глазами Сола мелькали окаменелые лица танцоров, смотревших, как сверху на них падают люди. Некоторые выглядели ошеломленными или озадаченными, но большинство смеялись, в восторге от нового развлечения.

— Бегите! Убирайтесь отсюда к чертям! — кричал Сол, но джангл был беспощаден, и никто, кроме Ананси, его не услышал.

Сол посмотрел вниз и, когда до сцены осталось восемь футов, разжал пальцы, свалился с Ананси и полетел вниз, как бомба.

Он неотвратимо падал прямо на свою жертву. Солу показалось, что даже сквозь удары драм-энд-бейса он расслышал, как шумно выдохнул зал. С застывшим лицом, с деревянными ногами, он почти настиг Дудочника, но тот проворно отшатнулся в сторону, уворачиваясь от карающих ботинок, и Сол с грохотом приземлился на деревянную сцену.

Он покачнулся, но устоял на ногах. Пульты были установлены так жестко, что даже не вздрогнули от толчка. Сол в ужасе смотрел, как Наташа, нахмурясь, сжимала рукой рычажок громкости своего DAT-плеера, ожидая подходящего момента, чтобы попасть в ритм и в нужный момент наложить тему из своего плеера на ту, что звучала в колонках.

Сол прыгнул к ней, намереваясь оттолкнуть от пультов, он мог бы даже ударить, если потребуется, ярость и страх за Наташу переполняли его, но как только он приблизился к ней, тут же получил толчок сзади, отлетел в сторону и растянулся на полу. Наташа даже не подняла головы.

Сол перекатился по полу, согнулся и попытался подняться.

На него набросился Фабиан.

Друг смотрел сквозь Сола невидящим взглядом куда-то в пространство, такой же взгляд был той ночью у Лоплопа, в квартире Сола. Фабиан безостановочно надвигался на Сола, вытянув руки вперед, как зомби.

За спиной Фабиана Сол увидел Ананси, но стоило тому коснуться сцены, как Дудочник тут же двинул ему в лицо. Ананси отлетел и растянулся на полу. Но все внимание Сола было приковано к движению Наташиных рук: она медленно двигала рычажок, увеличивая громкость.

Сол влепился в Фабиана, пытаясь сбить его и повалить, но друг обхватил его и крепко скрутил, когда Сол попытался пробежать мимо. Они оба упали на пол. Сол вытянул руку: до Наташиной ступни оставался всего дюйм.

Она удовлетворенно кивала и увеличивала громкость DAT-плеера.

Все замерло.

Настал решающий момент. Все вдруг замерли: танцоры в зале, люди, что выскочили на сцену разнимать дерущихся, Сол, замерший в отчаянии.

Сначала из колонок почти незаметно заскользили биения ритма, потом загремели тарелки — и никакого баса. Жалобно вскрикнули клавиши.

Но только флейта приковала всеобщее внимание.

Сначала она залилась трелью — прелюдия, которая взорвала сознание всего зала и завладела умами слушателей. Сол смотрел, как Наташа сняла наушники и плеер. Теперь они были не нужны. Именно эту мелодию она слушала все время. Следом за ней поднялся Фабиан и тоже скинул наушники.

Всего одна трель флейты заставила танцующих покориться, и теперь флейта стихала, оставляя за собой только эхо и голоса радиопомех, следы затерянных радиостанций, заглушавшие ритм и безжизненное дребезжание клавиш. Бас по-прежнему молчал. Сол никак не мог подняться. Он видел, как танцующие затрясли головами, стараясь освободиться от чар флейты, но тут раздался новый взрыв; толпа комично выпрямилась и разом потянулась вверх, восхищенно глядя на сцену.

И снова то же самое. И снова.

Дудочник приветливо смотрел на Сола, но его выдавали свирепые, широко открытые глаза, в которых светилось дикое наслаждение.

— Ты проиграл, — торжественно заявил он Солу. Тот ответил ему злобным взглядом. Когда Ананси удалось подняться, Сол перехватил его взгляд и выразительно поднял руку. Ананси, дрожа, повторил его жест.

Они синхронно опустили руки вниз.

— Вперед! — выкрикнул Сол.

Изо всех щелей в полу повалили крысы. Войска Сола вторглись в зал и бросились к сцене, стремительно проносясь между ногами замерших танцоров. Стены ангара начали извергать пауков, которые прорывались изо всех пор и жидкой лавой стекались к Дудочнику.

В этот момент в зал ворвалась басовая линия «Города ветра», простая и одинокая. И, направляя ее, скользя над биениями и провалами ритма, взлетая над линией баса, парила флейта.

Танцоры все как один зашевелились.

На негнущихся ногах они снова ритмично задергались, вверх-вниз, снова заплясали, демонстрируя немыслимые па, размахивали руками, вместе поднимали и опускали то левую, то правую ногу: странный лунатический хардстеп в такт биту, направляемый флейтой Дудочника. И с каждым шагом кто-нибудь наступал на крысу.

Это была война.

Спасаясь, крысы запрыгивали на спины людям. Неестественная слаженность движений танцоров постепенно сходила на нет, пока они боролись с маленькими злобными врагами, не меняя выражения лица, даже не глядя на крыс.

Наконец пауки вместе с крысиным авангардом влезли на сцену, и теперь обе армии пробивались к Дудочнику. Ананси поднялся, нетвердой походкой подошел к нему сзади и стал колотить по спине руками, но тут же был схвачен парнями, которые рванулись вперед и облепили его. На Ананси они не смотрели. Их лица были обращены к динамикам, чтобы слышать музыку, исполнять волю музыки. С нечеловеческой силой они отшвырнули Ананси к стене. Размахивая руками, он что-то закричал, обращаясь к своим войскам.

Сол подполз к пультам, к DAT-плееру, к источнику музыки. Но тут Наташа резко повернулась и наступила ему на руку высоким каблучком. Сол хрипло вскрикнул от боли и отполз в сторону, чтобы пробраться мимо нее, но она топнула снова, потом еще и еще, быстрее с каждым разом: казалось, она вот-вот не устоит и упадет.

Кто-то сзади сгреб Сола в охапку и приподнял, Сол яростно ударил противника локтем в лицо. Голова нападавшего резко ушла назад и запрокинулась, он пошатнулся, но удержался на ногах благодаря музыке. Сол обернулся, готовый вцепиться в обидчика, но его ярость улетучилась, сменившись ужасом. Противником оказался круглолицый мальчишка-пакистанец лет семнадцати, он надел на вечеринку свою лучшую одежду, которая теперь была забрызгана кровью. С месивом вместо носа он все еще пытался двигаться в ритме музыки.

Сол с силой оттолкнул его, не желая драться.

Он обнаружил, что танцоры медленно приближаются к сцене, борясь и царапаясь, расшвыривая по стенам крыс и пауков, разрывая их зубами, и при этом сосредоточенно поднимали головы, чтобы не пропустить ни одной ноты из «Города ветра». Гребаная флейта!

Стоял ужасный, дикий, разноголосый шум.

Все больше и больше танцующих запрыгивали на сцену, одежда их была в клочках шерсти, в крови, крысиной и человеческой, а лица исцарапаны коготками. Сол обонял запах крысиной крови. Его захлестывал адреналин.

Пауки и крысы заполонили сцену, они лезли по ногам Фабиана и других танцоров. Фабиан хватал жирные тела крыс и швырял под ноги, черепа крошились, хребты переламывались, и животные отползали умирать. Он с силой хлопал себя по бокам и переминался с ноги на ногу, растаптывая пауков.

Сол слышал рев Ананси.

Он развернулся и снова устремился к пультам. Фабиан сзади пнул его в промежность, а Наташа наступила на плечо. Сол продолжал двигаться, уворачиваясь от острых каблучков, но чьи-то руки крепко схватили его за ноги, протащили по полу, скользкому от крысиной крови и раздавленных пауков, прочь от Наташи и от DAT-плеера, и швырнули о стену. На него валились тела, нечеловечески сильные колени мяли ему спину, из-под кучи рук и ног было никак не выбраться.

Сол услышал визг Ананси.

Он поглядел вверх и увидел склоненного над Ананси Дудочника; сразу несколько танцоров держали человека-паука. Но Сол, прижатый к сцене, мог видеть лишь головы, качающиеся вверх-вниз над танцполом.

Ему открылась картина преисподней, кишащей пауками и крысами, где в крови барахтались проклятые.

Сол наткнулся взглядом на Фабиана и тут же перевел глаза в сторону Наташи. Никого из них не было видно под слоем пауков, движущихся плотной массой. Паучья волна катилась на Дудочника. Ананси продолжал вопить.

Дудочник поднял голову, перехватил взгляд Сола и взглянул, как приближаются к нему пауки.

— Хочешь, покажу тебе свой новый праздничный фокус? — сказал он. Шепот прозвучал сквозь джангл и флейту совсем близко, у самого уха Сола.

Дудочник сверкнул глазами в сторону пультов.

В звучании флейты что-то изменилось.

Сэмплы были закольцованы в петли и наложены один на другой, и, слушая, Сол понял, что один слой стремительно взмыл вверх, изменяясь, потом перешел на стаккато и затаился. Ананси внезапно замолк.

Добравшись до ног Дудочника, лавина пауков резко остановилась.

«Он меняет музыку! Он меняет тему! — подумал Сол. — Он подбирает другую, чтобы остановить пауков!»

Но танцоры продолжали танцевать, даже когда пауки начали двигаться вместе, страшно, волнообразно, в едином ритме. Кольцо пауков вокруг ног Дудочника расширилось, освобождая для него место.

Танцоры все не останавливались. Пауки, покрывавшие их тела сплошным слоем, прыгали на пол и расползались по сцене. Кожа Наташи и Фабиана вся была в ранках и ссадинах, мертвые пауки падали с их одежды и вываливались из ртов. Они возобновили сражение с крысами.

Дудочник начал прыгать, выше и выше, с одной ноги на другую, неотрывно глядя Солу в глаза. Сол посмотрел вниз, на его ноги. Когда Дудочник подпрыгивал, на место его ступни выползала, двигаясь в ритме музыки, стайка пауков и замирала там. Пауки терпеливо ждали, когда ступня Дудочника опустится и раздавит их, и так с каждым прыжком: пауки сами стояли в очереди на гибель.

— Вот видишь, Сол? — донесся до него шепот Дудочника через скользкую, запятнанную сцену. — Вот в чем прелесть джангла. Все эти слои… Я могу играть на своей флейте столько мелодий, сколько захочу, для всех сразу…

Танец продолжался, а пауки все ждали смерти.

Ананси выпрямился, глаза его остекленели от наслаждения паучьей музыкой «Города ветра». Лицо расплылось в идиотской улыбке. Левая рука висела плетью, бок был залит кровью, плечо превратилось в груду мяса и костей.

Дудочник смотрел Солу в лицо.

— Да, я знаю, жестоко отрывать паукам лапы, но они доставили мне массу хлопот.

Он швырнул Ананси затылком о сцену.

Крик Сола утонул в звуках драм-энд-бейса и флейты. Он яростно стремился вырваться, но танцоры крепко стиснули его со всех сторон. Когда они налегали крепче, Сол чувствовал, что они двигаются в едином ритме.

Дудочник подпрыгнул, высоко подтянув колени, и со всей силы топнул ногами.

Череп Ананси хрустнул и расплющился.

Сол застонал и упал как подкошенный.

Доски на сцене вздулись и, выгнувшись, раздались в стороны прямо перед Дудочником. Сол успел увидеть, как промелькнула чья-то спина, жилистые руки взлетели, как плети, схватили Дудочника за лодыжки, резко дернули и так же быстро исчезли под сценой.

Дудочник тоже исчез. Музыка еще ревела, Сол еще пытался вырваться, крысы еще боролись, кусались и царапались, танцоры еще отбивались и топтали крыс, продолжая танцевать, но Дудочник исчез.

Сол ощущал, как пол внизу сотрясается от жесточайшей борьбы. Он дернулся, стремясь вырваться из плена, — но руки, наделенные страшной силой, сохраняли полную неподвижность. Они крепко держали Сола, но никак не отозвались на его безуспешные попытки высвободиться.

Пол задрожал под ним, будто сквозь деревянные доски что-то вколачивали ему в живот. Чуть левее Сол отчетливо слышал методичные удары: чем-то колотили по дереву. Щепки летели вниз, в темную дыру под сценой.

Сначала в дыру посыпались пауки, потом Сол совсем близко увидел спину одного из танцоров, который тоже упал в темноту.

Сол резко ударил по доскам, на которых лежал, и, невзирая на содранную кожу, стал проталкивать пальцы в узкую щель между двумя половицами. В его положении сделать это было почти невозможно, но адреналин в крови придал силы, Сол кое-как ухватился, дернул и отломал кусок доски. Потом просунул пальцы в маленькое отверстие и попытался поудобнее захватить край. Напрягая мышцы, он проталкивал руку глубже и глубже, чувствуя сопротивление, потом ослабил захват; наконец доска подалась, старые гвозди повыскакивали из гнезд, и она разлетелась.

Сол сунул голову в темноту.

Там он увидел, как Дудочник катается в грязи, багровый от ярости, с вздувшимися венами и безумными глазами. К Дудочнику пиявкой приклеился Крысиный король, пытаясь затолкать ему в рот свое левое запястье, царапал когтями, скалился и норовил вцепиться зубами в противника; старый плащ обвивался вокруг них, как живое существо. Дудочник кусал руку Короля, она кровоточила, но Король не спешил освобождать ему рот. На нем кишмя кишели пауки. Сзади в темноте угадывалась согнутая пополам фигура танцора, тот колотил его без передышки. Крысиный король катался, отчаянно уворачиваясь от ударов и стараясь держаться подальше от танцора.

Крысиный король посмотрел на Сола. Глаза его молили о помощи.

Сол увидел, как танцор обхватил руками шею Короля и принялся медленно ее сворачивать.

Выгнув спину и напрягая все силы, Сол стал отчаянно дергаться. Но его давило книзу с такой силой, что он вдруг передумал и решил не сопротивляться, а вместо этого стал осторожно перекатываться и сжиматься, пытаясь просочиться в узкую щель между досками, и те, кто пытался сдерживать его, невольно сами проталкивали его в щель, пока он вдруг не провалился в нее, оказавшись у самых ног Дудочника. Сол торжествующе завопил и перевернулся.

— Помоги мне, — прошипел Крысиный король сквозь стиснутые зубы.

Голова его уже была повернута назад под немыслимым углом, хватка слабела, он уже не мог сдерживать Дудочника и напрягался все сильнее и сильнее в попытке заткнуть рот врагу. Человек за спиной медленно убивал его, черпая сверхъестественную силу из продолжавшей греметь музыки.

Сол, как ураган, прорвался сквозь слои танцующих пауков и ударил кулаком в лицо тому, кто удерживал Крысиного короля.

И лишь когда его кулак достиг цели, Сол увидел, что перед ним Фабиан.

В этот удар Сол вложил всю свою крысиную силу: голова Фабиана ужасающе дернулась на плечах, зубы раскрошились, но он удержал захват, продолжая тянуть голову Короля назад.

Почувствовав себя свободнее, Дудочник начал рвать зубами руку Короля, победный рык кроваво забулькал в его горле.

— Помоги мне, — повторил Король.

Сол отчаянно схватил Фабиана, изо всех сил встряхнул его, но звуки флейты глубоко проникли Фабиану в душу, и ничто не могло их вытеснить. Сол знал, что если и эта встряска не поможет, то единственное средство избавиться от Фабиана — это убить его.

— Помоги мне, — снова сказал Король.

Но Сол слишком долго колебался, а Фабиан за это время оттащил Крысиного короля от Дудочника.

— Есть!

Дудочник стоял перед Солом, разбрасывая пауков, грязный, исцарапанный и дрожащий. Он схватил Сола за воротник, поднял его с безумной силой и выбросил обратно в дыру, жару, кровь и шум клуба.

Сол неуклюже приземлился, скользя по разбитой сцене.

Дудочник выбрался вслед за ним, вытаскивая за волосы Короля.

«Город ветра» был закольцован, музыка звучала непрерывно, снова и снова. Сол был уверен, что запись была на всю длину пленки в DAT-плеере, может быть, на час.

— Ты проиграл! — закричал Дудочник Солу, — ты, и твой папаша, и твой дядя-паук, и человек-птица, вы все проиграли, и теперь я могу играть на своей флейте столько, сколько захочу. Твои друзья показали мне, как это делать, Сол…

Он взмахнул руками на стены, где пауки водили маленькие хороводы. Он указал жестом на танцпол, где под «Город ветра» прыгали измазанные кровью люди, топча мертвых крыс.

Он отдал Крысиного короля танцорам.

Тот обмяк, ослабевший и весь измочаленный.

Сол выдохся. Он почувствовал, как опять его схватили чьи-то руки. Дудочник неторопливо подошел и присел перед ним на безопасном расстоянии.

— Слушай, Сол, — прошептал он, — я не просто убью тебя. Прежде чем умереть, Сол, ты для меня попляшешь. Думаешь, ты особенный, да? Ну а я Владыка Танца, Сол, и, прежде чем умереть, ты для меня попляшешь. Думаешь, я позволю твоей жалкой, ничтожной армии сражаться до последнего вздоха?

Он указал на танцпол. В тусклом свете можно было разглядеть, что кое-где еще продолжается борьба: музыка звучала, танцоры, не останавливаясь, методично давили крыс.

— Я хотел кое-что тебе объяснить, Сол. Ты видишь, как я заставляю плясать людей и пауков? Видишь, как я это делаю? Так вот, я могу заставить плясать и крыс тоже, Сол. А ты, разве не ты тот знаменитый полукровка, а? Мальчик-крыса? Да? Смотри, я уже играю для людей, Сол, и одна твоя половина пляшет, хотя ты и не чувствуешь этого. А когда я начну играть еще и для крыс, Сол, тогда я буду играть для обеих твоих половин. Понимаешь? Понимаешь, ты, маленький ублюдок? Я не знал, что найду, когда просматривал твою записную книжку, пытаясь вычислить тебя. Только перевернув очередную страничку, я случайно увидел надпись, нацарапанную рядом с какой-то ерундой… и смотри, что я нашел. Твою подружку Наташу, это она показала мне, как сделать мою флейту многоликой…

Дудочник ухмыльнулся и нежно погладил Сола по лицу, потом повернулся и пошел обратно к пультам. За ними стояла Наташа: одежда изорвана, лицо покрыто густым, как масло, слоем крови.

Танцпол еще покачивало, но на сцене воцарилось необъяснимое спокойствие.

— Я буду играть для обеих твоих половин, Сол, — сказал он. — Я заставлю тебя танцевать.

Он взглянул наверх, поднял палец, дирижируя, и музыка изменилась снова.

Ударные продолжали отсчитывать ритм, линия баса звучала неизменно, слышались те же помехи и трепетные звуки клавиш… но над всем этим взлетела флейта.

Поверх сладкоголосого и тонкого мотива флейты, соблазнявшего людей и пауков, появился третий уровень звучания. Тревожная, неуверенная демократия полутонов и минорных гармоний, ферматы, вперемежку с сюрреальными взрывами шума, — от такой музыки по телу бежали мурашки. Музыка крыс.

Все крысы на танцполе, которые еще не успели удрать и не погибли, замерли.

Краем глаза Сол видел, как Крысиный король оцепенел, как его глаза остекленели и сфокусировались на чем-то лежавшем вне поля зрения. И увидев это, Сол сам почувствовал толчок изнутри, в нем росла волна изумления, он стал прислушиваться к звукам музыки, глядя широко раскрытыми глазами на вспышки света вокруг, на динамики, на стены, чувствуя, как открывается дверь у него в мозгу.

Далеко-далеко он услышал пронзительный смех, увидел, как танцоры носят Дудочника по залу на поднятых руках, но это его больше не волновало. Никто его больше не держал. Сол поднялся и пошел к центру сцены. Он мог думать только лишь о музыке.

И было еще что-то, вне его досягаемости…

Он слышал запах… Он ощущал его в воздухе, внутри Сола загоралось желание, член его стал упругим, рот наполнился слюной, ноги двигались сами, не надо было думать, куда идти, вообще ни о чем, — он повиновался только музыке, двум мелодиям сразу, крысиной и человеческой, тягучей и яростной, плескавшимся одна в другой и заливавшим мозг.

Он смутно осознал, что рядом с ним, тяжело раскачиваясь из стороны в сторону, исступленно шагает Крысиный король.

— Танцуй! — Команда донеслась с противоположного конца зала, где Дудочник покоился на руках толпы: спортсмен-победитель, герой, диктатор.

Повиновение легко далось Солу. Он танцевал.

Хардстеп.

Прекратив борьбу, танцевал весь зал, люди, пауки и крысы, которые еще были живы, все двигались в такт, все как один, а Дудочник довольно смеялся. Сол смутно осознавал, что ему приятно двигаться в этом плотном кольце, страстно желая еды, секса и музыки, что он горд быть частью этого зала, этого огромного гештальта.

Дудочник восседал на руках танцоров, что несли его по триумфальному кругу почета, и сквозь блаженный легкий туман Сол видел, как высокая фигура плавно двигается назад к сцене.

Сол плясал с удовольствием, широко размахивая руками. Вот оно — прозрение: он был полон музыкой, две мелодии звучали в голове, мозг расслаблялся и свободно плыл, ноги наслаждались танцем, он смотрел вверх и вокруг на колышущиеся тела, на лица идолопоклонников… Сол пребывал в трансе.

Дудочник улыбался, и Сол улыбался в ответ.

Он смутно осознавал слова, сказанные ему, чувствовал, как ноги ведут его вперед, через большую сцену, к Дудочнику, который ждал его с чем-то длинным и блестящим в руках.

— …ко мне… — слышал Сол между ударами ритма, — …танцуй для меня… иди…

Он шагал вперед, подчиняясь сразу двум мелодиям, он жаждал танцевать.

Но что-то было не так.

В какой-то момент Сол встревожился. Заколебался.

Диссонанс в звучании флейты!

Сол поставил ногу на сцену и попытался продолжить танец, но тень накрыла его мозг.

Темы флейты не гармонировали друг с другом.

Он внезапно осознал это пронзительное неблагозвучие. Голод и желание нисколько не спадали, но его разрывало в разные стороны, он не видел, он был ослеплен и потрясен эстетически невыносимым звучанием двух флейт в противофазе.

И слушая, он вдруг оказался вне музыки, он заглядывал внутрь, отчаянно пытаясь попасть обратно, остро ощущая зияющую пустоту между темами флейты.

И, прорываясь сквозь эту пустоту, вибрируя изнутри, зазвучал вездесущий бас — утробная основа музыки, начало и конец всего джангла.

Сол стоял посреди сцены, раскачиваясь на месте.

Флейта и бас волнами накатывали на него.

Мелодии флейты обвивались вокруг Сола, соблазняя каждая по-своему, не давая защищаться, увлекая, побуждая к танцу, затрагивая в нем то крысиную, то человеческую сущность.

Но что-то в нем изменилось, он сделался невосприимчивым. Сол прислушивался к другим звукам. Он слушал бас.

Слова сотен слоганов восстали в его мозгу, бесконечные сэмплы хип-хопа и пеаны джангла.

«DJ, where’s the bass?» «Bass! How low can you go?»

«R-r-r-roll the bass…»

«Da bass too dark…»

Это бас.

Здесь бас. Я слышу его.

Я… Ятащусь от баса.

Потому что он звучит слишком низко…

«Потому что бас звучит слишком низко для этого, — вдруг с удивительной ясностью подумал Сол, — бас звучит слишком низко, чтобы аккомпанировать этой химере, гребаному дисканту, проклятому соло, долбаной флейте». И как только он подумал об этом, флейта замолчала у него в голове, стала не больше чем писклявой, дисгармоничной какофонией, гребаным дискантом, как он говорил, потому что когда ты танцуешь джангл, ты слушаешь только бас…

Сол открыл себя заново. Он знал, кто он. Он снова танцевал.

Но это был другой танец. Сол энергично двигался, размахивая руками и ногами, как оружием. Он танцевал под басовую тему, раскачиваясь в ритм… флейта стала для него ничем.

Только бас теперь диктовал темп. Только бас задавал тему. Только бас объединял джанглеров, укреплял их единство, структурировал пространство, заполненное танцорами, создавая другую, намного более совершенную общность, чем просто скопление людей.

Дудочник все еще ждал его. Сол видел застывшую улыбку на его лице. Дудочник заметил, что Сол споткнулся. «Ты хотел, чтобы я плясал, не так ли? — думал Сол. — Я должен был плясать для тебя свой последний танец, предсмертный вальс… и вот я танцую, и ты думаешь, твой дискант победил, да?»

Сол танцевал все ближе и ближе к Дудочнику. Тот прикрывал свою флейту, прижимая ее к телу, как самурайский меч. Руки его были напряжены.

«Двух флейт недостаточно», — думал Сол, опьяненный собственной силой. Он продолжал танцевать, приближаясь к своему врагу. Дудочник улыбнулся и поднял правую руку, державшую флейту; он занес ее высоко, рука дрожала, готовая нанести удар.

Сол подошел достаточно близко, чтобы коснуться его.

— Теперь танцуй на месте, крысеныш, — мягко сказал Дудочник.

Он замахнулся флейтой.

Удар был самоуверенным, непринужденным и плохо рассчитанным: Дудочник ждал, что его жертва отправится в мир иной от одного взмаха смертоносной серебряной дубинки. Вместо этого Сол шагнул еще ближе, избежав гибельного удара.

Он двигался с крысиной быстротой, мобилизуя весь свой неистовый восторг и силу, сжигая калории съеденной на помойке пищи. Он шагнул вперед, вытянул правую руку, схватил флейту и выкрутил ее до конца, повернулся, одновременно дергая за холодный металл, вырвал ее из слишком самонадеянных пальцев Дудочника, потом поднял левую руку вверх и, поворачиваясь, глядя через левое плечо, ударил его локтем в горло.

Дудочник отшатнулся, вытаращил глаза и непонимающе уставился на Сола. Он напрягся, схватился за горло, глубоко вдохнул. С флейтой в руках Сол шагал к нему. В ушах у него бился драм-энд-бейс. Он больше не слышал мелодии Дудочника. Он слышал барабаны, барабаны и бас.

— Один плюс один равняется одному, твою мать, — сказал он и тяжело обрушил флейту на челюсть Дудочника. Тот отшатнулся, но не упал. — Я не крыса плюс человек, усек? Я больше, чем один из двух, и я больше, чем оба. Я новое существо. Ты не заставишь меня танцевать.

Он ударил флейтой Дудочнику в висок; быстро вращаясь и разбрызгивая кровь, высокая фигура отлетела через сцену, к тому месту, где все еще танцевал Крысиный король.

Но Дудочник опять устоял.

Сол надвигался на него, снова и снова нанося удары флейтой, жестокие и неумолимые. Между ударами он говорил:

— Тебе нужно было просто убить меня. Ты слишком силен для меня, но тебе придется обломиться. Я новое существо, понял, ублюдок? Я больше, чем сумма моих составляющих. Ты можешь играть мне свой гребаный мотив, но твоя флейта ничего для меня не значит.

С последним ударом Дудочник упал почти под ноги Крысиному королю. Его колени согнулись, и он тяжело опустился на пол, привалившись спиной к кирпичной стене. Он смотрел вверх на Сола, испуганный и сломленный. Лицо его было изувечено, по серебристому металлу флейты стекала кровь. Глаза Дудочника мучительно остекленели, он понимал, что уничтожен и раздавлен тем, кто не танцует под его музыку.

Из горла Дудочника вырывались дикие хрипы. Он силился что-то сказать, но не мог.

Сол посмотрел вверх. Движения танцоров в зале становились все медленнее. Звук флейты менялся, словно уходя обратно в раструб. Она была неспособна играть сама, без Дудочника. Люди недоуменно трясли головами, будто пробуждаясь от тревожного сна. Крысы и пауки задергались, когда звуки, управлявшие ими, стали стихать.

Крысиный король упал на пол и конвульсивно изогнулся, мучительно выходя из-под действия чар.

«Всегда сильнейший», — подумал Сол.

Он оглянулся назад, на Дудочника, свернувшегося на полу. Растягивая опухшие губы и обнажив окровавленные зубы, Дудочник улыбался.

Сол поднял флейту над головой, как кинжал.

Из глубины стен раздался адский грохот. Сцена затряслась. Сол покачнулся.

— Что это, черт возьми… — сказал он.

Пол накренился, яростно сотрясаясь. Сол упал на спину.

Над головой Дудочника в стене появилась трещина, узкая и безупречно ровная, будто след от огромной бритвы. Сцена сотрясалась до тех пор, пока не попадали все танцоры. «Город ветра» не запнулся только потому, что магнитным головкам DAT-плеера были не страшны вибрации.

Трещина расширялась и удлинялась книзу, кирпичи за спиной Дудочника раздвигались. За проломом в стене открылась абсолютная темнота.

Дудочник неотрывно смотрел на Сола с еле заметной улыбкой.

Темнота разверзлась и засосала воздух зала, будто лопнул самолетный иллюминатор; клочки бумаги, обрывки одежды, куски паучьих трупов закружились вихрем и исчезли во мраке.

«Он открыл стену, — быстро догадался Сол, — как когда-то гору. Он хочет сбежать».

Когда стена разверзлась за спиной Дудочника, тот остался совершенно неподвижен, глядя на бушующий в зале торнадо из мусора. Сол широко расставил ноги и встал на колени, твердо намереваясь воспрепятствовать бегству Дудочника из этого мира.

Потом, заняв устойчивую позицию, он опять схватил флейту, готовый к борьбе, но вдруг услышал из открывшейся преисподней отчаянные тоненькие завывания.

Детский плач.

Сол похолодел, пораженный ужасом. Дудочник был неподвижен. Он не отпускал взгляда Сола и не переставал улыбаться. Щель за его спиной достигла фута в ширину, и он начал соскальзывать в нее, все время глядя Солу в глаза.

И тогда из темноты внезапно грянул ужасный хор, заплакали сотни тоненьких голосов, обезумевших от страха нагих детей.

Пропавшие дети Гаммельна увидели свет.

Сол снова застыл, парализованный ужасом.

Он широко разевал рот, но мог только слабо и нечленораздельно вскрикивать. Он добрался до щели в стене, обессиленный, ни на что не годный.

Дудочник увидел, что Сол выбыл из борьбы, и закрыл глаза.

«Позже», — сказал он одними губами и, немного помедлив, взялся руками за края щели.

Кто-то, свирепо рыча, неистово оттолкнул Сола и вырвал флейту у него из рук.

Крысиный король, схватив флейту обеими руками, совершил невероятный скачок от коленопреклоненного Сола к Дудочнику. Сквозь стиснутые зубы прорывалось зловещее рычание. Плащ бился под порывами ветра. Дудочник посмотрел на него в смятении.

Рык Крысиного короля превратился в бешеный лай, тот поднял руки над головой и завел их за голову, держа флейту как копье.

Со всей звериной силой он вонзил ее в тело Дудочника.

Дудочник изумленно вскрикнул, но на фоне музыки и детского плача крик вышел нелепым и жалким.

Флейта проколола его, как воздушный шар, войдя глубоко в живот. Лицо его побелело, он уставился в глаза Королю и схватил его за руки, цепляясь за них изо всех сил, чтобы удержать рядом с собой флейту.

На мгновение они замерли, балансируя на краю.

Дудочник повалился назад, в темноту.

И Король вместе с ним.

Солу была видна только согнутая спина Крысиного короля, который наклонился вперед и внезапно остановился. Щель вдруг стала смыкаться вокруг него, голоса детей становились все более жалобными и далекими.

Крысиный король изогнулся, поднял руки над головой, удерживая огромную щель открытой еще полсекунды, наконец напрягся и вылез обратно, рухнув на пол напротив Сола.

Края щели сомкнулись с тихим треском.

Дудочника не стало. Не стало детских криков.

Остался только драм-энд-бейс.