Что означает эта райская картина ада? — наконец спросила художника Изабелла.

Карлик мочился с плеча короля струей жемчуга в шляпу альгвазила Хосе Лосара, которую тот любезно держал в протянутой за мелочью смеха руке.

Вы не верите даже в существование ада? Или так выглядит рай? Или это чистилище в итальянском вкусе?

Ваше величество, — ответил королеве художник, — я не могу дать разъяснений, потому что мы, художники, призваны создавать тайны, а не давать отгадки. И чем глубже тайна, тем больше в ней смысла. Тут разгадки не годятся.

Нужны ли еще доказательства ереси? — обратилась Изабелла к супругу. — Да, наш голландец насквозь провонял ересью. Пропитан ею, как водой — морская губка.

Даже если в нашего гостя вселился дьявол, — улыбнулся Фердинанд Арагонский, — ни один волос не упадет с его головы в Испании, пока я король ее.

Благодарю вас, ваше величество, — усмехнулся художник, — я напрасно говорил правду, надеясь на то, что любовь к острой пище сделала мозг испанцев восприимчивым к острой мысли.

Изабелла до крови закусила оттопыренную, как гриб-моховик, губу.

Путешественники спустились по ступеням на поверхность залива, уходящего в глубь сада земных наслаждений, король спустил с рук своего любимого Балтазара, который, корча рожи, с опаской обезьяны на паркете дворца Алькасара побежал по твердому кристаллическому языку мимо сплетенных страстью фигур, и путешественники шли за ним следом, по голубой глади, мимо кубка из голых ног молодого мужчины, который держал на чреслах плод сладости, мимо крокодила, который стиснул створками ракушки любовную пару, мимо драгоценных голов четырех купальщиков, которые окружили сладкими ртами крупную землянику, остановившись только в тени исполинского шеста, на который опирается Святой Христофор, переходя вброд через рай… Король загляделся на бабочку, сосавшую кровь в синей плазме султана, венчавшего согбенную дугу стебля татарника.

Карлик пытался прыжками макаки допрыгнуть до бабочки.

Не кажется ли вам, ваше величество, что, шествуя по миру с этим гадким карликом на плече, — заметил живописец, — вы похожи на Святого Христофора с младенцем Христом на плече и невольно кощунствуете над священным преданием, а ваш шут-карлик, сидючи на плече короля, глумится над тяжестью Господа, которой уравновешивает на весах вселенной весь мондус лундус, чтобы миру не пасть в бездну.

Разве? — задумался король, и, свистнув карлика, Фердинанд Арагонский дал знак подъехать карете, которая, приняв путешественников внутрь, направилась в самый полумрак ада и остановилась не раньше, чем подъехала к отвратительной куче музыкальных инструментов распространяющих зловоние, где, шагнув наружу, король с любопытством наклонился над барабаном, в оконце которого из раздутого туловища ударов смотрел несчастный барабанщик на усатого беса, который неистово лупил по чувствам мученика барабанной дробью кипарисовой палки, а Изабелла узнала в голом мертвеце с флейтой в заду флейтиста и композитора итальянца маэстро Гримани, чья вторая голова тонула в жерле безобразного кларнета в два человеческих роста и вопила плюющим языком дымящей чадом руки, расплющенной на пятипалые брызги упавшей на ладонь кары.