Майор демонстрирует мне свободный кончик лески с маленькой петелькой.

Эту петельку я снял с коренного зуба. Если бы вы сразу внимательно осмотрели полость рта, причина самоубийства была бы ясна. Этот несчастный симулянт проглотил свинцовую пулю на леске, кончик которой привязал вокруг зуба. Зуб был тоже подпилен. Пуля находилась внутри желудка под желудочным сфинктером. Дурня кто-то неплохо проинструктировал.

Во время приема пищи в столовой ваш Жильцов дергал языком кончик лески, которая начинала раздражать стенки желудка и вызывать приступ рвоты. Десятки свидетелей видели, что организм Жильцова не принимает общей пищи и, следовательно, пора его демобилизовать и отправить из дисциплинарного батальона домой.

Тут нас прервал санитар, чтобы вкатить носилки с очередным мертвецом.

Закончим, окликнул меня майор с раздражением, демонстративно бренча плевательницей вместо колокольчика.

Так вот, лейтенант, под действием желудочного сока леска стала растягиваться и ушла из желудка в тонкий кишечник, где запуталась в складках. Наш симулянт пытался вытащить пулю через рот, но не тут то было! Попался. Теперь он действительно не мог принимать пищу, а когда узнал, что его направляют в госпиталь, где обман будет раскрыт, повесился… Вопросы есть?

Нет. (Каково глазунье в твоем животе?)

Будете приобщать вещдок к делу?

Нет. Достаточно вашего заключения.

Тогда до свидания.

Бросаю последний взгляд на труп бедолаги, точнее, гляжу наколку на груди Жильцова. Ей-ей этот голый юноша с черепом в правой руке чуть ли не датский принц Гамлет.

Череп, оскалившись, говорит юноше готическими колами по коже:

Ты раб судьбы, но не лакей закона.

У меня холодное сердце, печная заслонка ада остыла.

Что ж, ты этого хотел, Жорж Данден!

Большие рыбы поедают малых рыб

Одно и то же — мысль, и то, на что мысль устремляется, ибо нельзя отыскать мысли без бытия, в котором осуществлена эта мысль.

Парменид

Слушать Шопена — красть на похоронах.

(Словарь лагерного жаргона)

Хертогенбос.

Один воришка вздумал ограбить перса, торговца дрессированными обезьянками, и забрался на постоялый двор, где остановился переночевать торговец со своим товаром, и по глупости раскрыл клетку. Обезьяны вырвались на свободу и первым делом ограбили самого воришку, одна напялила на себя его чулки, другая отняла обувь, третья выхватила воровской ножик. Спасаясь от грабежа, вор кинулся опрометью со двора и выпустил стаю обезьян в город, на городскую площадь, где стоял дом художника.

Вся стая тут же забралась в дом, чтобы, по наущению дьявола, высмеять жизнь мастера, так досаждавшего черту.

Утром Босх увидел, что в доме полно обезьян. Одна готовила завтрак на кухне, словно кухарка, другая, надев берет художника, рисовала на холсте в мастерской “Искушение Святого Антония”, а третья читала Библию, вырывая прочитанные страницы.