Мало того что своим дерзким поступком он нарушил ратный сон роты, Цыренков пьяно метил шваброй точно в головы спящих жертв.

Рядовой Ёжиков, кстати, отличник боевой и политической подготовки, разбуженный грязным матом верзилы и увидев как планомерно метят удары старослужащего по головам, решил перехитрить садиста. До его койки оставалось всего два человека. Ёжиков незаметно перевернулся под одеялом, и положил ноги на подушку, а головой лег в ноги.

Солдат верно решил — голову надо беречь для дальнейшего прохождения службы, а ноги все стерпят.

Но тут случилось самое непредвиденное!

В тот самый момент, когда хулиган Цыренков наносил удар шваброй по соседу Ёжикова рядовому Петрову, злополучная швабра, — бац! — сломалась.

Казалось бы, хватит (ликует мое перо), но пьяный дебошир не собирался прекращать свое бесчинство. Отшвырнув обломки швабры, он нашарил на полу сапог рядового Дыбенко и, шагнув к очередной кровати, где затаился, как мышь, рядовой Ёжиков, — напомню, в обманной позе — положив ноги, закутанные одеялом, на подушку, словно там мирно спящая голова. Спрятав истинную голову в ноги…

Так вот, шагнув к кровати следущей жертвы пьяный изверг нанес страшный разящий удар сапогом Дыбенко (45-й размер, примерный вес два килограмма), метя в ноги, по… голове Ёжикова.

Еврейское счастье!

От пушечного удара сапогом Ёжиков сначала потерял сознание, затем залился кровью, и в конце концов получил сотрясение мозга и в придачу трещину у основания черепа. О чем было записано дежурным врачом лейтенантом Попенко в книге регистрации больных.

Кроме того, от зверского удара сапог Дыбенко лопнул, а стелька языком вывалилась наружу, тем самым сапог, как и рядовой Ёжиков, оказался негодным к прохождению строевой службы.

Мою издевку никто не заметил!

Больше того, прибывший из прокуратуры военный следователь, юрист, майор Шелковый сказал мне: вы так вкусно описали сапог, товарищ лейтенант, что я решил приобщить его к делу как вещдок.

Пришлось всей ротой искать тот проклятый сапог.

В советской армии всегда было туго с юмором.

Забегая вперед, скажу, что за два года службы я накропал целый сатирический роман из подобного рода красочных описаний (разумеется, если факт такой стиль позволял). Подвоха никто не заметил. А вершиной моей карьеры стало совещание работников Уральской военной прокуратуры в Свердловске, где с высокой трибуны мое имя прозвучало как пример мастерских описаний воинских преступлений и тем самым хохоток пера и свист пересмешника были поставлены всем в пример…

Но вернусь-ка… куда — в Бишкиль или в Хертогенбос?

Пожалуй, в Прагу.

Первый раз за границей я очутился осенью 1989 года, когда приехал на два месяца в Прагу. Мне повезло оказаться здесь за неделю до начала бархатной революции, но я не об этом.