Они что там все с ума посходили? Палец указывает в потолок. В дисбате нужен юрист. Дознаватель высшей квалификации. Здесь же не меньше одного преступления в неделю!

Во, влип.

Тезаурус: Дознаватель — оперативный следователь по военным преступлениям в боевых частях.

Там — это в штабе Уральского военного округа в Свердловске.

Вижу манящую бордовую книжечку на прокурорском столе.

Читаю украдкой… Ага, это же УК РСФСР.

Разрешите прочесть Уголовный кодекс, товарищ полковник.

Отшатываясь от призрака бестолковщины власти, полковник молча отдает мне свой личный кодекс, где значится фамилия обладателя на титульной странице. Раздел воинских преступлений заложен закладкой из алого бархата и весь усыпан бисерным почерком сносок и дополнений к закону.

Аккуратист!

Только попрошу вас, товарищ лейтенант, грозно подымает голос полковник-юрист, категорически ничего не делать!

Есть ничего не делать! Разрешите идти?

Свободны.

Не могу же объяснить прокурору, что нахожусь под ферулой КГБ и эта ссылка в дисбат — злая месть фрондеру и наглядный жизненный урок студенту-антисоветчику, пусть поймет, сюрреалист хренов, что значит попасть в зону.

Долгие годы я думал именно так, — месть, месть, месть.

Но в последнее время стал склоняться к более рутинному объяснению своего жутковатого назначения. Я, надо сказать, проходил в тот дальний год свидетелем по делу пермской пары правозащитников Воробьев—Веденеев (корешок предстоящего процесса над московской лидерской группой Якира и Красина) и в преддверии скандального столичного суда, за которым охотились все радиостанции мира, за мной нужен был глаз да глаз, то есть прямой контроль КГБ. А обеспечить надежную опеку мог только лишь мой сосед за стенкой в штабе дисциплинарного батальона капитан госбезопасности Самсоньев.

Кстати, прелюбопытный тип, занятный циник и иронист.

Вообще в армии сотрудники ГБ — вот так штука! — оказались элитой, компанией ницшеанцев и гедонистов в духе бессмертного Тримальхиона, пожирателя соловьиных язычков из романа Петрония. Команда софистов, делающих свое дело с чувством самоиронии.

Но, лейтенант, выше голову! Отвернем глаза от прозы личной судьбы в небо чужой жизни.

Босх.

Художник смаковал рожи и увечья.

Он вполне разделял гнев своего современника Генриха Бебеля, который писал о нищих. — Я высмеиваю их, потому что эти нечестные люди используют свои язвы и увечья, как разбойник свой нож, чтобы грабить мольбою простецов и сердобольных. Эти нечестные люди, негодные ни на что доброе, преданные только одной праздности, грабят болячками простых сердцем прихожан и неискушенных крестьян. Часто они сами делают коросты из глины или ковыряют черепком болячки, не давая зажить.