Глава 20. Микки хотелось, чтобы ужин прошел легко и непринужденно, однако на самом деле все же случилось несколько неловких моментов

Микки хотелось, чтобы ужин прошел легко и непринужденно, однако на самом деле все же случилось несколько неловких моментов. Страж был молчалив и откровенно застенчив и неловок. И это было совершенно понятно. Он ведь всегда ел в одиночестве. Весь этот мир смотрел на него как на животное, на чужака. Где же ему было научиться вести вежливую застольную беседу?

Микки следила за собой, стараясь не таращиться на Стража, потому что стоило ей глянуть на него, как он тут же прекращал есть. Чтобы создать более непринужденную обстановку, Микки отказалась от ножа и вилки и брала сыр и мясо просто рукой, намеренно жуя чуть громче обычного. Но он все равно сидел скованно, тихо, ел мало и пил только тогда, когда Микки на что-нибудь отвлекалась.

Микки опять посмотрела через стол и, наткнувшись на его взгляд, неловко отвернулась — наверное, в тысячный раз. Очень плохо, что тут нет телевизора, перед которым они могли бы посидеть рядышком, или, на худой конец, еще каких-то персон за столом, чей разговор они могли бы послушать. Страж нуждался в чем-то таком, что отвлекло бы его от мысли, что он сидит за ужином с Микки. И тут Микки вспомнила.

— Карта садов, — сказала она. — Пока мы едим, ты мог бы набросать примерный ее план для меня.

Ее мысли помчались галопом.

— Могу поспорить, те маленькие служанки, что накрывали на стол и вообще тут постоянно суетятся, вполне могут отыскать листок бумаги и карандаш.

Она подошла к двери спальни, чтобы не позволить девушкам войти внутрь. Они и не узнают, что Страж здесь.

— Я уже сделал это, пока ждал твоего зова.

Страж протянул огромную руку и негромко что-то прорычал — и тут же на его ладони появился свернутый в трубку лист пергамента. Он протянул его Микки, и она осторожно взяла лист, почти боясь, что тот растворится от ее прикосновения.

— Знаешь, это просто потрясающе — как ты заставляешь вещи появляться из ниоткуда. Микки откашлялась и почти всерьез спросила: — А ты можешь и меня научить такому?

Конечно, это казалось невозможным, но кто знает, что вообще возможно в этом мире?

— Боюсь, для того, чтобы обладать даром вызывать воображаемые объекты, нужно быть отпрыском кого-то из титанов.

— Очень плохо. Было бы полезно уметь вызывать мотыгу, или тяпку, или ножницы для подрезки кустов, когда понадобится, вместо того чтобы таскать их за собой с места на место.

Губы Стража едва заметно изогнулись, намекая на улыбку.

— Но я не умею призывать к себе стихии или чертить священный круг Гекаты.

Микки улыбнулась.

— Да, это преимущества Эмпузы.

— Согласен.

Он снова поднял бокал с вином, глядя на нее, и на этот раз, похоже, держал его уже не так неуверенно.

Микки отодвинула на край стола несколько тарелок, освобождая место, чтобы развернуть пергамент. Она положила на стол карту Стража и придавила ее углы маленькими блюдцами, чтобы рассмотреть все повнимательнее. Похоже, карта была выполнена гусиным пером и чернилами. Страж изобразил жирный, большой круг, представлявший собой границу садов, Стену роз. А в круге была начерчена схема самих садов — с массой подробностей. Дворец оказался на севере. Стране нарисовал даже балкон, смотрящий на юг, — тот самый, на котором они сейчас сидели, и утес за дворцом, где находились горячие источники, и особые грядки роз, которые были видны из ванн и среди которых располагался личный садик Микки.

Потом Микки взглянула на купол храма Гекаты и огромный фонтан рядом с ним — теперь стало ясно, что они построены в географическом центре садов. А вокруг закручивались спиралями ряды роз, опутанные лабиринтами пересекающихся дорожек.

Микки вообще-то ожидала увидеть лишь некое подобие карты, простую схему, но Страж создал нечто очень подробное и необыкновенно красивое. Захваченная врасплох, Микки подняла взгляд на существо, создавшее карту с необыкновенным тщанием и талантом.

— Страж, карта просто прекрасна! И не только потому, что здесь изображено все необходимое, так что я теперь могу без труда разделить всю площадь на четыре части и отправить служанок на определенные участки сада, за которые возложу на них ответственность... но это еще и отличный путеводитель для меня самой. Я могу теперь не беспокоиться, что не найду дорогу куда-то.

Микки невольно посмотрела на его руки, скорее напоминавшие мощные лапы, нежели изящный инструмент художника.

— Как ты это сделал?

Он немного помедлил с ответом, а потом неторопливо поднял левую руку. Да, она была человеческих очертаний, но крупнее, с более толстыми, более сильными пальцами, каких Микки не могла бы представить даже у футбольного полузащитника.

— Они на самом деле намного более ловки, чем кажутся, — сказал Страж. — Я потратил многие столетия, чтобы научиться как следует владеть ими.

Он расправил пальцы, его рука слегка вздрогнула — и из лунки каждого ногтя вдруг появились длинные, остроконечные когти.

— Срань господня! — выдохнула Микки.

Страж коротко рассмеялся.

— Это что, ругательство?

Микки выпрямилась.

— Да, и очень плохое. Мне бы надо следить за своим языком, но ты...

Она умолкла, просто глядя во все глаза на пять угрожающих кинжалов, в которые превратились его ногти.

— Но я напугал тебя, — договорил за нее Страж.

— Нет, — быстро возразила Микки. — Ты меня не напугал, а просто очень сильно удивил.

Она посмотрела ему в глаза.

— Можно мне их потрогать?

— Да...

Это слово прозвучало как тихий раскат грома в его груди.

Микки осторожно прикоснулась к блестящему когтю.

— Ты прямо как Росомаха.

— То есть я похож на маленькое животное с умеренно злобным нравом?

— Нет...

Микки зачарованно смотрела на коготь. Он был холодным и твердым на ощупь.

— Это имя одного выдуманного героя из фильма, который сняли по... ну, в моем прежнем мире это называют комиксами. Вообще-то этого парня, наверное, действительно назвали по имени того зверя. Он был человеком с особыми способностями. Например, он мог выпускать когти из пальцев, вот как ты.

Страж не отрываясь смотрел на свой коготь, по которому все еще скользил туда-сюда теплый мягкий палец Микки.

— И что, этот Росомаха — какой-то демон, которого избегают и отвергают другие герои комиксов?

— Он как бы старается избегать проблем, но на деле он парень с добрым сердцем и изо всех сил хочет делать добрые дела. — Микки наконец посмотрела в глаза Стражу. — Когда узнаешь его получше, то понимаешь, что единственный демон, таящийся в нем, — это его воображаемое несовершенство.

Микки не могла уже отвести взгляд. Темные глаза Стража словно поглотили ее благоразумие. Реальность расплывалась и расплывалась, и в конце концов стало совершенно неважно, что он собой представляет, пока он вот так смотрел на нее... как будто она была для него целым миром.

Микки с легкой дрожью ощутила, как его когти снова скрылись в пальцах, и вдруг осознала, что ее пальцы лежат на его руке. Нервно рассмеявшись, она быстро отдернула руку.

— Так ты действительно используешь когти вместо пера?

— Да, Эмпуза.

Лицо Стража вновь превратилось в непроницаемую маску.

Микки не хотела, чтобы Страж отдалялся от нее, и потому, прежде чем откинуться на спинку кресла, потянулась вперед и мягко положила ладонь на его запястье. Он быстро посмотрел на нее, но промолчал — однако и не постарался уйти от прикосновения.

— Спасибо за прекрасную карту. Это именно то, что мне необходимо для организации работы.

— Не за что благодарить, Эмпуза.

Она улыбнулась.

— Мне бы хотелось, чтобы ты звал меня Микки. Мне, конечно, нравится быть Верховной жрицей, но иной раз мне хочется побыть и собой.

— Если ты не возражаешь, — тихо прогромыхал низкий голос, — я бы предпочел называть тебя Микадо. Это чудесные розы, и они напоминают о тебе.

Микки испытала истинное удовольствие, услышав эти слова.

— Я не возражаю. Мне нравится, как звучит мое имя, когда ты его произносишь, — как будто в этом слове скрыто нечто тайное.

— Возможно, так оно и есть, — кивнул Страж.

— Возможно... — повторила Микки.

Она снова смотрела ему в глаза, забыв обо всем...

— Мне пора идти, — внезапно сказал Страж, отводя взгляд и пытаясь встать.

— Не сейчас! — Наклонившись, Микки схватила его за руку и ощутила, как он вздрогнул. — Посиди еще немного, выпей со мной еще бокал вина.

Когда он снова опустился в кресло, Микки неохотно отпустила его руку и взяла кувшин, чтобы наполнить оба бокала.

— Я знаю, мне бы чувствовать себя измотанной, и я действительно очень устала, но в уме все вертятся и вертятся дела, которые нужно сделать завтра утром, и все то, чего я не успела сделать сегодня...

— Ты сегодня сделала очень много. Ты должна быть довольной.

— Я довольна. Просто мне не терпится заняться остальной частью садов.

Страж кивнул.

— Да, это очень важно — чтобы розы были здоровы и цвели. Они — основа нашего мира и его сила. Очень опасно, когда они плохо себя чувствуют.

— А можешь ты мне сказать, что такого есть в лесу, из-за чего ты так тревожишься? — осторожно спросила Микки.

— Похитители Грез.

— Ну да, и Геката тоже их так называла, только я понятия не имею, что это означает. Все, что мне известно, что и ты, и Геката, и все те женщины, что так боялись выходить в лес, и вообще все в этом мире считают их очень опасными. Это я поняла, но мне непонятно, что они собой представляют.

— Похитители Грез принимают разные формы и виды, в зависимости от их жертвы. В этом причина их опасности. То, как они покажутся тебе, может сильно отличаться от того, как они явятся, к примеру, твоей служанке.

— Так они физические существа?

— Они могут принимать физическую форму, да. — Страж немного помолчал, внимательно глядя на Микки. — В твоем прежнем мире тоже должны быть Похитители Грез. Но возможно, там они принимают еще какой-то вид.

Микки подумала об участниках молодежных банд, которые то и дело оказывались в больницах и неизбежно заканчивали свой путь либо в морге, либо в тюрьмах... и о статистике, утверждавшей, что в Оклахоме наивысшее количество забеременевших девочек... и о сообщениях о жестоком обращении с детьми... и о людях, живущих в нищете.

— Ты прав. В моем прежнем мире есть Похитители Грез. Молодые люди зря прожигают свои жизни; девочек насилуют снова и снова... ужасные вещи происходят буквально каждый день.

— А что вызывает все эти события? В чем суть подобных трагедий? Их причина?

— Ненависть, невежество, безразличие, — ответила Микки.

— Совершенно верно. Именно это и порождают Похитители Грез, что рыщут в лесу на перекрестье между мирами. Если бы они проникли в наш мир, они бы могли не просто разрушить человеческие жизни, но и украсть мечты, благодаря которым выживают целые поколения.

— Но ты их сюда не пустишь, ведь так?

— Я поклялся жизнью.

— Ты должен был рассказать мне все это раньше. — Микки содрогнулась, ей стало не по себе при мысли о том, что она требовала открыть ворота и выпустить женщин в лес. — Нет, это не твоя вина. Ты пытался мне сказать, что это опасно; я должна была прислушаться к твоим словам.

— Ты сделала то, что считала полезным для роз. Ничего же не случилось; я был на месте и охранял вход. И я всегда буду там, чтобы защищать ворота.

— Но если в лесу обитают такие штуки, то зачем там вообще ворота? Разве мы не можем запечатать их так, чтобы они вообще никогда больше не открылись?

— Не можем. Видишь ли, Микадо, не все в лесу — зло. Тебе надо знать, что даже сны и грезы должны время от времени смешиваться с реальностью. Наша действительность возникает из леса и из тех нитей реальности, что тянутся через него из других миров.

— И завтра утром ты первым делом проверишь, нет ли в изгороди других слабых мест, таких, где розы выглядят больными?

— Да, проверю. Ты можешь быть спокойна, Микадо. Этому миру ничто не грозит под моей защитой.

Она знала, что он говорит правду, — знала, потому что ощущала это всей душой. Интуиция говорила ей, что этот получеловек-полузверь отдаст жизнь за то, чтобы Царству роз и его Эмпузе ничто не угрожало.

— Спасибо, Страж.

На этот раз, вместо того чтобы ощетиниться в ответ на благодарность, он просто слегка наклонил голову.

Некоторое время они молча пили вино, погрузившись каждый в свои мысли.

— Могу я задать тебе еще один вопрос? — сказала наконец Микки.

— Можешь, — Он смотрел на нее открыто, с интересом.

— Когда я спросила тебя, можешь ли ты научить меня добывать вещи из воздуха, ты ответил, что не можешь, потому что для этого нужно быть потомком одного из титанов. Но тогда кто твои родители?

Он очень долго не отвечал, взвешивая, стоит ли рассказывать ей свою историю или просто промолчать и остаться для нее загадкой — загадкой, которую ей в конце концов надоест разгадывать.

Эта мысль вызывала в нем сокрушающее чувство одиночества.

Когда он все же заговорил, его мощный голос звучал приглушенно и он не мог смотреть на нее. Он уставился в темноту ночи.

— Моим отцом был титан Кронос. Однажды он посетил древний остров Крит и был сражен красотой этого кусочка земли посреди моря. Там он увидел белокурую Пасифаю и сразу влюбился в нее. Но Пасифая не была бездумной девицей. Она отлично знала, что смертные, ставшие возлюбленными богов, кончают трагически, и потому отказала титану. Кроноса не убедил ее отказ; он наблюдал и ждал. Когда же Минос, царь Крита, сделал Пасифаю своей невестой, мой отец увидел тут возможность для себя. В их первую брачную ночь мой отец одурманил царя и принял его облик, похитив таким образом девственность невесты. И Минос, и Пасифая были одурачены. Но жена Кроноса Рея не поддалась обману. Она заподозрила его в измене. Кронос отрицал, что любит Пасифаю. И на самом деле он не лгал. Стоило ему утолить страсть к этой смертной женщине, как он сразу остыл. Но Рею это не удовлетворило. Она наблюдала за Пасифаей и увидела, что новобрачная беременна. В порыве ревности и гнева Рея прокляла ребенка Пасифаи. Ребенок, если он действительно был сыном титана, должен был из-за ее проклятия родиться не человеком или богом, а неким мерзким существом, не похожим ни на кого во всем Древнем мире. Вот так я и появился на свет.

— Так ты тот самый, на ком основан миф о Минотавре!

— Да, именно так назвал меня Минос. Он ненавидел меня с самого момента моего рождения.

— А твоя мать?

— Пасифая была добрее, чем ее муж. Она даже тайком навещала меня, и я помню, что, когда был совсем юным, она иногда пела для меня перед сном.

Страж замолчал, пытаясь справиться с чувствами.

— Твоя мать любила тебя.

Он вздрогнул и отшатнулся, как будто слова Микки причинили ему физическую боль.

— Мне нравится думать, что она пыталась меня любить. Она назвала меня Астерием, не желая называть тем именем, которое дал Минос, но даже ее доброта не помогала забыть, что я чудовище. А она по моему виду поняла, что Кронос каким-то образом проник в ее постель, и сама эта мысль была ей отвратительна. Мой облик служил постоянным напоминанием, что титан обманул ее и завладел ее телом. Поэтому она убедила Миноса построить огромный лабиринт, утверждая, что в центре такого лабиринта он мог бы спрятать все сокровища Крита, а я стал бы их охранять. Вот в этом лабиринте на Крите я и жил, вдали от материнских глаз и от всех тех, кто мог бы ради забавы поохотиться на меня. И там бы я и оставался по сей день, если бы не Геката.

— Боже мой! О тебе сложено столько разных историй! Говорят, что тебе приносили в жертву юных девушек и мальчиков.

Увидев выражение лица жрицы, Страж похолодел и покрылся потом одновременно.

— Я не всегда был таким, как сейчас. До того как откликнулся на призыв Гекаты, я был именно таким, каким должен быть по проклятию Реи, то есть мерзким чудовищем и душой, и телом. Когда же я дал клятву богине, она сняла проклятие Реи и даровала мне сердце и душу человека... но даже эта великая богиня не в силах изменить мой внешний вид.

Его руки лежали на столе рядом с развернутой картой. Эмпуза потянулась к нему и накрыла их ладонями.

— Я не вижу никакого уродства, когда смотрю на тебя, — сказала Микки.

— Может быть, тебе нужно заглянуть поглубже. Во мне до сих пор живет зверь.

— Я бы предпочла верить в человека, если позволишь, Астерий.

— Человек...

Это слово прозвучало едва слышно. Страж перевел взгляд с рук Микки на ее лицо.

— Человек слышит тебя, Микадо, даже если ему кажется, что твой голос доносится до него из снов.

— Может, так оно и есть. — Микки мягко улыбнулась. — Нам с тобой прежде снились кое-какие сны... Он взял ее руку, повернул ладонью вверх, и его большой палец осторожно скользнул вдоль линии жизни, тянувшейся до запястья. А потом движением более легким, чем прикосновение крыльев бабочки, очертил круг возле чувствительной точки на ее руке.

— Я ощущаю биение твоего сердца, — пробормотал он.

— А ты заметил, что оно забилось быстрее?

Страж посмотрел ей прямо в глаза.

— Чувствую.

Ее лицо было так близко, что он ощущал теплое дыхание. Глаза жрицы затуманились, губы приоткрылись. Ему так хотелось изведать их вкус! Ему хотелось погрузиться в нее, затеряться в ее нежности. С низким рычанием он наклонил голову и прижался губами к тому месту, которого только что касался большим пальцем. Он ощущал, как пульсирует ее кровь, он ощущал легкий солоноватый вкус ее кожи... Она содрогнулась от его прикосновения, и его губы продвинулись выше, к внутреннему изгибу ее локтя. А потом он поднял голову. Жрица тяжело дышала, глядя на него огромными глазами. И прежде чем рассудок и здравый смысл успели его остановить, Страж наклонился и поцеловал ее. Она прерывисто вздохнула, и этот звук отозвался в его душе... и он поцеловал ее еще крепче.

Все его тело пронзила боль. Его кровь превратилась в огненную лаву, она обжигала его бешеным желанием. На мгновение он так забылся, что его когти сами собой выскочили из-под кожи, и он с рычанием оскалил зубы, готовый отразить нападение врага, подкравшегося к нему. И тут он вдруг понял... Чары Гекаты!

Эмпуза не любила его; а значит, страсть к ней была недозволительна.

Он посмотрел на нее полными страдания глазами. Микадо выглядела бледной и потрясенной и откинулась на спинку кресла, стараясь оказаться как можно дальше от него.

Он резко вскочил, опрокинув кресло. Маленький стол угрожающе покачнулся,

— Это было весьма неумно. Мне не следовало находиться здесь, с тобой.

— Почему? Что случилось? Ты выглядишь так, словно тебе ужасно больно!

Она неуверенно протянула к нему руку, но он отшатнулся, не в силах выдержать ее доброту.

— Ты не должна прикасаться ко мне!

— Ладно... — Она опустила дрожащую руку. — Я не буду тебя трогать. Просто сядь и объясни мне, что происходит.

— Нет. — Он отступил еще на шаг. — Я должен был выполнить твой приказ и начертить карту, потом принести ее тебе. Теперь я вернусь в свою берлогу.

— Я не приказывала тебе делать эту карту, — сказала Микки, бесконечно смущенная внезапной переменой, происшедшей в нем. — Я попросила тебя, так же как попросила поужинать со мной. И ты не сделал ничего дурного... мы не сделали ничего дурного.

— Вот в этом ты и ошибаешься. Ты не сделала ничего плохого, но не я. Сегодня я начал вплетать нить реальности в сны наяву, а это нечто такое, что даже в нашем мире снов и магии невозможно и опасно. Такое не может случиться еще раз.

Страж бросился прочь с балкона. С быстротой зверя и силой бога он удалялся от жрицы, и по мере того, как росло расстояние между ними, боль утихала, превращаясь в истощение и пустоту.

Так вот к чему привела его жизнь. Что ж, именно так и должно быть. Он был человеком в теле зверя, связанным путами богини. Он мог познать желание, но не мог его подавить. Как Тантал, он был обречен жить в постоянных муках — видеть возможность спасения, которая останется навсегда недостижимой. Астерий внезапно остановился, откинул голову — и яростно зарычал, глядя в оглохшие небеса.