Италия и Германия

Перед лицом противоречивых истин, существует лишь искажённая версия событий, в которых существенная часть пролетариата боролась против фашизма своими собственными методами и в своих целях: Италии в 1918-1922 гг. Эта борьба не была чисто антифашистской: борьба против Капитала подразумевала борьбу против фашизма, так же, как и против парламентарной демократии. Этот эпизод обладает особым значением, потому что в этом движении лидировали коммунисты, а не социалистические реформаторы, присоединившиеся к Коминтерну, как например КПФ, и не сталинисты, соревнующиеся в националистической демагогии с нацистами (как КПГ, которая говорила о «национальной революции» в течение ранних тридцатых). Извращённым образом, именно пролетарский характер борьбы позволил антифашистам отрицать всё, что было революционного в итальянском опыте: КПИ, в которой в то время лидировали Бордига и левые коммунисты, обвиняют в том, что она способствовала приходу к власти Муссолини. Не романтизируя этот эпизод, его стоит изучить, потому что он абсолютно недвусмысленно показывает, насколько последующее пораженчество революционеров касательно войны «демократии» против «фашизма» (испанская Гражданская война или II мировая война) было далеко от отношения пуристов (принципиальных революционеров), которые настаивали исключительно на «революции» и отказывались шелохнуться до Великого Дня. Это пораженчество довольно просто было основано на исчезновении, в течение двадцатых и тридцатых, пролетариата как исторической силы, вслед за его поражением, после того как он частично утвердился после I мировой войны.

Фашистские репрессии начались только после пролетарского поражения. Оно не уничтожило революционные силы, с которыми прямыми и косвенными методами могло справиться только традиционное рабочее движение. Революционеры были подавлены демократией, которая не стеснялась прибегать ко всем доступным средствам, включая военные действия. Фашизм уничтожил только меньших противников, включая реформистское рабочее движение, ставшее препятствием для дальнейшего развития. Будет ложью изображать приход к власти фашизма, как результат уличных боёв, в которых фашисты победили рабочих.

В Италии, как во многих других странах, 1919 г. был решающим годом, когда пролетарская борьба была подавлена прямым действием государства и выборной политики. До 1922 г., государство предоставляло действиям фашистов полнейшую свободу: снисхождение в судебных делах, односторонне разоружение рабочих, иногда вооружённую поддержку, не говоря уже о меморандуме Бономи от октября 1921 г., согласно которому 60, 000 офицеров было направлено в фашистские штурмовые группы чтобы возглавить их. Перед вооружённым фашистским наступлением, государство призывало… голосовать. Во время захватов цехов в 1920 г., государство воздержалось от атак на пролетариат, позволив их борьбе выдохнуться с помощью CGL (итальянская ВКТ, прим. пер.), которая останавливала забастовки. Что до «демократов», они без колебаний сформировали «национальный блок» (либералы и правые) включавший фашистов, на майских выборах 1921 г. В течение июня-июля 1921 г., СПИ заключила бесполезный и показной «мирный пакт» с фашистами.

Вряд ли можно говорить о перевороте в 1922 г.: скорее это была передача власти. «Марш на Рим» Муссолини (который предпочёл ехать в поезде) был не средством давления на законное правительство, а скорее рекламным трюком. Ультиматум, который он поставил перед правительством 24 октября не угрожал гражданской войной: это было уведомление капиталистическому государству (и как таковое понятое государством), что с тех пор НФП (Национальная Фашистская Партия) была силой, наиболее способной гарантировать единство государства. Государство сдалось очень быстро. Военное положение объявленное после провала попытки достигнуть компромисса было отменено королём, который попросил Муссолини сформировать новое правительство (включавшее либералов). Все партии кроме КПИ и СПИ пошли на соглашение с НПФ и проголосовали за Муссолини в парламенте. Власть диктатора была ратифицирована демократией. Тот же сценарий был воспроизведён в Германии. Президент Гинденбург (избранный в 1932 г. при поддержке социалистов, видевших в нём… оплот против Гитлера) назначил Гитлера канцлером, и нацисты были меньшинством в первом кабинете Гитлера. После некоторых колебаний, Капитал поддержал Гитлера, видя в нём политическую силу способную объединить государство и общество. (То, что Капитал не предвидел определённых последующих форм нацистского государства вторично).

В обеих странах, «рабочее движение» было далеко от искоренения фашизмом. Его организации, полностью независимые от социального пролетарского движения, функционировали только в целях своего самосохранения в качестве официальных органов и были готовы принять любой политический режим, правый или левый, который терпел бы их. Испанская PSOE (Социалистическая Рабочая Партия) и её профсоюзная федерация (UGT) между 1923 и 1930 гг. сотрудничали с диктатурой Примо де Риверы. В 1932 г., немецкие социалистические профсоюзы, через речи своих лидеров, объявили себя независимыми от всех политических партий и равнодушными к форме государства, пытаясь достичь взаимопонимания со Шлейхером (злополучный предшественник Гитлера), а потом и с Гитлером, который убедил их, что национал-социализм позволит им продолжать существовать. После этого немецкие профсоюзы исчезли под свастиками, в то время как 1 мая 1933 г., было преобразовано в «Фестиваль Немецкого Труда». Нацисты отправили профсоюзных лидеров в тюрьмы и лагеря, благодаря чему те из них, кто выжил приобрели репутацию решительных «антифашистов» с первого часа.

В Италии, профсоюзные лидеры хотели добиться соглашения о взаимной терпимости с фашистами. Они выходили на контакт с НФП в конце 1922 и в 1923 гг. Незадолго до того, как Муссолини пришёл к власти, они заявили: «На данный момент, когда политические страсти накаляются и две силы чуждые профсоюзному движению (КПИ и НФП) борются друг с другом за власть, CGL считает необходимым предупредить рабочих о вмешательстве партий или политических группировок с целью вовлечь пролетариат в борьбу от которой он должен находиться полностью в стороне если он не хочет скомпрометировать свою независимость».

С другой стороны, в феврале 1934 г., в Австрии, существовало воружённое сопротивление левого крыла социал-демократической партии против сил государства, которое всё больше выказывало себя диктаторским и примирительным по отношению к фашистам. Эта борьба не была революционной по своему характеру, но исходила из того факта, что в Австрии практически не было уличных боёв с 1918 г. Самых боевых пролетариев (хотя и не коммунистов) не убивали, и они оставались в рамках социал-демократии, которая таким образом сохранила некоторые революционные тенденции. Конечно, это сопротивление вспыхнуло спонтанно, и ему не удалось успешно скоординироваться.

Революционная критика этих событий не приходит к выводу «всё или ничего», это всё равно, что настаивать на борьбе только «за революцию» и только на стороне самых чистых и крутых коммунистов. Нам говорят, что нужно бороться за реформы, когда невозможно совершить революцию; умело направленная борьба за реформы прокладывает дорогу для революции: кто может больше, кто меньше; но кто не может сделать меньше, не сможет сделать больше; кто не знает как защититься, не будет знать как атаковать и т.д. Все эти общие места не затрагивают центрального момента. Полемика среди марксистов, со времён Второго Интернационала, не затрагивает потребности или бесполезности коммунистического участия в реформистской борьбе, которая в любом случае является реальностью. Здесь важно знать ставит ли данная борьба рабочих под контроль (прямой или косвенный) Капитала и особенно его государства и какую позицию должны принять в этом случае революционеры. Для революционеров, «борьба» (слово, которое так нравится левакам) не обладает ценностью сама по себе; самые яростные насильственные действия заканчивались учреждением партий и профсоюзов, которые впоследствии выказали себя врагами коммунизма. Любая борьба, которая ставит рабочих в зависимость от капиталистического государства, неважно насколько спонтанная изначально и насколько энергичная, может обладать только контрреволюционной функцией. Антифашистская борьба, которая якобы стремится к меньшему злу (лучше капиталистическая демократия, чем капиталистический фашизм), подобна дымящейся сковородке, оставленной на огне. Причём будучи под руководством государства, ты должен принимать все последствия, включая репрессии, которым она подвергнет, если потребуется, рабочих и революционеров, которые хотели бы выйти за рамки антифашизма.

Вместо того, чтобы обвинять Бордигу и КПИ 1921-1922 гг. в триумфе Муссолини, лучше было бы поставить под вопрос постоянную шаткость антифашизма, чей опыт полон крайне негативных явлений: был хоть раз, когда антифашизм остановил или хотя бы замедлил тоталитаризм? II мировая война должна была сохранить существование демократических государств, но сегодня парламентарные демократии являются исключением. В так называемых социалистических странах, исчезновение традиционной буржуазии и требования государственного капитализма привели к диктатурам, не более предпочтительным, чем в странах бывшей Оси. Кто-то питал иллюзии по поводу Китая, но доступная информация всё больше подтверждает с каждым разом уже опубликованный марксистский анализ ⁸ и свидетельствует о наличии лагерей, о той же реальности, которую маоисты всё ещё отрицают… так же как сталинисты отрицали существование советских лагерей в последние тридцать лет. Африка, Азия и Латинская Америка живут при однопартийных системах или военных диктатурах. Кого-то приводят в ужас бразильские пытки, но мексиканская демократия не долго думала перед тем как начала стрелять в демонстрантов 1968 г., убив 300 человек. Поражение сил Оси по крайне мере принесло мир… но только для европейцев, не для тех миллионов, что погибли с тех пор от беспрерывных войн и хронического голода. Вкратце, война против всех войн и тоталитаризма проиграна.

Антифашисты выдают автоматический ответ: это вина американского или советского империализма, или обоих; в любом случае, скажут самые радикальные, это из-за выжившего капитализма и его злодеяний. Согласны. Но проблема остаётся. Какой ещё эффект могла иметь война, начатая капиталистическими государствами, кроме усиления Капитала?

Антифашисты (особенно «революционеры») делают совершенно противоположный вывод, призывая к новой волне антифашизма, которая должна максимально радикализироваться по мере своего нарастания. Они никогда не устанут от обличения фашистских «возрождений» или «методов», но они никогда не делают из этого вывод о необходимости уничтожить корень зла: Капитал. Они скорее делают противоположный вывод о необходимости вернуться к «истинному» антифашизму, пролетаризировать его, возобновить Сизифов труд по демократизации капитализма. Можно ненавидеть фашизм или любить гуманизм, но ничто не изменит камня преткновения: 1) капиталистическое государство (что означает любое государство) всё более и более ограничено в своих репрессивных и тоталитарных проявлениях; 2) все попытки оказать давление на него с тем, чтобы согнуть его в направлении более благоприятном для рабочих или для «свобод», закончатся в лучшем случае ничем, в худшем (как обычно) усилением распространённой иллюзии, что государство это арбитр в обществе, более менее нейтральная сила поверх классов.

Леваки же способны бесконечно повторять классический марксистский анализ государства, как инструмента классового господства и в то же время предлагать «использовать» это же самое государство. Схожим образом, леваки будут изучать сочинения Маркса об упразднении наёмного труда и обмена, и затем сразу же описывать революцию как ультра-демократизацию наёмного труда.

Некоторые заходят ещё дальше. Они принимают часть революционного тезиса заявляя, что Капитал является синонимом «фашизма», а борьба за демократию против фашизма подразумевает борьбу против самого Капитала. Но на каком поле происходит их борьба? Бороться под предводительством одного или нескольких государств – потому что они сохраняют свой контроль за борьбой – это означает расписываться под поражением борьбы против Капитала. Борьба за демократию это не краткий путь, позволяющий рабочим произвести революцию, не осознавая её. Пролетариат уничтожит тоталитаризм только уничтожив демократию и все формы политики заодно. До тех пор будет существовать только смена «фашистских» и «демократических» систем во времени и пространстве; диктаторские режимы так или иначе будут превращаться в демократические режимы и наоборот; диктатуры будут существовать одновременно с демократиями, причём один из типов всегда будет служить контрастом и самооправданием для другого.

Было бы абсурдным утверждать, что демократия обеспечивает более благоприятную систему для революционной деятельности, чем диктатура, поскольку первая не раздумывая обращается к диктаторским методам, когда ей угрожает революция; тем более, когда у власти находятся «рабочие партии». Если бы кто-то решил довести антифашизм до его логического завершения, пришлось бы имитировать некоторых левых либералов, которые говорят нам: поскольку революционные движения толкают Капитал к диктатуре, давайте отвергнем революцию и удовлетворимся максимумом реформ до тех пор пока мы не напугаем Капитал. Но само это благоразумие утопично, потому что «фашизация», которой он пытается избежать является продуктом не только революционного действия, но капиталистической концентрации. Мы можем спорить о сроках и практических результатах участия революционеров в демократических движениях вплоть до начала 20 века, но эта возможность исключается как только Капитал достигает полного господства над обществом, потому что тогда остаётся возможным лишь один тип политики: демократия становится мистификацией и ловушкой для неосторожных. Каждый раз, когда пролетарии зависят от демократии, как оружия против Капитала, она уходит из-под их контроля или превращается в свою противоположность… Революционеры отвергают антифашизм потому что невозможно бороться исключительно против ОДНОЙ политической формы не поддерживая остальные, а именно это предлагает антифашизм. Ошибка антифашизма не в борьбе против фашизма, но в предпочтении именно этого аспекта борьбы, из-за которого она становится неэффективной. Революционеры обвиняют антифашизм не в том, что он «не совершает революцию», но в том, что он бессилен предотвратить тоталитаризм, и усиливает, вольно или невольно, Капитал и государство.

Демократия не только сдаётся фашизму практически без борьбы, но фашизм также воссоздаёт демократию из себя если этого требует состояние социально-политических сил. Например, в 1943 г. Италия должна была присоединиться к лагерю победителей, поэтому её лидер, «диктатор» Муссолини, оказался в меньшинстве в Великом Фашистском Совете и подчинился демократическому вердикту этого органа. Один из высших фашистских чиновников, маршал Бадольо, созвал демократическую оппозицию и сформировал коалиционное правительство. Муссолини был арестован. В Италии это стало известно, как «революция 25 августа, 1943 г.». Демократы колебались, но давление со стороны русских и КПИ вынудило их принять правительство национального единства в апреле 1944 г., возглавляемое Бадольо, к которому принадлежали Тольятти и Бенедетто Кроче. В июне 1944 г., социалист Бономи сформировал министерство, из которого были исключены фашисты. Этим была установлена трёхпартийная формула (КПИ — СПИ — Демохристиане), господствовавшая в первые годы послевоенного периода. Так произошёл тот переход, к которому стремились и которым частично заведовали фашисты. Точно так же, как демократия поняла в 1922 г., что наилучшим способом сохранить государство было доверить его диктатуре фашистской партии, так фашизм в 1943 г. понял, что единственным способом сохранить единство нации и целостность государства было вернуть последнее под контроль демократических партий. Демократия превратилась в фашизм и наоборот, в соответствии с обстоятельствами: речь идёт лишь о смене комбинаций политических форм, гарантирующих сохранность государства, как гаранта капитализма. Следует отметить, что «возврат» к демократии далёк от возобновления классовой борьбы. Фактически, рабочие партии, которые приходят к власти первыми начинают бороться во имя национального капитала. Поэтому, материальные самопожертвования и отречение от классовой борьбы, оправдываемые необходимостью «сначала победить фашизм», были навязаны также и после поражения стран Оси, и опять же во имя идеала Сопротивления. Фашистские и антифашистские идеологии легко адаптируются к текущим и фундаментальным интересам Капитала, в соответствии с обстоятельствами.

С самого начала, когда поднимается крик, что «фашизм не пройдёт» — он не только всегда проходит, но ещё и в такой гротескной манере, что граница между фашизмом и не-фашизмом находится в постоянном изменении. Например, французские левые заговорили о «Фашистской» угрозе после 13 мая, 1958 г., но генеральный секретарь SFIO (французская секция Рабочего Интернационала) сотрудничал в написании конституции Пятой республики.

Португалия и Греция стали новыми примерами самопреобразования диктатур в демократии. Находясь под воздействием шока вызванного внешними обстоятельствами (колониальный вопрос для Португалии, конфликт вокруг Кипра для Греции), часть военных предпочла свергнуть режим для того чтобы оставить в сохранности государство; демократы рассуждают и действуют точно так же, когда речь заходит о борьбе «фашистов» за власть. Нынешняя Испанская Коммунистическая Партия выражает как раз эти взгляды (всё ещё непонятно нужна ли Испанскому Капиталу ИКП):

«Испанское общество желает, чтобы всё было преобразовано таким образом, чтобы было гарантировано нормальное функционирование государства, без потрясений и социальных конвульсий. Продолжительности государства требует не-продолжительность режима».

Происходит переход от одной формы к другой, переход из которого исключен пролетариат и над которым у него нет контроля. Если пролетариат попытается вмешаться, он закончит тем, что интегрируется в государство и его дальнейшая борьба станет все более затруднительной, как это ясно демонстрирует португальский случай.

Примечания:

⁸ Simon Leys, The Chairman’s New Clothes: Mao and the Cultural Revolution, London (1977).

Чили

Пример Чили наверное больше всего способствовал оживлению фальшивого противопоставления демократии фашизму. Этот случай слишком хорошо иллюстрирует триумф диктатуры, включая в себя тройное поражение пролетариата.

Одновременно с событиями в Европе, Чилийский Народный Фронт в тридцатых уже определил в качестве своего врага «олигархию». Борьба против олигархического контроля за законодательством, представленная как подавление самых консервативных сил, облегчила эволюцию к более централизованной, президентской системе с усиленной государственной властью, способной на проведение реформ, т.e. промышленного развития. Этот Народный Фронт (который действовал с 1936 по 1940 гг.) соответствовал конъюнктуре подъёма городских средних классов (буржуазия и служащие) и борьбы рабочего класса. Рабочий класс был организован социалистической трудовой федерацией (многие члены которой были репрессированы); анархо-синдикалистской ВКТ, находившейся под влиянием IWW («Индустриальные Рабочие Мира», крупный американский революционный профсоюз, прим. пер.) и довольно слабой (от 20 до 30 тысяч человек из 200000 состоявших в профсоюзах рабочих); но особенно федерацией, находившейся под влиянием Коммунистической Партии. Профсоюзы служащих проводили в 20-е годы не менее отчаянные забастовки, чем промышленные рабочие, если не говорить о двух бастионах силы рабочего класса: нитратная (позже медная) и угольная индустрии. Хотя коалиция социалистов-сталинистов-радикалов и настаивала на аграрной реформе, ей не удалось навязать эту реформу олигархии. Коалиция не много сделала для восстановления богатств, утраченных во времена иностранной эксплуатации природных ресурсов (в первую очередь нитратов), но совершила рывок в тяжёлой промышленности, какого Чили не видела ни до этого, ни с тех пор. При помощи учреждений, схожих с институтами Новой Сделки государство обезопасило основную часть инвестиций и установило государственную капиталистическую структуру основанную на тяжёлой промышленности и энергетике. Индустриальное производство возросло в этот период на 10 % в год; в то время как с того периода до 1960 г. оно возрастало на 4 % в год; а в течение шестидесятых на 1-2 % в год. Воссоединение социалистической и сталинистской трудовых федераций произошло в конце 1936 г. и ещё больше ослабило ВКТ; Народный Фронт искоренял все подлинно подрывные элементы. В качестве коалиции этот режим длился до 1940 г., когда из него вышла социалистическая партия. Однако этот режим смог продолжаться до 1947 г., поддерживаемый радикальной и коммунистической партиями, также как и при скрытой поддержке фашистской Фаланги (правые предшественники Чилийских Христианских Демократов, партия, из которой вышел лидер Христианских Демократов Эдуардо Фрей ⁹). Коммунистическая партия поддерживала режим до 1947 г., когда она была запрещена Радикалами.