Трудолюбие против чувства неполноценности

Таким образом, могло показаться, что внутренне ребенок целиком подготовлен для «вступления в жизнь», если бы не одно обстоятельство: жизнь сперва должна быть школьной жизнью, независимо от того, проис-

Эриксон Э. Восемь возрастов человека 75

ходит ли обучение в поле, джунглях или классе. Ребенку приходится забы­вать былые надежды и желания по мере того, как его буйное воображение приучается и укрощается законами объективного мира — даже преслову­тыми чтением, письмом и арифметикой. Ибо до того, как ребенок, в психо­логическом отношении уже готовый к элементарной роли родителя, спосо­бен стать биологическим родителем, он должен побыть в роли работника и потенциального кормильца. С наступлением латентного периода нормаль­но развитый ребенок забывает или, вернее, сублимирует настоятельную потребность «делать» людей путем открытого нападения или спешно стать «папой» и «мамой»: теперь он учится завоевывать признание, занимаясь полезным и нужным делом. Он овладел сферой ходьбы и модусами орга­нов; убедился на собственном опыте, что в лоне семьи нет осуществимого будущего, и поэтому охотно соглашается приложить себя к освоению тру­довых навыков и решению задач, которые заходят гораздо дальше просто­го игрового выражения модусов органа или получения удовольствия от функционирования конечностей. У него развивается усердие, трудолюбие, — т.е. он приспосабливается к неорганическим законам орудийного мира. Он способен стать крайне прилежной и абсорбированной единицей производи­тельного труда. Довести производственную ситуацию до завершения — вот цель, которая постепенно вытесняет прихоти и желания игры. Эго ребенка включает в свои границы его рабочие инструменты и навыки: принцип работы (Ives Hendrick) приучает его получать удовольствие от завершения работы благодаря устойчивому вниманию и упорному старанию. Во всех культурах дети на этой стадии получают систематическое обучение, хотя, как мы видели в главе об американских индейцах, оно отнюдь не всегда су­ществует в виде привычного школьного обучения, которое владеющие гра­мотой люди должны организовывать вокруг специальных учителей, уже обученных тому, как учить грамоте. У дописьменных народов и в не тре­бующих грамотности занятиях многое узнается от взрослых, которые ста­новятся учителями благодаря особому дару и склонностям, а не по назна­чению, и, возможно, еще больше перенимается от старших детей. Таким об­разом основы технологии распространяются по мере того, как ребенок оказывается готов к обращению с домашней утварью, рабочим инструмен­том и оружием, используемым взрослыми. У образованных народов, отли­чающихся большей специализацией профессий, возникает необходимость подготовки ребенка путем обучения тем предметам, которые прежде всего делают его грамотным и обеспечивают, по возможности, самое широкое базовое образование для наибольшего числа возможных профессий. Однако чем более запутанной становится профессиональная специализация, тем более неясными оказываются конечные цели инициативы; а чем сложнее становится социальная действительность, тем более туманной оказывает­ся роль отца и матери в ней. По-видимому, школа является совершенно обособленной, отдельной культурой со своими целями и границами, своими достижениями и разочарованиями.

76 Тема 14. Развитие личности

Опасность, подстерегающая ребенка на этой стадии, состоит в чув­стве неадекватности и неполноценности. Если он отчаивается в своих ору­диях труда и рабочих навыках или занимаемом им положении среди то­варищей по орудийной деятельности, то это может отбить у него охоту к идентификации с ними и определенным сегментом орудийного мира. Утрата надежды на членство в такой «промышленной» ассоциации мо­жет оттянуть его назад к более изолированному и менее инструменталь­но-сознательному внутрисемейному соперничеству времен эдипова комп­лекса. Ребенок испытывает отчаяние от своего оснащения в мире орудий и в анатомии и считает себя обреченным на посредственность или неадек­ватность. Именно на этой стадии более широкое общество становится важным в отношении предоставления ребенку возможностей для пони­мания значимых ролей в технологии и экономике данного общества.

Развитие многих детей нарушается, когда в семейной жизни не уда­лось подготовить ребенка к жизни школьной, или когда школьная жизнь не подтверждает надежды ранних стадий.

Касаясь периода развития трудолюбия, я указывал на внешние и внутренние препятствия в использовании новых возможностей ребен­ка и не упоминал об обострениях новых человеческих влечений (drives), равно как и о подавленных вспышках гнева, вызванного их фрустраци­ей. Эта стадия отличается от более ранних в том отношении, что здесь отсутствует естественный переход от внутреннего переворота к новому ов­ладению ситуацией и мастерству. Фрейд называет ее латентной стадией, поскольку неистовые влечения в данное время обычно находятся в спяч­ке. Но это лишь временное затишье перед бурей полового созревания, когда все более ранние влечения вновь появляются в новом сочетании, чтобы оказаться подчиненными генитальности.

С другой стороны, латентная стадия — это наиболее решающая в социальном отношении стадия: поскольку трудолюбие влечет за собой выполнение работы рядом и вместе с другими, здесь появляется и раз­вивается осознание технологического этоса культуры. Ранее мы уже указывали на опасность, угрожающую индивидууму и обществу в тех слу­чаях, когда школьник начинает чувствовать, что цвет кожи, происхож­дение родителей или фасон его одежды, а не его желание и воля учиться будут определять его ценность как ученика, а значит и его чувство иден­тичности, которым мы непосредственно займемся в следующем разделе. Но существует и другая, более фундаментальная опасность — ограниче­ние человеком самого себя и сужение своих горизонтов до границ поля своего труда, на который, как сказано в Библии, он был осужден после из­гнания из рая. Если он признает работу своей единственной обязаннос­тью, а профессию и должность — единственным критерием ценности че­ловека, то может легко превратиться в конформиста и нерассуждающего раба техники и ее хозяев.

Эриксон Э. Восемь возрастов человека 77

5. Идентичность против смешения ролей

С установлением добрых исходных отношений с миром навыков и инструментов и с наступлением пубертатного периода, детство в узком смысле слова подходит к концу. Начинается отрочество, а затем и юность. Но в отрочестве и ранней юности все тождества и непрерывности, на ко­торые Эго полагалось до этого, снова в той или иной степени подвергаются сомнению вследствие интенсивности физического роста, соизмеримого со скоростью роста тела ребенка в раннем возрасте, усугубляемой добавив­шимся половым созреванием. Растущих и развивающихся подростков, сталкивающихся с происходящей в них физиологической революцией и с необходимостью решать реальные взрослые задачи, прежде всего забо­тит то, как они выглядят в глазах других в сравнении с их собственными представлениями о себе, а также то, как связать роли и навыки, развитые и ценимые ранее, с профессиональными прототипами дня сегодняшнего. В поисках нового чувства тождественности и преемственности молодым лю­дям приходится вновь вести многие из сражений прошлых лет, даже если для этого им требуется назначать вполне приличных людей на роли своих противников. И они всегда готовы к официальному признанию прочных идолов и идеалов в качестве стражей финальной идентичности.

Интеграция, теперь уже имеющая место в форме Эго-идентичности, есть нечто большее, чем сумма детских идентификаций. Она представляет собой накопленный опыт способности Эго интегрировать все идентифика­ции со злоключениями либидо, со способностями, развившимися из задат­ков, и с возможностями, предлагаемыми социальными ролями. В таком случае чувство идентичности Эго есть накопленная уверенность в том, что внутренняя тождественность и непрерывность, подготовленная прошлым индивидуума, сочетается с тождественностью и непрерывностью значения индивидуума для других, выявляемого в реальной перспективе «карьеры».

Опасность этой стадии заключается в смешении ролей¹. Там, где в его основе лежит сильное предшествующее сомнение в собственной половой идентичности, не редки деликвентные и психотические эпизоды. Если ста­вится точный диагноз и применяется адекватное лечение, эти случаи не имеют того фатального значения, которое они получают в другие периоды жизни. Однако в большинстве случаев жизнь отдельных молодых людей нарушает неспособность установить именно профессиональную идентич­ность. Чтобы сохранить себя от распада, они временно сверхидентифициру-ются (до внешне полной утраты идентичности) с героями клик и компаний. Это кладет начало периоду «влюбленности», никоим образом, даже перво­начально, не имеющей сексуальной подоплеки, за исключением тех случа­ев, когда нравы требуют сексуальных отношений. В значительной степени

См.: The Problem of Ego-Identity // J. Amer. Psa. Assoc. 4. P. 56-121.

78 Тема 14. Развитие личности

юношеская любовь — это попытка добиться четкого определения собствен­ной идентичности, проецируя расплывчатый образ собственного Эго на дру­гого и наблюдая его уже отраженным и постепенно проясняющимся. Вот почему так много в юношеской любви разговоров.

Кроме того, молодые люди могут становиться в высшей степени обо­собленными в своем кругу и грубо отвергать всех «чужаков», отличающих­ся от них цветом кожи, происхождением и уровнем культуры, вкусами и дарованиями, а часто — забавными особенностями одежды, макияжа и же­стов, временно выбранных в качестве опознавательных знаков «своих». Важно понимать (что не означает мириться или разделять) такую интоле-рантность как защиту против «помрачения» сознания идентичности. Ибо подростки, формируя клики и стереотипизируя себя, свои идеалы и своих врагов, не только помогают друг другу временно справляться с тяжелым положением, в которое они попали, но к тому же извращенно испытывают способность друг друга хранить верность. Готовность к такому испытанию объясняет также и ту привлекательность, которую простые и жестокие то­талитарные доктрины имеют для умов молодежи тех стран и социальных классов, где она утратила или утрачивает свою групповую идентичность (феодальную, аграрную, родовую, национальную) и сталкивается с глобаль­ной индустриализацией, эмансипацией и расширяющейся коммуникацией.

Подростковый ум есть по существу ум моратория¹ — психологичес­кой стадии между детством и взрослостью, между моралью, уже усвоенной ребенком, и этикой, которую еще предстоит развить взрослому. Это — идеоло­гический ум, и действительно, именно идеологическая перспектива обще­ства откровенно обращается к тем молодым людям, что полны желания быть утвержденными сверстниками в роли «своих» и готовы пройти про­цедуру ратификации, участвуя в ритуалах и принимая символы веры и программы, которые в то же время определяют, что считать злым (пороч­ным), сверхъестественным и враждебным. В поисках социальных ценно­стей, служащих основанием идентичности, они, следовательно, сталкива­ются лицом к лицу с проблемами идеологии и аристократии в их самом широком смысле, состоящем в том, что в пределах определенного образа мира и предопределенного хода истории к власти всегда приходят луч­шие люди, а сама эта власть развивает в людях самое лучшее. Чтобы не впасть в цинизм или в апатию, молодые люди должны уметь каким-то образом убедить себя в том, что те, кто преуспевает в ожидающем их взрослом мире, берут тем самым на себя обязательство быть лучшими из лучших. Позднее мы обсудим опасности, которые проистекают из че­ловеческих идеалов, используемых для управления гигантскими партия­ми и организациями, причем безразлично, руководствуются ли они при этом националистическими или интернационалистическими идеология­ми. В последней части этой книги мы обсудим способ, каким современ-

¹ Иначе говоря, отсрочки. (Примечание переводчика источника.)

Эриксон Э. Восемь возрастов человека 79

ные революции пытаются разрешить и, кроме того, использовать в своих целях глубокую потребность молодежи в переопределении своей идентич­ности в индустриализованном мире.