Исцеление

В диалоге «Федр» Сократ вежливо выслушивает своего собеседни­ка, рассуждающего о красоте местности, по которой они прогуливаются, и о деталях местной мифологии. Он дает натуралистические объяснения этих мифов, в надежде, что Сократ сочтет его стремление развенчать все это магическое и божественное надувательство стилем мысли, приличе­ствующим рациональному человеку и философу. Сократ, однако, воскли­цает: «Если кто, не веря в них, со своей доморощенной мудростью при­ступит к правдоподобному объяснению каждого вида, ему понадобится много досуга. У меня же для этого досуга нет вовсе. А причина здесь, друг

28 Зак. 1662

434 Тема 13. Строение личности

мой, вот в чем: я никак еще не могу, согласно дельфийской надписи, по­знать самого себя. И по-моему, смешно, не зная пока этого, исследовать чужое. Поэтому, распростившись со всем этим и доверяя здесь общепри­нятому, я, как я только что и сказал, исследую не это, а самого себя: чу­довище ли я, замысловатее и яростней Тифона, или же я существо более кроткое и простое, и хоть скромное, но по своей природе причастное ка­кому-то божественному уделу? ¹.

Но как человек может познать самого себя или же сферу «идей» и «истинно сущего»? Метод познания, прежде всего, диалогический, но по­степенно он превращается в диалектический. В этом переходе от диа­лога к диалектике, который может быть проиллюстрирован текстами Платона, мы снова находим существенные моменты для сравнения с тем типом диалога, который использует метод психоанализа. Общим же для них, кроме и за пределами поверхностного сравнения двух беседующих друг с другом людей, является тот тип проблемы, в рамках которой один человек пытается помочь другому понять нечто, что тот должен, но не может понять.

Для Платона диалог — это разговор или обмен мнениями между двумя (или несколькими) людьми. В самых ранних платоновских диа­логах, где, вероятно, мы находим наиболее живой образ Сократа за рабо­той, мы видим, как он приводит логические доказательства своих утвер­ждений и пытается вести собеседника вслед за собой по пути к истине и пониманию. Столь же явно видно, как он очаровывает, уговаривает и обольщает собеседника, и как он высмеивает, ставит в тупик и застав­ляет своего оппонента (или друга!) чувствовать себя максимально нелов­ко. «Чудесные чары» и «целебные травы» его слов льются согласно ос­вященной веками традиции поэта, сказителя, чародея, шамана, исцеляю­щего сердце и несущего истину. Но при этом Сократ подобен оводу и электрическому угрю. Здесь мы находим начало общефилософского ме­тода, и более того, описание «сократического вопрошания». Сам же ме­тод может быть назван «человек-за-работой».

Если мы обратимся к более поздним диалогам, то сможем увидеть, как Платон разрабатывает и оттачивает общий метод задавания вопро­сов, т.е. диалектику. Диалектика включает диалог, но по сути, это метод задавания вопросов и ответов на них: разделение, определение, категори­зация и абстрагирование. Похоже, что форму вопрошания определяют некоторые основные правила. Вопросы ставятся так, что позволяют, в лучшем случае, дать только два ответа — «да» или «нет». Часто в кон­це спора происходит сведение к абсурду (reductio ad absurdum), и один из участников спора уступает другому. Конечная цель спора состоит в том, чтобы добиться какой-то степени определенности и ясности, опреде-

¹ Цит. по: Платон. Собр. соч.: В 4 т. М.: Мысль, 1993. Т. 2. С. 137-138. (Примеча­ние редакторов-составителей.)

Саймон Б, Платон и Фрейд: психика в конфликте и психика в диалоге 435

лить разнообразные и изменчивые аспекты феноменального мира, мира «становления». Диалектика — это инструмент, посредством которого мы можем навести мосты между миром рождающегося и умирающего и миром истинно сущего, областью «того, что кажется» и «того, что истин­но». Диалектика принципиально отличается от диалога тем, что после­дний во многом основан на различных «риторических эмоциях»: убеж­дении, обольщении, идентификации с говорящим и, в худшем случае, на обращении за помощью к иррациональным страхам. Цель диалектики заключается не в обмане, а в открытии и утверждении того, что являет­ся истиной. «Эристика», т.е. искусство ведения устного спора с целью по­бедить (нечто вроде гимнастических состязаний, от которых греки были без ума), чужда духу диалектики. В двух словах можно сказать, что Пла­тон попытался определить в общих чертах такой интерактивный метод поиска истины, который бы обошел и исключил все виды желаний, ха­рактерные для «вожделеющих» частей психики — желаний подавить, со­блазнить или унизить человека.

Но если диалектика должна работать без этих обычных мотивов ведения спора, то спрашивается, — должна ли она работать вовсе без эмо­ций? Здесь мы возвращаемся к проблеме того, что же управляет высши­ми частями психики. Эмоции, вовлеченные в диалектический процесс, — это, к примеру, удивление, переживание по поводу трудности проблемы, стыд, связанный с незнанием, чувство тупика (aporia) и переживание дис­комфорта, вызванное в результате обнаружения противоречий с личны­ми убеждениями. Допустимой эмоцией будет и удовольствие от разреше­ния проблемы. Но не являются ли все эти «академические эмоции» не­сколько бледноватыми и чрезмерно рафинированными? Быть может и так, но что-то более сильное стало бы помехой, а что-то более слабое едва ли смогло бы произвести в душе возмущение, необходимое для того, чтобы побудить ее к поиску истины. Это не пассивный процесс, и он должен вызывать дискомфорт. Диалектика не успокаивает, подобно сладким пес­ням поэта или речи одаренного оратора; она разрушает и раздражает. Платон считает, что когда люди действительно полностью вовлечены в диалектический процесс, «они становятся злее по отношению к себе и мягче по отношению к другим». Миф о пещере в диалоге Государство в наиболее явном виде очерчивает тот идеал, согласно которому открытие и видение истины столь же неприятны, как выход на яркий солнечный свет для жителя пещеры.

Диалектика не является ни ранней формой психоанализа, ни его предтечей. Об этом можно говорить только в предельно общем смысле, и по желанию мы можем обратить внимание, как на сходные черты, так и на очевидные различия между ними. Одно из важных различий зак­лючается в том высоком значении, которое Платон придает одной из крайних позиций спектра различных смесей мышления и чувства, а именно, эпистеме, т.е. абстрактным, общим и диалектическим формам

436 Тема 13. Строение личности

мышления. Однако Платон, как и Фрейд, чувствует необходимость ос­мысления смеси интеллектуальных и эмоциональных сил, возбуждаемых в попытке «познать себя» посредством диалога. Общая проблема заклю­чается в создании метода или инструмента, использование которого хотя и зависит от личности владельца, но которому в принципе можно было бы обучить и передать многим другим людям. Еще одна общая пробле­ма состоит в том, чтобы направить в нужное русло эмоции и импульсы, необходимые для поиска и обретения чувства убежденности в истине. «В сердцах человеческих пишет только диалектика», — вот в чем заклю­чается как идеал, так и проблема платонизма. И диалектика, и психоана­лиз должны соединить и привести к большей гармонии конфликтующие части человека.

Общая часть представлений как диалектики, так и анализа заклю­чается в расщеплении между двумя членами диады. Любопытно, что это расщепление между терапевтом и пациентом или между учителем и учеником выстраивается по линии расщепления внутри души. Для Пла­тона философ относится к остальному человечеству как рациональная часть души к вожделеющей. Подобно этому у Фрейда мы обнаружива­ем тенденцию к отождествлению терапевта с Я, а. пациента — с ирраци­ональным, т.е. с Оно. Обсуждая перенос¹, Фрейд пишет: «Эта борьба меж­ду терапевтом и пациентом, между интеллектом и жизнью сообразно влечениям, между пониманием и стремлением действовать...»².

Отметим, что предполагаемое здесь отождествление означает, что отношение терапевта к пациенту подобно отношению интеллекта к вле­чению. Анализ и диалектика стремятся уменьшить этот разрыв, замос­тить пропасть. Ученику или пациенту необходимо в конце концов на­учиться делать самостоятельно то, что сначала он мог делать только с помощью учителя или терапевта.

Таким образом, опыт участников диалога тесно связан с теорети­ческой структурой расщепления психики. Теоретическая модель психи­ки - это модель психики людей, вступающих в диалог. Рабочая установ­ка диалога дает наиболее жизненные и непосредственные примеры про­блемы соотношения разума и эмоций, рационального и иррационального, мысли и действия. В процессе диалога возникают сопротивление и пре­пятствия на пути поиска истины. Платон говорит об апории, безвыход­ном положении, участники платонического диалога смущаются, запу­тываются, даже приходят в отчаяние и краснеют от стыда. Хотя концеп­туализация и метод исследования этих форм [психики] у Фрейда со­вершенно иные, обнаружение их существования характерно для обоих

¹ Перенос (трансфер) - процесс, посредством которого бессознательные желания пе­
реходят на те или иные объекты; например это может быть перемещение на аналитика
чувств, представлений и прочего, связанного с людьми из прошлого пациента.

² Freud S. The dynamics of transference // Standard Edition. 1912. XII. P. 108.

Саймон Б. Платон и Фрейд: психика в конфликте и психика в диалоге 437

мыслителей. В человеке есть человек, цели которого противны самому человеку¹.

В целом я утверждаю, что сходство между моделями Платона и Фрейда включает в себя следующие взаимосвязи.

1. Каждый из авторов в качестве основной рабочей задачи стремит­
ся к изучению человека в состоянии конфликта, в особенности самораз­
рушительного конфликта. Когда человек находится в состоянии конфлик­
та, две его части противостоят друг другу.

2. Природа рабочей ситуации, форма диалога, направленного на ус­
тановление истины, сталкивает участников этого диалога с фактами кон­
фликта человека с самим собой и с другими людьми.

3. Оба автора используют данные самонаблюдения и внутреннего
диалога, которые, по-видимому, подтверждают существование внутри души
конфликтующих частей.

4. В каждом из случаев теория развивается с точки зрения чело­
века, играющего ведущую роль в диалоге, и выстраивает расщепление в
диалоге по линии расщепления в психике.

5. Платоновская теория психики рассматривает психику как инст­
румент, который может быть использован диалектически. Фрейдовская
теория рассматривает психику и пациента, и терапевта как вовлеченную
в процесс психоанализа.

Оба мыслителя рассматривают мир с позиций вполне определенной схемы: они везде видят конфликт: в психике одного человека, между людь­ми, в политике и т.д. Кроме того, их схема включает в себя чувства высше­го и низшего порядка, каждое из которых стремится взять верх над дру­гим. Откуда следует начинать поиск «источника» подобных взглядов? Что является «моделью» для этой «модели»? Один из интересных возможных вариантов ответа, более явный для Платона, чем для Фрейда, заключается в том, что основу разделения психики задает доминирующая форма поли-

¹ Удачное совпадение состоит в том, что, по крайней мере, в некоторых диалогах, особенно в Государстве, структура диалога, т.е. роли, исполняемые несколькими его участниками, соответствует частям психики. Эта точка зрения, которую до недавнего времени отстаивал Алан Блум в своем переводе и комментариях к Государству, имеет свои преимущества, если не интерпретировать Платона на ее основе слишком букваль­но (См.: Bloom A. The Republic of Plato (translation with notes and Interpretative Essay). N. Y.: Basic Books, Inc., 1968.). Так, Тразимах, который утверждает, что справедливо то, что может безнаказанно сделать сильнейший, олицетворяет действия страждущей час­ти души (или, лучше, является иллюстрацией таковых). Главкон «эротичен», или страс­тен; его, всегда энергичного и полного энтузиазма, следует мягко вести и поучать, а не подчинять и укрощать. Если рассмотреть диалог под таким углом зрения, можно уви­деть изоморфизм между частями души, частями государства и участниками диалога. Однако подобное представление драматической структуры диалога оставляет без ответа другой вопрос: является ли она осознанной находкой Платона, или же в значительной степени неосознаваема? Последняя версия представляется мне более привлекательной, однако, обе возможны и согласуются с тем, что Платон в юности, до того, как попал под влияние Сократа, писал драмы.

438 Тема 13. Строение личности

тической организации. Следовательно, можно предположить, что источни­ком модели психики является структура греческого общества, в частности, отношения между господином и рабом (или между социальными группа­ми). Мне могут возразить, что в Государстве представлена в определенном смысле идеализированная картина социальной структуры греческого госу­дарства, в частности такого, как Спарта¹. Но где та политическая или соци­альная структура, которая очевидна для Фрейда? В действительности, у Фрейда она вездесуща и проявляется в самых разнообразных формах. В «Сопротивлении психоанализу» Фрейд говорит: «Человеческая цивили­зация зиждется на двух опорах: одна из них — это управление природны­ми силами, а другая — ограничение наших инстинктов. Трон правителя по­коится на закованных в цепи рабах. Среди инстинктивных компонентов, которые таким образом ставятся на службу, сексуальные инстинкты, в уз­ком смысле этого слова, являются из-за своей силы и дикости наиболее бросающимися в глаза. Горе, если они высвободятся из своих цепей! Трон будет опрокинут и правитель растоптан»².

Этому пассажу предшествует параграф, в котором Фрейд не без одоб­рения сравнивает платоновский Эрос с понятием либидо. Даже Толкование сновидений, известное прежде всего механическими и физическими моде­лями процессов сновидения, переполнено политическими, социальными и экономическими аналогиями. Например, цензор сновидений действует по­добно почтовому цензору³. Инстанция психики — это инстанция, подобная правительственному учреждению или бюро. Помимо этого, в течение всей своей карьеры Фрейд уделял много внимания вопросам взаимоотношений между психикой и человеческим сообществом, психикой и историей.

Ряд этих аргументов интересен и может потребовать дополнитель­ного исследования, особенно в случае Фрейда. Однако было бы неверно представлять политическую структуру как базовую модель структуры психики, прежде всего потому, что она сама является продуктом психи­ки, структурирующей и конструирующей факты социальной жизни в рам­ках определенной схемы.

Другой вероятный источник данной модели психики напрашивает­ся сам собой — это отношения между ребенком и родителями. Родитель рационален, а ребенок подчиняется желаниям. Иногда они конфликтуют, иногда сотрудничают. Но и здесь очевидно, что это только один из вари­антов детско-родительских отношений, причем вариант, который, несом­ненно, является отражением или продуктом определенного, хотя и ши­роко распространенного в культуре, отношения к детям.

¹ См. Enter Plato Гулднера, где приводится сильное обоснование для подобного утвер­
ждения (Couldner A. Enter Plato: Classical Greece and the Origins of Social Theory. N.Y.:
Basic Books, Inc., 1965.).

² Freud S. The resistances to psycho-analysis // Standard Edition. 1925 [1924]. XIX.
P. 219.

³ См.: Freud S. The Interpretation of dreams // Standard Edition. 1900-1901. IV/V. P. 142-143.

Саймон Б, Платон и Фрейд: психика в конфликте и психика в диалоге 439

Нам могут вынести вердикт поп licet (не подобает). Ибо все, что мы можем сказать - это то, что налицо сложное взаимодействие между тре­мя типами структур: а) структурой или моделью, которая существует в сознании создателя теории, и которую он накладывает на изучаемые фе­номены; б) структурами или моделями, которые являются распростра­ненными и подкрепляются внутри культуры, и посредством которых культура интерпретирует и упорядочивает окружающий мир; в) струк­турами, которые, так или иначе, могут «действительно» существовать (т.е., не исключено, что какие-то модели феноменального мира и в самом деле соответствуют структурам, неотъемлемо присущим самим феноме­нам)¹.

Доминирующая, если не единственная точка зрения Фрейда, особен­но в ранних его работах, заключается в том, что структура психики пред-задана, а схемы выделения частей психики (а не только ее содержание) проецируются во внешний мир и отражаются в творениях человеческой культуры, например, в мифах, религии и философских системах. Эти пред­ставления обсуждались в работе Гроссмана и Саймона в связи с поняти­ем Фрейда о внутрипсихическом восприятии (endopsychic perception)². В Психопатологии обыденной жизни Фрейд утверждает, что задача психо­логии заключается в преобразовании «метафизики в метапсихологию»³, т.е. в том, чтобы вывести из философии человеческой психики факты, говорящие о ее действительной структуре. Это утверждение может быть истинным, но главное возражение против него относится к способу его использования. Если, например, проследить эту идею в работах Фрейда вплоть до 1920 г., можно увидеть несколько разных вариантов «действи­тельной структуры психики» и, соответственно, несколько разных вари­антов схемы психики, которые мы должны искать в продуктах культуры (например, различение сознательного и бессознательного; разделение на Я, Оно и Сверх-Я и т.д.)⁴.

Схема конфликта заключена в психике мыслителя, и мы не можем дать исчерпывающего объяснения того, как эта схема там оказалась. Отклоняясь от темы, можно предположить, что в индивидуальной психо­логии людей, особенно чувствительных к конфликту и склонных видеть его повсюду, может быть что-то общее. Рискну выдвинуть довольно-таки

¹ Некоторое разъяснение и анализ этих проблем можно найти в Структурализме
Пиаже, в особенности там, где он обсуждает работы Леви-Стросса (см.: PiagetJ. Struc­
turalism. N.Y.: Basic Books, Inc., 1970. P.106-119).

² Grossman W., Simon B. Anthropomorphism: Motive, meaning, and causality in psycho­
analytic theory // The Psychoanalytic Study of the Child. 1969. Vol. XXIV. P. 78-111.

³ Freud S. The psychopathology of everyday life // Standard Edition. 1901. VI. P. 258.

⁴ Недавно рассуждение, сходное с фрейдовским, было представлено в увлекательной
работе Devereux (1970) Структура трагедии и структура души в «Поэтике» Аристо­
теля. Хотя его наблюдения довольно интересны и обоснованы, предлагаемая автором
понятийная структура открыта для обсуждения.

440 Тема 13. Строение личности

умозрительную гипотезу, частично основанную на объяснении Фрейдом того, как он в своем самоанализе пришел к открытию значимости Эди­пова комплекса¹.

Что касается Фрейда, важно, что его ситуация была необычна: два зна­чительно превосходящих его по возрасту сводных брата, дети его отца от первого брака, и отец, по возрасту годившийся ему в деды. Что касается Пла­тона, то мы не имеем достаточного количества надежных биографических и автобиографических данных, однако все сходятся на том, что его отец умер, когда Платон был юношей, и мать снова вышла замуж (за брата своей мате­ри), и от этого брака родился младший единоутробный брат, Антифон. У от­чима Платона, Пирилампа, был старший сын от предыдущего брака. У род­ных отца и матери Платона было еще трое детей: два сына, Главкон и Ади-мант, и дочь, порядок рождения которых неизвестен.

Платон, конечно же, в явной форме не знал и не описывал эдиповы конфликты, однако во всех его диалогах встречаются ссылки на отцеу­бийственные и кровосмесительные желания, как открыто заявленные, так и в скрытом виде (например, в мифе о Гиге в Государстве: Гиг стано­вится невидимым, проникает в спальню царицы и совращает ее, убивает царя и захватывает царство)². Интересно и то, что, хотя сам Платон по­чти никогда не появляется в своих диалогах (его имя упоминается толь­ко дважды; один раз — чтобы объяснить, что он был болен и не мог при­сутствовать при смерти Сократа!), его братья выступают в качестве глав­ных действующих лиц в Государстве, диалоге, в котором предлагается ликвидация семьи! Его родные братья и единоутробный брат снова по­являются в Пармениде — диалоге, который посвящен, на уровне проблем логики, сложным отношениям между формами, включая вопросы сход­ства, родства и тождественности.

Я предполагаю, что в случае как Фрейда, так и Платона некоторые нетипичные черты структуры семьи, возможно, частично центрированные вокруг эдиповых конфликтов, выступили своего рода катализаторами осознания конфликтов желаний и страстей как вездесущей особенности че­ловеческой жизни.

Другой особенностью стиля мышления и взгляда на мир, характе­ризующей обоих обсуждаемых авторов, является мышление в схемах, или поиск сходных схем в разнообразных явлениях. Это можно назвать рас­суждением по аналогии, или стремлением к открытию по аналогии, как,

¹ Эдипов комплекс - совокупность любовных и враждебных желаний ребенка, на­
правленных на родителей. (Примечание редакторов-составителей.)

² Сравните объяснение Платона с объяснением Геродота (Кн. I, 7), который красочно
и с определенной психологической проницательностью, которую мог подхватить и Платон,
рассказывает ту же историю. См. работу Розенбаума и Росси Геродот: обозреватель сек­
суальной психопатологии (Rosenbaum СР., Rossi R. Herodotus: Observer of Sexual
Psychopathology // Amer. Imago. 1971. Vol. XXVIII. P. 71-78.).

Саймон Б. Платон и Фрейд: психика в конфликте и психика в диалоге 441

например, сравнение души с государством, или сравнение истории иудей­ского народа со стадиями развития человеческого ребенка, хотя само по­нятие «аналогия» здесь не вполне адекватно. Я прибегнул выше к по­нятию «изоморфизм», т.е. к предположению о существовании сходных конфигураций — по большей части в том смысле, как если бы речь шла о подобных треугольниках, которые необходимо сопоставить. У Фрейда, даже в большей степени, чем у Платона, мы находим представление о том, что современные паттерны жизни взрослого человека имеют историю, которая состоит из более ранних вариантов этих форм. Если у взрослого человека наблюдается непонятный паттерн поведения, то ищите инфан­тильную форму, которая прольет свет на взрослую, ищите эдипов треу­гольник, который прояснит нынешние треугольники взрослого, и т.д. Как для Фрейда, так и для Платона метод выведения структуры неизвестного из структуры известного с последующими перемещениями туда и обратно между ними является основным и наиболее перспективным. Существу­ет ли имманентная связь между их готовностью повсюду видеть схему конфликта и готовностью разыскивать схемы? Усилил ли опыт необыч­ной структуры семьи у каждого из них не только сознавание конфликта, но и сознавание структур? Единственное, что я могу предложить, это все­го лишь намек или, возможно, неверный указатель.