Живость 1 страница

Примеры пунктов личностного опросника Айзенка

Источник: из анкеты EPQ для взрослых', опубликованной службой EdITS (Образователь­ная и Промышленная Служба Тестирования), Сан-Диего, Калифорния.

Причина здесь в том, что результаты факторного анализа в значи­тельной мере зависят от источника или типа получаемых данных. В любом случае, Айзенк убежден, что его два основных типовых критерия интровер-сия-—экстраверсия и стабильность— нейротизм были эмпирически под­тверждены в работах нескольких исследователей, применявших многие другие личностные тесты. Большая часть доказательств в поддержку этой точки зрения получена из исследований поведенческих различий между экстравертами и интровертами.

Различия между интровертами и экстравертами

Айзенк придает большое значение концептуальной ясности и точ­ным измерениям своих теоретических концепций. До сегодняшнего дня большая часть его усилий направлена на определение того, имеются ли

¹ См.: Eysenck H.J., Eysenck S.B. Manual of the Eysenck Personality Questionnaire. San Diego; CA: EdITS, 1975.

Хьелл Л, Зиглер Д Подход к личности с позиции факторного анализа 401

существенные различия в поведении, обусловленные индивидуальными различиями в пределах континуума интроверсия—экстраверсия. Айзенк утверждает, что индивидуальные различия в поведении могут быть вы­явлены посредством факторного анализа и измерены с помощью опрос­ников, а также лабораторных процедур. Наш краткий обзор посвящен этой общей методологии.

В обзоре исследований¹, основанных на предсказаниях по резуль­татам тестирования в рамках теории Айзенка, представлено впечатляю­щее количество фактов. Например, экстраверты гораздо более терпимо относятся к боли, чем интроверты; они делают больше пауз во время работы, чтобы поболтать и попить кофе, чем интроверты; возбуждение повышает эффективность их поступков и действий, в то время как инт­ровертам оно лишь мешает.

Некоторые другие эмпирически установленные различия между экс­травертами и интровертами приведены ниже.

• Интроверты предпочитают теоретические и научные виды деятель­
ности (например, инженерное дело и химия), в то время как экстраверты
склонны отдавать предпочтение работе, связанной с людьми (например,
торговля, социальные службы).

• Интроверты чаще признаются в практике мастурбации, чем экст­
раверты; зато экстраверты вступают в половые связи в более раннем воз­
расте, более часто и с большим числом партнеров, чем интроверты.

• В колледже интроверты достигают более заметных успехов, чем
экстраверты. Также студенты, оставляющие колледж по психиатричес­
ким причинам, скорее интроверты; в то время как те студенты, которые
уходят по академическим причинам, чаще оказываются экстравертами.

• Интроверты чувствуют себя более бодрыми по утрам, тогда как
экстраверты — по вечерам. Более того, интроверты лучше работают ут­
ром, а экстраверты — во второй половине дня.

Одним из наиболее примечательных различий между интроверта­ми и экстравертами является их чувствительность к стимуляции. Эта раз­ница может быть легко продемонстрирована при помощи «теста лимон­ной капли»².

Если капнуть четыре капли лимонного сока на язык человека, ока­жется, что интроверты выделяют почти в два раза больше слюны, чем экстраверты. Основа этого интересного явления связана с различными паттернами физиологического функционирования у интровертов и экст­равертов. Айзенк особенно подчеркивает, что за различия в реакциях на стимуляцию у интровертов и экстравертов отвечает восходящее активи­рующее влияние со стороны ретикулярной формации ствола мозга.

¹ См.: Wilson G. Introversion/extroversion // H. London & J.E. Exner (Eds.). Dimen­
sions of personality N. Y.: Wiley, 1978. P. 217-261.

² См.: Corcoran D.W. The relation between introversion and salivation // American
Journal of Psychology. 1964. 77. P. 298-300.

26 Зак. 1662

Представление о личности в психоанализе

3. Фрейд

РАЗДЕЛЕНИЕ ПСИХИЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ¹

<...> Я знаю, что в своих взаимоотношениях с лицами или вещами вы сами определяете, что является исходным пунктом. Так было и с пси­хоанализом: для развития, которое он получил, для отклика, который он нашел, было небезразлично, что начал он с работы над симптомом, самым чуждым для Я элементом, который имеется в душе. Симптом происхо­дит от вытесненного, являясь одновременно его представителем перед Я, но вытесненное для Я — это чужая страна, внутренняя заграница, так же как реальность — разрешите такое необычное выражение — заграница внешняя. От симптома путь лежал к бессознательному, к жизни влече­ний, к сексуальности, и это было время, когда против психоанализа вы­двигались глубокомысленные возражения, что человек — существо не только сексуальное, он знаком и с более благородными и более высоки­ми порывами. Можно было бы добавить, что, вдохновленный сознанием этих высоких порывов, он нередко позволяет себе несуразные мысли и иг­норирование фактов.

Вам лучше знать, что с самого начала у нас считалось: человек стра­дает от конфликта между требованиями жизни влечений и сопротивле­нием, которое поднимается в нем против них, и мы ни на миг не забыва­ли об этой сопротивляющейся, отклоняющей, вытесняющей инстанции, ко­торая, как мы полагали, обладает своими особыми силами, стремлениями Я, и которая совпадает с Я популярной психологии. Только ведь при всех трудных успехах научной работы и психоанализу не под силу было од­новременно изучать все области и высказывать суждение сразу по всем проблемам. Наконец, дело дошло до того, что мы смогли направить свое внимание с вытесненного на вытесняющее и встали перед этим Я, казав­шимся таким само собой разумеющимся, в твердой уверенности и здесь встретить вещи, к которым мы могли быть не подготовлены; однако бы-

¹ Фрейд 3. Введение в психоанализ: Лекции. М.: Наука, 1989. С. 334-349.

Фрейд 3. Разделение психической личности 403

ло нелегко найти первый подход. Вот об этом-то я и хочу с вами сегодня побеседовать!

Предполагаю, однако, что это мое изложение психологии Я подейст­вует на вас иначе, чем введение в психическую преисподнюю, которое ему предшествовало. Почему это так, с точностью сказать не могу. Как казалось мне сначала, вы подумаете, что ранее я сообщал вам факты, пусть даже не­привычные и своеобразные, тогда как теперь вы услышите преимуществен­но мнения, т.е. умозрительные рассуждения. Но это не так; получше все взвесив, я должен сказать, что удельный вес мыслительной обработки фак­тического материала в нашей психологии Я не намного больше, чем в пси­хологии неврозов. Другие обоснования своего предположения я тоже вы­нужден был отбросить; теперь я считаю, что каким-то образом это кроется в характере самого материала и в непривычности нашего обращения с ним. Все же я не удивлюсь, если в своем суждении вы проявите еще больше сдержанности и осторожности, чем до сих пор.

Ситуация, в которой мы находимся в начале нашего исследования, сама должна указать нам путь. Мы хотим сделать предметом этого ис­следования Я, наше наисобственнейшее Я. Но возможно ли это? Ведь Я является самым подлинным субъектом, как же оно может стать объек­том? И все-таки, несомненно, это возможно. Я может взять себя в качест­ве объекта, обращаться с собой, как с прочими объектами, наблюдать себя, критиковать и бог знает что еще с самим собой делать. При этом одна часть Я противопоставляет себя остальному Я. Итак, Я расчленимо, оно расчленяется в некоторых своих функциях, по крайней мере, на время. Части могут затем снова объединиться. Само по себе это не ново, возмож­но, непривычный взгляд на общеизвестные вещи. С другой стороны, нам знакома точка зрения, что патология своими преувеличениями и огруб­лениями может обратить наше внимание на нормальные отношения, ко­торые без этого ускользнули бы от нас. Там, где она обнаруживает слом и срыв, в нормальном состоянии может иметь место расчленение. Если мы бросим кристалл на землю, он разобьется, но не произвольно, а распа­дется по направлениям своих трещин на куски, грани которых, хотя и не­видимо, все-таки предопределены структурой кристалла. Такими растрес­кавшимися и расколовшимися структурами являются душевнобольные. И мы не можем им отказать в чем-то вроде почтительного страха, кото­рый испытывали древние народы перед сумасшедшими. Они отвернулись от внешней реальности, но именно поэтому они больше знают о внутрен­ней, психической реальности и могут нам кое-что выдать, что было бы нам иначе недоступно. Об одной группе таких больных мы говорим, что они страдают бредом наблюдения (Beobachtungwahn). Они жалуются нам, что постоянно и вплоть до самых интимных отправлений находятся под удручающим наблюдением неизвестных сил, вероятно все-таки лиц, и в галлюцинациях слышат, как эти лица объявляют о результатах своих на­блюдений: «Сейчас он хочет сказать это, вот он одевается, чтобы выйти, и

404________________________________________ Тема 13, Ст роение личности

т.д.» Это наблюдение — еще не то же самое, что преследование, но близ­ко к нему, оно предполагает, что больному не доверяют, ждут, как бы за­стать его за запретными действиями, за которые его должны наказать. Что было бы, если бы эти сумасшедшие были правы, если бы у нас у всех была такая наблюдающая и угрожающая наказанием инстанция в Я, ко­торая у них лишь резко отделена от Я и по ошибке смещена во внеш­нюю реальность?

Не знаю, произойдет ли с вами то же, что и со мной. Но с тех пор, как под сильным впечатлением этой картины болезни мною овладела идея, что отделение наблюдающей инстанции от остального Я может быть в структуре Я закономерной чертой, она меня не оставляет, и я вы­нужден был заняться изучением и других характерных особенностей и отношений этой отделенной таким образом инстанции. Вскоре был сде­лан следующий шаг. Уже содержание бреда наблюдения намекает на то, что наблюдение является лишь подготовкой к суду и наказанию, и, та­ким образом, мы узнаем, что у этой инстанции есть другая функция, ко­торую мы называем своей совестью. Вряд ли в нас найдется что-либо другое, что мы бы так постоянно отделяли от своего Я и так легко про­тивопоставляли ему, как совесть. Я чувствую склонность что-то сделать, что обещает мне наслаждение, но отказываюсь от этого на основании то­го, что совесть мне этого не позволяет. Или, поддавшись чрезмерному же­ланию наслаждения, я делаю что-то, против чего поднимается голос со­вести, и после проступка моя совесть наказывает меня упреками стыда, заставляет раскаиваться за него. Я мог бы сказать просто, что особая ин­станция, которую я начинаю различать в Я, является совестью, но более осторожным было бы считать эту инстанцию самостоятельной и предпо­ложить, что совесть является одной из ее функций, а самонаблюдение, не­обходимое как предпосылка судебной деятельности совести, является другой ее функцией. А так как, признавая самостоятельное существова­ние какой-либо вещи, нужно дать ей имя, я буду отныне называть эту ин­станцию в Я «Сверх-Я».

А теперь жду от вас иронического вопроса: не сводится ли эта ва­ша психология Я вообще к тому, чтобы буквально понимать общеупот­ребительные абстракции, превращая их из понятий в предметы, многого не выигрывая этим? Отвечу: в психологии Я трудно будет избежать об­щеизвестного, здесь речь будет идти, скорее, о новых точках зрения и сис-тематизациях, чем о новых открытиях. Так что оставайтесь пока при своем уничтожающем критическом мнении и подождите дальнейших рассуждений. Факты патологии дают нашим исследованиям фон, кото­рый вы напрасно искали бы в популярной психологии. Далее. Едва мы примирились с идеей такого Сверх-Я, которое пользуется известной са­мостоятельностью, преследует собственные намерения и в своем облада­нии энергией независимо от Я, как перед нами неизбежно встает карти­на болезни, в которой со всей ясностью обнаруживается строгость, даже

Фрейд 3. Разделение психической личности 405

жестокость этой инстанции и изменения ее отношения Я. Я имею в ви­ду состояние меланхолии, вернее, приступа меланхолии, о котором и вы тоже достаточно много слышали, даже если вы не психиатры. При этом недуге, о причинах и механизмах которого мы слишком мало знаем, наи­более яркой чертой является способ обращения Сверх-Я — про себя вы можете сказать: совести — с Я. В то время как меланхолик в здоровом состоянии может быть более или менее строг к себе, как любой другой, в приступе меланхолии Сверх-Я становится сверхстрогим, ругает, унижает, истязает бедное Я, заставляет его ожидать самых строгих наказаний, уп­рекает его за давно содеянное, которое в свое время воспринималось лег­ко, как будто оно все это время собирало обвинения и только выжидало своего теперешнего прилива сил, чтобы выступить с ними и вынести при­говор на основании этих обвинений. Сверх-Я предъявляет самые строгие моральные требования к отданному в его распоряжение беспомощному Я, оно вообще представляет собой требования морали, и мы сразу пони­маем, что наше моральное чувство вины есть выражение напряжения ме­жду Я и Сверх-Я. Это весьма примечательный результат наблюдения: мораль, данная нам якобы от бога и пустившая столь глубокие корни, выступает [у таких пациентов] как периодическое явление. Потому что через определенное количество месяцев все моральное наваждение про­ходит, критика Сверх-Я умолкает, Я реабилитируется и вновь пользует­ся всеми человеческими правами вплоть до следующего приступа. Прав­да, при некоторых формах заболевания в промежутках происходит нечто противоположное: Я находится в состоянии блаженного опьянения, оно торжествует, как будто Сверх-Я утратило всякую силу и слилось с Я, и это ставшее свободным, маниакальное Я позволяет себе действительно безудержное удовлетворение всех своих прихотей. Процессы, полные не­решенных загадок!

Вы ждете, конечно, больше, чем простой иллюстрации, услышав от меня, что мы кое-что знаем об образовании Сверх-Я, т.е. о возникнове­нии совести. Основываясь на известном высказывании Канта, сравнив­шего нашу совесть со звездным небом, набожный человек мог бы, пожа­луй, почувствовать искушение почесть оба их за прекрасные создания творца. Небесные тела, конечно, великолепны, но что касается совести, то здесь бог поработал не столь много и небрежно, потому что подавляющее большинство людей получило ее лишь в скромных размерах или в столь малой степени, что об этом не стоит и говорить. Мы ни в коей мере не отрицаем ту часть психологической истины, которая содержится в ут­верждении, что совесть — божественного происхождения, но это положе­ние требует разъяснения. Если совесть тоже является чем-то «в нас», то это ведь не изначально. Это — полная противоположность сексуальной жизни, которая действительно была с самого начала жизни, а не добави­лась лишь впоследствии. Но маленький ребенок, как известно, аморален, у него нет внутренних тормозов против стремлений к удовольствию.