Второй отдел 2 страница. По крайней мере девять из десяти потеряли свое время и труд в течение нескольких лет своей жизни и притом в та-

...По крайней мере девять из десяти потеряли свое время и труд в течение нескольких лет своей жизни и притом в та-

кие годы, которые могут считаться наиболее действенными, важными и даже решающими. Вычтите, прежде всего, по-

ловину или две трети из тех, которые являются на экзамены, т. е. отвергнутых; затем из числа принятых, получивших

ученые степени, свидетельства, дипломы, отнимите также половину или две трети — я говорю о переутомленных. От

них потребовали слишком многого, заставив их в такой-то день, сидя на стуле или перед какой-нибудь картиной, изо-

бражать из себя в течение двух часов в присутствии группы ученых живой запас всех человеческих познаний. Действи-

тельно, они были таким вместилищем в течение двух часов в этот день, но через месяц они уже не в состоянии были бы

выдержать снова этот экзамен. Приобретенные ими познания, слишком многочисленные и слишком тяжеловесные, не-

прерывно исчезают из их ума, а новых они не приобретают. Умственная сила их поколебалась, плодоносные соки ее

иссякли; перед нами человек уже «готовый» и часто совершенно конченный. Устроившись, женившись и покорившись

необходимости вращаться в одном и том же кругу, он замыкается в узких пределах своей службы, которую выполняет

корректным образом, но далее этого не идет...»

Знаменитый психолог указывает нам затем разницу, существующую между нашей системой и системой англосаксов.

У этих последних нет такого множества специальных школ, как у нас; у них обучают не книги, а сами предметы. Инже-

нер обучается там прямо в мастерской, а не в школе, и это дает возможность каждому приобрести познания, отвечаю-

щие его умственным способностям, остаться простым рабочим или сделаться мастером, если он не в состоянии идти

дальше, или же стать инженером, если это дозволяют его способности. Такой метод, без сомнения, гораздо более демо-

кратичен и гораздо более полезен обществу, чем такой, который ставит всю карьеру 18-ти или 20-летнего человека в

зависимость от испытания, продолжающегося всего лишь несколько часов.

«В госпитале, на рудниках, на фабрике, у архитектора, у адвоката ученик, поступающий в очень молодых годах, про-

ходит весь курс учения и практики, почти так же, как у нас проходит его клерк в конторе или живописец в мастерской.

Перед тем, до поступления в учение, он мог пройти уже какой-нибудь краткий общий курс, который служит основой, на

которую наслаиваются новые знания. Кроме того, у него под рукой часто имеются какие-нибудь технические курсы, которые он может посещать в свободные часы, чтобы приводить в порядок вынесенные им из своего ежедневного опыта

наблюдения. При таком режиме практические способности ученика увеличиваются и развиваются сами собой, как раз в

такой степени, какая отвечает его природным дарованиям, и в направлении, нужном для его будущей деятельности, для

того специального дела, к которому он хочет приспособить себя. Таким образом, в Англии и Соединенных Штатах

юноше очень скоро удается извлечь всю пользу из своих дарований. В 25 лет, если только в нем нет недостатка в содер-

жательности и в уме, он уже может быть не только полезным исполнителем, но даже предпринимателем, не только ма-

шиной, но и двигателем. Во Франции, где взяла верх противоположная система, принимающая с каждым поколением

все более и более китайский характер, общая сумма теряемых сил очень велика».

И великий философ приходит к следующему заключению относительно все возрастающего несоответствия между

нашим латинским воспитанием и жизнью:

«Во всех трех стадиях учения — в детском, отроческом и юношеском возрасте — теоретическая и школьная подго-

товка с помощью книг стала длиннее и обременительнее ввиду экзамена и получения степеней, и дипломов и свиде-

тельств. Это удлинение и отягощение школьных занятий вызывается применением противоестественного режима, вы-

ражающегося в откладывании практического учения, искусственных упражнений и механического набивания головы

ненужными сведениями, переутомлением. При этом не принимаются во внимание последующие годы и обязанности, которые выпадают на долю взрослого человека, — одним словом, ни реальный мир, куда должен вступить юноша, ни

1 Taine. Le Rйgime Moderne. — Paris, 1894.

окружающее его общество, к которому он должен заранее приспособиться, ни житейские столкновения, к которым

юноша должен быть заранее хорошо подготовлен, укреплен и вооружен (иначе он не в состоянии будет ни устоять, ни

защищаться), не принимаются в расчет этой системой воспитания. Наши школы не дают своим ученикам такой подго-

товки, более важной, чем всякая другая, не снабжают его необходимой твердостью здравого смысла, воли и нервов.

Наоборот, вместо того чтобы подготовить ученика для предстоящих ему условий жизни, школа лишает его необходи-

мых для этого качеств. Отсюда вытекает то, что его вступление в жизнь, его первые шаги на поприще практической

деятельности часто сопровождаются рядом неприятных поражений, вызывающих у него чувство огорчения и оскорбле-

ния, долго не исчезающее и порой искалечивающее его навсегда. Это тяжелое и опасное испытание; нравственное и

умственное равновесие может пострадать от этого и рискует никогда вполне не восстановиться. Разочарование наступа-

ет слишком внезапно и бывает слишком полным; заблуждение было слишком велико и слишком велики будут неприят-

ности».

Это были приблизительно последние страницы, написанные Тэном. Они превосходно резюмируют результаты долго-

го опыта великого философа. Я думаю, что они совершенно непонятны, к сожалению, для профессоров нашего универ-

ситета, не бывавших за границей. Воспитание — единственное средство, которым мы обладаем, чтобы несколько дейст-

вовать на душу народа, и грустно думать, что во Франции почти нет никого, кто бы мог понять, что наше современное

воспитание составляет опасный элемент быстрого упадка, и вместо того чтобы развивать нашу молодежь, оно извращает

и унижает ее.

Полезно было бы сопоставить эти страницы Тэна с наблюдениями, произведенными над воспитательной системой

в Америке Полем Бурже, и собранными в его прекрасной книге «Outre-Mer». Признав также, что наша воспитатель-

ная система создает только ограниченных буржуа без инициативы и без воли или анархистов, — «два типа, одинако-

во опасных, — цивилизованного человека, бесплодно вращающегося среди бессильной пошлости, либо увлеченного

безумием разрушения», — автор приводит сравнения, весьма заслуживающие внимания. Он сравнивает наши фран-

цузские лицеи, эти фабрики дегенерации, и американские школы, превосходно подготавливающие человека для жиз-

ни. Тут можно ясно видеть, какая пропасть существует между действительно демократическими народами и такими, у которых демократические идеи существуют только в речах, а не в мыслях.

Мы нисколько не удалились от психологии толпы в предшествовавших строках. Чтобы понять идеи и верования, гнездящиеся в толпе в настоящую минуту и готовые завтра же проявиться в полном развитии, надо знать, как готовилась

почва для этого. Образование, которое дается молодому поколению в какой-нибудь стране, позволяет нам предвидеть, какая участь ожидает эту страну. Воспитание, получаемое современным поколением, оправдывает самые мрачные пред-

сказания в этом отношении. Образование и воспитание до некоторой степени могут улучшить или испортить душу тол-

пы. Необходимо было указать, как действует на нее современная система и как масса равнодушных и нейтральных ин-

дивидов превратилась постепенно в громадную армию недовольных, готовых повиноваться всяким внушениям утопи-

стов и риторов. В школах-то именно и подготавливается будущее падение латинских народов.

ГЛАВА II

НЕПОСРЕДСТВЕННЫЕ ФАКТОРЫ МНЕНИЙ ТОЛПЫ

§1. Образы, слова и формулы. — Магическая сила слов и формул. — Могущественное влияние слов связано с образ-

ами, которые ими вызываются, и не зависит от их реального значения. — Образы меняются соответственно

времени и расе. — Обветшание слов. — Изменение смысла слов сообразно расе. — Различное значение слова «де-

мократия» в Европе и Америке.

§2. Иллюзии. — Их значение. — Они лежат в основе всех цивилизаций. — Социальная необходимость иллюзий. —

Толпа всегда предпочитает их истине.

§3. Опыт. — Только опыт может упрочить в душе толпы необходимые истины и разрушить иллюзии, сделав-

шиеся опасными. — Во что обходится необходимый для убеждения толпы опыт.

§4. Рассудок. — Ничтожность его влияния на толпу. На толпу можно влиять, действуя на ее бессознательные

чувства. — Роль логика в истории. — Тайные причины невероятных событий.

В предшествующей главе мы изучили отдаленные и подготовительные факторы, развивающие в душе толпы особенную

восприимчивость, благодаря которой в толпе возникают известные чувства и идеи. Теперь нам нужно рассмотреть фак-

торы, действующие на толпу непосредственным образом. В следующей главе мы увидим, как надо обращаться с этими

факторами, чтобы они оказали свое действие.

В первой части нашего труда мы изучили чувства, идеи и рассуждения толпы и можем отсюда вывести общее заклю-

чение о способах воздействия на душу толпы. Мы уже знаем, что поражает воображение толпы, какой силой и зарази-

тельностью обладают внушения, особенно те, которые представляются в форме образов; но так как происхождение

внушений бывает весьма разнообразно, то и факторы, способные действовать на душу толпы, могут быть очень различ-

ны; поэтому-то и необходимо изучить их отдельно, и такое изучение не будет бесполезной работой. Толпа несколько

напоминает сфинкса из античной сказки: надо или научиться разрешать загадки, предлагаемые нам ее психологией, или

же безропотно покориться тому, что толпа поглотит нас.

§1. Образы, слова и формулы

Изучая воображение толпы, мы видели, что на него очень легко действовать, в особенности образами. Такие образы не

всегда имеются в нашем распоряжении, но их можно вызывать посредством умелого применения слов и формул. Искус-

но обработанные формулы получают действительно ту магическую силу, которая им приписывалась некогда адептами

магии. Они могут возбудить в душе толпы самые грозные бури, но умеют также и успокаивать их. Можно было бы воз-

двигнуть пирамиду, гораздо более высокую, чем пирамида Хеопса, из костей лишь тех людей, которые пали жертвами

могущества слов и формул.

Могущество слов находится в тесной связи с вызываемыми ими образами и совершенно не зависит от их реального

смысла. Очень часто слова, имеющие самый неопределенный смысл, оказывают самое большое влияние на толпу. Тако-

вы, например, термины: демократия, социализм, равенство, свобода и т. д., до такой степени неопределенные, что даже в

толстых томах не удается с точностью разъяснить их смысл. Между тем, в них, несомненно, заключается магическая

сила, как будто на самом деле в них скрыто разрешение всех проблем. Они образуют синтез всех бессознательных раз-

нообразных стремлений и надежд на их реализацию.

Ни рассудок, ни убеждение не в состоянии бороться против известных слов и известных формул. Они произносятся

перед толпой с благоговением, и тотчас же выражение лиц становится почтительным, и головы склоняются. Многие

смотрят на них как на силы природы или сверхъестественные силы. Они вызывают в душе грандиозные и смутные обра-

зы, и окружающая их неопределенность только увеличивает их таинственное могущество. Они являются таинственными

божествами, скрытыми позади скинии, к которым верующие приближаются с благоговейной дрожью.

Образы, вызванные словами независимо от их смысла, меняются соответственно времени и народам, хотя сами фор-

мулы остаются неизменными. С некоторыми словами временно связаны всем известные образы, вызываемые ими. Сло-

во играет в таком случае роль звонка, вызывающего их появление.

Не все слова и формулы обладают способностью вызывать образы. Бывает так, что слова, вызывавшие раньше обра-

зы, изнашиваются и уже более ничего не пробуждают в уме. Они становятся тогда пустыми звуками, единственная поль-

за которых заключается в том, что они избавляют тех, кто их употребляет, от обязанности думать. Имея маленький запас

таких формул и общих мест, заученных нами в молодости, мы обладаем всем, что нужно, чтобы прожить жизнь, не

утомляя себя размышлениями.

Слова, входящие в состав какого-нибудь известного определенного языка, с течением веков изменяются очень мед-

ленно, но беспрестанно меняются образы, которые они вызывают, и смысл, который им придается. Вот почему раньше я

высказал уже мнение, что точный перевод выражений какого-нибудь языка, особенно если дело идет об исчезнувшем

народе, — вещь совершенно невозможная. В самом деле, что мы делаем, например, подставляя французский термин

вместо латинского, греческого или санскритского, или стараясь понять книгу, написанную на нашем родном языке два, три столетия тому назад? Мы просто-напросто заменяем образами и идеями, образовавшимися в нашем уме под влияни-

ем современной жизни, те понятия и образы, совершенно непохожие на наши, которые зародились под влиянием древ-

ней жизни в душе рас, находившихся в совершенно других условиях существования. Когда люди революции копировали

древних греков и римлян, разве они не придавали словам древних именно тот смысл, которого у них никогда не было?

Какое сходство может, например, существовать между учреждениями древних греков и теми, которые в наше время

носят аналогичные названия? Чем была в те времена республика, как не учреждением, аристократическим по существу, собранием маленьких деспотов, господствующих над толпой рабов, находящихся в самом абсолютном подчинении? Эти

коммунальные аристократии, опирающиеся на рабство, не могли бы существовать и одной минуты без него.

А слово «свобода», разве оно могло означать то же самое, что означает теперь, в такую эпоху, когда даже не предпо-

лагалась возможность свободно мыслить и не было более великого и более редкого преступления, как рассуждения о

богах, законах и обычаях государства? Слово «отечество», например, в душе какого-нибудь афинянина или спартанца

было только культом Афин или Спарты, а вовсе не целой Греции, состоявшей из соперничающих между собой городов, ведших постоянную войну друг с другом. Какой смысл имело это же самое слово «отечество» у древних галлов, разде-

ленных на соперничающие племена, отличавшиеся своей расой, языком и религией, и легко побежденных Цезарем, так

как он постоянно имел среди них союзников? Только Рим дал галлам отечество, доставив им политическое и религиоз-

ное единство. Даже не заглядывая так далеко, мы видим, что всего лишь два столетия назад слово «отечество» понима-

лось совсем не так, как теперь, французскими аристократами вроде великого Конде, которые вступили в союз с ино-

странцами против своего монарха. И разве то же самое слово не имело другого смысла для эмигрантов, думавших, что

они повинуются законам чести, сражаясь против Франции? Со своей точки зрения они, без сомнения, повиновались

этим законам, ибо феодальный закон прикрепляет вассала к его властелину, а не к земле, и, следовательно, где находит-

ся этот властелин, там и есть истинное отечество.

Очень многочисленны слова, смысл которых изменился подобным образом, и добраться до первоначального их

смысла вовсе не легко. Справедливо говорят, что надо много прочесть, прежде чем в состоянии будешь сколько-

нибудь уяснить себе, что означали для наших предков такие слова, как король и королевская фамилия. Что же можно

сказать относительно более сложных терминов?

Итак, значение слов бывает непостоянным, временным и меняется сообразно векам и народам. Если мы хотим дейст-

вовать этими словами на толпу, то, прежде всего, должны знать, что они означают в данную минуту, а никак не то, что

они некогда означали, или могут означать для индивидов, обладающих другой духовной организацией.

Таким образом, когда после разных политических переговоров и перемен религиозных верований в толпе возникает

глубокая антипатия к образам, вызываемым известными словами, то первой обязанностью настоящего государственного

человека должно быть изменение слов. При этом он, разумеется, не должен касаться сущности вещей, так как эти по-66

следние слишком тесно связаны с наследственной организацией народа, чтобы их можно было изменить. Рассудитель-

ный Токвиль давно уже обращал внимание на то, что труды консульства и империи состояли, главным образом, в том, чтобы нарядить в новые слова большинство учреждений прошлого, т. е. заменить слова, вызывавшие неприятные обра-

зы в воображении толпы, другими, новизна которых мешала появлению этих образов. Так изменены были, например, названия налогов, хотя налоги и сборы остались по существу те же.

Самой главной обязанностью государственных людей должно быть, следовательно, переименование и поименование

популярными или же нейтральными названиями тех вещей, которых толпа уже не выносит более под их прежними име-

нами. Могущество слов так велико, что стоит только придумать изысканные названия для каких-нибудь самых отврати-

тельных вещей, чтобы толпа тотчас же приняла их. Тэн справедливо замечает, что именно призывая свободу и братство,

— слова очень популярные в те времена, — якобинцы могли «водворить деспотизм, достойный Дагомеи, суд, достой-

ный инквизиции, и организовать человеческие гекатомбы, напоминающие гекатомбы древней Мексики». Искусство

правителей, а также адвокатов, именно и заключается в том, чтобы уметь обращаться со словами. Главная трудность

этого искусства состоит в том, что в одном и том же обществе, но в разных социальных слоях, одни и те же слова весьма

часто имеют совершенно различный смысл. Внешне в этих общественных слоях употребляют такие же точно слова, но

эти слова никогда не имеют того же самого значения.

В предшествующих примерах мы указывали на время как на главный фактор изменения смысла слов. Если мы вклю-

чим сюда и расу, то увидим, что в одну и ту же эпоху у народов одинаково цивилизованных, но различной расы, одни и

те же слова выражают часто очень различные идеи. Трудно понять все эти различия, не совершив многочисленных пу-

тешествий, поэтому-то я и не буду на них настаивать. Я ограничусь лишь указанием на то, что слова, наиболее употреб-

ляемые толпой, обладают различным смыслом у разных народов. К таковым принадлежат, например, «демократия» и

«социализм», столь часто употребляемые в настоящее время. Эти слова в действительности вызывают совершенно про-

тивоположные образы в душе романских и англосаксонских народов. У латинян слово «демократия» означает главным

образом исчезновение воли и инициативы индивида перед волей и инициативой общин, представляемых государством.

На государство все более и более налагается обязанность руководить всем, централизовать, монополизировать и фабри-

ковать все, к государству обращаются постоянно все партии без исключения — радикалы, социалисты или монархисты.

У англосаксов в Америке то же самое слово «демократия» означает, наоборот, самое широкое развитие воли и инди-

вида и насколько возможно большее устранение государства, которому ничем, даже делом народного просвещения, не дают управлять, за исключением полиции, армии и дипломатических сношений. Итак, то же самое слово, которое

у одного народа обозначает устранение воли и индивидуальной инициативы и преобладание государства, у другого

получает совсем иной смысл и означает чрезмерное развитие именно индивидуальной воли и инициативы и полное

устранение государства.

В первой книге этого труда («Психология народов») я особенно указывал на различие, которое существует между демократиче-

ским идеалом романских народов и англосаксов. Совершенно независимо от меня Поль Бурже на основании своих путешествий при-

шел в своей последней книге «Outre-Mer» к выводам, почти одинаковым с моими.

§2. Иллюзии

Начиная с самой зари цивилизации, толпа постоянно подпадала под влияние иллюзий. Наибольшее число храмов, статуй

и алтарей было воздвигнуто именно творцам иллюзий. Некогда властвовали религиозные иллюзии, теперь на сцену вы-

ступают философские и социальные, но эти грозные владычицы всегда находились во главе цивилизаций, последова-

тельно развивавшихся на нашей планете. Во имя иллюзий сооружались храмы Халдеи и Египта, средневековые религи-

озные здания, и во имя этих же иллюзий совершился переворот в Европе сто лет тому назад. Все наши художественные, политические или социальные понятия непременно носят на себе могущественный отпечаток иллюзий. Человек иногда

повергает в прах эти иллюзии ценой ужасных переворотов, но он всегда бывает вынужден снова извлечь их из-под раз-

валин.

Без этих иллюзий ему не удалось бы выйти из состояния примитивного варварства, и без них он скоро снова впал бы

в то же состояние. Все это пустые тени, дщери наших мечтаний, но они вынудили народы создать все то, что составляет

теперь славу искусства и величие нашей цивилизации.

«Если бы уничтожить в музеях и библиотеках и разбить о камни паперти все произведения и художественные памят-

ники, вдохновленные религией, что же осталось бы от великой мечты человечества? Доставлять людям надежды и ил-

люзии, без которых они не могли бы существовать, — вот назначение богов, героев и поэтов. Наука старалась выпол-

нить эту задачу в течение пятидесяти лет. Но в сердцах, жаждущих идеала, ее погубило то, что она не осмеливается

обещать больше и не умеет достаточно лгать»1.

Философы последнего столетия с большим рвением старались уничтожить религиозные, политические и социальные

иллюзии, которыми жили наши предки. Но уничтожая эти иллюзии, они, в то же время, опустошили источники надежды

и смирения. И позади разбитых химер они наткнулись на слепые и скрытые силы природы, неумолимые, безжалостные к

слабости и чуждые сострадания.

Несмотря на весь свой прогресс, философия до сих пор не дала еще толпе никаких идеалов, которые могли бы

прельстить ее; но так как толпе нужны иллюзии во что бы то ни стало, то она инстинктивно, как бабочка, летящая на

свет, направляется к тем, кто ей их доставляет. Главным фактором эволюции народов никогда не была истина, но

1 Даниэль Лесюэр.

всегда заблуждение. И если социализм так могуществен в настоящее время, то лишь потому что он представляет

собой единственную уцелевшую иллюзию. Несмотря на все научные демонстрации, он продолжает все-таки расти, и

социальная иллюзия царит в настоящее время над всеми обломками прошлого, и ей принадлежит будущее. Толпа

никогда не стремилась к правде; она отворачивается от очевидности, не нравящейся ей, и предпочитает поклоняться

заблуждению, если только заблуждение это прельщает ее. Кто умеет вводить толпу в заблуждение, тот легко стано-

вится ее повелителем; кто же стремится образумить ее, тот всегда бывает ее жертвой.

§3. Опыт

Опыт является, наверное, единственным действительным средством для прочного укрепления какой-нибудь истины в

душе толпы и разрушения иллюзий, сделавшихся чересчур опасными. Нужно, однако, чтобы опыт совершен был в ши-

роких размерах, и чтобы он повторился несколько раз. Опыт одного поколения обыкновенно не приносит пользы сле-

дующему, вот почему излишне пользоваться историческими фактами как примерами. Единственное значение таких

демонстраций заключается лишь в том, что они показывают, до какой степени необходимо из века в век повторять опыт, чтобы он мог оказать какое-либо влияние и пошатнуть хотя бы одно-единственное заблуждение, если только оно прочно

укоренилось в душе толпы.

Наш век, так же, как и предшествующий, будет, вероятно, приводиться историками будущего в пример, как эра лю-

бопытных опытов. И действительно, ни в какие другие века их не производилось так много!

Самым гигантским из всех этих опытов была, без сомнения, Французская революция. Для обнаружения истины, за-

ключающейся в том, что нельзя переделать во всех отношениях какое-нибудь общество лишь на основании указаний

чистого разума, понадобилось погубить несколько миллионов человеческих жизней и волновать Европу в течение целых

двадцати лет. Чтобы доказать на опыте, как дорого обходятся народам Цезари, которых они приветствуют радостными

криками, понадобился целый ряд разорительных испытаний в течение целых пятидесяти лет, но, несмотря на всю их

очевидность, они все еще, по-видимому, недостаточно убедительны. Между тем, первый из этих опытов стоил три мил-

лиона человеческих жизней и был причиной нашествия; второй же вызвал разложение и необходимость содержать по-

стоянные армии. Третий опыт чуть-чуть не был сделан недавно и, вероятно, рано или поздно будет-таки сделан. Чтобы

убедить целый народ в том, что огромная германская армия вовсе не представляет собой, как учили нас лет тридцать

тому назад, только безвредную национальную гвардию, понадобилась ужасная война, стоившая нам очень дорого.

Мнение толпы составилось в данном случае путем грубых ассоциаций предметов, совершенно несходных между собой, механизм

образования которых я изложил выше. Наша национальная гвардия тех времен состояла из миролюбивых лавочников без всякого

следа дисциплины, и к ней нельзя было относиться серьезна; поэтому все, что носило аналогичное название, вызывало те же самые

образы и, вследствие этого, считалось таким же безвредным учреждением; заблуждение толпы разделялось в то время, как это вообще

часто бывает с какими-нибудь общими мнениями, также и ее вожаками. В своей речи, произнесенной 31 декабря 1887 г. в палате

депутатов и воспроизведенной Е. Олливье в его книге, Тьер, часто следовавший за мнением толпы, но никогда его не опережавший, утверждал, что Пруссия помимо действующей армии, приблизительно равняющейся французской армии, не имеет ничего другого, кроме национальной гвардии, такой же, как и французская национальная гвардия, и, следовательно, не представляющей серьезного

значения. Эти утверждения вышеназванного государственного человека оказались столь же верными, как и его предвидения незначи-

тельной будущности железных дорог.

Чтобы признать, наконец, что протекционизм разоряет народы, которые вводят его у себя, понадобится также, по

крайней мере, двадцатилетний бедственный опыт. Примеры эти можно увеличить до бесконечности.

§4. Рассудок

Перечисляя факторы, способные производить впечатление на душу толпы, мы могли бы совершенно не упоминать о

рассудке, если бы это не было нужно нам для того, чтобы указать на отрицательное значение его влияния.

Мы указали уже, что на толпу нельзя влиять рассуждениями, так как ей доступны только грубые ассоциации идей.

Поэтому-то факторы, умеющие производить впечатление на толпу, всегда обращаются к ее чувствам, а не к ее рассудку.

Законы логики не оказывают на нее никакого действия. Чтобы убедить толпу, надо сначала хорошенько ознакомиться с

воодушевляющими ее чувствами, притвориться, что разделяешь их, затем попытаться их изменить, вызывая посредст-

вом первоначальных ассоциаций какие-нибудь прельщающие толпу образы. Надо также уметь вернуться назад в случае

нужды, и главное — уметь угадывать ежеминутно те чувства, которые порождаешь в толпе.

Мои первые наблюдения над искусством производить впечатление на толпу и над тем, как мало действует логика в данном слу-

чае, относятся ко времени осады Парижа, к тому дню, когда я увидел, как вели в Лувр, где заседало в то время правительство, марша-

ла В., которого неистовая толпа обвиняла в том, что он снимал план укреплений с целью продать его пруссакам. Один из членов пра-

вительства, знаменитый оратор Г. П., вышел, чтобы уговорить толпу, требовавшую немедленной казни своего пленника. Я ожидал, что оратор докажет толпе нелепость ее обвинений, сказав, что маршал, которого она обвиняет, сам был одним из строителей этих

укреплений, и что планы этих укреплений продаются у всех книгопродавцев. К моему величайшему изумлению (я был тогда очень

молод), я услышал совсем другую речь. «Расправа будет произведена, — закричал оратор приближаясь к пленнику, — и расправа

самая безжалостная. Предоставьте правительству национальной обороны закончить ваше расследование. Мы же покамест запрем

пленника». Толпа немедленно успокоилась, удовлетворенная этим кажущимся исполнением своих требований, и спустя четверть часа

маршал мог спокойно вернуться домой. Но он неминуемо был бы разорван на части, если бы оратор начал приводить толпе, находя-