Куттер П. Любовь в своей активной и пас­сивной формах, когда в первом случае любят, а во вто­ром – позволяют себя любить

ЛЮБОВЬ И ЭРОТИКА [7]

ЛЮБОВЬ

Любовь в своей активной и пас­сивной формах, когда в первом случае любят, а во вто­ром – позволяют себя любить, а также в своем кратко­временном варианте – влюбленности, и варианте дли­тельном – страстной любви, занимает привилигированное положение в азбуке страстей.

Как показывает обыденная жизнь и психотерапев­тическая практика, люди не становятся счастливыми от секса и порнографии. Современные молодые люди живут раскрепощенно, с легкостью меняя одного поло­вого партнера за другим. Их практически не беспокоит чувство вины, досаждавшее их родителям и представи­телям так называемого скептического поколения. В дан­ном случае прогресс в деле освобождения от прежних сексуальных табу очевиден.

Однако при ближайшем знакомстве с типом прогрес­сивно мыслящего человека, для которого нет ничего не­возможного, начиная частой сменой половых партнеров и заканчивая групповым сексом, приходишь к другим выводам. Зачастую такой человек не способен на любовь, которую он в то же время постоянно ищет и не находит. Таким образом, он никогда сам не испытывал чувства любви и не ведает, что это такое. В отношении чувств подобный человек ощущает себя опустошенным. Обладая функциональной “генитальной потенцией”, он является “эмоциональным импотентом”, у которого полностью блокированы чувства, имеющие отношение к любви и страстям. Каждая новая связь, на которую он в очередной раз возлагает свои надежды, его разочаро­вывает. Вспомогательные средства, например нарко­тики, которые он использует для того, чтобы заполнить невыносимый вакуум чувств, приносят лишь временное облегчение. Этот самообман неминуемо раскрывается, и тогда безжалостная реальность душевной, пустоты может довести до отчаяния.

В Песне Песней Соломона есть такие слова: “Ласки твои лучше вина <..> Я изнемогаю от любви <...> Левая рука его у меня под головою, а правая ласкает меня <...> На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя <...> Души во мне не стало, когда он говорил <...> Крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, рев­ность <...> Стрелы ее – стрелы огненные; она пламень весьма сильный. Большие воды не могут потушить любви, реки не зальют ее <...> Если бы кто давал все богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презре­нием”. В этих строках страсть выражена непосредст­венно. Здесь нет и тени пренебрежения или пуританской морали. Все чисто и непорочно, как в первый день творе­ния; перед нами великолепный образец несокрушимой, незамутненной, необезображенной любви.

Сравняться ли с такой любовью чувства Казановы, величайшего ловеласа всех времен? В своих мемуарах он писал: “Ничему не обязан я так, как любви”. Он без смущения описывал пикантные подробности своих мно­гочисленных похождений. Однако действительно ли он любил женщин, которых желал? Действительно ли ощущал он в экстазе обольщения высочайшее блажен­ство? С точки зрения современной глубинной психоло­гии Казанова – это несомненно сексуально одержимый, но, в принципе, неспособный на любовь человек, при­надлежащий к тому распространенному сейчас типу молодых людей, который характеризует постоянная смена половых партнеров, что объясняется отсутствием душевных сил, необходимых для длительных отноше­ний. Элементы негативной тенденции кроются в стой­ком желании отвергать одну женщину в угоду другой. Не обнаруживается ли здесь скрытое женоненавист­ничество? Подобным же образом ведут себя и сексу­ально одержимые женщины, часто меняющие мужчин. В основе их действий также лежит неспособность любить по-настоящему.

Возникает вопрос, почему именно страстная любовь столь редко бывает счастливой не только в романах и драмах – вспомним хотя бы роковое заблуждение, погубившее Ромео и Джульетту, смерть Тристана и Изольды, – но и в жизни?

ВОЗЗРЕНИЯ СОВРЕМЕННОЙ ПСИХОЛОГИИ НА ЛЮБОВЬ

Современная психология рассмат­ривает любовь как уравнение с тремя неизвестными: интимностью, сексуальностью и ответственностью, Роберт Дж. Стернберг (1988) прекрасно продемонстрировал несколько принципов, действующих в рамках треугольника интимности, страсти и ответственности в соответствии с которыми можно определить типологи­ческую принадлежность любви:

1. Крайне выраженная интимность, душевное распо­ложение, при отсутствии сексуальности и ответственности.

2. Крайне выраженная страстная любовь, когда индивид, минуя межличностные отношения, попадает в зависимость от другого человека при наличии сексу­альности и отсутствии ответственности.

3. Крайне выраженная абсолютная ответственность, лишенная сексуальности и интимности.

Для того чтобы убедиться в практическом значении данных экстремальных формулировок, следует рассмот­реть следующие двойные комбинации трех основных характеристик:

– связь сексуальности и интимности, существую­щая при романтической любви, но подразумевающая любовь страстную.

– связь интимности и ответственности в рамках товарищеской или партнерской любви, из которой исключена сексуальность.

– совершенная любовь, при которой три ее компо­нента, словно зрелый плод, находятся в состоянии рав­новесия, именуемого Стернбергом “Balanced Triang­le” (1988), сбалансированным треугольником, и любовь после фазы своего развития балансирует между интим­ностью, сексуальностью и ответственностью.

ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИЕ ВОЗЗРЕНИЯ НА ЛЮБОВЬ

1. Бессознательная побудитель­ная сила любви – половое влечение, энергия которого, либидо, проистекает из физиологического источника и любой ценой стремится к своей цели, удовлетворе­нию. Для достижения данной цели необходим объект; это может быть мастурбация, самоудовлетворение или половые контакты с другими людьми гетеросексуального или гомосексуального рода. Разумеется, такая энергия связана с внешними возбудителями, к которым можно причислить привлекательное лицо, определен­ные части тела, изображения или фантазии.

2. Любовь – это в большей или меньшей степени попытка наверстать другую любовь, упущенную в детстве; это мнение полностью согласуется с психо­аналитической теорией травмы. Травма в данном случае носит душевный характер и возникает как результат оскорбительного действия, от которого индивид не мог защититься либо по причине чрезмерности травматиче­ского обстоятельства либо из-за собственной слабости на момент происшествия. В качестве травматических обсто­ятельств могут выступать такие действия, наносящие непосредственный ущерб, как сексуальные домогатель­ства взрослых или жестокое обращение с ребенком. Зна­чительное место среди травматических обстоятельств занимают действия, ущерб от которых носит опосредо­ванный характер: недостаток заботы, отсутствие ува­жения, дефицит общения, небрежность, равнодушие, отсутствие заинтересованности. В первом случае возни­кает травматический опыт, сопровождаемый стимуля­цией аффектов, обуславливающей в дальнейшем проб­лемы, связанные с невозможностью распутать клубок травм, а также сопутствующие этому гнев, ненависть, враждебность. Во втором случае речь идет об опыте недостаточной любви, недостаточной заботы, сопровож­даемом угнетением аффектов и обуславливающем чув­ство дефицита, ощущения неполноценности собствен­ной личности, внутренней опустошенности и тоски.

Разумеется, черты отношений матери и ребенка суще­ственно обуславливают типологическую принадлежность любви взрослого человека. Если будучи детьми, мы много получали, то, повзрослев, мы сможем столько же дать. Если детство было проникнуто фрустрацией, то в дальнейшем такой человек будет фрустрировать своего партнера. Индивид, который был способен на эмоцио­нальную отдачу, на ребяческую, но действенную любовь в детском возрасте, повзрослев, сможет любить активно даже в том случае, если предмет его любви не отвечает ему взаимностью. Хороший опыт в более или менее удов­летворительных отношениях между матерью и ребенком гарантирует будущую способность давать и принимать. Неудовлетворительные отношения матери и ребенка, чрезмерная травматизация или дефицит любви, напро­тив, ведут к тому, что индивид, хочет он того или нет, привносит элементы своей травмы или неудовлетворенности в существующие любовные отношения. Прежние разочарования, обиды и страдания начинают сказываться на нынешней любви. В случае невроза на первый план выступают фантазии, призванные возместить индивиду утаенную от него в детстве любовь; детскую травму пыта­ются компенсировать за счет партнера мечтами, симпто­мами и повторением. При перверсиях такую роль выпол­няет, к примеру, фетиш, компенсирующий недостаток любви. Садомазохистские действия представляют собой “эротическую форму ненависти” (J. Stoller), при которой “любовь состоит на службе у агрессии” (Otto F. Kernberg), и являются инсценировкой непреодоленных дет­ских впечатлений. Алкоголизм и наркотики выступают в качестве средств, сулящих заполнение внутренних пус­тот; преступление дает возможность попросту украсть или в крайнем случае насильственно заполучить то, в чем человеку было отказано и в чем он очень нуждался.

3. Любовь является бессознательным повторением непреодоленных конфликтов, идущих из прошлого. К числу последних следует отнести как вышеупомяну­тые доэдиповы конфликты, связанные с отношениями матери и ребенка, так и типичные эдиповы конфликты, сопутствующие отношениям ребенка, матери и отца. Ребенок ощущает себя “третьим лишним” (Freud, 1910), исключенным из жизни влюбленной пары, переживает нарцистическую обиду, завидует имущим, ревнует к тому, кто отнимает у него одного из родителей. Чело­век, недостаточно преодолевший такой печальный опыт, бессознательно повторяет его во взрослых отношениях. При этом в течение жизни он постоянно меняет роли: если в детстве его обманывали, то в дальнейшем он может превратиться в обманщика. Человек, ощущавший в детстве свою слабость, может захотеть стать сильней­шим. Так жертва оборачивается палачом, и тогда месть бывает сладостна. Некоторые события могут влиять на смену ориентации: например, мужчина, которого поки­нула возлюбленная, предпочтя ему другого человека, может поначалу ревновать ее к сопернику и злиться на последнего, но затем заинтересоваться тем, чем занима­ется он с этой женщиной, а не тем, что ощущает она. Данный гомосексуальный компонент выявляет гомосек­суальные черты любви в целом. То же самое относится к женщинам. Людям приходится на протяжении всей жизни сталкиваться с непреодоленными конфликтами, обсуждать их в разговорах с друзьями, размышлять о них в одиночестве. Так или иначе, речь идет о непре­одоленных детских конфликтах, которые снова и снова толкают нас на любовь.

4. Любовь – это всегда удовлетворение неизбежного желания самоутвердиться. Следовательно, любовь, главным образом, посвящена самому любящему, а не предмету любви. Человек любит не другого человека, а себя, подобно Нарциссу, воспылавшему страстью к сво­ему отражению. Получается, что любовь аналогична самовлюбленности, а вера в то, что мы любим другого, не что иное, как иллюзия. В любви мы желаем лишь само­утвердиться, поднять собственную цену в своих глазах. Другой человек – лишь средство для достижения этой цели. В своей книге “Анализ самости” (Н. Kohut, “The Analysis of the Self”, 1971), вылущенной на немецком языке под названием “Нарцистизм” в 1973 году, Гейнц Когут продемонстрировал, как индивид идеализирует свою личность благодаря “зеркальному переносу” на другого, сливаясь с ним или пытаясь найти и обнаружи­вая в нем свое “alter ego”. Ребенок желает увидеть “блеск в глазах матери”, указывающий на то, что он ей не без­различен; повзрослев, человек ищет волшебство и шарм в своем возлюбленном, который дает ему понять, что любит только его и никого другого.

ВЛЮБЛЕННОСТЬ

Влюбленность отличается от любви, но, как правило, последняя начинается с того, что человек влюбляется.

В период влюбленности предмет ее кажется недости­жимым и прекрасным. Нас чарует его облик, привле­кает его обаяние, нами овладевает тоска. Мы хотим всегда быть с ним, делить с ним все. Наше воображение переполнено его образами до такой степени, что мы пере­стаем замечать себя. Сонеты Шекспира, лирика Пет­рарки и Данте, баллады миннезингеров и бесчисленные стихотворения щеголяют друг перед другом похвалами, воздаваемыми чувству бессмертной влюбленности. Тем не менее рано или поздно эта “великая” любовь завершается разочарованием, которое закономерно уже толь­ко потому, что мы чрезмерно идеализируем возлюблен­ного. Испытывая счастье “цветущей влюбленности”, человек рисует в своем воображении красочный и пре­красный образ, увеличивая пропасть между мечтой и реальностью, хотя сам он этого долго не замечает. И только проанализировав реальное поведение возлюб­ленного, которое не соответствует нашему идеальному о нем представлению, мы медленно начинаем спускаться с небес на землю, испытывая болезненную опустошен­ность, обиду, разочарование и печаль. Таким романти­ческим мечтам, иллюзиям и псевдолюбви целиком посвящена книга Стена И. Катца и Эммы Э. Лин “На седьмом небе разреженный воздух”.

Идеализация возлюбленного тесно связана с детской идеализацией родителей, когда отец и мать представля­ются ребенку недостижимыми, совершенными, восхити­тельными существами. Процесс, обратный идеализации, разочарование, достигает особенно значительных мас­штабов, когда любимая мать не отвечает ребенку взаим­ностью. Всякому из нас знакомо чувство отвергнутой любви и связанная с этим боль разлуки, печаль, одино­чество. Однако если нам удастся сохранить об этой любви только добрые воспоминания, то данный опыт обогатит нас. Если же оно пробуждает в нас дремавшие до того чувства, то выигрыш от данного происшествия несравненно больше, чем ощущение конкретной утраты.

Однако даже если отношения продолжаются, разо­чарование неизбежно. Влюбленность превращается в любовь, которая ни в коем случае не лишена страст­ности. Для этого превращения существуют две базовые предпосылки: во-первых, не следует бояться ответствен­ности, во-вторых, потеря определенной свободы и свое­волия не должна превышать выгоды от партнерства.

ЧТО НЕОБХОДИМО ПРЕОДОЛЕТЬ, ЧТОБЫ НЕ СТРАШИТЬСЯ ЛЮБВИ?

1. Ответ таков: необходимо хотя бы в какой-то мере преодолеть младенческую травматизацию, чтобы она не могла бессознательно преследовать индивида со всеми вытекающими из такого преследова­ния последствиями для нынешних отношений. В первую очередь речь идет о непреодоленных конфликтах доэдиповой фазы, берущих начало в отношениях матери и ребенка. Сепарация, или отделение, от матери может ока­заться непреодоленной утратой, которая будет препятст­вовать индивидуации в контексте автономного существо­вания и самостоятельности. Вместо этого может сохра­ниться зависимость от других людей, при отсутствии которых индивид чувствует себя несчастным и требует, чтобы эти люди находились всегда подле него. Это нахо­дит свое наиболее яркое выражение в популярных пес­нях. Во вторую очередь речь идет о типичных эдиповых конфликтах, стереотипные реакции которых индивид фиксирует и бессознательно воспроизводит в процессе навязчивого повторения (Freud, 1920), перенося на плос­кость треугольника отношений, даже при условии, что сам индивид страдает от этого и на сознательном уровне желал бы освободиться от подобных стереотипов.

2. Сексуальность и физиологические аспекты в целом должны быть интегрированы в любовь. Разумеется, существует сексуальность без любви, точно так же, как любовь без сексуальности. Однако я веду речь преимуще­ственно о любви, которая первоначально возникает как результат растущего доверия и вторично включает в себя сексуальность в качестве “премиального наслаждения” (Freud, 1925), которое приносит равное удовольствие обоим индивидам, отвечая их пожеланиям. Для этого следует в рамках последовательного анализа не только повторить дурной опыт, приобретенный в ранних отно­шениях с матерью, в форме скрытого стереотипа отно­шений, но осознать и переработать его; тогда он будет не в силах разрушить любовь. Непережитые чувства, свя­занные с отсутствием положительного опыта, можно восполнить задним числом, например, в рамках так называемого моратория (Erikson, 1970) юности, когда человек с азартом пробует, экспериментирует и учится всему тому, что ускользнуло от него в детстве по вине семьи, однако при этом избегает серьезной ответствен­ности, ложащейся в таком случае на плечи взрослого человека.

Предпосылками страстной любви являются:

1. Отчасти сложившиеся отношения матери и ребен­ка вкупе с последующим положительным опытом “пер­вой” любви к матери.

2. В достаточной мере преодоленные эдиповы кон­фликты вкупе с последующим положительным опытом “второй” любви к отцу в рамках трегольника отноше­ний: ребенок, мать и отец.

3. Удачная интеграция сексуальности и физиологи­ческих аспектов в сферу чувств.

4. Более или менее сбалансированное супер-эго, кото­рое не подавляет индивида завышенным идеалом и стро­гими нормами, не преследует и не наказывает, а, доступ­но для критики, допускает замену предрассудков на соб­ственное мнение, осознание и исключение проекций.

5. Относительно четкая мужская или женская поло­вая идентичность.

Искусность в любви в позитивном смысле зависит от способности любить талантливо, которая возникает из опыта, подобно “искусству любви”. К этому относятся не только так называемая базовая способность на контакт, умение добиваться определенных отношений, но и готов­ность построить нежные отношения так, чтобы оба участ­ника длительное время оставались друг для друга равно интересными, что связано со способностью к межличност­ным отношениям; не следует забывать и о “способности к агрессии” (Alexander Mitscherlich, 1956, 1958), которая в настоящее время определяется как агрессивность, сопутствующая активному соблазнению, агрессивность, “стоящая на службе у любви”, а не перверсии.

Кроме того, следует упомянуть сексуальность и отно­сящиеся к ней аффективные элементы, которые явля­ются составной частью здорового отношения к своему и чужому телу, в результате чего подобный контакт не оскорбляет, а приносит радость, доставляет удовольствие и обогащает двух любящих. Таким образом, любовь – это “страстный диалог”, который ведется всеми доступ­ными любящим средствами. Это включает в себя и посто­янное желание совершенствовать отношения, рискуя остаться непонятым или разочароваться. Кто не рискует, тот не выигрывает.

ПОМЕХИ В ЛЮБВИ

Возникает вопрос: какие чувства способны чинить помехи любви? Прежде всего следует назвать болезненные чувства дефицита, собственного несовершенства, неполноценности, беспомощности и бессилия. Перечисленные чувства вызывают сильный стыд, следовательно, могут травмировать чувство соб­ственного достоинства, и поэтому с легкостью вытес­няются. Данные чувства берут начало в самой первой любви индивида, т. е. в той любви, которую вызвал у него самый первый участник отношений. Для муж­чины и для женщины таким человеком является мать. Мы пассивно желаем, чтобы мать нас любила. Первая любовь начинается прекрасно, но кончается несчаст­ливо. Даже при условии, что мать действительно любит своего ребенка, она просто не в состоянии любить его столь сильно, сколь желает того ее нена­сытное дитя.

В этом таится первопричина тесной взаимосвязи между любовью и смертью, неразрешимой дилеммы между счастьем утоленной страсти и его трагическим исходом. Несчастный конец в какой-то степени запро­граммирован глубоким впечатлением от первого не­удачного опыта.

Проводя аналогию с компьютером, можно сказать, что если данная программа будет снова запущена под воздействием первой юношеской любви или любви, воз­никшей во взрослом возрасте, которая, как правило, оказывается любовью второй, то поведение индивида будет в значительной мере определяться прежним сте­реотипом, хранящимся в бессознательном.

Однако первая активная любовь в жизни индивида немногим отличается от любви пассивной; кончается она тоже разочарованием. В детском возрасте человек зача­стую любит заботящихся о нем людей активно, сближа­ется с ними, обращается к ним, наивно желает доставить им удовольствие, чем-нибудь порадовать. Когда речь идет о маленьком мальчике, то большую долю в его неж­ности занимают совершенно мужские чувства, а точнее, вполне сексуальное желание обольстить мать, приоб­рести в ее лице подругу и соратницу, осчастливить ее. Эта первая любовь окрашивается разнообразными фан­тазиями и переполняет мальчика, однако заканчивается она непременно несчастьем. Обожаемая мать не может ответить взаимностью на чувства сына, и тем самым отталкивает его от себя.

Маленькая девочка тоже не ограничивается пассив­ным желанием быть любимой, она, подобно мальчику, хочет обольстить свою мать, призывая последнюю любить ее так же сильно, как любит она сама. Кристи­ана Оливир полагает, что мать не в состоянии “вожде­леть” свою дочь, поскольку она сама когда-то была маленькой девочкой, тогда как мальчика, будучи жен­щиной, она “вожделеть” могла бы. Тем не менее, по личному аналитическому опыту мне известно, мать гораздо теснее сближается с дочерью, чем с сыном, поскольку ребенок одного с ней пола вызывает у матери большее доверие.

“Эдипову” стадию развития, продолжающуюся от трехлетнего до пятилетнего возраста девочке переносить гораздо легче. На этой стадии ее новая любовь к отцу – гетеросексуальная в отличие от прежней любви, носив­шей гомосексуальный характер. Для нее пришло время познать, что значит любить мужчину и быть им люби­мой, а это включает в себя в первую очередь трепетность, уважение, тактичность. Девочка ожидает по большей части приятных и многообразных нежных отношений, охотно идентифицирует себя с отцом, хочет походить на него, обогащая тем самым свою формирующуюся лич­ность, что дает ей определенные преимущества в гряду­щей любви к мужчине.

Развитие мальчика происходит иначе. Если мальчик любит отца подобно тому, как прежде он любил мать, и желает, чтобы отец тоже отвечал ему взаимностью, то он испытывает чувства гомосексуальные. Однополая сущность данной любви, обусловленная биологиче­скими факторами, непременно осложняет ее течение, поскольку бытует распространенное предубеждение против такого рода чувств. В связи с этим отец и сын всеми возможными способами избегают проявлений нежности, что сопровождается болезненным чувством неразделенной любви. Поэтому многие мальчики пред­почитают фиксировать свое развитие на стадии первой любви к матери и впоследствии, уже повзрослев, бес­сознательно стремятся обрести в любимой женщине заботливую мать.

Неудача в первой и второй любви при всех половых различиях в том и другом случае связана с равноценной первичной травмой, в свете которой мать начинает казаться существом всемогущим, а сам ребенок – чем-то вроде придатка к этому существу. Очевидно, детское разочарование способно в дальнейшем ощутимо навре­дить любви. Однако если данный механизм будет нами осознан, то мы сможем избежать многих страданий. Именно в этом контексте следует интерпретировать про­тиворечия, возникающие между любовью и здравым смыслом, о которых толкуют с античных времен по сию пору; драматизм, неизбежно сопровождающий любовь, является ее непременным функциональным элементом, порожденным разочарованием, пережитым в детстве.

Степень такого разочарования не одинакова в каж­дом конкретном случае. Однако драматический исход детской любви каждого индивида закономерен и неизбе­жен для всех. Если человеку посчастливится утешиться в своем разочаровании, он сможет избежать “неопре­деленности и ранних страданий”. Этому способствует понимание того, что, помимо родителей, существуют и другие объекты для обольщения, другие люди, кото­рые тоже нас любят. Если в период страданий мы ощу­тим их участие, то рана постепенно затянется. В против­ном случае возникнут перверсии. Например, женщины бывают склонны “слишком сильно любить” (Norwood), а мужчины желают одного: чтобы “их любили” (Wieck). Кроме того, наблюдаются перверсивное поведение как “позитивное” проявление невроза: алкоголизм, наркома­ния, служащие заменителем потерянной любви, а также делинквентное поведение, позволяющее силой добыть столь необходимую любовь; в случае изнасилования это проявляется со всей определенностью, а в случае кражи материальных ценностей или денег – в сублимирован­ной форме.

Менее патологичной и, следовательно, более нор­мальной представляется в этой связи нарцистическая компенсация – занятия искусством, литературой и музыкой, хотя это и чревато утратой непосредственного общения с людьми. Отдав предпочтение картине, книге или музыке, мы избегаем контакта с окружающими и уже ничем не рискуем: нас не бросят, нас не разоча­руют, мы держим ситуацию под контролем.