Физиологические потребности

За отправную точку при создании мотивационной теории обычно принимаются специфические потребности, которые принято называть физиологическими позывами. В настоящее время мы стоим перед необхо­димостью пересмотреть устоявшееся представление об этих потребностях, и эта необходимость продиктована результатами последних исследований, проводившихся по двум направлениям. Мы говорим здесь, во-первых, об исследованиях в рамках концепции гомеостаза, и, во-вторых, об исследова­ниях, посвященных проблеме аппетита (предпочтения одной пищи другой), продемонстрировавших нам, что аппетит можно рассматривать в качестве индикатора актуальной потребности, как свидетельство того или иного де­фицита в организме.

Концепция гомеостаза предполагает, что организм автоматически совер­шает определенные усилия, направленные на поддержание постоянства внут­ренней среды, нормального состава крови. Кэннон² описал этот процесс с точ­ки зрения: 1) водного содержания крови, 2) солевого баланса, 3) содержания сахара, 4) белкового баланса, 5) содержания жиров, 6) содержания кальция, 7) содержания кислорода, 8) водородного показателя (кислотно-щелочной ба­ланс) и 9) постоянства температуры крови. Очевидно, что этот перечень мож­но расширить, включив в него другие минералы, гормоны, витамины и т.д.

Проблеме аппетита посвящено исследование Янга³, он попытался свя­зать аппетит с соматическими потребностями. По его мнению, если орга­низм ощущает нехватку каких-то химических веществ, то индивидуум будет чувствовать своеобразный, парциальный голод по недостающему эле­менту, или, иначе говоря, специфический аппетит.

¹ Маслоу А.Г. Мотивация и личность. СПб.: Евразия, 1999. С. 77—96.

² См. Cannon W.G. Wisdom of the Body. N. Y.: Norton, 1932.

³ Cm. Young P.T. Appetite, palatability and feeding; a critical review // Psychol. Bull. 1948.
№ 45. P. 289—320; Young P.T. The experimental analysis of appetite // Psychol. Bull. 1941.
№ 38. P. 129—164.

476 Тема 6. Строение индивидуальной деятельности человека

Вновь и вновь мы убеждаемся в невозможности и бессмысленности создания перечней фундаментальных физиологических потребностей; со­вершенно очевидно, что круг и количество потребностей, оказавшихся в том или ином перечне, зависит лишь от тенденциозности и скрупулезности его составителя. Пока у нас нет оснований зачислить все физиологические пот­ребности в разряд гомеостатических. Мы не располагаем достоверными данными, убедительно доказавшими бы нам, что сексуальное желание, зим­няя спячка, потребность в движении и материнское поведение, наблюдаемые у животных, хоть как-то связаны с гомеостазом. Мало того, при создании подобного перечня мы оставляем за рамками каталогизации широкий спектр потребностей, связанных с чувственными удовольствиями (со вкусо­выми ощущениями, запахами, прикосновениями, поглаживаниями), которые также, вероятно, являются физиологическими по своей природе и каждое из которых может быть целью мотивированного поведения. Пока не найдено объяснения парадоксальному факту, заключающемуся в том, что организму присущи одновременно и тенденция к инерции, лени, минимальной затра­те усилий, и потребность в активности, стимуляции, возбуждении.

<...> Физиологическую потребность, или позыв, нельзя рассматривать в качестве образца потребности или мотива, она не отражает законы, которым подчиняются потребности, а служит скорее исключением из правила. Позыв специфичен и имеет вполне определенную соматическую локализацию. Позы­вы почти не взаимодействуют друг с другом, с прочими мотивами и с организ­мом в целом. Хотя последнее утверждение нельзя распространить на все фи­зиологические позывы (исключениями в данном случае являются усталость, тяга ко сну, материнские реакции), но оно неоспоримо в отношении классичес­ких разновидностей позывов, таких как голод, жажда, сексуальный позыв.

Считаю нужным вновь подчеркнуть, что любая физиологическая по­требность и любой акт консумматорного поведения, связанный с ней, мо­гут быть использованы для удовлетворения любой другой потребности. Так, человек может ощущать голод, но, на самом деле, это может быть не столько потребность в белке или в витаминах, сколько стремление к ком­форту, к безопасности. И наоборот, не секрет, что стаканом воды и парой сигарет можно на некоторое время заглушить чувство голода.

Вряд ли кто-нибудь возьмется оспорить тот факт, что физиологичес­кие потребности — самые насущные, самые мощные из всех потребностей, что они препотентны по отношению ко всем прочим потребностям. На практике это означает, что человек, живущий в крайней нужде, человек, обделенный всеми радостями жизни, будет движим прежде всего потреб­ностями физиологического уровня. Если человеку нечего есть и если ему при этом не хватает любви и уважения, то все-таки в первую очередь он будет стремиться утолить свой физический голод, а не эмоциональный.

Если все потребности индивидуума не удовлетворены, если в организ­ме доминируют физиологические позывы, то все остальные потребности мо­гут даже не ощущаться человеком; в этом случае для характеристики тако­го человека достаточно будет сказать, что он голоден, ибо его сознание

МаслоуА.Г. Базовые потребности 477

практически полностью захвачено голодом. В такой ситуации организм все свои силы и возможности направляет на утоление голода; структура и взаи­модействие возможностей организма определяются одной-единственной це­лью. Его рецепторы и эффекторы, его ум, память, привычки — все превраща­ется в инструмент утоления голода. Те способности организма, которые не приближают его к желанной цели, до поры дремлют или отмирают. Жела­ние писать стихи, приобрести автомобиль, интерес к родной истории, страсть к желтым ботинкам — все эти интересы и желания либо блекнут, либо про­падают вовсе. Человека, чувствующего смертельный голод, не заинтересует ничего, кроме еды. Он мечтает только о еде, он вспоминает только еду, он думает только о еде, он способен воспринять только вид еды и способен слу­шать только разговоры о еде, он реагирует только на еду, он жаждет только еды. Привычки и предпочтения, избирательность и привередливость, обычно сопровождающие физиологические позывы, придающие индивидуальную ок­раску пищевому и сексуальному поведению человека, настолько задавлены, заглушены, что в данном случае (но только в данном, конкретном случае) можно говорить о голом пищевом позыве и о чисто пищевом поведении, пре­следующем одну-единственную цель — цель избавления от чувства голода.

В качестве еще одной специфической характеристики организма, под­чиненного единственной потребности, можно назвать специфическое изме­нение личной философии будущего. Человеку, измученному голодом, раем покажется такое место, где можно до отвала наесться. Ему кажется, что если бы он мог не думать о хлебе насущном, то он был бы совершенно счастлив и не пожелал бы ничего другого. Саму жизнь он мыслит в терминах еды, все остальное, не имеющее отношения к предмету его вожделений, воспринима­ется им как несущественное, второстепенное. Он считает бессмыслицей та­кие вещи как любовь, свобода, братство, уважение, его философия предельно проста и выражается присказкой: «Любовью сыт не будешь». О голодном нельзя сказать: «Не хлебом единым жив человек», потому что голодный человек живет именно хлебом и только хлебом.

Приведенный мною пример, конечно же, относится к разряду экстре­мальных, и, хотя он не лишен реальности, все-таки это скорее исключение, нежели правило. В мирной жизни, в нормально функционирующем обще­стве экстремальные условия уже по самому определению — редкость. Не­смотря на всю банальность этого положения, считаю нужным остановиться на нем особо, хотя бы потому, что есть две причины, подталкивающие нас к его забвению. Первая причина связана с крысами. Физиологическая моти­вация у крыс представлена очень ярко, а поскольку большая часть экспери­ментов по изучению мотивации проводится именно на этих животных, то исследователь иногда оказывается не в состоянии противостоять соблазну научного обобщения. Таким образом выводы, сделанные специалистами по крысам, переносятся на человека. Вторая причина связана с недопонимани­ем того факта, что культура сама по себе является инструментом адапта­ции, и что одна из главных ее функций заключается в том, чтобы создать

478 Тема 6. Строение индивидуальной деятельности человека

такие условия, при которых индивидуум все реже и реже испытывал бы экстремальные физиологические позывы. В большинстве известных нам культур хронический, чрезвычайный голод является скорее редкостью, не­жели закономерностью. Во всяком случае, сказанное справедливо для Со­единенных Штатов Америки. Если мы слышим от среднего американца «я голоден», то мы понимаем, что он скорее испытывает аппетит, нежели голод. Настоящий голод он может испытать только в каких-то крайних, чрезвы­чайных обстоятельствах, не больше двух-трех раз за всю свою жизнь.

Если при изучении человеческой мотивации мы ограничим себя эк­стремальными проявлениями актуализации физиологических позывов, то мы рискуем оставить без внимания высшие человеческие мотивы, что не­избежно породит однобокое представление о возможностях человека и его природе. Слеп тот исследователь, который, рассуждая о человеческих це­лях и желаниях, основывает свои доводы только на наблюдениях за пове­дением человека в условиях экстремальной физиологической депривации и рассматривает это поведение как типичное. Перефразируя уже упомя­нутую поговорку, можно сказать, что человек и действительно живет од­ним лишь хлебом, но только тогда, когда у него нет этого хлеба. Но что происходит с его желаниями, когда у него вдоволь хлеба, когда он сыт, когда его желудок не требует пищи?

А происходит вот что — у человека тут же обнаруживаются другие (более высокие) потребности, и уже эти потребности овладевают его созна­нием, занимая место физического голода. Стоит ему удовлетворить эти по­требности, их место тут же занимают новые (еще более высокие) потреб­ности, и так далее до бесконечности. Именно это я и имею в виду, когда заявляю, что человеческие потребности организованы иерархически.

Такая постановка вопроса имеет далеко идущие последствия. Приняв наш взгляд на вещи, теория мотивации получает право пользоваться, наряду с концепцией депривации, не менее убедительной концепцией удовлетво­рения. В соответствии с этой концепцией удовлетворение потребности осво­бождает организм от гнета потребностей физиологического уровня и откры­вает дорогу потребностям социального уровня. Если физиологические потребности постоянно и регулярно удовлетворяются, если достижение свя­занных с ними парциальных целей не представляет проблемы для организма, то эти потребности перестают активно воздействовать на поведение челове­ка. Они переходят в разряд потенциальных, оставляя за собой право на воз­вращение, но только в том случае, если возникнет угроза их удовлетворению. Удовлетворенная страсть перестает быть страстью. Энергией обладает лишь неудовлетворенное желание, неудовлетворенная потребность. Например, удов­летворенная потребность в еде, утоленный голод уже не играет никакой роли в текущей динамике поведения индивидуума.

Этот тезис в некоторой степени опирается на гипотезу, о которой мы поговорим подробнее ниже, и суть которой состоит в том, что степень инди­видуальной устойчивости к депривации той или иной потребности зависит от полноты и регулярности удовлетворения этой потребности в прошлом.

МаслоуА.Г. Базовые потребности 479

Потребность в безопасности

После удовлетворения физиологических потребностей их место в моти-вационной жизни индивидуума занимают потребности другого уровня, ко­торые в самом общем виде можно объединить в категорию безопасности (по­требность в безопасности; в стабильности; в зависимости; в защите; в свободе от страха, тревоги и хаоса; потребность в структуре, порядке, законе, ограниче­ниях; другие потребности). Почти все, что говорилось выше о физиологичес­ких позывах, можно отнести и к этим потребностям, или желаниям. Подобно физиологическим потребностям, эти желания также могут доминировать в организме. Они могут узурпировать право на организацию поведения, подчи­нив своей воле все возможности организма и нацелив их на достижение безо­пасности, и в этом случае мы можем с полным правом рассматривать орга­низм как инструмент обеспечения безопасности. Так же, как в случае с физиологическим позывом, мы можем сказать, что рецепторы, эффекторы, ум, память и все прочие способности индивидуума в данной ситуации превраща­ются в орудие обеспечения безопасности. Так же, как в случае с голодным че­ловеком, главная цель не только детерминирует восприятие индивидуума, но и предопределяет его философию будущего, философию ценностей. Для тако­го человека нет более насущной потребности, чем потребность в безопасности (иногда даже физиологические потребности, если они удовлетворены, расцениваются им как второстепенные, несущественные). Если это состояние набирает экстремальную силу или приобретает хронический характер, то мы говорим, что человек думает только о безопасности.

Несмотря на то, что мы предполагаем обсуждать мотивацию взрослого человека, мне представляется, что для лучшего понимания потребности в безо­пасности имеет смысл понаблюдать за детьми, у которых потребности этого круга проявляются проще и нагляднее. Младенец реагирует на угрозу гораз­до более непосредственно, чем взрослый человек, воспитание и культурные влияния еще не научили его подавлять и сдерживать свои реакции. Взрослый человек, даже ощущая угрозу, может скрыть свои чувства, смягчить их прояв­ления настолько, что они останутся незамеченными для стороннего наблюда­теля. Реакция же младенца целостна, он всем существом реагирует на внезап­ную угрозу — на шум, яркий свет, грубое прикосновение, потерю матери и прочую резкую сенсорную стимуляцию¹.

Реакция младенца на различного рода соматические нарушения так­же гораздо более непосредственна, чем у взрослого человека. Очень часто соматическое расстройство воспринимается ребенком как прямая угроза,

¹ Такие сведения часто истолковываются неверно, так как нередко используются для опровержения любой теории появления психопатии, вызванной изменениями окружающей обстановки или культурной среды. Такое оспаривание просто говорит о непонимании динамической психологии. На самом же деле конфликты и угрозы в большей степени, чем внешние катаклизмы, являются непосредственными причинами психопатии. Внешние бедствия оказывают динамическое влияние на человека, по крайней мере, до тех пор, пока они воздействуют на его основные личные цели и на его защитную систему.

480 Тема 6. Строение индивидуальной деятельности человека

как угроза per se и вызывает страх. Так, например, рвота, колики в животе, острая боль могут полностью изменить мировосприятие ребенка. Образно говоря, для ребенка, испытывающего боль, весь мир становится мрачным, пугающим, опасным и непредсказуемым, — в таком мире может произой­ти все что угодно. Расстройство желудка, любое другое недомогание, кото­рое взрослый человек счел бы «легким», заставляет ребенка испытывать ужас, вызывает ночные кошмары. В таком состоянии ребенок особенно ос­тро ощущает потребность в участии и защите. Наглядным подтверждени­ем наших рассуждении может служить недавно проведенное исследование, в котором изучались психологические последствия хирургических вмеша­тельств у детей¹.

Потребность в безопасности у детей проявляется и в их тяге к посто­янству, к упорядочению повседневной жизни. Ребенку явно больше по вку­су, когда окружающий его мир предсказуем, размерен, организован. Всякая несправедливость или проявление непоследовательности, непостоянства со стороны родителей вызывают у ребенка тревогу и беспокойство. В данном случае главную роль играет не столько несправедливость как таковая и даже не боль, связанная с ней, сколько то обстоятельство, что несправедли­вость или непоследовательность заставляет ребенка ощутить непредсказу­емость мира, его опасность, убеждает ребенка в том, что этому миру нельзя доверять. Маленькие дети чувствуют себя гораздо лучше в такой обстанов­ке, которая, если уж и не абсолютно незыблема, то хотя бы предполагает некие твердые правила, в ситуации, которая в какой-то степени рутинна, в какой-то мере предсказуема, которая содержит в себе некие устои, на кото­рые можно опереться не только в настоящем, но и в будущем. Вопреки рас­хожему мнению о том, что ребенок стремится к безграничной свободе, все­дозволенности, детские психологи, педагоги и психотерапевты постоянно обнаруживают, что некие пределы, некие ограничения внутренне необходи­мы ребенку, что он нуждается в них, или, если сформулировать этот вывод более корректно, — ребенок предпочитает жить в упорядоченном и струк­турированном мире, его угнетает непредсказуемость.

Несомненно, центральную роль в процессах формирования чувства бе­зопасности у ребенка играют родители и семейная среда. Ссоры и скандалы, разлука с кем-либо из родителей, развод, смерть близкого члена семьи — каж­дое из этих семейных событий таит в себе угрозу для ребенка. Родительский гнев, угроза физического наказания, грубое обращение, словесные оскорбле­ния подчас вызывают у ребенка столь сильный ужас и панику, что мы впра­ве предположить, что здесь задействован не только страх перед болью. Одни дети реагируют на грубое обращение паникой, которую можно объясним страхом утраты родительской любви, тогда как другие, например, заброшен­ные, отверженные дети, реагируют совсем иначе — они льнут к карающи»

¹ См. Levy DM. Psychic trauma of operations in children / Am. J. Diseases Children 1945. № 69. P. 7—25.

МаслоуА.Г. Базовые потребности 481

их родителям, и судя по всему, не столько в надежде завоевать или вернуть родительскую любовь, сколько потому, что ищут безопасности и защиты.

Реакция испуга часто возникает у детей в ответ на столкновение с новыми, незнакомыми, неуправляемыми стимулами и ситуациями, напри­мер, при потере родителя из поля зрения или при разлуке с ним, при встре­че с незнакомым человеком, при приближении незнакомца, при встрече с новыми, неизвестными или неуправляемыми объектами, в случае болезни родителей или их смерти. Именно такие ситуации заставляют ребенка от­чаянно цепляться за родителей, прятаться за их спины, и это еще раз убеж­дает нас в том, что родитель дает ребенку не только заботу и любовь, но и защиту от опасности¹.

Нашему наблюдению можно придать более обобщенный характер и заявить, что среднестатистический ребенок и — что не так очевидно — сред­нестатистический взрослый представитель нашей культуры стремится к тому, чтобы жить в безопасном, стабильном, организованном, предсказуемом мире, в мире, где действуют раз и навсегда установленные правила и поряд­ки, где исключены опасные неожиданности, беспорядок и хаос, где у него есть сильные родители, защитники, оберегающие его от опасности.

Уже сама констатация того факта, что вышеописанные реакции с легкостью обнаруживаются у детей, свидетельствует о недостаточно безо­пасном существовании наших детей (или, если рассматривать этот фено­мен в мировом масштабе, можно заявить, что детям не обеспечена надле­жащая забота). В безопасном, любящем семейном окружении дети, как правило, не обнаруживают этих реакций. Реакция испуга у детей, окру­женных надлежащей заботой, возникает только в результате столкнове­ния с такими объектами и ситуациями, которые представляются опасны­ми и взрослому человеку.

Потребность в безопасности здорового и удачливого представителя нашей культуры, как правило, удовлетворена. Люди, живущие в мирном, стабильном, отлаженно функционирующем, хорошем обществе, могут не бояться хищников, жары, морозов, преступников, им не угрожает ни хаос, ни притеснения тиранов. В такой обстановке потребность в безопасности не оказывает существенного влияния на мотивацию. Точно так же, как насы­тившийся человек уже не испытывает голода, человек, живущий в безопас­ном обществе, не чувствует угрозы. Для того, чтобы наблюдать потребности данного уровня в их активном состоянии, нам приходится обращаться к проблемам невротиков и невротизированных индивидуумов, к представи­телям социально и экономически обездоленных классов; массовые про­явления активной работы этих потребностей наблюдаются в периоды соци­альных потрясений, революционных перемен. В нормальном же обществе, у здоровых людей потребность в безопасности проявляется только в мягких формах, например, в виде желания устроиться на работу в компанию, кото-

¹ В наше время это было бы названо бихевиоральной терапией.

31 Зак. 2652

482 Тема 6. Строение индивидуальной деятельности человека

рая предоставляет своим работникам социальные гарантии, в попытках откладывать деньги на «черный день», в самом существовании различных видов страхования (медицинское, страхование от потери работы или утра­ты трудоспособности, пенсионное страхование).

Потребность в безопасности и стабильности обнаруживает себя и в консервативном поведении, в самом общем виде. Большинство людей склонно отдавать предпочтение знакомым и привычным вещам¹. Мне представляется, что тягой к безопасности в какой-то мере объясняется также исключительно человеческая потребность в религии, в мировоз­зрении, стремление человека объяснить принципы мироздания и опре­делить свое место в универсуме. Можно предположить, что наука и фи­лософия как таковые в какой-то степени мотивированы потребностью в безопасности (позже мы поговорим и о других мотивах, лежащих в осно­ве научных, философских и религиозных исканий).

Потребность в безопасности редко выступает как активная сила, она доминирует только в ситуациях критических, экстремальных, побуждая организм мобилизовать все силы для борьбы с угрозой. Критическими или экстремальными ситуациями мы называем войны, болезни, стихий­ные бедствия, вспышки преступности, социальные кризисы, неврозы, пора­жения мозга, а также ситуации, отличающиеся хронически неблагоприят­ными, угрожающими условиями.

Некоторые взрослые невротики в своем стремлении к безопасности уподобляются маленьким детям, хотя внешние проявления этой потребнос­ти у них несколько отличаются от детских. Все неизвестное, все неожидан­ное вызывает у них реакцию испуга, и этот страх обусловлен не физической, а психологической угрозой. Невротик воспринимает мир как опасный, уг­рожающий, враждебный. Невротик живет в неотступном предощущении катастрофы» в любой неожиданности он видит опасность. Неизбывное стремление к безопасности заставляет его искать себе защитника, сильную личность, на которую он мог бы положиться, которой он мог бы полностью довериться или даже подчиниться, как мессии, вождю, фюреру.

Мне представляется, что есть здравое зерно в том, чтобы определить невротика как человека, сохранившего детское отношение к миру. Взрос­лый невротик ведет себя так, словно боится, что его отшлепает или отруга­ет мать, что она бросит его или оставит без сладкого. Складывается впе­чатление, что его детские страхи и реакции остались неизжитыми, что на них никак не повлияли процессы взросления и научения, — любой стимул, пугающий ребенка, пугает и невротика². Всеобъемлющее описание «базаль-ной тревоги» невротика можно найти у Хорни³.

¹ См. MaslowA.H. The influence of familiarization on preference // J. Exptl. Psychol.
1937. № 21. P. 162—180.

² Эта тенденция тесно связана с описанной ранее склонностью к внутреннему
постоянству.

³ См. Ногпеу К. The Neurotic Personality of Our Time. N. Y.: Norton, 1937.

Маслоу А.Г. Базовые потребности 483

Стремление к безопасности особенно отчетливо проявляется у боль­ных компульсивно-обсессивными формами неврозов. Компульсивно-обсес-сивный невротик поглощен лихорадочными попытками организовать и упорядочить мир, сделать его неизменным, стабильным, исключить всякую возможность неожиданного развития событий. Он окружает себя часто­колом всевозможных ритуалов, правил и формул в надежде, что они помо­гут ему справиться с непредвиденной случайностью, помогут предотвратить ситуацию непредсказуемости в будущем. Такие невротики очень похожи на описанных Гольдштейном больных с поражениями головного мозга: те также ищут спокойствия в попытках избежать всего незнакомого. Узкий, ограниченный мир невротика, в котором нет места ничему новому, пре­дельно организован и дисциплинирован, в нем все разложено по полочкам, любая вещь и явление имеет свое, раз и навсегда отведенное место. Они ста­раются обустроить свой мир таким образом, чтобы оградить себя от любых неожиданностей и опасностей. Но если все же, вопреки их стараниям, с ни­ми случается нечто непредвиденное, они впадают в страшную панику, слов­но эта неожиданность угрожает их жизни. То, что в норме проявляется как умеренная склонность к консерватизму, к предпочтению знакомых вещей и ситуаций, в патологических случаях приобретает характер жизненной необходимости. Здоровый вкус к новизне, к умеренной непредсказуемости у среднестатистического невротика утрачен или сведен к минимуму.

Потребность в безопасности приобретает особую социальную значимость в ситуациях реальной угрозы ниспровержения власти, когда бал правят безза­коние и анархия. Логично было бы предположить, что неожиданно возникшая угроза хаоса у большинства людей вызывает регресс мотивации с высших ее уровней к уровню безопасности. Естественной и предсказуемой реакцией об­щества на такие ситуации бывают призывы навести порядок, причем любой ценой, даже ценой диктатуры и насилия. По-видимому, эта тенденция прису­ща и отдельным индивидуумам, даже самым здоровым, они тоже реагируют на угрозу реалистической регрессией к уровню безопасности и готовы любой ценой защищаться от подступающего хаоса. Но наиболее ярко эта тенденция прослеживается у тех людей, мотивационная жизнь которых исключительно или преимущественно детерминирована потребностью в безопасности — такие люди особенно остро воспринимают угрозу беззакония.