Стадии в эволюции обществ 4 страница

Зарплаты в обычном смысле нет. Но каждый работник в соответствии со своим лицевым счетом может получить при необходимости аванс в размере 50% (в некоторых случаях 70%) от своего дохода в предшествующем году. Расчеты по оплате труда производятся в конце года (в деньгах или натуральном продукте). Сюда согласно при­нятым нормативам (закупочные цены) включаются итоги труда текущего года и дивид енды от пая в основном капитале. Дивиденды получают также пенсионеры и работающие в союзе наследники пая. Определенная часть чистого дохода выделяется для

оплаты административно-управленческого аппарата, сведенного к минимуму, специалистов, работников здравоохранения, образования, культуры и др. В экономической эффективности производства заинтересованы, таким образом, не только сами производственники, но и все связанные с ними слои трудящихся. Отсюда углубление взаимодействия различных сторон жизнедеятельности, появление новых социокультурных связей экономического процесса. Принципиальную роль трудовая коллективная собственность играет и может играть и в процессе социалистического строительства.

Трудовая коллективная собственность в процессе строительства социализма. В современном мире трудовая коллективная собственность - важное звено социализации капитала. Возвышается роль трудовой коллективной собственности.

Экономика раннего социализма, завершающая развитие смешанной экономики переходного периода, состоит из двух общественных социалистических укладов: государственного и трудового коллективного, причем государственная социалистическая собственность, по мысли Ленина, должна представлять главные (основные) средства производства. В современном мире существует два пути становления при переходе к социализму государственной социалистической собственности: во-первых, изменение правового статуса государственных капиталистических монополий, обращение их " на пользу всего народа" [11, т. 34, с. 192], во-вторых, национализация крупного частного капитала, представляющая собой политико-юридический акт. Но такое обобществление производства носит формально-юридический характер. Оно устраняет наемный труд в виде воспроизводства отношений капиталистической эксплуатации. Однако формальное обобществление производства сохраняет некоторые условия наемного труда - в частно­сти, заработная плата рабочего устанавливается до включения его рабочей силы в производственный процесс. В моем понимании, единственной реальной перспективой устра­нения всех условий наемного труда является соединение в лице человека труда на основе общественной собственности на средства производства работника и хозяина.

При решении данной задачи важно всесторонне учитывать опыт социализации капитала в развитых капиталистических странах: организацию, функционирование и развитие крупных фирм и корпораций на базе собственности работников, опыт рабочего самоуправления на государственных предприятиях в Югославии, когда она представляла собой единую страну. Поскольку проблемы трудовой коллективной собственности рассмотрены, кратко остановимся на опыте югославского рабочего самоуправления. Положительные и отрицательные стороны этого опыта требуют внимательного изуче­ния и объективной оценки. Вместе с тем понятно, что именно общий монополизм и формализм, выдаваемый за демократию, позволил управленческой и технократической элите навязать с помощью подзаконных актов, свои интересы трудовым коллективам, сведя в конечном счете на нет их права и творческий потенциал самоуправления. Югославский опыт убедительно доказывает: самоуправление трудового коллектива теряет смысл, если в его непосредственном распоряжении нет собственной экономической базы - трудовой коллективной собственности.

Экономическая эффективность государственной собственности зависит от формы ее использования. Государственная социалистическая собственность может, например, быть представлена и в предприятиях прямого государственного подчинения (стратегические отрасли народного хозяйства), и в самоуправляемых трудовых коллективах, его полномочных органов арендных предприятий [6, с. 90-91].

Первые предприятия характеризуются полной собственностью государства на средства производства и неполной собственностью на производимую продукцию. По крайней мере, определенная часть продукции, ее денежный эквивалент, формируемый в том числе и из средств государственного финансирования производства, становится трудовой коллективной собственностью. Эта собственность поступает в распоряжение трудового коллектива, включая образование (в соответствии с трудовым вкладом в производство) личного дохода каждого работника.

Вторые характеризуются тем, что государство сохраняет за собой права собствен­ника средств производства, которые передаются во владение и пользование трудовом y коллективу в соответствии с договором об аренде. Трудовой коллектив не может оц енить профиль предприятия или закрыть предприятия и распродать средства прои зводства. Произведенная же продукция поступает в полное распоряжение трудового ко ллектива, является его трудовой коллективной собственностью со всеми вытекаю- (ими отсюда последствиями. Государственное управление подобными предприятиями осуществляется не непосредственно, а опосредствованно через органы самоуправле ния трудового коллектива. Самоуправляемые народные предприятия могут, следовательно, основываться не только на трудовой коллективной собственности на средства п роизводства, но и на государственной собственности на средства производства, арендуемые трудовым коллективом.

Трудовая коллективная собственность применительно к первым и вторым пред приятиям, использующим государственную собственность на средства производства, ст ановится внутрисистемным дополнением к государственной собственности. Она обр азуется как относительно самостоятельная экономическая основа независимого от ад министративного давления самоуправления трудового коллектива. Экономическая вязь между трудом и результатом труда приобретает в данной ситуации зримое и пон ятное для всех выражение. Рачительное использование средств производства само с обой выступает непреложным требованием трудовой деятельности. Работник и хоз яин естественным образом воссоединяются в одном лице. Хозяйская мотивация труд а обретает черты не благих пожеланий, а повседневной реальности. Завершается п роцесс преодоления условий наемного труда.

Социализм - планируемое и планомерно развивающееся общество. Ошибки и прочеты планирования дают о себе знать в диспропорциях, несоответствиях и других не- ативных явлениях в системе народного хозяйства. В то же время план нельзя противопоставлять рынку. Необходимость рынка как товарно-денежного оборота обусловл ивается двумя обстоятельствами. Во-первых, рынок потребительских товаров н аиболее простой, гибкий и понятный на уровне массового сознания способ реализац ии принципа распределения по труду. Он позволяет человеку труда получать заработ анную им долю общественного богатства в том виде, в каком эта доля соотносится с го потребностями, запросами, вкусами. Во-вторых, рынок средств производства -н орма нахождения потребителя на рынке средств производства. Однако рынок утра­ивает в социалистической экономике само достаточное значение. Регулирование рыночных отношений осуществляется через государственные планы-договоры, планы з аказы, планы-прогнозы (индикативное планирование), политику цен, кредитов, нало гообложений, превращающих рынок в инструмент планирования. С другой сторон ы, рыночные механизмы участвуют в формировании спроса и предложения, аккумул яции и инвестиций свободных (внебюджетных) активов, их переливе в актуальные п роизводства, дополняя тем самым плановое развитие и государственное регулировани е экономики само регулируемыми звеньями.

Такова двуединая экономика социализма, устраняющая, в том числе, социальные разли чия между городом и деревней, людьми умственного и физического труда [12].

Список литературы

1. Бурганов А.Х. Гражданское общество в России как сособственничество граждан // Социол. исслед. 2000. № 1;
2. Хайдер Ф. Самоуправляющиеся предприятия в Германии // Там же. 2000. № 7 и др.
3. Бжезинский 3. Между двумя веками. Роль Америки в эру технотроники. М., 1972.
4. Сахаров АД. Мир через полвека. М., 1990.
5. Буртин Ю. Три Ленина // Независимая газета. 1999. 21 января.
6. Плетников Ю.К. Социалистическая альтернатива капитализму // Полит, просвещение. 2005. № 3.
7. Исторические судьбы социализма. М., 2004.
8. Шафф А. Мой XX век //Свободная мысль. 1994. №4.
9. Белоцерковский В. Путешествие в будущее и обратно. Повесть жизни и идей. Кн. 1. М., 2005.
10. Лунд М. Привлекать ли рабочих к управлению? // Экономика и жизнь. 1991. № 49.
11. Келсо Л. Демократия и экономическая власть. М., 1993.
12. Ленин В.И. Поли. собр. соч. Изд. 5-е. Т. 34.
13. Плетников Ю.К. Полный социализм как бесклассовое общество // Полит, просвещение. 2002. № 5.

Сорокин П. Заметки социолога. Больная Россия

" Больной человек" - так называют фигурально Турцию. Не пришла ли пора применить это название и к России, к нам самим?

Россия - больной человек, и больной опасной болезнью. Почти весь организм государства расстроен. Куда ни ткни - везде разложение, чего ни коснись - всюду неблагополучно. Страна, как дряблый, изношенный организм, распадается, разлезается на части, и чем дальше, тем сильнее.

Это было замечено уже давно. У беспристрастных наблюдателей уже давно возник вопрос: выживет ли этот больной человек? Сумеет ли он выздороветь от своих недугов? И пока господствовал старый режим - казалось, что спасенья нет, что гибель возможна.

Но вот пришла революция. Самый факт ее возникновения явился симптомом надежды, решительной здоровой реакции организма против убивающих ее недугов. Однако эти надежды мало-помалу стали увядать. Вскоре наметились такие процессы, которые можно было принять не только за реакцию выздоровления, но и за лихорадочную, предсмертную вспышку организма, окончательно уносящую последние силы.

Все это звучит невесело. Но все это, к сожалению, недалеко от правды.

В самом деле, где и в чем искать утешения? Виден ли какой-нибудь просвет в той темноте, в которую нас завела история?

Обратитесь к основным группам населения и попробуйте смело оценить их поведение. Много ли радостного вы усмотрите?

Страна гибнет. Казалось бы, здоровое общественное тело должно все затрепетать от священной тревоги, загореться энтузиазмом революции, напрячь все мускулы и стремительно ринуться на самозащиту. Что же мы видим?

Тревоги нет. В стране царит какой-то штиль безразличия. Царствует губительный паралич.

Живут себе да живут, пока гибель не наступила. И кажется, что так и умрут " без шума и следа", когда эта гибель придет.

Это ли признак здоровой реакции? Здоровое тело в минуту опасности смыкается в одно единое целое, в один фронт против врагов.

А что мы видим у нас? Как раз обратное. Единения нет. Каждый тянет в свою сторону. Кажется, было уже достаточно и воззваний к единству, и доказательств его необходимости, и поучительных уроков гибельности разъединения, устроено было и Московское Совещание, короче - пущены были в ход все средства, - и, однако, единения классов нет как нет. Они грызутся друг с другом, наносят взаимно удары, забыли, что враг идет все ближе и ближе, и, кажется, додрались уже до того, что враг скоро голыми руками возьмет всех дерущихся.

Спрашивается, неужели и это признак здорового развития общественных сил?

Подойдите к тем же социальным классам с другой стороны. Спросите себя, насколько каждый из них стоит на высоте понимания своих задач, интересов страны и даже своих собственных интересов?

Вот перед вами торгово-промышленный класс. Обнаружил ли он особенно теперь деловитость, практичность, энергию? В чем проявилась его инициатива? В чем выразились его жертвы? За время войны он не брезгал получать колоссальные прибыли за счет государства. А когда истребовались от него жертвы - при каждой мере, ограничивающей его доход, он вопит " караул! нас грабят! " и всю вину за неумение и слабость валит то на государство, то на революцию, то на рабочих.

Взгляните и на идеологов либеральной и нелиберальной буржуазии, на гг. Милюковых, Родзянко, Рябушинских. Обнаруживают ли они сколько-нибудь правильное понимание задач момента. Вместо единения они проповедуют большевистского типа теорию общественного раздора, держат себя непримиримо, на уступки и жертвы не идут; вместо действительной работы над спасением родины занимаются, увы! разжиганием классовой борьбы и взваливанием всей вины за бедствия на плечи революционной демократии. Разве отказ идти на коалицию в то время, когда революционная демократия обнаружила склонность к ней, не есть разжигание и проявление классовой борьбы? Разве отказ идти на жертвы не заставляет и другие классы поступать также?

Разве такие вызовы, как решения последнего Совещания членов Гос. Думы, не являются лучшим способом дразнения классовых антагонизмов и поводом для контршагов с обратной стороны?

А что от всего этого выигрывает страна? Ничего. Страна от этого гибнет еще быстрее, истощается и ослабляется еще сильнее.

О какой же политической дальновидности тут говорить. Не видна она и в их рецептах. Кажется, вся программа спасения России, предлагаемая этими кругами, сводится к одному положению: репрессии, репрессии и репрессии. И больше ничего.

Во имя репрессий и путем их нужно уничтожение советов и комитетов, во имя репрессий они мечтают о генерале на белом коне, во имя их и для них они готовы низвергнуть Врем. правительство и т. д.

Рецепт простой, как видим, но его простота и говорит о примитивности политики и убожестве политической мысли этих кругов.

В ней не видно здравого ума (ибо здравый ум говорит ясно, что одними репрессиями да генералами родины не спасешь, хотя бы потому, что нет пока что лиц, согласных заливать кровью Россию), ни просто
такта.

Однако это не трогает либерально-буржуазных спасителей. Родина гибнет, а они изо всех сил атакуют пролетариат и демократию. Родина гибнет, а они мечтают о низвержении власти. Родина гибнет, а они плотно заперли свои кошельки и ждут, и ждут чего-то, по-видимому, своей добычи... То же, в разной степени, творится всюду. Разве наша армия на высоте? Разве похожа она и в лице высшего командного состава и солдат на революционную армию Франции эпохи великой революции? Та побеждала, наша - побеждается; та наступала, наша бежит. А высший командный состав?

Лучше не говорить о нем. Правильно было сказано, что он в большинстве бесталанен.

А рабочие? Тоже много ошибок наделано ими. Только в разлагающейся, невежественной и усталой стране мог большевизм всех толков приобрести такую популярность. Только в бедной умом стране рабочие могли забыть об обороне всей страны и всецело заняться классовыми интересами. Только в больной стране могла развиться та гипертрофия классовых эгоизмов, в которой повинен и пролетариат.

Меньше других погрешило крестьянство. Но и за ним есть грехи: апатия, нежелание помочь стране хлебом и т. д.

Интеллигенция? Лучше не будем говорить о ней. Недаром за время революции ее превратили в партию " испуганных интеллигентов".

Идеологи социалистического движения? В подавляющей массе они оказались политиками приготовительного класса. Вначале заняли позиции ошибочные. Твердили себе и другим, что они " авангард социализма в Европе". Это полуграмотные-то люди с массами, только что сбросившими ярмо деспотии. Не испытав своих сил на спасении себя и родины, они взялись за задачу куда более грандиозную - за спасение мира. Ни больше, ни меньше. И спасали. Сотни лиц, не зная социализма, ни азбуки его, учили гордо западных социалистов. И так шло долго. Потом, когда жизнь стала преподносить щелчок один за другим, наиболее вдумчивые идеологи постепенно стали вставать на правильный путь. Но и встав, не упреждали событий, а плелись за ними.

Теперь демократия многому научилась. Многое поняла, но еще не вся и далеко не все... Большевизм растет. Невежества по-прежнему много. Эксцессов можно ждать каждую минуту. И надежной базы нет по-прежнему.

На что же полагаться? На кого опираться для спасения революционной страны? Где те вполне здоровые кадры и классы, которые могли бы быть спасителями государства?

А положение отчаянное. До конца года нужно 15 миллиардов. Откуда их взять?

Хлеба хватит только до половины зимы. Чем будет питаться голодное население?

Транспорт с каждым днем становится хуже и хуже. В городах не хватит топлива. Фабрики и заводы закрываются.

Армия отступает дальше и дальше.

Взаимная ненависть растет и растет.

Где же просвет? Что будет, когда начнется явочная или законная демобилизация армии? Что ждет нас, когда из-за куска хлеба будут кидаться друг на друга, разразится эпидемия голодных бунтов, погромов, насилий? Что будет, когда враг подступит к столице?

Мир?

О, если бы он спасал и облегчал положение. Но и этого выхода нет.

Разложение идет. Самая настоящая, подлинная анархия приближается.

И в то время, когда гибель почти уже налицо, что мы делаем? Митингуем без конца. Кидаем лозунги один прекраснее другого. Тешим себя иллюзиями и гордыми словами. Либо устраиваем заговоры. Сводим личные классовые счеты. Грызем друг другу горло и " политиканствуем". Или, наконец, бездействуем. Махнув на все рукой и успокоив себя тем, что " авось кривая вывезет", тянем день за днем, плывем по течению к бездне, пока наша лодка в один прекрасный День не будет опрокинута.

Дела почти никто не делает. Не видно живой воли, яркого ума и твердой руки. Изо дня в день все дальше и дальше катимся по наклонной.

И если мы так же и дальше будем вести себя, очевидно, гибели не миновать, варварство вернется, вернутся и тени прошлого. Невесело, тяжело становится, когда пытаешься хоть чуточку заглянуть за завесу грядущего.

Россия больна, серьезна больна. День ото дня болезнь становится смертельнее.

Неужели же великому народу суждено умереть? Неужели дни его сочтены.

А если нет, то почему же не видно здоровой реакции? Почему ни вино революции, ни удары поражений, ни экономический кризис не могут вызвать ни единодушия, ни героизма, ни энтузиазма, ни жертвенности, ни воли к жизни!

Не хочется верить, что дело обстоит так безнадежно. Где-то в глубине души все еще таится надежда, что спасение возможно. Нельзя кидать оружие, не попробовав борьбы до конца. Положение слишком серьезно. Нельзя дальше вести себя так, как было.

Кое-что намечается уже иное, более здоровое. Остается это здоровое развивать.

Смело смотря в глаза действительности, не прикрашивая ее в угоду желанию, необходимо всему народу понять ужас положения и, поняв, всеми силами, единодушно, энергично попытаться спасти себя, страну и революцию. Иначе - болезнь приведет к могиле.

Адорно Т. Религия как средство. Идеологическая травля (отрывок из Исследование авторитарной личности)

3. Религия как средство

Вводные замечания

Трюк Томаса — религия. Она придает ему колорит, типичный для его речей. Она — торговый знак, который отличает его от конкурентов. В качестве проповедника он может выступать как консультант, который хлопочет о специфических интересах определенной группы. Его система, сконструированная для сторонников ортодоксального, ханжеского, крайне религиозного мышления преимущественно протестантского направления, имеет целью в принципе преобразовать благочестивое стремление в политическую приверженность партии и политическую подчиненность. Подробного рассмотрения заслуживают процесс превращения и применяемые Томасом теологические манипуляции, в меньшей степени — теологическая доктрина Томаса, которая более или менее устарела. В Германии религия имеет в фашистской пропаганде подчиненное место. Как известно, фашизм (действительное значение которого, видимо, переоценено) занимал там весьма отрицательную позицию в отношении активных протестантов и католиков. Во всяком случае вся национал-социалистическая традиция тесно связана с определенной традицией монистического «свободомыслия», которая во многих отношениях враждебна христианству. В понимании природы как необузданной и слепой силы и одновременной экспансии немецкого империализма имеется существенная разница между американским и немецким фашизмом. Ярко выраженное родство американской фашистской пропаганды с некоторыми церковными движениями подтверждают священники различных конфессий важной функцией, которую они в ней выполняют 20.

Прагматическое значение исследования специфических характерных аспектов теологии Томаса состоит прежде всего в возможности осветить закулисные маневры его психологических опытов. Многие из уже обсужденных приемов являются использованием религиозных стимулов, которые, по его предположению, еще действуют в его «общине». О протестансиом учении о предназначении напоминает техника «fait accompli»; об апокалиптическом настроении некоторых сект напоминает трюк «последнего часа»; догматическая дихотомия между «теми злыми силами» и «силой Бога» — о христианском дуализме; возвышение униженного народа — о Нагорной проповеди и т.д. Без такой ассоциативной базы и существенного авторитарного веса, который она с собой привносит, весь его пропагандистский аппарат не был бы таким действенным. Подробное рассмотрение религиозных элементов пропаганды Томаса кажется поэтому целесообразным.

Христианские мотивы, заимствованные фашистской пропагандой, большей частью превращаются в свою противоположность. Именно этот процесс интересует нас здесь прежде всего. Мы хотим раскрыть противоречие между религиозными стимулами, применяемыми Томасом, и его окончательными целями. Что они антирелигиозны, мы это покажем. Томас — хитрый психолог масс, хорошо их понимающий, он точно знает, почему он использует язык Библии: он рассчитывает на благочестивые чувства своих слушателей. Если бы он дал возможность группам, к которым апеллирует, разглядеть однозначное противоречие в отношении выдвинутых христианских идеалов, то религиозные чувства, вероятно, выразились бы в противоположном смысле, чем это имело место в Германии, когда нацисты раскрыли свои карты.

К этому можно добавить и другое положение. Использование религии для фашистских целей и превращение ее в инструмент пропаганды гонения — это ни в коем случае не единственный в своем роде феномен, хота религия у Томаса выполняет функцию главной притягательной силы и товарного знака. Многочисленные черты современного общества указывают на возникновение нечто вроде тоталитарного режима, и едва ли можно сомневаться, что любой оттенок профашистского мышления, будь то религиозной или атеистической, националистической или пацифистской природы, является ли он теорией элиты или идеологией народа, был бы проглочен, тоталитарным течением, которое мало озабочено внутренними противоречиями. Фашистская рациональность стремится к созданию всемогущей властной системы, а не к обоснованию философии. Значение догматического содержания религиозного медиума нельзя поэтому переоценить. Однако показательно изучение превращения такого конкретного медиума, совершенно далекого с виду от фашистской доктрины в средство для тоталитарных целей. Не внедряясь во всевозможные дивергентные формы жизни, фашизм ничего бы не достиг. В Германии он таким путем проверил свое влияние в молодежных организациях, среди пожилых домовладельцев, неплатежеспособных крестьян и в промышленных крупных компаниях, среди безработных, готовых идти на авантюры, среди армейских офицеров и педантичных государственных служащих. Чтобы полностью понять магнетическую силу тоталитаризма, необходима ясность в отношении всех этих аспектов в их собственной конкретной форме.

Религия как средство для достижения в пропаганде Томаса требует к себе внимания еще и по следующей причине. По нашему убеждению, специфический феномен современного антисемитизма имеет более глубокие корни в христианстве, чем это кажется. Хотя типичный антисемит наших дней— весьма рациональный, безжалостный и циничный, одержимый мышлением чиновника фашист, конечно, верит в Христа так же мало, как и во что-нибудь другое, кроме власти. Но также ясно, что антисемитские идеи, которые повсюду образуют острие нападения фашизма, не могли бы проявлять свою огромную силу притяжения, если бы у них не было сильных корней не только вовне, но и внутри христианской цивилизации. Убийцы Иисуса, фарисеи, менялы денег в Храме, еврей, пренебрегший своим спасением, так как он отрекается от Господа и отказывается от крещения — их роль, которую они играют в представлении народа, едва ли может быть преувеличена. В другом исследовании мы постараемся изложить настоящие теологические причины антисемитизма и их место в обществе и в истории 21; здесь мы попытаемся показать их в «действии». Критический анализ теологических уверток Томаса может выявить собственные, хотя и частично неосознанные исторические следы воспоминаний, которые возрождает к жизни антисемитский подстрекатель. Им и очевидной пропаганде необходимо противопоставить действенные меры. Перевоспитание должно внедрить в сознание унаследованные церковью и через церковь картины, показывающие антисемитизм. Лишь осознание и разоблачение его в состоянии уничтожить вошедшие в кровь предрассудки и их психологические механизмы, которым она обязаны своей упорной живучестью.

Техника «языка»

Лишенный любого специфического теологического содержания религиозный медиум пронизывает всю психологическую атмосферу речей Томаса и, по-видимому, с точки зрения пропаганды является более эффективным, чем любой другой способ. Смесь чувствительной деленной сентиментальности и лицемерного благородства придает каждому его предложению собственную ауру. Простой атрибут позы проповедника может быть елейным, и сам Гитлер, который в последнее время весьма редко упоминал о религии и то общими фразами, выработал похожий елейный язык — способ говорения. Ореол «святого», лишенный всякого специфического религиозного содержания, заимствуется от произвольно выбранных понятий, обычно вызывающих оживление, как например, понятие о «предках» или «конец движения». Следствием является общее сентимен-тальничание. Перед лицом такой сентиментальности, ее бестыдно.го ханжества и лживости, интеллектуалам становится трудно понять успех фашиствующего демагога. Можно было бы подумать, так звучит аргумент, что простой народ с его чувством правды должен был бы почувствовать отвращение к интонации волка в овечьей шкуре. То, что это предположение, однако, ошибочно поймет тот, кто знаком с народным искусством. Среди народных певцов и артистов особенно проявляется ярко выраженная тенденция к преувеличенной сентиментальности, к «фальшивь™ нотам», отчасти вызванная любовью масс к «густо нанесенным краскам», что требует преувеличения. Но скрытой причиной является стремление народа к видимости, и это ожидание заставляет артиста в первую очередь казаться человеком, который может ловко притворяться, переодеваться и «влезать в шкуру другого». Народ предпочитает представлению истинного — «театр».

Настоящее наслаждение дают ему, наверное, фальшивые ноты, так как они рассматриваются как признаки «представления», как имитация модели и неважно, известна она или нет. Этому дает объяснение комплекс «подавленный мимезис» 22.

Особенно ясна техника «фальшивых нот» в записи речей Томаса на пленку. Но эта техника становится ясной также и из записанных текстов. Типичны пассажи в жаргоне проповеди капуцинов: «Когда я смотрю на нашу великую нацию, чем она была когда-то и чем она является сейчас и будет в будущем, на изменения, которые она претерпела, если я сравниваю ее прошедшее с настоящим, и если я потом сравниваю наших женщин, семью и церковь, то я не прекращаю плакать, так как я думаю о том, чем было мое отечество и чем оно могло бы стать».

Вероятно, сотни и сотни страниц речей Томаса полны чистой бессмыслицы, как нельзя об этом забывать и при чтении нередактированных речей Гитлера. По крайней мере частично это можно приписать тому, что публика восприимчива к «театру». Здесь опять рука об руку идет в полном согласии личная ущербность с потребностями масс. Оратор типа Томаса, истеричный и лишенный каких-либо интеллектуальных сдерживающих качеств, наверное, вообще не способен построить логическую и осмысленную последовательность предложений. Однако, может быть, как раз способность безудержно говорить, не думая, свойственная издревле определенному типу торговых коммиссионеров и рыночных зазывал, и удовлетворяет желание слушателей. Здесь играет роль амбивалентное восхищение, которое испытывает человек, нагруженный комплексом «немоты» перед теми. кто может говорить. Евреи обвиняются в красноречии, но антисемитский подстрекатель хотел бы им обладать, так как его публика определенным образом от него требует, чтобы он умел говорить как «еврей». В его глазах умение болтать является свидетельством мистического таланта говорения. Бессмыслица, которую можно найти во всех фашистских речах, является поэтому не столько препятствием, сколько стимулом. Она служит скорее тому, чтобы выделить «динамику», чем выполнить специальные задачи по программе. Динамика безудержной риторики воспринимается как образ динамики реальных событий.

Слезливый экстаз и бессмысленная болтовня («говорить языком») отчетливо указывают в направлении обращения и вызывания веры (которую мы будем обсуждать позже и в другой связи) и, не важно истинны или подражаемы, именно в них Томас заимствует и копирует образец для своего чувствительного, благочестивого выступления: «О, братья, поищем святого Бога. Если мы это будем делать, наша нация будет спасена. Если мы это будем делать, наша церковь переживет мощное возрождение Бога. И каждый день народ будет видеть святость Бога». Он надеется, что под давлением его политического «крестового похода» наступят великие дни евангелизации: «Разве это не чудо, что коммунизм мог проникнуть к нам, что он угнездился у нас дома? Где мужчины, которые поднимут наше знамя? Где старые вожди прошлого? Как так происходит, что мы не переживаем большого обновления Евангелия? Вспомните дни Александра Муди, Билли Сандея, что стало из евангелийского огня в Америке?»