Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Беседа с молодыми режиссёрами- слушателями режиссёрской академии ВГИКа






Я не раз наблюдал, что люди, окончившие ВГИК, стажировавшиеся год или два как ассистенты, способны критически отнестись к деятельности режиссера, с которым они работают, и предлагать ему свои поправки, но, впервые получив самостоятельную постановку, ощущают, что законы тяготения перестают для них существовать и их довольно стройные представления о режиссуре начинают расплываться. Правда, подобное ощущение постепенно проходит, но, по-видимому, от того, как молодой художник от него освобождается, зависит многое в его творческой судьбе.

Режиссеры моего поколения, вступившие в кинорежиссуру лет десять назад, были похожи на золотоискателей из рассказов Джека Лондона, которые уходили с насиженных мест, шли на Аляску и, терпя голод и холод, год или два долбили пустую породу, пока не находили золотую жилу.

До того как кино стало искусством и получило всеобщее признание, работать было легче. Легче потому, что язык кино был беден. Когда у Довженко появился в «Арсенале» кадр поезда, снятого несколько наискось, то этот кадр казался необыкновенным. Зрителя еще интересовал каждый кадр в отдельности. В то время происходило накопление художественных средств, и художник, занимающийся их поисками, привлекал к себе внимание. Теперь накоплено уже довольно много, и задача режиссера состоит не в накоплении средств кинематографического языка, а в углублении в самые недра кинематографического искусства.

Когда начинало работать мое поколение, легче было рисковать и риск был меньшим. Постановка фильма обходилась очень дешево. Сделал режиссер картину, она оказалась неудачной, ее положили на полку и забыли о ней. Молодые режиссеры портили по три, а иногда и по пять картин, пока не становились мастерами. Сейчас это невозможно. Сейчас, когда искусство кино уже сформировалось, когда уровень его произведений стал гораздо выше, к вашей удаче или неудаче отнесутся значительно серьезней, тем более что постановка стоит очень больших денег.

Я думаю, что вам, с одной стороны, начинать труднее, чем нам, ибо ответственность режиссера возросла, а с другой — ибо в вашем распоряжении весь накопленный нами опыт. В вашей творческой жизни первая картина будет иметь огромное значение. Среди вас есть люди с некоторыми производственными навыками в других областях искусства, с собственными творческими воззрениями, и провалиться было бы ужасно неприятно. Хочется, чтобы каждый из вас сделал настоящую картину.

Когда в Киеве я буду воспитывать новых режиссеров, я стану всячески добиваться того, чтобы первая их картина оказалась хорошей. Успех окрыляет человека, повышает его творческий тонус. Неуспех закаляет волю, укрепляет страстное желание работать, но для многих он может оказаться тяжелой травмой.

Сейчас, как и в будущем, основа успеха определяется сценарием, и судьбу постановки сценарий решает даже в большей степени, чем режиссерская работа. Легче воспитать режиссера, чем сценариста, легче научиться режиссуре. Я думаю, что средний человек, имеющий соответствующие профессиональные знания и навыки, может ставить картины. Правда, не всякая его картина будет произведением искусства, но это (будет, во всяком случае, средняя добротная картина, если все предпосылки для ее создания были продуманы и правильно использованы.

Со сценаристами дело обстоит гораздо сложнее. Молодые сценаристы знают технологию сценария. В плане техники сценарного дела у них все обстоит более или менее благополучно. Но не это решает, а идейная и художественная глубина произведения, которая может и не иметь четко выраженных технических сценарных качеств. Сценарист это прежде всего художник-мыслитель, а затем — мастер технологии сценария. Таких сценаристов мы имеем сейчас очень мало.

Я думаю, что при каком-то более благоприятном стечении обстоятельств нужно было бы строить преподавание режиссуры в несколько другом плане. Несмотря на то, что вы уже заканчиваете свое обучение, я хочу об этом говорить, поскольку каждому из вас придется работать над собой. Поэтому я считаю нужным дать вам практические советы.

Когда я проводил в Киеве экзамен, я экзаменовал несколько иначе, чем зкзаменовали вас. Я дал небольшую письменную работу, беседовал с поступающими о произведениях живописи, так же как беседовал и с вами, но меня меньше интересовало,. как они будут кадровать, потому что я говорил с людьми, в большинстве случаев не имеющими отношения к кинематографу, а работавшими в театре, и самые способные из них кадрова ли бы плохо. Работая в театре, они имели дело только с общим планом, и я ничего о них не узнал бы, заставив их крупным планом взять голову репинского запорожца или суриковского Меньшикова. Я говорил с ними о живописи вообще — русской, украинской, новой, старой, западноевропейской. Так же я беседовал с ними о скульптуре, архитектуре, немного о технике, истории, географии, и это открыло мне любопытную вещь..

Большинство экзаменовавшихся не представляло себе мир. Я сам это не сразу понял, а поняв, спрашивал: «Вы газеты читаете?»—«Читаем», — отвечали они. Я говорю: «Возьмем газету. Вот события в Америке, в Бразилии, в Испании; японцы на нашей границе, война идет в Абиссинии... Вы представляете себе то, о чем вы читаете?» И получаю ответ: «Нет, не представляем».

Поэзия, литература... Чаще всего знают названия произведений, знают, какую книгу писатель написал, могут о нем все рассказать, но самих произведений не читали.

Люди, которые так отвечают, воспринимают жизнь формально. Наша планета, которая совершенно реальна, конкретна, для них не существует.

Начав свое знакомство с экзаменующимися с разбора произведений изобразительного искусства, я убедился, что умение анализировать содержание картины не является сколько-нибудь ценным показателем их профессиональных данных.

Дело в том, что немое кино, располагавшее главным образом мимикой и жестом, обладало особым языком. В некоторых произведениях немого кино этот язык достиг известного совершенства, хотя и содержал много неудобоваримого. Но так же как в живой речи неудачные словообразования в конце концов отбрасывались, так и в кино некоторые его изобретения отмирали, другие же прививались, но превращались в своеобразные штампы.

Я не считаю себя крупным теоретиком, но, по-моему, вся теория разложения поведения человека на отдельные планы основана на формальных соображениях. Посмотрел человек вверх — лицо крупно. Вправо посмотрел, плюнул — крупно плевательница. Все это как будто логично, правильно, просто.

Но по сути дела — это линия наименьшего сопротивления. Для оператора нет ничего болеё легкого, как снять крупным планом. «Подсветил Рембрандтом», и получилось красиво.

Если вы посмотрите старые сценарии, то заметите, как хорошо в них выделены детали. В свое время это в известном отношении было достижением. Сейчас к этому надо отнестись иначе.

Приведу пример. Двое разговаривают: «Это вы продавили стул, Афанасий Иванович?» — «Я, Пульхерия Ивановна». Как снимал сцену режиссер немого кино? Он обязательно делал крупные планы Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны. Когда Пульхерия Ивановна спрашивала, он резал кадр и вставлял надпись. Существовало такое правило в немом кино: когда актер начинает говорить, то можно не показывать его на протяжении всего времени, которое он тратит на произнесение фразы.

Можно показать, как он открывает рот, затем показать, как он закрывает рот. Теперь вообразите себе наш диалог. Пульхерия Ивановна произносит реплику. На нее уходит метр. На ответ Афанасия Ивановича — «Я...»—уходит полметра. Получается рваный монтаж. Как же избежать этого? Придумали обыгрывание вещей.Актер должен что-то делать, чтобы нагнать реальное время, уходящее на произнесение реплики. И режиссер говорит: «Вы, Афанасий Иванович, повернитесь. Я сниму крупно спину. Сделайте какое-нибудь движение». При недостаточной грамотности режиссера такое заполнение пустот при обретало очень случайный характер.

Звуковой кинематограф обладает словом, то есть язык его стал обычным человеческим языком. А мы, к сожалению, забываем, что кинематограф перестал быть немым. Мы по сегодняшний день смешиваем в наших фильмах два разных языка — язык звукового кино со старым языком кино немого. И тут получается полная неразбериха. Многие думают., что отличие звукового кино от немого состоит в том, что оно не нуждается в титрах. Но по сути дела отличие звукового кино этим не исчерпывается, оно гораздо более сложно.

Когда я начинал снимать первую звуковую картину, звукооператор, который работал со мной и имел уже некоторый опыт, добивался прежде всего отчетливого звучания каждого слова, требовал, чтобы актеры говорили раздельно. Его поддерживали и актеры, которые уже снимались в звуковом кино. А все это, как вы знаете, приводит к тому, что слова звучат растянуто, сухо, скучно, мертво.

Почему режиссура шла на это, следуя требованиям звукооператора и актеров, испорченных предшествующими работами в ранних звуковых фильмах? Потому что она подчиняла свои задачи слабой технике и исходила из представлений, выработанных в немом кино. Говорит один актер — это показывается на экране, затем дается промежуточный кадр, далее говорит другой актер — и это снова показывается. Поэтому все реплики приобретали излишнюю многозначительность, как будто с каждой из них режиссер связывал кульминационное место картины. Картина же состоит из 900 кадров, и если в ней 900 кульминаций, то создается ощущение мертвечины.

Если мою беседу с вами заснять и разрезать на кусочки по отдельным словам, а затем так заснятое каждое слово показать на экране, то, очевидно, три четверти зрителей ее не поймут. В контексте же мои слова будут поняты.

В этом кроется очень много интересного. Во-первых, мы можем вкладывать гораздо больше словесного материала в картины. Во-вторых, мы можем добиться более энергичного внутри- кадрового действия, большей страстности и динамики. Я думаю в «Щорсе» обратить на это особое внимание. Мне кажется, что и я грешил общими ошибками. Влияние традиций станковой живописи, влияние того понимания композиции, света и т. п., которое господствует в живописи, удерживало и меня на старых позициях.

Должен сказать и о другом. Поскольку мне приходилось работать над темами очень широкими, я сказал бы синтетическими, уплотняя огромное количество материала, то в большинстве моих картин приходилось искать решения, позволяющие максимально обобщать то или иное положение. Это характерно для Арсенала», для «Ивана» и даже для «Аэрограда». Поэтому мне надо очень многое Этого же я буду добиваться и от своих учеников, потому что неэкономное использование изобразительных средств свойственно почти всем нашим кинематографистам.

Теперь перейдем к вашей дальнейшей работе.

Еще один момент — вы учитесь в академии режиссуры, а не в сценарной академии. Вы не обязаны уметь писать сценарии, вас не учили это делать, и мы вообще считаем, что режиссерам не следует создавать сценарии. Не надо равняться на Довженко — в этом отношении он является исключением. Я сам по себе знаю, какая сложная задача писать сценарии. Совмещать труд сценариста и режиссера — тяжелое бремя, и я никому не рекомендую браться за это.

Может быть, когда вы поставите четвертую или пятую картину, когда у вас появятся какие-то очень дорогие вам мысли, которые вы сможете выразить только сами, вы и получите внутреннее право работать над сценарием. Но когда речь идет об учебной постановке, вам это не нужно.

У нас есть режиссеры, которые по два года ничего не снимают. Это очень плохо. Самое опасное для художника — не заниматься творчеством, быть в «простое». К сожалению, практика многих кинофабрик, особенно периферийных, такова, что половина работников не занята. С этим необходимо бороться.

Не следует, товарищи, забывать закон о том, что к превращается в качество. Нужно поставить перед собой цель — возможно больше создавать, возможно быстрее работать. Вам об этом говорили уже многие, и я считаю своим долгом повторить, что чем быстрее, напористее темп постановки картины, тем она лучше удается.

Дам вам, наконец, еще один совет. Когда вы будете писать, не дорожите своими творческими находками. Бывает, что они нам самим нравятся, так нравятся, что мы перестаем искать лучшее. Я хочу пока это на примере из другой области, которая знакома занимающемуся живописью. Перед вами стоит задача добиться сходства не только внешнего, фотографического и внутреннего. Начинаются поиски формы, в которой должны передать внутреннюю сущность человека. Проходит несколько дней, а сходство все еще не достигнуто. Наконец, художник преодолевает все препятствия и достигает цели. Он испытывает чувство удовлетворения. Сеанс окончен, натурщик уходит, мольберт ставится к стене.

На другой день натурщик приходит снова, художник смотрит на свою работу и замечает, что цель не достигнута. Как будто за время, прошедшее между сеансами, кто-то подменил начатую картину.

Бывает так или нет?

С л у ш а т е л ь Т р я с к и н. Очень часто. С этого только и начинается настоящая работа.

Д о в ж е н к о. Совершенно верно. Что же происходит в этом случае? Художник, затративший громадные усилия на то, чтобы получить нужные результаты, от усталости теряет правильное ощущение, и самые маленькие удачи кажутся ему решающим достижением.

Так ошибаемся и мы, товарищи, когда работаем над режиссерским сценарием. Над одним сценарием я работаю уже семь лет. С ним у меня связано много радостей и огорчений. За эти семь лет я выбросил из него не менее шестисот эпизодов, в том числе таких, которые мне казались блестящими, от которых меня в жар бросало от радости. Но, прочитав их вновь через полгода, я изумился — неужели я мог написать такую пошлость? И напротив, есть в сценарии эпизоды, мнение о которых у меня не меняется и через два года после того как они написаны. Очевидно, это и есть правильно найденные эпизоды.

Теперь о сделанных картинах. Не помню, говорил я вам или нет, что мне очень трудно смотреть свои картины. Причем это происходит не от какого-то снобистского отношения к своей работе, нет. Мне просто трудно их смотреть вновь, и я испытываю всегда чувство глубокого и неприятного удивления, когда вижу, что людям нравятся в моих картинах вещи неинтересные, которые могли быть гораздо совершеннее. Я стараюсь не смотреть свои старые картины, потому что, смотря их, я себя ненавижу. Почему я делал так, когда можно было сделать лучше? Но, конечно, нельзя вечно переделывать картину. И поэтому нам надо быть смелыми, щедрыми и требовательными к себе в своем труде на том протяжении времени, которым мы располагаем для постановки.

Я снова возвращаюсь к тому, что нам нужно как-то переменить образ жизни, и я настоятельно рекомендую вам это сделать. У большинства из нас умение идет либо от накопленного театрального опыта, либо от своей семейной, личной биографии. Но вот знания людей, их привычек, быта, их роста, происходящих в них изменений нам не хватает. Почти все ныне работающие режиссеры страдают этой болезнью.

Не будем гадать, создаст ли техника такую пленку и такие способы ее лабораторной обработки, которые позволили бы сохранять наши картины на века. дело в конечном счете не в этом. Метод творчества, отношение к нему, к своим обязанностям творца одинаковы для всех видов искусства. Мы должны свою творческую жизнь строить не только на встречах друг с другом, не только на ознакомлении с произведениями каждого из нас, не только на журнальных статьях и романах, а в первую очередь на возможно более полном и подробном изучении действительности

Я не знаю, насколько я прав. Но я говорю как режиссер практик и считаю, что из практической работы должны вытекать теоретические выводы. А у нас все наоборот: вы слушаете ряд дисциплин, а режиссурой-то и не занимаетесь. Вам поэтому очень трудно будет входить в жизнь производства и определить свой творческий путь.

Я думаю, что правильнее было бы территориально разместить академию на кинофабрике или же построить специальное здание академии-фабрики. Понимаете, товарищи, гораздо легче учиться, если комната, в которой вы находитесь, является просмотровым залом, а не обычной аудиторией. Вот здесь был бы установлен экран, а та дверь вела бы в ателье. Тогда всякая лекция могла бы строиться на практическом мате риале. Мы просматривали бы куски фильма, разбирали их. Захочется какой-нибудь кадр рассмотреть подробнее — остановили его на экране, а потом доказали бы, почему он должен быть на полтора метра длиннее или короче. Мы могли бы проанализировать весь ритм фильма.

Я считаю также, что ваше постоянное присутствие на съемках у профессоров, которые вас обучают, дало бы в тысячу раз больше, чем самые блестящие доклады. Вы знали бы не только, чт6 говорит режиссер, но и то, как он работает. А когда вы знаете, кА кон работает, то гораздо полнее воспринимаете, что он говорит. Если бы академия была на кинофабрике, вы, слушая теоретические лекции, занимались бы практической работой и даже выполняли небольшие самостоятельные задания. Вы могли бы, например, прорепетировать ту или иную сцену. Кроме того, если обучение было бы органически соединено с производством, то вы имели бы гораздо больше практики.

Беда заключается в том, что очень многие молодые режиссеры не знают заранее, что у них получится. Я испытал это на себе. Просматривая свой материал, я иногда приходил в отчаяние, а иногда восторгался тем, как замечательно получается тот или иной кадр. Теперь это прошло. Я уже не плачу и не радуюсь на просмотрах, заранее зная, что у меня получится. Вернее, я иногда и огорчаюсь, но то обстоятельство, что я не радуюсь, говорит о том, что я кое-что приобрел.

Если преподавание соединить с широкой практической деятельностью, то все неожиданности, которые подстерегают молодого режиссера, отпадут во время обучения. Их меньше на производстве, так как оно неожиданностей не любит.

Я думал о том, что буду делать со своими учениками и что могу рекомендовать вам. Представьте себе, что преподаватель приходит к нам со сценарием, желательно плохим, и вместе с вами делает из него хороший сценарий. Это было бы замечательно. Сценарное дело на практике построено у нас плохо..

Я полагаю, что работа по исправлению сценариев даст вам чрезвычайно много, поможет выработать верный взгляд на искусство, творчество.

Я думаю, готовясь стать кинематографистами, вы не вправе изучать только кинематографию. Изучив все, что относится собственно кинематографии, вы все же не станете кинорежиссерами. надо знать и понимать также то, что лежит за пределами кинематографа. Чисто кинематографические наши представления исходят из целого ряда областей жизни, которые в совокупности составляют всю нашу советскую действительность. Поэтому вы должны понимать живопись и архитектуру, уметь разбираться в литературе, в общественных событиях, словом, быть современным человеком в полном смысле слова. Тогда вам все будет удаваться.

С м е с т а. Все это можно знать и не уметь мыслить кинематографически.

Д о в ж е н к о. Я же отмечал, что выработка кинематографического мышления должна быть основой занятий. Когда я говорил о том, что надо учиться на исправлении сценария, я имел в виду выработку кинематографического мышления. Этому также помогла бы сценарная разработка какого-нибудь эпизода из литературного произведения. Всем этим нужно заниматься.

С м е с т а. Мы к этому стремимся, а вы нам, голодным людям, показываете хлеб и не даете.

Д о в ж е н к о. Если бы меня освободили от постановки картины или поручили мне ваше воспитание, я мог бы класть хлеб вам прямо в рот. Но я не имею возможности это делать. Поэтому я думаю о том, как обеспечить воспитание доверенных мне людей в условиях производственной работы.

Слушатель Золотницкий. Мне кажется, что следовало бы подумать о применении у нас опыта консерватории и Академии художеств. Один человек воспитать четырнадцать человек не в состоянии. Может быть, стоит поставить вопрос о том, чтобы возродить тот вид ученичества, который был, скажем, в эпоху Ренессанса, когда ученик даже жил в доме своего учителя, знал все его мысли, волнения. Пожалуй, это самый правильный путь.

Д о в ж е н к о. Нечто в этом роде намечалось, слушатели посылались на практику к режиссерам.

С м е с т а. На один месяц.

Д о в ж е н к о. Ко мне приходили Володарский и еще один слушатель вашей академии. По-видимому, месячный срок действительно мал, но я должен сказать, что они плохо посещали мои съемки. Сегодня практикант придет, завтра не придет. Я понимаю, почему они пропускали съемки. Со стороны производственной съемочный процесс — вещь мало привлекательная, он разочаровывает. Хорошо, когда в «Цирке» Александрова снимаются какие-то чучела, львы и т. п. А если в павильоне только актеры и свет? А надо серьезно относиться именно к таким съемкам, иначе съемочный процесс останется от вас скрытым.

В Киеве со своими слушателями я думаю работать дифференцированно. Не исключена возможность, что некоторых из них я допущу к производственной работе через год, других — через два, третьих, может быть, задержу на три года, четвертых пошлю работать вдвоем, пятых сделаю ассистентами. Одним из вас — тем, например, кто занимался живописью, — нужно больше времени, чтобы подготовиться к режиссуре, другим — тем, кто работал в театре, — меньше. В учебной мастерской можно учитывать особенности каждого. В школе — а у нас именно школа — такие вещи не допускаются.

Относительно замечания о том, как учились в эпоху Ренессанса. В эпоху Ренессанса художник учился у своего учителя, допустим, десять лет и считал для себя идеалом написать так, как пишет профессор. Представьте себе такого ученика. Он заканчивает картину, приходит мастер, делает пять мазков на его картине и ставит на ней свою фамилию. В эпоху Ренессанса ученик в восторге побежал бы к своей возлюбленной с цветами и сказал бы ей: дорогая, сегодня я самый счастливый человек, сегодня профессор, сделав только пять мазков на моей картине, поставил на ней свое имя. А если у нас профессор так поступил бы, то назавтра ученик стал бы кричать, что он плагиатор. У нас часто думают: лучше я сделаю хуже, но пусть это будет непохоже ни на чью работу. От непомерного самолюбия идет трюкачество в искусстве. Я не говорю о том, что все должны быть обязательно друг на друга похожи. Но я за ту непохожесть, которая является органическим свойством натуры, а не оригинальничанием..






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.