Февраль 1960 г.

Из тюрьмы Бониато Франк вышел с манифестом, содержание которого изложено

в его письме от 17 мая 1957 года. От имени национального руководства Движения

26 июля, в состав которого он был включен после высадки с «Гранмы», Давид (новая кличка Франка) писал: «Мы не только стремимся свергнуть диктатуру, запятнавшую нашу историю, мы не только стремимся покончить с экономическим банкротством, не только хотим честно жить, трудиться и вернуть свободу и безопасность кубинскому народу. Мы хотим – и это должно быть предельно ясно всем членам Движения 26 июля – ввести Кубу в русло политических, экономических и социальных учений нашего столетия. Мы стремимся разбудить все слои нашего общества и осуществить революционные планы,

по которым эти слои будут трудиться на благо обновления Родины. Мы желаем покончить с колониальным засильем, которое все еще процветает, ликвидировать бюрократию, выявить истинные ценности и в соответствии с особенностями нашей страны внедрить те философские взгляды и концепции, которые стали господствующими во всем мире…»

На суде Франка оправдали, но полиция имела тайный приказ продолжить слежку. Ему все труднее было участвовать в борьбе. Действия батистовских сатрапов становились все более циничными, а сами они – изощренно увертливыми. О том, какие формы приобрела эта «охота», можно судить по событиям, связанным с экспедицией

на «Коринтии». Той самой, в поддержку которой, в частности, была устроена атака на казарму Уверо.

Шестнадцать юношей во главе с рабочим гаванского аэропорта прошли подготовку в Мексике у того же Альберто Байо, который готовил экспедиционеров «Гранмы». Деньги на их снаряжение и переброску на Кубу выделили аутентики Прио Сокарраса. 25 мая 1957 года «Коринтия» вышла из Майами и направилась к месту высадки на Кубе – провинции Ориенте. Группу встречали «крестьяне». Как только экспедиционеры появились

на берегу, те с криками «Да Здравствует Фидель Кастро!» бросились к высадившимся. Началось «братание». «Братские объятия» еще продолжались, как вдруг раздался приказ: «Руки вверх! Вы окружены тысячами солдат! У вас один выход – сдаться властям!» «Крестьяне» оказались переодетыми солдатами правительственных войск. Разгорелся бой. Девять пленных. Их тут же расстреляли. Семерым удалось бежать.

Дел у Франка было много. Провинция Ориенте стала центром повстанческого движения, и почти все репрессивные силы сосредоточились здесь. Надо было открывать второй фронт – хотя бы для того, чтобы рассредоточить карателей. Но ни сил, ни ресурсов для этого не было. Франк начал работу в этом направлении с укрепления тыла, организации гражданского сопротивления. Он пытался привести в действие рабочий сектор Движения, повысить мобильность подпольных отрядов. Давалось все это

с большим трудом и потерями соратников. Особенно тяжелой была неделя перед 30 июня: провалы следовали один за другим. В тот день не вернулись с боевого задания родной брат Франка Хосуэ и два его друга: их убили. Франк потерял не только 19-летнего брата. В его лице он лишился боевого соратника, советника и защитника. Франк осиротел, и чувство потери усугубляло его боль; в его душе росло негодование и беззаветное желание взвалить на себя теперь и обязанности погибшего брата.

Об обстоятельствах гибели брата Франк узнал с опозданием. Хосуэ и два его друга – Сальвадор Паскуаль и Флоромиро Вистель – ушли на задание. Выполнив его, довольные, что так удачно все получилось, они возвращались домой. Полиция их выследила. Началась перестрелка. Хосуэ получил незначительное, не угрожавшее жизни ранение, но озверевшая полиция, воспользовавшись некоторым замешательством раненого юноши, схватила и добила его на месте.

После похорон Хосуэ Франк отдал приказ другому своему брату, Агустину,

не предпринимать никаких действий без согласования с ним. Франк впервые за последние месяцы навестил родной дом: надо было утешить мать, но все слова застряли в горле. Тихо было в доме, погрузившемся в глубокий траур. Даже после смерти отца их мать

не так горевала, как после похорон сына. Она не плакала, а просто застыла. Не было слез и у братьев. Никто не решался потревожить Франка. Он сидел в углу комнаты, которая еще вчера была и комнатой Хосуэ. В руках Франка – карандаш, на коленях – заветная тетрадь. Медленнее, чем обычно, по чистому листу побежали неровные строчки. Рождался поэтический реквием «Моему брату».

Думаю, даже по фрагменту поэмы можно понять смятение старшего брата, горе,

с которым он пытался справиться, беседуя с Хосуэ как с живым. Сила этого реквиема –

в простоте, отсутствии поэтических изысков, в непреодолимом желании понять себя, свое состояние. Он должен был во всем разобраться, ведь предстояло продолжать начатое дело – во имя погибшего брата!

Мужество юного тела,

храбрость каленой стали, -

в его мечтательном взгляде

нежность и страсть сияли.

Дружба его была верной,

мнения точными были,

вера стойкой, - он шел

тропой повстанца к могиле.

Я нежно его любивший,

в этой вечной разлуке,

опустошенный, страдаю

от бесконечной муки.

Брат, мой любимый брат,

душе моей нет покоя.

Теперь я только во сне

могу встречаться с тобою.

Любил я тебя всем сердцем,

всего себя отдавая,

брат мой, свет моих дней,

совесть моя живая.

Когда не стало тебя,

Как в угол, я в горе забился…

лицо твое было спокойным,

казалось, ты сном забылся…

Мы так теперь одиноки,

так вечна эта разлука!

Что мне делать без брата,

Что мне делать без друга…

(перевод П. Грушко).

В себя Франк начал приходить только тогда, когда ощутил острую необходимость сообщить Фиделю о жизни подполья. Он написал письмо:

«Полагаю, что тебе, Алехандро, уже известно о последних событиях. У меня даже перо дрожит в руке, когда я начинаю вспоминать об этой страшной неделе. Все, что было нами так тщательно спланировано, так хорошо распределено, закончилось неудачей. Провалилось все. Одна за другой приходили плохие вести, и казалось, им нет конца.

Бомба замедленного действия, так хорошо подготовленная, не сработала, потому что в нее попала вода; из-за предательства в руки противника попал наш план открытия Второго фронта, так раскрыт секрет… Здесь мы потеряли трех товарищей, они предпочли плену смерть в бою. Среди них – мой самый младший брат, после гибели которого в душе осталась одна пустота и нескончаемая боль».

Фидель ответил незамедлительно: «Мы все восхищаемся тем мужеством и выдержкой, с какими ты перенес горькие события этой трагической недели. Для нас, революционеров, утешение – в борьбе. От имени всех бойцов Сьерра-Маэстра и их командиров передай своей мужественной матери и другим родственникам глубокие наши соболезнования. А тебе, дорогой брат, нам нечего добавить, потому что погибший молодой орел – это и наша боль».

По свидетельству соратников Франка, уцелевших в борьбе с диктатурой, он был одержим идеей довести дело до конца, но его никогда не покидало ощущение, что ему самому не суждено ни увидеть, ни тем более воспользоваться плодами революции, этой борьбы, в которую он вложил не только все свои силы, но и благополучие своей семьи.

От осознания этого он сам с еще большим бесстрашием атаковал неприятеля, когда тот подло, из-за угла сжимал вокруг него кольцо. Все это походило на гарроту, которой мадридская власть заживо душила лучших людей Кубы. Соратники делали все, чтобы уберечь Франка, сохранить ему жизнь. Но слишком туго был затянута наброшенная

на него удавка. Нашли еще одну, казалось, самую надежную квартиру.

«Он покинул дом, где я его видела в последний раз, и переселился в другой. Но там жила женщина, она была беременна и очень нервничала. Не желая излишне волновать ее, Франк ушел из этого дома и перешел в другой, на который сам же незадолго до этого наложил вето, назвав этот дом мышеловкой».

Эти строки взяты из воспоминаний Вильмы Эспин, его самого близкого друга. Она опекала его в те дни, как только могла. Стала даже его шофером.

Франк менял свою внешность – у агентов разведки скопилось почти три десятка его фотографий на случай опознания.

«В нашу последнюю встречу я увидела, что Франк, ровесник моего брата Ивана, друг моей сестры Нильсы, сильно вырос политически. Он попросил найти меня «русскую» литературу. Я поняла, что он имеет в виду литературу марксистскую. Среди всего прочего он просил меня стать координатором Движения в нашей провинции. Это произошло примерно 20 июля. Больше я не видела его живым», - это снова Вильма.

Дом Рауля Пухоля, в который он ушел, по словам Луиса Клархе, товарища Франка по подполью, «не просто сгорел, а запылал ярким пламенем». «Я сам, - говорит он, - вынес из этого дома двадцать семь винтовок, прикрыв их несколькими газетами».

Нашлись падкие на тридцать сребреников доносчики. Агентура их и отлавливала, и подкупала. Страшно было то, что они появлялись в рядах подпольщиков.

30 июля Америка Домитро проснулась очень рано. Сна не было ни одном глазу. Она позвонила подруге Гарсиэле Агиар: «Мне надо купить белье, ночную сорочку. Я хочу голубую. Этот цвет очень любит Франк. Сегодня мы поженимся! Такое счастье, что я даже спать не могу. Потому тебе звоню так рано…»

Гарсиэла вызвалась помочь с покупками. Вдвоем они обошли магазины. Случай торжественный, надо было найти что-то очень красивое. Заглянули в супермаркете «Лувр» на улице Гарсон. Внимание девушек привлек гарнитур – пеньюар и сорочка небесной голубизны. Америка – не было никого счастливее ее – возвратилась домой. Подойдя к зеркалу, она легким движением приложила к себе голубое чудо и не сразу поверила в то, что вдруг перед ней предстало: так выразительно смотрели ее голубые, почти синие глаза. Ей показалось, что от сорочки они становятся еще глубже, серьезнее и счастливее. Не ускользнуло от этих внимательных глаз и то, как вспыхнули солнечными лучиками пряди волос цвета пшеничной соломы, редкого не только для этих мест, но и вообще для Кубы.

- Воистину божественная красота! Не зря так любит этот цвет Франк! – произнесла она вслух и повесила пеньюар на спинку кресла-качалки. Ее захватили радостные мысли, она целиком погрузилась в мечты: сегодня Франк, любимый Франк, станет ее мужем,

а она – его женой. Еще несколько часов – и она из невесты превратится в жену. Воображение унесло ее в неведомые дали… Она наслаждалась счастьем, не предполагая, что судьба уже приготовила ей тягчайшее испытание.

В это самое время в дом, где прятался Франк, пришли Вилья (так звали в подполье Деметрио Монтсени) и Басилио (после революции он уйдет в стан контрреволюционеров, у которого в руках была книга «Между свободой и страхом». Книга предназначалась для Франка. На этот их визит дал добро сам Франк. Ни с того ни с сего Басилио вдруг заговорил об опасности:

- Нам лучше уйти! Надо вообще уехать отсюда. Разве не видно, что за этим домом ведется слежка?

- Уйти? Куда? Большинство наших товарищей живет на явочных квартирах, и домов нам не хватает, - ответил Франк.

Басилио поддержал Вилья. Франк попросил их не суетиться. В дом вошел Рауль Пухоль.

- Уходите все! – произнес Франк. И ты, Рауль! И ты, Ненья, вместе с Раулито.

Я вам приказываю!

Вилья и Басилио быстро ретировались, а Рауль заявил, что не подчинится приказу и не уйдет.

- Нет, Франк, Движение приказало мне спрятать тебя здесь. Что бы ни случилось, я буду рядом с тобой. Я несу ответственность за твою жизнь.

Вдруг послышался шум мотора. Это Басилио и Вилья отъехали из дома на своей машине. В это время к Ненье, жене Рауля Эухении Сан-Мигель, тихо подошла ее сестра Армония и прошептала: «Квартал прочесывают».

Второпях Рауль и Ненья забыли о потайном ходе – окне с загодя подпиленной решеткой. Франк шагнул к стоявшей в растерянности Эухении, отдал ей свой автомат

(он хранится в архиве, в «досье» Франка как его последнее оружие), вынул из карманов все бумаги и предупредил: «Нельзя допустить, чтобы они попали в чьи-то руки, Ненья». Эухения взяла автомат, бумаги и решила сразу их спрятать. Франк и Рауль уже выходили на улицу. Идти тайным ходом не имело смысла, поскольку дом был окружен со всех сторон. Поэтому друзья-соратники решили выйти через парадную дверь.

- Эй! Задержи-ка этих двоих! – услышала Эухения чей-то властный приказ. Она сразу поняла, что восклицание имеет прямое отношение к Франку и ее мужу. Кинулась

к окну, увидела обоих, успевших отойти на несколько десятков метров от дома. Они поднимались по тупику Сан-Лерман. И как только они скрылись из виду, Ненья побежала на улицу.

Полиция остановила Франка и Пухоля. Рауль взял на себя разговор с капралом. Франк молчал.

- Мы идем в скобяную мастерскую, - произнес Рауль. – Мы там работаем.

Тут же последовал приказ обыскать их. У Франка обнаружили пистолет. Раздался пронзительный свисток полицейского, поднялся шум. На место происшествия прибыла патрульная машина. Заскрипели тормоза, и из машины вывалился коротконогий и неповоротливый полковник Салас Каньисарес. Раздалась команда: «В машину!» Приказ относился к Франку и Раулю.

Эухения направилась было к месту происшествия, однако подойти близко

не рискнула. В доме она оставила сынишку, крошечного Раулито. Вспомнив об этом, Эухения повернула назад. Когда Франка уже затолкали в машину, сквозь кольцо оцепления прорвался худой, невысокий, молодой негр. Его видели и те, кто наблюдал за происходящим из окон своих домов. Молодой человек направился прямо к шефу полиции. Франк тоже успел его разглядеть и узнал в нем своего однокурсника по педагогическому училищу Рандича. Ошибки быть не могло.

- Знаете ли вы, господин полковник, кто этот человек? – он указал пальцем на Франка. – Это Франк Паис!

Франка тут же грубо вытащили из машины, сорвали с него черные очки, отобрали записную книжку и удостоверение. Рандич подошел к Франку и ударил его кулаком. Франк не шелохнулся даже тогда, когда заметил, что из машины вытаскивают и Рауля. После этого обоих завели в подъезд дома и там без свидетелей стали жестоко избивать. Затем полицейские выволокли их бездыханные тела на улицу, и дав по ним автоматную очередь, покинули место расправы. Напоследок полицейский вложил в руку Франка пистолет, дабы сымитировать перестрелку.

Из окрестных домов выбежали люди. Поднялся невообразимый шум. Лились слезы, слышались проклятия. Не успевшая дойти до дома Ненья кинулась

к безжизненным телам мужа и друга и издала нескончаемый протяжный стон.

Когда Америка включила радио, она услышала голос диктора: «На улице Кальехон-дель-Муро убит Франк Паис! Только что совершилось преступление! Убит Франк Паис». Диктор повторял и повторял: «Убит Франк Паис». Ошибки здесь быть

не могло. Америка, не помня себя от горя, побежала на Кальехон-дель-Муро: там лежал Франк. Убит жених, который сегодня должен был стать ее мужем. Слез не было. В голове стучала только одна мысль, которая подгоняла ее, придавала ей силы. Америка мечтала, чтобы диктор ошибся.

Но увы, это оказалось правдой. Когда Америка прибежала на место, первое, что она увидела – лежащий в огромной луже крови Франк. Нервы не выдержали – она упала еще не успевшее остыть тело, прижалась к нему и горько-горько заплакала.

- Пусть никто не видит наших слез! – услышала она. Голос был тверд и суров. Америка узнала его. Это говорила донья Росарио, мать Франка.

Донья Росарио узнала об убийстве сына тоже по радио. Она как раз пришла

на прием к испанскому консулу. Принесла нужные бумаги, чтобы оформить выезд сына сразу после женитьбы в Испанию, в ее родную Галисию. Пусть поездка станет ее свадебным подарком молодоженам. М чего греха таить, она надеялась, что хотя бы так ей удастся спасти сына от верной гибели. Ах, как же они были счастливы, когда он появился на свет! Ожидание первенца растянулось на целых четыре года!

А теперь встреча с консулом теряла всякий смысл. Она отправилась туда, где только что убили ее сына, на Кальехон-дель-Муро.

Оторвав от груди Франка голову, Америка увидела донью Росарио. На нее смотрели глаза матери Франка – такие же, как у ее жениха. Она замечала, что иногда, когда Франк отдавал приказы, он смотрел точно так же, как сейчас донья Росарио. Странно, она никогда раньше не замечала, что глаза матери так похожи на глаза ее любимого. В них так много можно было прочесть!

Тела Франка и Рауля везли в морг. Была проведена экспертиза. На теле Франка насчитали более пятидесяти пулевых ранений.

«Это был страшный вечер для всех нас. Мы тотчас позвонили матери Франка и его невесте Америке Домитро, чтобы они сразу же потребовали тело убитого. Я сказала: «Вам любым способом надо вырвать у них тело Франка»», - пишет Вильма.

К донье Росарио пришел Армандо Харт и также настаивал на том, чтобы тело из морга отдали ей. Вспоминая об этом, Харт пишет: «Движению 26 июля было важно, чтобы гроб на кладбище несли от дома Америки Домитро – так можно было пройти по значительной части города и превратить похороны в агитационный марш».

Мать Франка все по-человечески поняла и ответила: «Франк не принадлежит мне, он принадлежит вам!» Тело Франка выдали в тот же день. Донья Росарио сама обмыла его, закрыла тампонами раны.

Вильма настояла на том, чтобы одеть Франка в военную форму цвета «верде оливо» (оливкового) с красно-черной повязкой на рукаве с вышитым на ней знаком «26». На грудь Франка положили берет, который он так любил.

Вечером гроб с телом Франка установили в доме Америки: в ночь так и

не состоявшейся свадьбы невеста осталась наедине со своим женихом. «Франк такой красивый и так спокойно спит», - Америка ни на секунду не сомкнула своих синих, любимых Франком глаз. Давно ли это было? Он читал ей стихи, посвященные их любви. Глота слезы, она шептала их, и ей начало казаться, что Франк предчувствовал, как все обернется.

Как трудно все узнать…

Вот небо хмурится,

бушует океан,

и воют в дикой пляске

ветры урагана.

Не тронь того, кто выполнил свой

Долг.

Но тех, кто подло прячется под маской

равнодушия, маскируя трусость,

коси с плеча!

Пришла любовь и постучалась в дверь.

Увидела страдания и горе

и замерла безмолвно у порога,

печальная, окутанная мглою.

Эти стихи, оригинал которого я держала в руках, жгут меня. Они написаны простым карандашом – и великой душой. Даю их в собственном переводе.

Всю эту ночь, задуманную влюбленными как брачную, невеста провела над лежащим в гробу Франком. Она была с ним, с его и ее любовью. Их счастье внезапно облачилось в траур. Америка ненадолго переживет своего жениха – уйдет к нему, чтобы больше не разлучаться.