Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Хосе Марти. Корень вопроса.






 

После отъезда Монтане и Мельбы в Мексику Рене затосковал. Он видел в друге

не только единомышленника и соратника, но и человека, который в силу своего отзывчивого характера мог понять и разделить его душевные порывы. Какими бы переменчивыми они не были. Двух месяцев, а точнее (Рене подсчитал) шестидесяти четырех дней, что они провели вместе после освобождения, ему явно не хватило. Он

не успел даже вдоволь наговориться: так много мыслей и идей у него скопилось, и так важно было их сверить не на митингах и собраниях, а в личной беседе. Такие беседы

у них с Монтане бывали часто. В его окружении не было собеседника, равного Монтане.

Однако предаваться тоске – не в его характере, да и времени на это не оставалось. Работа в Движении требовала полной самоотдачи. Он был доволен итогами съезда и горд тем, что его соратникам удалось сорвать планы, которые вынашивали лидеры ортодоксов.

Утро 10 августа началось для него со встречи с Куритой, который сообщил, что «Манифест» размножен в достаточном количестве, а сам он готов помогать и дальше.

А дальше надо было идти к Ньико, поймать которого становилось все труднее. Но сегодня он обещал быть в условленном месте на Малеконе. Встречались они обычно ближе

к гостинице «Дювиль», на одной из узких улочек, которые выходили на набережную.

- Идеи манифеста надо как можно скорее донести до простого люда. Они поймут

в нем каждое слово куда глубже, чем иные изощренные политики, - сказал Курита.

- А политики и не собираются ничего понимать. Они из любого дела, из любой речи берут только то, что им нужно, чтобы блеснуть, чтобы вывернуться и вывернуть

на свой лад все, что попадает в поле зрения. Они… - Рене не договорил, когда Курита, ткнув его локтем, одним движением глаз указал на человека в штатском, который нагло шел прямо на них, и тихо шепнул:

- Это новый рекрут Орландо Пьедры. Он все время здесь крутится. Я уже не раз его встречал, и все на одном и том же пятачке. Кого-то поджидает…

- А мы сейчас проверим кого, - сказал Рене и направился в сторону человека, шедшего к ним со стороны гостиницы «Линкольн». Шагая непринужденно и болтая о всяких пустяках, Рене и Курита вскоре почти столкнулись с ним чуть ли не нос к носу. Тот сделал вид, что происходящее вокруг его не касается.

- Может, ждет (Пута (кубинское, разговорное выражение) - проститутка.) путу? – сказал Курита.

- Он сам пута! – ответил Рене. – Но давай мы с тобой на всякий случай подойдем поближе к Линкольну». Как-никак это место хорошо известно всякому мачо, считающему, что именно здесь лучше всего проверять свою мужскую силу.

Курита рассмеялся, зная, что Рене терпеть не может плоских шуток. И уж точно, сам он там никогда не бывал. Значит, допекло, если уж с его уст сорвались такие слова.

- Мне рассказывали, - произнес Курита, - что один полицейский как-то вылетел отсюда с порванной губой и расцарапанным лицом.

Рене не отреагировал.

- Хватит об этом, - произнес он после молчания. Тут они свернули на нужную улицу и заметили Ньико. Тот был не один. Рядом с ним шагал высокий молодой человек, который, как им обоим показалось, был прямой противоположностью их друга.

- И кто этот херувим? – спросил Курита.

- Не торопи события, - стараясь как можно более вежливым, ответил Рене. Сейчас узнаешь. От тебя, во всяком случае, у Ньико тайн нет.

Ньико тоже заметил Рене, но не подал виду. Это значило, что он должен идти

к памятнику Максимо Гомесу. Памятник виден издалека, шагать – метров семьсот, и Рене с Куритой, продолжая болтать о пустяках, направились туда.

Встреча друзей длилась недолго. Ньико представил им молодого человека, при своей рослости казавшегося совсем ребенком на фоне молодых людей, которых жизнь успела достаточно потрепать и испытать на стойкость.

- Рауль, - произнес молодой человек почти неслышно.

- Курита, это твой родственник. Он зайдет к тебе. Обо всем остальном подумай сам. Все должно идти, как и задумано.

- Понял, - и подтолкнув Рауля, отошел с ним в сторону, чтобы договориться

о порученном тому деле: нужно было забрать «Манифест» из типографии Куриты.

Ньико и Рене договорились, что нельзя задерживать распространение обращения

к народу и начинать нужно с Гаваны. Надо идти к портовым грузчикам, а также подключать все кварталы столицы. Они согласились, что в руках у ответственных за пропаганду – великолепный документ: «Под ним подписался бы сам Марти», - подчеркнул Ньико.

- Не только Марти. Но и Мелья, и Вильена! Почему только Марти? Это – для наших дней. В нем дан анализ современной ситуации, какой не было при Марти.

Я восхищен каждым словом «Манифеста». Какая смелость, какая прозорливость! Какая глубина и безошибочность в понимании природы не только тирании, но и ее приспешников!

- Согласен! Я вижу, мы ушли дальше от Марти. «Мы не со всеми и не для блага всех», как говорил Марти, - заметил Ньико.

- Положим, и Марти был не со всеми! Разве он был заодно с (Здесь: аннексионисты - сторонники присоединения Кубы к США () аннексионистами? Когда он это говорил, то имел в виду простой народ. го слова: «Нужно считаться

с простыми людьми. Если не делать этого, наступает момент, когда они, полные силы и ярости, ликвидируют правосудие, основанное на законах, почерпнутых из книг и

не соответствующих насущным нуждам и требованиям народа».

- Завидую тебе! И когда ты только успеваешь читать? Согласись Рене, что Фидель ушел дальше Марти, дальше Мельи.… И «Манифест» подтверждение тому. Мне надо срочно ехать в Карденас, к Пепе Смиту. Там кумир – Мелья. Из уст в уста, от поколения

к поколению передается в тех местах легенда об этом человеке, который, не страшась акул, вплавь добрался в 1925 году до советского судна «Вацлав Воровский», чтобы сообщить своим братьям по классу, что Куба тоже пойдет дорогой Октября, дорогой «Авроры». А Мелье, студенту университета, было тогда столько же лет, сколько нам сейчас.

- Не знаю почему, но мне ближе Рубен. Я не встречал ни в жизни, ни в книгах человека более сильного, более мужественного чем он. «Необыкновенный человек, живший вопреки природе без легких, без крови, почти без голоса и тем не менее излучавший до последней минуты огромную жизненную энергию», - скажет о нем Пабло де ла Торриенте Брау. Еще один герой этой партии.

- Да, эта партия состояла воистине из мужественных людей, - произнес Ньико

с нескрываемой завистью в голосе. – Нам надо многому у них поучиться: методам борьбы, средствам агитации, их фанатизму и преданности делу. Ондина на днях тоже говорила мне о нем. Рассказывала о его письме, присланном жене из Москвы, куда партия отправила его лечиться от туберкулеза. Он лечился в Сочи. Болезнь стала отступать.

Но он рвался на Кубу, где шла революция. Письмо его дышит грустью: «Насколько

было бы погибнуть от рук буржуазии! Такая смерть принесла бы гораздо больше пользы революционному делу». Это же девиз: «Погибнуть так, чтобы сама смерть служила революции». И ведь вернулся, включился в борьбу! И умер, между прочим, когда революция 30-х годов уже шла на подъем.

Эти слова Ньико произнес как клятву. Он был очень серьезен и сосредоточен в эти минуты. Рене передалась сосредоточенность друга, и он не решился случайным словом нарушить наступившее молчание, вызванная той работой, которую совершала в тот миг его жаждущая справедливости и истины душа. Душа человека, у которого не было ничего, кроме революции, в которую он безгранично верил. Затянувшееся молчание прервал негромкий голос Рене, начавшего вдруг четко, в такт шагов рекламировать неизвестное Ньико стихотворение:

Поднимемся в атаку! Покончим с подлецами!

Пусть знамя революции взметнется вновь над нами.

Поруганная память героев жаждет мести.

Колониальной скверной не запятнаем чести,

чтоб мы на поле брани, как прадеды когда-то,

позор свой смыли кровью: позор поправки Платта;

чтоб не пропали даром все испытанья наши:

подполье, голод, холод и раны в рукопашной;

чтоб родина кубинцев воздвиглась над веками

мечтой Марти прекрасной, овеществленной в камне;

чтоб Куба не платила врагам позорной дани,

чтоб Храм Любви и Веры спасти от поруганья;

чтоб наши дети волю не клянчили, как милость, -

ведь мы свободной доли для них в бою добились.

(перевод С. Гончаренко).

 

- Чьи это стихи? Твои?

- Нет! Это Рубен Мартинес Вильена, гениальный поэт и великий человек.

Так и шли они вдвоем по Малекону, молча, не обращая внимания на рокот волн, захлестывавших набережную, на толпящихся у парапета людей, на рыбаков, на гаванских красавиц, бесцеремонно смотревших на двух юношей, чье равнодушие им было непривычно и непонятно.

Очнулись, когда подошли к туннелю Пятой авениды. За ним начинался квартал фешенебельных дворцов кубинской аристократии – Мирамар. Речушка Альмендарес была как бы пограничной зоной. Здесь они расстались, зная, какая предстоит назавтра работа.

Расставшись с Рене, Ньико продолжал думать об этом человеке с такой нежной душой и такими возвышенными мыслями, таким стремлением к совершенству, к идеалу, который он сам в себе взрастил. И лишенном всего – денег, чтобы жить, не думая о куске хлеба, средств, чтобы учиться, воздуха, чтобы дышать…

- Как это называется? – спросил он и понял, что вопрос адресовал самому себе. – Скажи, Антонио Лопес Фернандес, как это называется?

- Это называется капитализм! Это называется хозяин янки и тиран Батиста! Это называется надо бороться! Это называется надо знать, как бороться, куда идти.

Ньико знал, что у Рене много друзей в партии коммунистов, что он любит бывать

в доме №104 на Энаморадос, ветхом здании между улицами Индалесия и Сан-Бенигно. Его хозяин, чтобы не умереть с голоду и как-то поддержать семью, открыл маленькую швейную мастерскую, которая фактически превратилась в явку подпольщиков. Здесь-то Рене и встретил убежденного сторонника социализма Хесуса Монтане. Дружба с Чучу, как звали этого человека близкие друзья, стала нерасторжимой.

«Как хорошо, что в нашем Движении есть такие люди, как Рене. На них можно положиться больше, чем на самого себя» - подумал Ньико и заметил, что успел уйти уже достаточно далеко от ресторана «1830», где они расстались с Рене, и ноги несут его на Лаутон-Батисту.

Ему не терпелось узнать, что думает о манифесте «К народу Кубы» Ондина. По ее реакции он установит, как манифест будет встречен простыми людьми.

Ондины дома не оказалось. Каролина, ее мать, сидела одна в ожидании дочерей и мужа. За младших девочек, которые ушли вместе с Ондиной, она не волновалась, зная, как ответственна ее старшая дочь.

Увидев Ньико, Каролина обрадовалась. Его осенила мысль: пока никого нет, можно расспросить о манифесте Каролину. Ньико не сомневался, что Ондина уже успела рассказать об обращении Фиделя к народу. Разговор с Каролиной завязался сам собой.

Ее материнская боль слегка притупилась, но, конечно, не прошла. Может ли пройти боль

в сердце матери, когда она теряет сыновей? А здесь сразу двое за один день. Ее сыновья Вильфредо и Орасио – погибшие герои Монкады. Она помнила последние мгновения своего общения с ними. «Старики! У нас встреча с Фиделем! – сказали они в один голос и, жизнерадостные, весело ушли из дома. Куда? Ей не сказали.

Ньико заговорил о манифесте и стал излагать его идеи.

- Фидель пишет, - сказал он, - «Куба – моя родина, и туда я не вернусь никогда, а если вернусь, то только выполнив свой завет. Корабли сожжены: или мы завоюем Родину любой ценой, чтобы можно было жить достойно и с гордостью, или навсегда лишимся Родины».

- Почему Фидель должен быть без Родины, а этот тиран продолжает хозяйничать?

- Нас лишили всех средств легальной борьбы. У нас нет ни права говорить, ни права писать… - продолжал Ньико.

- Прав так и не будет, пока у власти эти люди. Они делают все что хотят.

- Причиной всему Батиста. Он совершил насилие, переворот, когда мы открыто, на выборах могли защищать свои права и добиваться справедливости. Это его агенты стреляют и убивают. Это он создал обстановку нищеты, бесправия народа. А сам все говорит о мире, о выборах…

- Какие выборы?

- Выборы с Батистой. Что думают те, кто стоит за выборы с Батистой? Неужели успели забыть, что он пришел к власти, сорвав выборы, совершив переворот, во дворец въехал на танках, при поддержке штыков?..

- Батиста отнял у меня двух сыновей, а я – голосуй за него?!

Ньико продолжал:

- Всеобщие выборы без Батисты – таков должен быть наш лозунг. Права берут!

Не просят – вырывают! Не вымаливают, как милостыню. Народ ждет ответа!

- Нет, чико! Уже не ждет. Не хочет ждать! – вмешалась Каролина.

- Правительство объявило о восстановлении конституции 1940 года.

Это сообщение вызвало у Каролины приступ смеха:

- Мы только вчера с моим Рохелио говорили об этом. Рохелио сказал, что это посмешище. А Рохелио знает, что говорит. Он всю жизнь тянет лямку, а конституция этого не видит. Конституция должна быть зрячей, считает мой Рохелио.

Ньико дивился активности Каролины, ее точным комментариям.

- Вот ты читаешь речь Фиделя, а мне все время хочется вставить свое слово, потому что я чувствую, что со мной советуются, спрашивают мое мнение.

Вернулся с работы Рохелио. Оказалось, что он давно уже стоял за дверью, не хотел мешать чтению. Но когда услышал слова «экономика развалена», решил все-таки подать голос и узнать, что они читают.

Узнав, что манифест Фиделя, попросил продолжать чтение и стал слушать. Никогда раньше он не видел, чтобы его Каролина была такой серьезной, сосредоточенной и в то же время как-то притихшей. Она, бывало, любила и пошуметь. Получив одобрение Рохелио, Ньико продолжал:

- Задачу борьбы с тиранией берет на себя Движение 26 июля, и мы обращаемся

к народу Кубы с этим манифестом, потому что верим, что нас поддержат десятки тысяч рабочих и крестьян, мужчин и женщин, студентов и преподавателей, вся молодежь. Они вольются в наши ряды, которые открыты для них. Мы не политическая партия, мы – движение, которое объединяет новых людей, не запятнавших себя политическим прошлым. Структура наших организаций жизненна и эффективна. Наши цели – уничтожить латифундии; дать землю крестьянам; превратить в собственников тех, кто сегодня арендует землю; восстановить все завоевания рабочих, уничтоженные режимом; провести национализацию, индустриализацию, демократизацию системы образования и судопроизводства; построить десять школьных городков, чтобы дети могли учиться; конфисковать собственность у тех, кто нажился на грабежах, отобрать у приспешников Батисты то, что они захватили нечестным путем, - читал Ньико, все более вдохновляясь. – Эти пункты могут быть расширены… Достичь всего этого можно, только совершив революцию, которая проведет в жизнь всю эту программу. Как и Марти, мы считаем, что настоящий человек – это тот, кто не заботится о своем благополучии, а живет по принципу долга, человек, чьи сегодняшние мечты завтра становятся законом жизни…

- Это все написал Фидель? – спросил Рохелио.

- Кто же еще мог так написать? – вопросом на вопрос ответила Каролина, перебив Ньико, и добавила. – Надо, чтобы все знали об этом манифесте.

- Для этого надо идти в народ. И донести до народа все это. Причем подпольно, - сказал Ньико.

- С этим манифестом в народ идти не стыдно. Всякий пойдет. Да вот я, например! Хоть я и плохо читаю, а каждое слово повторю! – с оттенком торжественности в голосе произнесла Каролина и взглянула на мужа, который при этих словах невольно улыбнулся. Быть может, он внезапно увидел в ней Марианну Грахалес (мать двух детей, погибших в войне за независимость Кубы, генералов Освободительной армии) – мать, которая безбоязненно отдает жизни своих сыновей, а вслед за тем, вдохновленная их подвигами, сама становится на путь беспощадной борьбы во имя начатого ими дела, во имя справедливости. У нее есть на это особое право: ее Вильфредо и Орасио погибли, их убил Батиста, они сражались у стен казармы «Карлос Мануэль де Сеспедес» не ради славы. Рано поседевшие волосы, орлиный взор, плотно сжатые губы, весь ее гордый стан в тот миг были освещены внутренним пламенем. Ее материнское сердце преклонялось перед мужеством непокорных сыновей, отдавших свои юные жизни в борьбе за справедливость, и в том находило силы, чтобы жить дальше.

Ньико молчал. Молчал долго. Никто не решался нарушить это молчание. Чутьем матери Каролина угадывала, что творится в душе друга ее сыновей, очевидцем гибели которых он стал там, у крепости, которую они должны были взять и не взяли! Молчал и Рохелио.

На мгновение Ньико показалось, что он, хорошо знавший эту семью, впервые видит этих людей – такими новыми они предстали перед ним в тот миг. И эта их готовность к жертве во имя новой Кубы!

Ньико было так хорошо, что он решил уйти, не дожидаясь возвращения своей «русалки» (имя «Ондина» переводится как «русалка»). Куда? Он еще точно не знал.

На примете было несколько явочных квартир, где ему всегда рады. Сегодня ему было все равно, где переночевать. День прошел настолько насыщенно, что обычному человеку хватило бы переживаний на многие годы на многие годы – человеку, живущему хотя и честной, трудовой, но спокойной, размеренной жизнью. Но не таков был Ньико. Попрощавшись и передав привет Ондине, он покинул дом Матеу, сказав на прощание, что Ондина обязательно принесет им столько экземпляров манифеста, сколько они сами захотят распространить среди людей.

Остров читал Манифест №1 «К народу Кубы». Движение ушло в глубокое подполье, но работа велась напряженная: сбор средств, формирование низовых ячеек и других структур в провинциях. Победой явилось создание объединенной революционной организации в Ориенте. Примечательно, что возникла она на основе союза между АРО и Движением 26 июля. По сути, это был союз революционных организаций на платформе монкадистов. Кроме того, этот союз был особенно важен для укрепления связей между Движением 26 июля и еще одной организацией, Студенческим директоратом Хосе Антонио Эчеверрии.

А главной заботой Ньико на тот момент было как раз объединение молодежи в рамках намеченных планов борьбы. Это было особенно важно, поскольку принципиальная договоренность Фиделя с Эчеверрией пока не приносила существенных плодов. Кое-где проскальзывало даже некое «соперничество»: кто раньше: Фидель или Хосе Антонио – избавит Кубу от тирана, убийство которого для лидеров студентов было задачей №1. А это вело к пагубным последствиям: разобщению молодежи, несогласованности ее выступлений.

В сентябре-октябре 1955 года обстановка в стране была относительно спокойной: ни массовых митингов, ни устрашающих уличных демонстраций, все реже происходили стычки с полицией. Революция копила силы, готовясь к решающей схватке с режимом, которая была назначена на начало (Сафра - сезон сбора урожая сахарного тростника) сафры – декабрь-январь. Надо было надлежащим образом подготовиться к этим битвам. Вся подготовительная работа велась в подполье. Надежды были связаны с выступлениями рабочих сахарной промышленности и мачетеро (рубщиков сахарного тростника). В этой среде было сильно влияние коммунистов, действовавших согласно девизу: «Не хватит сил свергнуть тиранию, надо как можно сильнее расшатать режим». Подпольная газета этой партии «Карта Семаналь» опубликовала собственный манифест с призывом беречь силы для организованных действий против Мухаля и его сторонников. Мухализм, разновидность оппортунизма, насаждался в рабочем движении через профсоюзы, где всеми делами заправлял Эусебио Мухаль. Изощренный и опытный демагог, ворочавший миллионами, он стремился расколоть рабочих. Но рабочим удалось противопоставить «желтым» профсоюзам собственные комитеты, куда мухалисты не допускались. Одно из основных требований комитетов – изгнание с руководящих постов сторонников Мухаля. Организационно эти комитеты превратились в низовые ячейки партии и успешно справлялись с сектантскими настроениями в массовом рабочем движении.

ФУС, казалось, несколько приглушила свою активность. Но это вовсе не означало, что она сворачивает борьбу с режимом. Было решено всячески избегать мелких стычек

с полицией и беречь силы для решающих боев, намеченных на конец года. Идея вооруженного свержения режима и неприятия избирательного фарса, который навязывал обществу Батиста, все более овладевала умами молодежи.

Однако отсутствие идейного единства в Федерации становилось помехой для решительных действий. Но с возникновением в ее рядах левого революционного крыла характер студенческого движения принципиально изменился. В строгой секретности шло собирание мятежных сил в единую организацию.

Пульс зреющей революции находился под неусыпным контролем Фиделя. Оставшиеся на Кубе члены национального руководства, получив инструкции из Мексики, четко и подробно информировали его обо всех переменах в жизни общества, о настроении и политической позиции активизирующихся общественных организаций.

Во второй половине сентября Кармен Кастро Порта, больше известная как Ненеина, получила письмо. Это было не обычное послание, а прямое обращение Фиделя Кастро к ней как к лидеру Гражданского женского фронта имени Хосе Марти. Ей было приятно осознавать, что Фидель остался верен своим обещаниям. Еще свежи были в ее памяти слова: «Ты лжешь, Чавиано!» Заголовок статьи, которую Фидель прочел в ее доме перед тем, как передать в газету «La Calle» для публикации – почти перед самым отъездом. Фидель и Ненеина обсудили тогда в деталях вопрос о сборе средств для дела революции. Вспомнилась и недавняя встреча в доме Морим Аморос в Гуанабакоа, куда накануне его отъезда приехали такие активные мартианки, как Альда Пелайо и Пасторита Нуньес, восхищавшая всех своей изобретательностью и умением добиваться поставленных целей. Ненеина решила, не откладывая, собрать у себя своих неутомимых мартианок.

Письмо Фиделя можно считать официальным обращением. Оно было написано

от имени национального руководства Движения 26 июля. Главное в нем – конкретные советы: объединить все женские ячейки в единое мощное революционное движение; проводить открытую революционную пропаганду на основе Манифеста №1; создать подпольные ячейки на предприятиях; сформировать боевые группы и обучить руководящие кадры, позаботившись не только об идеологической, но и о военной подготовке; изучить методику разных форм саботажа; разъяснить боевым группам их цели и задачи; не вступать без специального распоряжения, особенно в первое время,

в открытую схватку; внедрить своих людей в вооруженные силы с целью консолидации революционно настроенных групп в недрах армии. Интересно, что Фидель предостерегал эти группы от применения тактики заговоров и писал об их абсолютной бесполезности при отсутствии массового революционного движения. Фидель советовал ей держать

в руках все нити, не сообщая их между собой и не рассекречивая при этом конспиративные связи. Также он рекомендовал систематически пополнять казну организации, установив обязательные членские взносы и принимая добровольные пожертвования от тех, кто действительно желает помочь Движению; осуществлять расходование средств по схеме: 20 % процентов на организационные нужды, 80 % - на приобретение оружия.

С этого момента в лексиконе Ненеины главными стали слова: «Сентаво к сентаво. Народ, конечно, найдет деньги для своего собственного освобождения». Изречение это принадлежало самому Фиделю. Главная мартианка страны теперь повторяла их с той же искренностью, с какой они были произнесены Фиделем в ее доме, куда он пришел за поддержкой.

Ненеина, конечно, понимала: не только из-за денег обращается Фидель

к женщинам-мартианкам. И его письмо от 17 сентября восприняла как программный документ, призванный обеспечить единство действий разных организаций, среди которых Гражданскому женскому фронту имени Хосе Марти отводилось особое место. Письмо вдохновляло, разъясняло, организовывало, призывало к постоянной готовности. Сетью организаций надо было охватить всю страну, формируя при этом механизм управления этой разветвленной системой во имя единственной цели – торжества революции.

«В каждой муниципии, - говорилось в письме, - надо создать: экономическую секцию,

в которую должны быть включены наиболее авторитетные и ответственные лица разной политической ориентации; молодежную организацию под прикрытием легальной вывески «молодых ортодоксов», члены которой должны платить ежемесячные членские взносы хотя бы по одному сентаво, если это оправдано материальным положением вступающего (невыполнение этого условия влечет за собой исключение члена из организации); боевые группы из числа тщательно отобранных людей.

Во всех провинциях надлежит создать: группы, ответственные за организацию подпольных ячеек во всех предприятиях, относящихся к данной провинции; группы по выполнению задач экономического характера.

В масштабах страны рекомендуется создать: подпольные группы по пропаганде; группы по организации молодежных ячеек среди учащихся всех учебных заведений острова; национальное руководство, несущее ответственность за решение всех организационных вопросов, особое внимание уделяя организации рабочих; кассу

с казначеем, имя которого должно держаться в тайне».

В письме также отмечалось, что в таких городах, как Гавана и Сантьяго-де-Куба, нужно позаботиться о создании особых форм работы с учетом местной специфики. Предпочтительна ориентация на рабочих.

Между тем обращение именно к женской организации с такими предложениями, которые на первый взгляд не имели прямого отношения к ее задачам, было не случайным. Именно автономность этой организации и отсутствие обязательств перед какой-либо политической партией в сочетании с ее общенациональным статусом значительно расширяли возможности и облегчали решение практически всех задач, поставленных Движением 26 июля. И конечно, позволяли более эффективно сочетать нелегальные и легальные формы борьбы.

После обсуждения письма на заседании руководства мартианок все согласились

с Ненеиной: женская организация должна изменить направление своей работы, но сохранить свое прежнее название в конспиративных целях. По ее мнению, они должны были прежде всего вывести на чистую воду Косме де ла Торриенте, этого «бессовестного оппортуниста»: «Похваляется Обществом друзей республики, а на деле играет на руку Батисте! Разденем этого сеньора догола! Покажем всем «платье короля», - весело поддразнивала она подружек.

Круг мартианок расширился. К работе в женской организации подключились юные девушки, и среди них – помощница и соратница Ньико Ондина Матеу, не желавшая отставать от своих погибших братьев Орасио и Вильфредо. К Ненеине ее привела сама Айде.

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.