Взгляды славянофилов на прошлое и настоящее России.

«Если сравнить состояние России в XIX веке с состоянием её в XVII, мы придём, кажется, к следующему заключению. Государство стало крепче и получило возможность сознания и постепенного улучшения без внутренней борьбы; несколько прекрасных начал, прежде утраченных и забытых, освящено законом и поставлено на твёрдом основании: такова отмена смертной казни, человеколюбие в праве уголовном и возможность низшим сословиям восходить до высших степеней государственных на условиях известных и правильных. Нам стыдно было бы не перегнать Запада. Англичане, французы, немцы не имеют ничего хорошего за собою. Чем дальше они оглядываются, тем хуже и безнравственнее представляется им общество. Наша древность представляет нам пример и начала всего доброго в жизни частной, в судопроизводстве, в отношении людей между собою; но всё это было подавлено, уничтожено отсутствием государственного начала, раздорами внутренними, игом внешних врагов.»[3]

И.В. Киреевский ставит вопрос иначе: прежняя Россия, в которой порядок вещей слагался из собственных её элементов, была ли лучше или хуже теперешней России, в которой порядок вещей подчинён преобладанию элемента западного? [4]

«Если старое лучше теперешнего, из этого ещё не следует, чтобы оно было лучше теперь. Что годилось в одно время, при одних обстоятельствах не годится в другое, при других обстоятельствах. Если же старое было хуже, то из этого также не следует, чтобы его элементы не могли сами собой развиваться во что-нибудь лучшее, если бы только развитие это не было остановлено насильственным введением чужого».

«Таким образом, вопрос поставлен Хомяковым неудовлетворительно. Вместо того чтобы спрашивать, лучше ли была прежняя Россия, полезнее, кажется спросить: нужно ли для улучшения нашей жизни теперь возвращение к старому русскому или нужно развитие элемента западного, ему противоположного»?

«Предположим, что особенно полезно было бы исключительное преобладание одного из двух противоположных бытов; положим, что мы можем оказывать на судьбу России сильное влияние, но и тогда нельзя ожидать исключительного преобладания одного из противоположных элементов, потому именно что хотя и один избран в нашей теории, но другой вместе с ним существует в действительности».

«Можно ли истребить западное просвещение, западные обычаи, можно ли истребить силой память всего того, что Россия получила от Европы в течение 200 лет. Ещё менее можно думать, что 1000-летие русское может совершенно уничтожиться от влияния нового европейского.»[5]

Киреевский считает возможным сохранить особенности национальной русской культуры, при этом он положительно относится к влиянию Запада на Россию.

Рассматривая основные начала жизни, образующие силы народности в России и на Западе, то между ними есть одно общее — христианство. Различие заключаются в особенном направлении просвещения, в особенном смысле частного и народного быта.

В общественном устройстве прежней России есть много отличий от Запада, и, во- первых, образование общества в маленькие так называемые миры.

Частная, личная самобытность, основа западного развития, была так же мало известна, как и самовластие общественное. Человек принадлежал тому миру, мир ему. Поземельная собственность, источник личных прав на Западе, была у нас принадлежностью общества.

В России было бесчисленное множество маленьких миров, всё было покрыто сетью церквей, монастырей, жилищ уединённых отшельников, откуда постоянно распространялись повсюду одинаковые понятия об отношениях общественных и частных.

Пётр разрушитель русского и носитель немецкого. Почему в этом случае произошло торжествование иностранного начала над русским?

Если правда, что самая особенность русского быта заключалась в его живом исхождении из чистого христианства и что форма этого быта упала вместе с ослаблением духа, то теперь эта мёртвая форма не имела бы никакой важности. Но истреблять оставшиеся формы может только тот, кто не верит, что когда-нибудь Россия возвратится к тому живительному духу, которым дышит её церковь.[6]

В 1845 году Самарин начинает заниматься русской историей. В своём исследовании он подвергает сомнению все положения русской истории: об отсутствии завоевания, об отсутствии аристократии, о значении личной власти. В истории Запада завоевание играло огромную роль; им казалось, что в России политическая постройка воздвигнута совсем иначе — путём свободного единения народа с верховной властью. [7]

Следя за развитием русского государства, Самарин приходит к выводу, что земля создаёт государство, а не государство землю. Земля представляет в нашем прошлом не бесформенную массу отдельных индивидов, а крепкую ткань общинной организации: не родовые, а общинные отношения суть коренной факт русской истории. Русская община нашла своё видимое единство в княжеской власти. Князь есть призванный защитник всех членов общины перед этой последней, олицетворение сострадания и свободной милости. В качестве органического примирения начала индивидуальности с началом объективной и для всех обязательной нормы русская община и венчающая её верховная власть — воплощение того основного общественного идеала, осуществление которого ищет современное человечество. Таково первое выражение самаринской идеи русской народной монархии, творящей социальную справедливость и стоящей над общественной распрей. [8]