Главная страница
Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Ii НЕ смеет БЫТЬ критиком
...не должно сметь Свое суждение иметь. Господа, справедливости, а нет - хоть здравого смысла! Для того, чтобы иметь суждение о вещи, надо в этой вещи жить и еелюбить. Возьмем грубейший, то есть наинагляднейший пример. Вы покупаете себепару сапог. Что вы о них знаете? Что они вам подходят - или не подходят, нравятся - или не нравятся. Что еще? Что они куплены в таком-то, предположим, лучшем, магазине. - Отношение свое к ним и фирму. (Фирма, вданном случае, имя автора.) И больше ничего. Можете ли вы судить о ихпрочности? Носкости? Качественности их? Нет. Почему? Потому что вы несапожник и не кожевенник. Судить о качественности, сущности, о всем, что не видимость вещи, можеттолько в этой области живущий и работающий. Отношение - ваше, оценка вам непринадлежит. То же, господа, и точно то же - с искусством. Вот вам мой стих. Он вамнравится или не нравится, доходит или не доходит, " красив" (для вас) или некрасив. Но хорош он, как стих, или плох, могут сказать только знаток, любящий и... мастер. Судя о мире, в котором вы не живете, вы простосовершаете превышение прав. Почему я, поэт, говоря с банкиром или с политиком, не даю ему советов -даже post factum, после банковского или государственного краха. Потому что яни банка, ни государства не знаю и не люблю. Говоря с банкиром или сполитиком я, в лучшем случае, спрашиваю - " Почему Вы в таком-то случаепоступили так-то? " Спрашиваю, то есть желаю услышать и, по возможности, усвоить суждение о вещи, мне незнакомой. Не имея суждения и не смея иметьего, хочу услышать чужое. - Поучаюсь. - Почему, в свою очередь, вы, банкиры и политики, говоря с сапожником, недаете ему советов? Потому что каждый сапожник, в лицо вам или себе в кулак, рассмеется: " Не ваше, барин, дело". И будет прав. Почему же вы, те же банкиры и политики, говоря со мной, поэтом, даетемне советы: " Пишите так-то" и " не пишите - так" и почему - самоеизумительное! - я, поэт, никогда еще, ни разу никому из вас, как тотпредполагаемый сапожник, не рассмеялась в лицо: " Не ваше, барин, дело". Есть в этом тонкий оттенок. Сапожник, рассмеявшись, не боится оскорбить- дело " барина" ведь выше. Он смехом только указывает на несоответствие. Апоэт, рассмеявшись, оскорбит неминуемо - " поэт" обывательски ведь выше" банкира". Наш смех, в данном случае, не только указание другому места, ноуказание места - низшего. " Небо", указующее " земле". Так думает, так делитобыватель. И этим, сам не зная, лишает нас нашей последней защиты. Ничегооскорбительного - не понимать в сапогах, полное оскорбление - не понимать встихах. Наша самооборона - оскорбление другого. И много, много должно водыутечь, обиды набежать, прежде чем поэт, переборов ложный стыд, решитсясказать в лицо адвокату - политику - банкиру: " Ты мне не судья". Дело не в выше и не в ниже, дело только в твоем невежестве в моейобласти, как в моем - в твоей. Ведь те же слова я скажу - уже говорю - иживописцу, и скульптору, и музыканту. Оттого ли что считаю их ниже? Нет. Итебя не считаю ниже. Мои слова и тебе, банкиру, и самому Игорю Стравинскому, если не понимает стихов, все те же: " Ты мне не судья". Потому что - каждому свое. Все вышесказанное мгновенно отпадает при наличии одного: перешагнутьчерез порог профессии. Так, больше, чем к критикам и поэтам прислушивалась ксловам покойного Ф.Ф. Кокошкина, любившего и понимавшего стихи во всякомслучае не меньше меня. (Общественный деятель). Так, больше критиков и поэтовценю слово А.А. Подгаецкого-Чаброва (человек театра). Чтите и любите мое, как свое. Тогда вы мне судьи. Вернемся к сапогам и стихам. Какие сапоги плохи? Те, что развалятся(сапожник). Те, что развалились (покупатель). Какое произведение искусстваплохо? То, что не уцелеет (критик). То, что не уцелело (публика). Нисапожнику, ни критику - мастерам своего дела - проверка не нужна. Знаютнаперед. Покупателю же, пары ли сапог, томика ли стихов, нужна давность свещью, проверка временем. Вся разница в длительности этой проверки. Плохойсапог познается через месяц. Для плохого произведения искусства, зачастую, нужен век. Либо " плохое" (непонятное, не нашедшее пророка) окажетсяпрекрасным, либо " прекрасное" (не нашедшее судьи) окажется плохим. Здесь мыуже сталкиваемся с качеством матерьяла сапогов и стихов и всеми егопоследствиями, с учтимостью материи и неучтимостью духа. Каждый среднийсапожник, при первом взгляде на сапог, скажет: хорош или нехорош. Ему на этоне нужно чутья. Критику же, чтобы определить сейчас, хороша или нет вещь разнавсегда, нужно, кроме всех данных знания. Чутье, дар провидца. Матерьялбашмака - кожа - учтим и конечен. Матерьял произведения искусства (не звук, не слово, не камень, не холст, а - дух) неучтим и бесконечен. Нет башмаковраз навсегда. Каждая пропавшая строчка Сафо - раз навсегда. Поэтому(учтимость матерьяла) сапоги у сапожника в лучших руках, чем стихи в руках укритика. Нет непонятых сапог, а сколько непонятых стихов! Но и сапог и стих уже при создании носят в себе абсолютное суждение осебе. То есть с самого начала - доброкачественны или недоброкачественны.Доброе же качество у обоих одно - неснашиваемость. Совпасть с этим внутренним судом вещи над собою, опередить, в слухе, современников на сто, а то и на триста лет - вот задача критика, выполнимаятолько при наличии духа. Кто, в критике, не провидец- ремесленник. С правом труда, но без правасуда. Критик: увидеть за триста лет и за тридевять земель. Все вышесказанное отношу и к читателю. Критик - абсолютный читатель, взявшийся за перо.
III
КОГО Я СЛУШАЮ Слушаю я, из не-профессионалов (это не значит, что я профессионалов -слушаю) каждого большого поэта и каждого большого человека, еще лучше- обоихв одном. Критика большого поэта, в большей части, критика страсти: родства ичуждости. Посему - отношение, а не оценка, посему не критика, посему, можетбыть, и слушаю. Если из его слов не встаю я, то во всяком случае виден - он.Род исповеди, как сны, которые видим у других: действуешь-то ты, ноподсказываю-то я! Право утверждения, право отрицания - кто их оспаривает? Ятолько против права суда. Идеальный пример такого любовного самодовления - восхитительная книгаБальмонта " Горные вершины", собирательное стекло всех его " да". Почему яверю Бальмонту? Потому что он большой поэт. И потому что он говорит олюбимом. Но не может ли Бальмонт ошибиться? Может - и недавно сильно ошибся- в Х. Но соответствует ли Х видению Бальмонта или не соответствует - всвоей оценке Бальмонт Бальмонту соответствует, то есть: Бальмонт, большойпоэт, дан во весь рост. Глядя на Х, увидел себя. Минуя Х, видим Бальмонта. Ана Бальмонта глядеть и Бальмонта видеть - стоит. Следовательно, даже вслучае промаха, суд поэта над поэтом (в данном случае - прозаиком)- благо. Кроме того. Можно ли ошибиться - в отношении? Ведь вся оценкаБальмонтом Х - явное отношение. Слыша и видя в нем то-то и то-то, ониспытывает то-то и то-то. С чем тут спорить? Настолько единолично, что иучесть невозможно. Оценка есть определение вещи в мире, отношение- определение ее всобственном сердце. Отношение не только не суд. Само вне суда. Кто же оспаривает мужа, которому нравится явно уродливая жена? Отношению все позволено, кроме одного: провозгласить себя оценкой. Возгласитот же муж ту же уродливую жену первой красавицей в мире или даже в слободе- оспаривать и опровергать будет всякий. Отношение, наикрайнейшее и в какуюугодно сторону дозволено не только большому поэту, но и первому встречному -при одном условии: не переходить за границы личного." Я так нахожу, мне такнравится" с наличностью " я" и " мне" я и сапожнику позволю отрицать моистихи. Потому что и " я" и" мне" безответственны. Но попробуй тот жесапожник, опустив я и мне, утвердить мою работу вообще негодной - что тогда? - что всегда: улыбнусь. Можно ли вывести из примера Бальмонта и X, что поэт, вообще не судья.Нет, конечно. Если лирик, в силу природы своей, тягу суда заменяет роскошьюотношения (тягу бесстрастия - роскошью предпочтения), это не значит еще 1)что все поэты - лирики 2) что лирик не может быть судьей. Он просто не хочетбыть судьей, хочет (обратно обывателю) любить, а не судить. Разное: нехотеть и не мочь. Хочет - может: вся библиографически- критическая деятельность лирикаХодасевича. Когда я слышу об особом, одном каком-то, " поэтическом строе души", ядумаю, что это неверно, а, если верно, то не только по отношению к поэтам.Поэт - утысячеренный человек, и особи поэтов столь же разнятся между собой, как вообще особи человеческие. " Поэт в душе" (знакомый оборот просторечья)такая же неопределенность, как " человек в душе". Поэт, во-первых, некто запределы души вышедший. Поэт - из души, а не в душе (сама душа - из!).Во-вторых, за пределы души вышедший - в слове. В-третьих, (" поэт в душе") -какой поэт? Гомер или Ронсар? Державин или Пастернак - и, не в эпохахразница, а в сущностях - Гете или Шиллер, Пушкин или Лермонтов, Маяковскийили Пастернак, наконец? Равенство дара души и глагола - вот поэт. Посему - ни не-пишущихпоэтов, ни не-чувствующих поэтов. Чувствуешь, но не пишешь - не поэт (где жслово?), пишешь, но не чувствуешь - не поэт (где ж душа?) Где суть? Гдеформа? Тождество. Неделимость сути и формы - вот поэт. Естественно, что непишущего, но чувствующего, предпочту не чувствующему, но пишущему. Первый, может быть, поэт - завтра. Или завтрашний святой. Или герой. Второй(стихотворец) - вообще ничто. И имя ему - легион. Так, установив, вообще-поэта, наинасущнейшую примету принадлежности кпоэзии, утвердим, что на " суть - форма и форма - суть" и кончается сходствомежду поэтами. Поэты столь же различны, как планеты. Необходимая отмета. В суде лирика (отношение) явно преобладаетпереоценка. (Просмотреть отзывы друг о друге германских и французскихромантиков.) В суде эпика (оценка) - недооценка. Пример надличного Гете, недоценившего Гельдерлина, не доценившего Гейне, не доценившего Клейста.(Показательная недооценка - именно современников! И из современников -именно соотечественников! Тот же Гете, доценивший молодого Байрона ипереоценивший Вальтер-Скотта.) Пример, как будто разбивающий моепровозглашение права суда поэта над поэтом. Но только как будто. Право судане есть еще право казни. Точнее: приговор еще не есть казнь. Или: казнь ещене есть смерть. Никому - даже Гете - и ничьему слову - даже 80-летнемугетевскому - не дано убить Гейне: есмь! Гете не доценил, а Гейне пребыл. Но(реплика) - будь Гейне слабей, он после нелестного отзыва Гете мог быпокончить с собой, человеком или поэтом. Но будь Гейне слабей - он бы не былГейне. Нет, Гейне - жизнь, и неубиенна. Отзыв Гете о Гейне только лишнийстимул к работе. (" Проглядел - увидишь! ") А для нас, через сто лет, стимул кмысли. Гете - и такой промах! Откуда? - Задумываемся. - Сначала о Гете иГейне, исконной разнице, потом о возрастах: 80 л. и 30 л., о самом возрасте, есть ли возраст и что он есть, об олимпийстве и демонизме, о притяжении иоттолкновении, о многом... Следовательно, даже в жестоком случае недооценки поэта поэтом, судпоэта над поэтом - благо. Это - о поэтах. К кому еще прислушаюсь? Ко всякому большому голосу я прислушаюсь, чей бы он ни был. Если мне омоих стихах говорит старик-раввин, умудренный кровью, возрастом и пророками, я слушаю. Любит ли он стихи? Не знаю. Может быть, никогда их и не читал. Ноон любит (знает) все - из чего стихи, истоки жизни и бытия. Он мудр, имудрости его на меня хватит, на мои строки. Прислушаюсь к раввину, прислушаюсь к Ромену Роллану, прислушаюсь ксемилетнему ребенку, - ко всему, что мудрость и природа. Их подходкосмический, и если в моих стихах космос есть, они его прослышат и на негоотзовутся. Не знаю, любит ли Ромен Роллан стихи, беру крайний случай - что РоменРоллан стихов не любит. Но в стихах, кроме стихов (стихотворной стихии), есть еще все стихии. Их Роллан любит достоверно. Ни ему во мне наличностьстихии стихотворной, ни мне в нем отсутствие ее - не помешают, помешать немогут. " Я вам скажу по существу..." То есть все, что мне нужно. Говоря о семилетнем ребенке, говорю также о народе, - о неиспорченномпервичном слухе дикаря. Кого же я еще слушаю, кроме голоса природы и мудрости? Голос всехмастеровых и мастеров. Когда я читаю стих о море, и моряк, ничего не понимающий в стихах, меняпоправляет, я благодарна. То же с лесником, и кузнецом, и каменщиком. Измира внешнего мне всякое даяние благо, потому что я в нем - нуль. А нужен онмне ежечасно. Нельзя о невесомостях говорить невесомо. Цель моя - утвердить, дать вещи вес. А для того, чтобы моя " невесомость" (душа, например) весила, нужно нечто из здешнего словаря и обихода, некая мера веса, миру уже ведомаяи утвержденная в нем. Душа. Море. Если неправильно мое морское уподобление, рушится весь стих. (Убедительны только частности: такой-то час моря, такой-то облик, обык его. На " люблю" в любви не отыграешься.) Для поэтасамый страшный, самый злостный (и самый почетный!) враг - видимое. Враг, которого он одолеет только путем познания. Поработить видимое для служениянезримому - вот жизнь поэта. Тебя, враг, со всеми твоими сокровищами, беру врабы. И какое напряжение внешнего зрения нужно, чтобы незримое перевести навидимое. (Весь творческий процесс!) Как это видимое должно знать! Еще проще: поэт есть тот, кто должен знать все до точности. Он, который уже все знает? Другое знает. Зная незримое, не знает видимого, а видимое ему неустаннонужно для символов. " Alles Vergangliche ist nur ein Gleichniss" *. Да, нонужно это Vergangliche** знать, иначе мое подобие будет ложным. Видимое -цемент, ноги, на которых вещь стоит. (Французское: " Ca ne tient pasdebout").*** ___________________ * " Все проходящее - лишь подобие". (нем.).** Проходящее {нем.}. *** Букв.: " вещь не стоит". Формула Теофиля Готье (сравнить с гетевской!) - которой столькозлоупотребляли и злоупотребляют: " Je suis de ceux pour qui le monde visibleexiste" * _________________ * " Я из тех, для кого видимый мир существует" (фр.) обрывается на самом важном: как средство, а не как цель! Самоценностьмира, для поэта, вздор. Для философа - повод к вопросу, для поэта - кответу. (Не верьте в вопросы поэтов! Все его: почему? - потому! и: зачем? -затем!) Но в доводах (подобиях) поэт должен быть осторожным. Сравнивая, предположим, душу с морем и ум с шахматной доской, я должна знать и океан ишахматы, каждый час океана и каждый ход доски. Изучить - все - жизни нехватит. И вот, на помощь, знатоки своего дела - мастера. Стих только тогдаубедителен, когда проверяем математической (или музыкальной, что то же)формулой. Проверять буду не я. Поэтому со стихами о море иду к моряку, а не к любителю поэзии. Что мнедаст первый? Костяк - к душе. Что мне даст второй? В лучшем случае -ослабленное эхо души же, меня же. Во всем, что не душа, мне нужен - другой. Так, от профессий, ремесл - к наукам. От мира заведомого к мирупознаваемому. Так, от моряка, лесника, кузнеца, слесаря, пекаря - кисторику, геологу, физику, геометру, - все расширяя и расширяя круг. Ни один поэт, от рождения, не знает почвенных наслоений и историческихдат. Что я знаю от рождения? Душу своих героев. Одежды, обряды, жилища, жесты, речь - то есть все, что дается знанием, я беру у знатоков своегодела, историка и археолога. В поэме об Иоанне д'Арк, например: Протокол - их. Костер - мой.
Данная страница нарушает авторские права?
|