Медведь-меломан

В нашу деревню привезли медведя. Привязанный, он то метался по кругу, то топтался на одном месте, раскачивался справа налево, и тоскливо мотал головой. Иногда становился на задние лапы, тянулся к небу, будто молил высшие силы помочь освободиться от опостыливших цепи и намордника… У многих из собравшихся вокруг него зрителей от жалости сжималось сердце, а его хозяева, два бритоголовых качка, равнодушно чвакали жвачку и ждали клиентов, пожелавших за 50 рублей сфотографироваться чуть не в обнимку с Мишкой… Я тоже стою в толпе зевак, сочувствую несчастному зверенку. Мишка-то еще малец, не старше полугода. Сколько же бед ожидает его в неволе у этих дебилов? Ведь таким «предпринимателям» на живое существо наплевать, главное, срубить побольше бабок. Размышляю так, а сзади женщина, явно обращаясь ко мне, говорит: «А они ведь музыку любят». Вступаю в беседу с соседкой: «Читали рассказ «Медведь-музыкант», кажется, Пришвина?». Отвечает: «Нет. – Сама видела». Смотрю на нее с недоверием, но из дальнейшей беседы понимаю, едва ли эта женщина интересуется творчеством М. Пришвина. Значит, действительно что-то видела сама. Это меня очень заинтересовало, и я с живейшим любопытством попросила рассказать, как это было.

Вот ее рассказ.

Семья наша в пору моего раннего детства жила в Турочакском районе недалеко от села Д. Отец работал лесником. На кордоне было всего несколько заселенных людьми домов. В основном в них жили охотники да те, кто работал в лесничестве. Ни школы, ни медпункта не было, хлеб, спички, соль и кое-что из необходимой хозяйственной мелочи привозили раз в неделю, а за остальным, если потребуется, надо было ехать либо по ухабистому таежному проселку, либо добираться сплавом по Бии.

Мой брат, он на два года старше меня, с четырех лет начал играть на балалайке, а к восьми годам так наигрывал любую мелодию, что заслушаешься, а уж как подгорную начнет, так ноги сами шли в пляс. Где, как и когда он умудрялся учиться, все диву давались, потому что у нас инструмента не было. Пробовал сам соорудить из дощечки, струны насушил из бараньих кишок, да разве это то, что надо. Вот соседи и стали уговаривать отца, что ж, мол, ты скупишься, такую малость парнишке не купишь, талант его губишь. И, наконец, наступил радостный для брата день: на десятилетие ко дню рождения отец дал денег на балалайку!

Назавтра с утра брат собрался в Д. Там магазин большой и, сказывали, есть балалайки. Я увязалась за ним. Отец наказывал идти берегом, но это далеко, долго, днем комарье заест, потому он хотел плыть на лодке и меня брать отказывался: рискованно девочку по воде везти. Но мама уговорила его, молитву, говорит, на дорогу прочитаю, и ничего, сплаваете. Пусть девчонка посмотрит на большой мир и купит себе ленту и гребенку.

Балалайку купили мы такую красивую, блестящую, всю разрисованную цветами, завитушками, что брат чуть не плакал от радости, у него даже руки тряслись, но он все-таки смог тут же у прилавка настроить ее и заиграл «Барыню» да с переборами, с переливами! У продавщицы от такого дива мелочь под прилавок полетела, а женщины, что были в магазине, не могли удержаться, начали притопывать и поигрывать плечами. С улицы ребятишки валом повалили посмотреть на удалого музыканта. Продавец зашикала на них, и брат повел всю ватагу обратно во двор. И, покуда мы шли по деревне, за нами следовала толпа слушателей.

До самого места на лодке мы доплыть не смогли. Путь нам преградил каменистый перекат. На нем вода мелкая, течение быстрое. Потому надо было от деревни до оставленной у берега лодки шагать лесом километра полтора, а может, и больше, кто их мерил? Кончилась деревня, слушатели мало-помалу отстали, и идем мы под звуки какой-то красивой мелодии тихонечко по лесной тропе. Я впереди, брат со своей балалайкой за мной. Вдруг он прекратил играть и тревожно зашептал: «Стой! Тише… Послушай-ка, вроде за нами кто-то идет…». Стоим мы, слушаем, и действительно, справа от дороги кто-то пробирается, трава шуршит, ветки похрустывают. Мы ринулись бежать. И через несколько метров остановились, как вкопанные: на тропе сидит медведь, голову наклоняет то к одному плечу, то к другому и смотрит на нас маленькими темными глазками не зло, а умоляюще. Мы побежали обратно, но медведь опередил нас и вновь преградил дорогу. Что делать? Я уже готова реветь, а брат от отчаяния взял и забренчал на балалайке. Медведь придвинулся к нам. Мы попятились, брат перестал играть. Медведь посидел немного, пождал и начал подниматься, не спуская с нас глаз. Брат снова заиграл и стал помаленьку переступать, продвигаясь к лодке. Так и двигались мы, сопровождаемые медведем до самого берега…

Пока я отвязывала лодку, брат развлекал медведя игрой. А когда мы вскочили в лодку и оттолкнулись от берега, медведь запищал жалобно и побежал за нами. Мы знали, что медведи хорошо плавают, но в глубину без большой надобности не лазят, потому постарались как можно быстрее выплыть на середину реки.

«Вот такой медведь-музыкант», - закончила рассказчица. «Скорее, слушатель, - сказала я. – Сам-то он не играл. Кстати, в рассказе, о котором я упоминала, медведь тоже слушал, как жужжит натянутая, а потом отпущенная лучина… Да, удивителен мир животных и во многом схож с нами, людским, только мы мало о нем знаем».