Е.В. Щедрина

кандидат психологических наук, главный редактор журнала “Вопросы психологии”

Прозвучавшие на “круглом столе” выступления свидетельствуют о том, что у психологов сохранился интерес к обсуждению животрепещущих проблем развития психологической науки. Мнения по некоторым пунктам из списка вопросов существенно разошлись. Это касается прежде всего позиций относительно возможности сближения психологии, искусства и религии, а также принятия выпускниками-психологами клятвы, аналогичной клятве Гиппократа у медиков. Со своей стороны, мне бы хотелось остановиться на самом первом вопросе, потому что он, невзирая на совершенно конкретную формулировку, представляется мне установочным, наиболее общим, а также на вопросе о возможном сближении психологии с религией и искусством.

1. Вопрос о наступлении психозойской эры скрыто содержит в себе ответ, выдающий стремление самих психологов принять желаемое за действительное. Все мы, безусловно, за то, чтобы роль психологии в общественной жизни существенно повысилась. Для этого делается многое. Порыв есть, но за ним не всегда следует прорыв. Может ли психология сегодня предложить обществу нечто такое, чтобы ее востребованность превысила меру востребованности других областей знания или, по крайней мере, может ли она осуществить такой прорыв в своем развитии, который бы заставил общество оценить легшие в основу этого прорыва научные усилия как большое открытие в плане познания человека?

В наше время спрос на “психологические услуги” уже имеется, и он будет только возрастать. Но это будет происходить только при условии, что профессиональная психология сумеет резко отмежеваться от околопсихологических шарлатанов, которые, как это уже отмечали выступавшие на “круглом столе”, невероятно расплодились, их встречаешь повсюду. В значительной мере рост спроса будет зависеть от того, сумеет ли психологическая наука наметить пути проникновения во внутренний мир человека и изучить этот мир достаточно для того, чтобы с определенной вероятностью предсказывать его поступки. Но это задача, так сказать, глобального масштаба. Практика же подсказывает необходимость обращения к более конкретным задачам, например, к проблемам мотивации обучения, а именно: как сделать так, чтобы знаемый мотив обретения знаний стал побудительным, и проч. Мне кажется, в нашей науке ощущается большая потребность в добротных предметных, а не отвлеченных, теориях, в хороших конкретных, в том числе экспериментальных, исследованиях. Рискну сказать, что построение метатеорий в психологии — это вчерашний день, сегодня они не будут востребованы, а вот будет ли у движения, которое я бы назвала “слово о словах”, завтрашний день — это вопрос. Концептомания — свидетельство застоя в психологической науке. Метатеории выполняют не столько когнитивную функцию, сколько функцию упорядочивания уже имеющихся знаний. На мой взгляд, попытки создания метаязыка в психологии дали меньше того, что от них ожидалось. Их значение возрастает в период, следующий сразу за прорывом в практической области или же непосредственно предшествующий ему.

В первом случае их назначение — систематизация накопленных результатов, во втором они служат индикатором положения дел с исследованиями в психологии: чем больше метатеорий, тем ближе состояние науки к застою. Нетрудно полностью погрузиться в схоластику, пытаясь вычислить, “сколько чертей поместится на кончике иглы”. То, что обсуждение методологических или просто теоретических вопросов стало немодным, видно хотя бы по нашему журналу: рубрику “Теоретические исследования” заполнять практически нечем.

Условие наступления психозойской эры — повышение психологической культуры общества в целом, предполагающее понимание и принятие психологии как реальности не менее значимой, чем, например, экономика. Понятие психозойской эры я трактую в частности и в том смысле, что, возможно, не теперь, а в достаточно отдаленном будущем человечество подойдет к тому, чтобы оценивать качество жизни не по продуктам технического прогресса, обеспечивающего все более высокий уровень физического комфорта и безопасности, а по психологическому самочувствию каждого представителя общества. Я думаю, позиция психолога при оценке роли того или иного исторического периода, того или иного общества, в отличие от позиции, например, историка, экономиста, инженера, художника — и уж тем более политика, должна опираться главным образом на представления о том, каково было в целом психическое, душевное состояние живших в соответствующий период и в соответствующем обществе людей. Психозойская эра наступит только тогда, когда человек осознает, что его приоритетной целью должен стать не технический прогресс, во имя скорейшего неостановимого продвижения по которому он поступается многими человеческими достоинствами, а сам человек как таковой — с его внутренним миром. Будет ли это когда-нибудь? — на этот вопрос я, к сожалению, не могу дать утвердительного ответа... В любом случае не психологам судить о наступлении психозойской эры; пусть об этом скажут представители других наук: чтобы оценка положения дел была приближена к реальной, нужен взгляд извне.

5. Хорошее искусство пока что глубже и полнее понимает человека, чем психологическая наука. Этот факт говорит о том, что попытки подойти ближе к природе человека с позиций рассудочного анализа ограничены, надо дополнять их возможностями интуитивного проникновения в сущность истинно человеческого, духовного в человеке. Отсюда следует, что сближение психологии с искусством (сближение, которому первая будет сопротивляться, называя профанацией все, что идет не от науки) и, отчасти, с религией (правда, лишь в том ее аспекте, который имеет отношение к духовному облику человека, к попыткам постижения его внутреннего мира), по всей видимости, будет иметь место. Хотя, конечно, каждая наука до тех пор остается отдельной областью знания, пока ищет свои особые пути постижения своего предмета. Изучение природных основ психики останется прерогативой психологии наряду с другими областями именно научного знания — биологией, физиологией, нейропсихологией и пр. и никогда — религии и искусства.