Технология организации массовых репрессий.

Политические репрессии обрушивались на головы советских граждан волнами. Каждая новая волна захлестывала значительно больше людей, чем предшествующая. Но никогда гребень кровавой волны репрессий не поднимался так высоко, как в 1937-1938 гг. Вредителей и врагов народа арестовывали десятками и сотнями. Пресса без конца сообщала о разоблаченных шпионах и диверсантах. Недавние кумиры становились объектами публичной травли. Советскому человеку начинало казаться, что враги окружают его со всех сторон. А «черные воронки» неутомимо сновали в поисках новых и новых жертв.

Откуда же взялось такое множество врагов народа спустя двадцать ет после Октябрьской революции? Как удалось в короткое время найти неопровержимые доказательства вины тысяч подследственных? Подобные вопросы в 30-е гг. озадачивали немногих. В разгар «перестройки» перед этими вопросами было поставлено уже все советское общество. Ответы на них в общих чертах стали известны уже тогда. Но только в 90-е гг. мы получили возможность взять в руки ранее строго засекреченные документы о том, как фабриковались фальшивые обвинения, о том, как создавали «врагов народа», о том, каким образом и кто это делал.

Документы не оставляют никаких сомнений, что руководящей и направляющей силой репрессий было высшее политическое руководство страны во главе со Сталиным. Именно он и его сообщники, облеченные высшей властью, разрабатывали планы, давали директивы о репрессиях в отношении той или иной категории «врагов народа». Репрессивные кампании раскручивались отнюдь не потому, что обнаруживались преступные деяния, а потому, что в верхних эшелонах власти в какой-то миг наступало 2прозрение» по поводу очередной затаившейся враждебной социальной группы и давалась команда по ее обезвреживанию.

Можно сказать, что анкетный принцип ложился в основу технологии организации массовых репрессий. Карательным органам на местах предписывалось в кратчайшие сроки отыскать соответствующих директиве врагов и собрать доказательства их вины. Нерадивость рассматривалась как нелояльность с вытекающими последствиями.

В Прикамье действовал тот же сценарий, что и везде. О том, как протекала одна из кампаний, повествуют документы архива по делам политических репрессий Пермской области.

2 июля 1937 г. секретарь Свердловского обкома получает телеграмму, разосланную по решению Политбюро ЦК ВКП (б): «ЦК ВКП (б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков… с тем чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки…» Пять дней дается регионам, чтобы представить в ЦК состав троек и подсчитать, сколько людей в области подлежит расстрелу и сколько – высылке.

30 июля 1937 года последовал оперативный приказ народного комиссара внутренних Дел Союза ССР № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». «Перед органами государственной безопасности стоит задача самым беспощадным образом разгромить всю эту банду антисоветских элементов, защитить трудящийся советский народ от их контрреволюционных происков, наконец, раз и навсегда покончить с их подлой подрывной работой против основ советского государства…» - так ориентировали непосредственных исполнителей. Так развязывались руки сотрудникам НКВД для преступного произвола и беззакония.

Осенью по всем районам нашего края прошли оперативные совещания. Там сотрудники НКВД получили указание начать 5 августа массовую карательную. Операцию против бывших кулаков и активных антисоветских элементов. Операцию предписывалось закончить в четырехмесячный срок. Подлежащие репрессиям разбивались на две категории. К первой категории относились «наиболее враждебные элементы», подлежащие аресту, после которого предусматривалось рассмотреть их дела на ройках и расстрелять. Во вторую категорию попадали все остальные, признанные менее активными. Их следовало арестовать и после завершения всех формальных процедур («следствие», «судебное» заседание тройки и т.п.) отправить в лагерь на срок от 8 до 10 лет. В свердловской области, исходя из спущенной свыше разнарядки, планировалось арестовать 10 000 человек.

Для проведения этой массовой операции в начале лета 1937 года создается оперативный штаб. Его возглавил начальник Управления НВКВД по Свердловской области Дмитрий Матвеевич Дмитриев-Плоткин, 1901 года рождения, уроженец г. Днепропетровска, еврей по национальности, член ВКП (б).

Летом 1937 года Дмитриев дает директиву начальникам городских и районных отделений НКВД ликвидировать обнаруженную аппаратом УНКВД в Свердловской области контрреволюционную повстанческую организацию. В ориентировке утверждалось, что организация создана по принципу формирования воинских частей, делится на корпуса, роты, взводы, возглавляют ее «правотроцкисты». Читая документы, нетрудно заметить, что эти установки базировались на искаженных показаниях арестованных. Директива получена – местным органам необходимо любым способом обнаружить вражескую сеть в своих районах.

Неудивительно, что абсурдный вымысел областного НКВД уже вскоре находит подтверждения на местах. Свердловские чекисты добиваются показаний одного из арестованных,, что Свердловская область разбита на шесть повстанческих округов. В Коми-Пермяцкий округ якобы вошли все коми-пермяцкие районы, в Березниковский - Кизел и Чердынь, В Надеждинский – Верхотурье, Ляля, Гари и Ивдель, в Пермский - 22 западноуральских района, в Красноуфимский – 18 районов и в Свердловский – 22 района. Первичной боевой единицей являе6тся взвод, который формируется по колхозам, во главе взвода стоит взводный командир. Во главе четырех взводов стоит уполномоченный от начальника повстанческого округа, фактически – ротный командир. Он непосредственно связан с начальником повстанческого округа и действует по его указаниям.

Для проведения следствия по делам арестованных создаются оперативно-следственные группы в областном управлении НКВД и в горотделах НКВД. Сам Дмитриев, а вместе с ним его подручные Н.Я. Боярский и С.А. Кричман, руководя этими следственными группами, давали прямые установки, чтобы каждый следователь ежедневно «имел в результате своей работы» не менее 10 человек, признавшихся в совершенной ими антисоветской работе. Так следователей вынуждали совершать подлоги.

В августе 1937 года бригада из восьми человек под руководством начальника 6-го отдела УНКВД по Свердловской области Боярского прибыла в г. Кудымкар. Результаты не замедлили себя ждать.

13 августа арестован председатель окрсовета Осоавиахима Яков Алексеевич Кривощеков, которого обвинили в том, что он «является руководителем и начальником контрреволюционной повстанческой организации». Согласно обвинительному заключению, Кривощеков руководил командным составом контрреволюционной повстанческой организации, разрабатывал план вооруженного восстания против Советской власти, имел связи с 37-ю членами контрреволюционной организации, бывшими белыми офицерами, белодружинниками и кулаками. В обвинении утверждалось, что он «подготавливал вооруженное восстание и захват города Перми, взрыв железнодорожного моста через реку Каму и разрушение Пермского железнодорожного узла, имея в своем распоряжении взрывматериалы: аммонал, минный порох, пулемет системы Дегтярева и боевые винтовки. Вел шпионскую деятельность. Подготовлял взрыв пороховых складов. Использовал для контрреволюционных целей организацию Осоавиахима». Нетрудно догадаться, что все оружие и боеприпасы, имевшиеся в наличии у Осоавиахима, следователи, не мудрствуя лукаво, приписали к арсеналу мифической повстанческой организации. Теперь налицо впечатляющие вещественные доказательства – как не верить в существование повстанческой организации. «Руководитель» такой организации вряд ли имел шансы уцелеть. Тройка при УНКВД Свердловской области 7 сентября 1937 года приговаривает Кривощекова к высшей мере наказания. 8 сентября приговор был приведен в исполнение.

В поисках подтверждений существования контрреволюционной повстанческой организации в Коми-Пермяцком округе составляется список участников повстанческих формирований. Техника составления этого списка была простой: туда записывали всех, на кого имелись данные о бывшей службе в белой армии, о принадлежности к другим партиям, о былых судимостях, о подозрительном социальном происхождении (из кулаков, попов и т.д.) В конечном счете в список попало около 2 00 человек. Вскоре, согласно этому списку, начинаются аресты «участников повстанческой организации»…

Кизеловский район также становится зоной следственного беспредела и беззакония. В декабре 1937 года начальник УНКВД по Свердловской области Дмитриев устанавливает контрольную цифру для арестов по району – 500 человек. Местные чекисты с заданием справились. При этом ордера на арест прилежно выписывались, н постановлений об аресте не принималось, соответствующие бланки заполняли во время допросов. Санкции прокурора на арест также не было.

Всех арестованных свезли в Кизел и посадили в механический цех законсервированной обогатительной фабрики. О создании хотя бы минимально приемлемых условий для содержания арестованных никто не задумывался, люди лежали на полу в жуткой тесноте, для каких-либо проходов не было места… Следствие по этой группе велось в ускоренном порядке. Для начала получили протокол допроса руководителя контрреволюционной группы. В этом же протоколе 20-30 арестованных перечислялись как участники контрреволюционной группы.

На допросы следователям дали только одну ночь. Установка ставилась четко: добиться максимального количества признавшихся участников контрреволюционной группы. В качестве практической контрреволюционной деятельности фиксировались все факты аварий, о которых говорили на допросах свидетели. В результате получалось, что все производственные поломки и аварии не были случайны, а являлись умышленными вредительскими или диверсионными действиями. Без какой-либо проверки они приписывались арестованным. Допрос арестованных начинался с вопроса о принадлежности к контрреволюционной организации или группе. Большинство из них, в основном трудпоселенцы, под влиянием кем-то пущенных слухов о том, что их ожидает новая ссылка, признавали себя виноватыми в этом.

На следствии по делу на 500 человек хватило двух недель. Рассматривалось дело тройкой УНКВД Свердловской области. Председательствовал заместитель начальника УНКВД Дашевский, присутствовали секретарь обкома УНКВД Берман и военный прокурор Покровский. «Во время заседания дела никто из членов тройки не смотрел и просили зачитывать. Смотрели по повесткам и решали…» - рассказывал потом один из следователей. В общей сложности Кизеловский горотдел НКВД арестовал тогда около 2 000 человек. Подавляющее большинство из них расстреляли или отправили в лагеря.

Несколько позже чекисты повели операцию по «кулакам». 750 трудпоселенцев, как кулаков, так и рабочих, было арестовано в январе 1938 года по указанию начальника Пермского горотдела НКВД В.Я. Левоцкого в Краснокамском районе без наличия к этому реальных оснований. В следственном деле они фигурируют как участники контрреволюционной, шпионской, повстанческой организации.

В начале 1938 года для проведения специального расследования следственная группа выезжает в Добрянку, где было арестовано около 120 человек кулаков-спецпереселенцев, высланных из пограничной полосы. Перед командировкой следователи получили установку, что следственными материалами уже доказано: румынская разведка создала среди ссыльных крупную повстанческую, диверсионную, шпионскую организацию. Поэтому следствие нужно провести в 5-6 дней. В целях ускорения следствия больших протоколов не писать, а только указывать в них, что арестованный является участником этой контрреволюционной организации, завербован таким-то и провел ту или иную диверсионную работу. Проработав с арестованными, следователи убедились Что никаких компрометирующих материалов на них, кроме того, что они ссыльные кулаки, не существует. Но запущенную карательную машину уже нельзя было остановить – кулаков все равно осудили.

Одна за другой прокатывались по стране репрессивные кампании. На каждую директиву об усилении борьбы с той или иной группой замаскировавшихся врагов местные органы должны были ответить арестами и приговорами. А что делать, если соответствующих врагов нет в поле зрения «компетентных органов»? Чекисты на местах быстро нашли способ проведения операций с выполнением заданных установок. К примеру, поступает директива об усилении борьбы с агентами иностранных разведок. В Перми агентов находят очень просто: через адресный стол и через спецотделы предприятий выявляются лица с иностранными фамилиями. На них тут же выписываются постановления, где указывается, что они причастны к разведовательным органам. Аресты производятся без санкции прокурора. В число арестованных зачастую попадают и русские, старые кадровые рабочие, члены ВКП (б), и такие «иностранцы» которые унаследовали фамилию от своих прадедов, никогда не бывавших за границей. По одному только Мотовилихинскому району арестовали 200 человек с иностранными фамилиями. Можно докладывать: шпионы ликвидированы!

Когда массовые чистки только начинались, пермские энкаведешники старались вести аресты, опираясь на данные своей агентуры. Однако вскоре от этого отказались.

И чем дальше кати лось красное колесо большого террора, тем меньше НКВД использовало видимость объективной информации о контрреволюционных преступлениях. Все больше и больше занимаются органы подгонкой анкетных данных будущих жертв под поступающие директивы.

С грубейшими нарушениями существовавшей законности подверглись аресту в ходе соответствующих кампаний бывшие эсеры, меньшевики и участники других политических партий. Никаких других компрометирующих материалов, кроме членства в небольшевистских партиях, на них не было. Однако существовали заранее составленные списки, которые, по существу, и стали основанием для ареста. Значительная часть этих людей прошла через тройку и получила расстрельный приговор.

При ведении следствия в областном и городских отделения НКВД широко применялись методы провокаций. Следователи, с ведома руководящих оперативных работников, уговаривали арестованных подписать сфабрикованные ими протоколы. При этом они заявляли арестованным, что их показания нужны в интересах Советской власти. Что за преступления, в которых они сознались, их привлекать к ответственности никто не будет. Показания нужны лишь для того, чтобы предъявить счет иностранным государствам, проводящим агрессивную политику, направленную против СССР. Помимо уговоров, которые велись следователями, провокационная обработка арестованных продолжалась и в камерах специально привлеченными лицами из числа арестованных.

Применялся метод «допроса арестованного под карандаш», т.е. показания арестованного следователь записывал карандашом, а подписывать этот протокол давал ему чернилами. После следователь счищал резинкой показания, написанные карандашом, и вместо них воспроизводил фиктивные показания, которые записывал чернилами. Таким образом, выходило, что арестованный признавался в преступлении, которого никогда не совершал.

Существовал также двухпротокольный допрос, при котором следователь еще до вызова арестованного имел у себя заранее сфабрикованный протокол показаний с признаниями о принадлежности к шпионской, диверсионной или иной контрреволюционной организации. Вызвав арестованного на допрос, следователь записывал в протокол все то, что рассказывал арестованный, но старался отвлечь его внимание и дать ему на подпись заранее сфабрикованный протокол показаний. Не подозревая обмана со стороны следователя, арестованный подписывал протокол показаний, не читая их, и, таким образом, считался «сознавшимся». Кроме того, работники горотделов НКВД практиковали и такие методы, как подпись фиктивных показаний арестованного самим следователем, в то время как арестованный не вызывался и не допрашивался.

Применялось также подписание арестованным своих показаний постранично, а не после каждого ответа. В этом случае обвиняемому задавали вопрос: «признает ли он себя виновным?» Получив отрицательные ответ, следователь все же записывал, что обвиняемый признал себя виновным в шпионаже или диверсии, и, не давая подписывать этот ответ, задавал следующий вопрос о знакомых или родственниках. Записав ответ обвиняемого, следователь давал ему подписать протокол в конце страницы, что арестованный и делал, а следовательно, подписывал все показания, изложенные на данной странице.

Широко использовался метод прямого обмана подследственного. В этом случае обвиняемому зачитывали одни показания, а на подпись давали другие. Этим методом, как правило, пользовались сотрудники горотдела НКВД, расследовавшие дела татар, арестованных по фиктивному делу повстанческой, шпионско-диверсионной организации, руководимой японской резидентурой.

Зачастую следователи ограничивались лишь получением от арестованных заявлений, в которых излагалось в общих фразах, что они являются шпионами, диверсантами или проводят еще какую-либо контрреволюционную деятельность. Как правило, это заявление оформлялось, и на этом следствие заканчивалось.

В результате применения в ходе следствия провокационных методов областной и все городские отделы Урала ежедневно получали большой процент признавшихся. Количество их иногда исчислялось сотнями.

До сих пор исследователи ломают голову в поисках ответа на вопрос: зачем власть придержащие добивались формального признания вины своими жертвами, зачем прибегали к провокациям и прямому обману подследственных ради их подписи под компрометирующими показаниями? Не проще ли было публично обвинить несчастных во всех смертных грехах и покарать без всяких излишних трудов и формальностей? По всей видимости, не проще. Законы тоталитарной логики отличаются от общечеловеческих. Для Системы немаловажно было всеобщее признание справедливости происходящего. Жертвы должны были осознавать необходимость суровых мер по отношению к врагам народа, в борьбе с которыми можно закрыть глаза на такую частную несправедливость, как собственное дело. Рядовые чекисты не должны сомневаться в существовании сотен тысяч врагов. Если они не могут найти их, не применяя фальсификаций, причину надо искать в их собственной неумелости. Это позволяет властвующей элите держать массу в повиновении; боязнь противопоставить себя Системе и фанатическая убежденность в непогрешимости вождей локализуют и блокируют иногда пробуждающееся недовольство.

Характерно, что стоя перед военным трибуналом в августе 1939 года, пермские следователи-фальсификаторы, по существу, не раскаялись в реально совершенных ими преступлениях. Они раскаивались только в том, что поверили своим начальникам-врагам, подтолкнувшим их к неправильным методам дознания. Необходимость массовых репрессий не ставится ими под сомнение, не испытывают они нравственных мук за изломанные судьбы и прерванные жизни сотен ни в чем не повинных своих жертв.

3. ОБЪЕКТ ТЕРРОРА – НАРКОМАТ ТЯЖЕЛОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ.

«Великая чистка», развернувшаяся после февральско-мартовского Пленума ЦК ВКП (б) 1937 г., искалечила жизни сотен тысяч людей. Одни были расстреляны, другие отсидели в лагерях. Очень многие лишились работы или были исключены из партии. Удар наносился по всем крупным общественным и государственным структурам, которые могли нести хотя бы потенциальную угрозу для власти. Одним из объектов террора стал наркомат тяжелой промышленности. Это было крупнейшее ведомство, на котором лежала основная тяжесть проведения индустриализации. Оно было тесно связано с армией и местным партруководством. Некоторые современные исследователи считают, что в 30-х гг. потенциально существовала угроза «смычки» политических кланов, зарождавшихся вокруг местных партруководителей, с отраслевыми и территориальными хозяйственными группами. Сталин, по-видимому, считал ее потенциально опасной, и это многое объясняет в вопросе о направленности террора.

Кроме потенциальных, существовали и реальные «провинности», за которые наркомат подвергся разгрому. Действия возглавлявшего его Г.К. Орджоникидзе далеко не всегда нравились правящей группе Политбюро. Более всего ее не устраивали сопротивление репрессиям и аполитичный метод подбора кадров.

Г.К Орджоникидзе, в отличие от многих других руководителей, защищал своих людей.. Он добился решения, в соответствии с которым никто не имел права арестовывать технических руководителей предприятий без согласования с директором и самим Г.К. Орджоникидзе. Не раз наркому удавалось, пользуясь авторитетом члена Политбюро, выводить из-под ударов директоров, которые все же попадали под обстрел со стороны чрезвычайно бдительных партработников.

Наконец, многим кололо глаза, что в НКТП работает много, как тогда говорили, «чуждых элементов». На 1 декабря 1936 года только в центральном аппарате наркомата работали 12 бывших троцкистов, 80 бывших меньшевиков, эсеров и анархистов, 71 офицер белой армии, 131 выходец из семей торговцев и промышленников. Г.К. Орджоникидзе понимал, что без хорошо подготовленных кадров проводить индустриализацию невозможно. Поэтому он и собирал вокруг себя специалистов, невзирая на их политическое прошлое и и социальное происхождение.

То же самое повторялось и на местном уровне. Директора предприятий, по мере возможности, ограждали своих работников от нападок со стороны «охотников за вредителями» и подбирали персонал не по политическим, а по профессиональным качествам. Система взаимной поддержки, сложившаяся в наркомате, сдерживала темпы набиравшего обороты террора.

В конце 1936 года на эту систему обрушился ряд последовательных ударов. Для начала арестовали заместителя Г.К. Орджоникидзе Г.Л. Пятакова и ряд других крупных хозяйственников. Все они получили ярлык вредителей и высшую меру наказания. В феврале 1937 года Сталин доводит до самоубийства Г.К. Орджоникидзе. Его подчиненные остались без защиты. На злосчастном февральско-мартовском Пленуме председатель СНК В.М. Молотов в своей речи выразил недовольство хозяйственниками, которые не только «… не ведут еще настоящей активной борьбы по разоблачению вредительства», но и мешают ей. Молотов призвал повысить революционную бдительность и «выкорчевывать» вредительство в тяжелой промышленности и на железнодорожном транспорте.

Выступления крупных партийных деятелей принято было считать руководством к действию. Вскоре в стране началось повсеместное выявление саботажников и иностранных шпионов. Собственно говоря, их поиск не прекращался все 30-е гг., но в 1937 году это явление приобрело массовый характер. За выявлением следовало в лучшем случае смещение с должности, в худшем – пятки расстрел.

Волна разоблачений не миновала Пермь. В 1937-1938 гг. аресту подверглись сотни квалифицированных технических работников. В их числе и несколько директоров крупных предприятий: И.И. Побережский (завод имени Сталина), И.И. Петрашко (завод имени Дзержинского), П.К. Премудров (завод имени Молотова).

Ордер на арест бывшего директора Молотовского завода был подписан уже 11 августа 1937 г. Он проходил по делу правой контрреволюционной организации правых, якобы созданной секретарем обкома И.Д. Кабаковым. Целью организации значилась подготовка государственного переворота, который предполагалось осуществить при помощи иностранных держав. Против П.К. Премудрого дали показания несколько партийных и советских работников области.

Следствие по делу П.К. Премудрого длилось чуть больше пяти месяцев. Он обвинялся в том, что «… являлся участником контрреволюционной террористической организации правых, подготовлявшей террористические акты против руководителей ВКП (б) и Советского Правительства, входил в одну из групп названной организации, одновременно проводил шпионско-диверсионную работу…»

Судебное заседание 13 января 1938 года длилось 15 минут. Приговор был предопределен. Расстрел. В тот же день.

Главного инженера Молотовского завода Ананьева арестовали вместе с другими представителями технического руководства – П.Н. Аликиным, В.Я. Володиным, А.М. Зеликманом, А.И. Крюковым, Л.Л. Войцеленком и А.И. Полюдовым – осенью 1938 года. ИХ обвиняли как участников диверсионно-вредительской организации правых, которую якобы создал П.К. Премудров для того, чтобы тормозить выпуск артиллерийских орудий. Все они довольно быстро признались в своей «вредительской» деятельности и наверняка бы разделили участь своего директора, если бы не очередная смена внутриполитического курса.

В ноябре 1938 года с поста наркома НКВД смещен Ежов. Незаконные методы ведения следствия осуждены. Репрессии ослабли. Следователей, которые вели дело Премудрова, осудили в 1939 г. за организацию системы «массовых необоснованных арестов граждан, систему подлогов, фальсификаций в следственной работе.

Зачем же уничтожали опытных хозяйственников. Обезглавливали производство? Вопрос сложный. Большинство современных исследователей сходится во мнении, что поиск врагов был нужен для того, чтобы снять социальное напряжение в стране. «Вредители» и «шпионы» были нужны для того, чтобы переложить на них всю ответственность за ошибки в экономической и социальной сферах, допущенные руководством страны.

Говоря о репрессиях, нельзя, видимо, не учитывать некоторого совпадения интересов руководства страны и отдельных слоев рабочих. Многим из них «великая чистка» помогла продвинуться вверх по социальной лестницу, при этом они активно способствовали устранению «вредителей» (если не физическому, то, по крайней мере, административному) с помощью доносов. Так, например, на арестованного в 1938 году П.Н. Аликина (зам. главного инженера) в горком поступило несколько докладных, в которых он обвинялся в том, что принимает на работу людей, явно не пролетарского происхождения. Причем автор одного из доносов проявлял явную заинтересованность том, чтобы занять место «чужака» Якунина, являвшегося протеже Аликина. Руководство страны старалось, чтобы в партию и хозяйственный аппарат пришло новое поколение, всем обязанное вождю и учителю товарищу Сталину. Новое поколение было не против…