Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Международные отношения






 

Ни одна страна в мире не одинока – она всегда включена в мировую систему государств. Поэтому мы ознакомимся с ведущими концепциями складывающегося нового мирового порядка и тем местом, которое Россия стремится занять в мире.

Основой современных «реалистических» теорий международных отношений является политическая практика XIX века – так называемая реальная политика, виднейшим деятелем которой был германский канцлер О. Бисмарк. Фрагмент из мемуаров великого дипломата позволяет увидеть ход его мысли при принятии политического решения исторического масштаба – заключения австро‑ германского союза.

Основа современного международного права – Устав Организации Объединенных Наций. Устав прямо запрещает агрессивную войну и вручает Совету Безопасности ООН полномочия (включая применение силы) для предотвращения угрозы миру. Концепция внешней политики России строится на идее центральной роли ООН в международных отношениях.

Однако политика наиболее мощной силы современного мира – США – есть по сути политика силы. Ее примеры вы найдете и в теоретических рассуждениях патриарха американской дипломатии 3. Бжезинского, и в таком практическом документе, как Стратегия национальной безопасности США. В полном соответствии с realpolitik вполне бисмарковского стиля там вводится следующая логическая цепочка: (1) введение демократий по американскому образцу выгодно США как государству‑ нации, значит (т. е. именно поэтому), мы будем за демократию; (2) демократизация других стран по образцу США означает усиление влияния США, значит, демократизация может вводиться в других странах под давлением.

Своего рода полемика с этими откровенно силовыми построениями содержится во фрагментах из книги знаменитого британского историка А. Тойнби «Мир и Запад» и статье современного американского политолога С. Хантингтона. Оба применяют цивилизационный подход к анализу мировых событий и оба – причем Хантингтон открытым тектом – предостерегают от соблазна силового доминирования. Осознание факта сползания политики США к односторонним силовым решениям, стремление к демократии в международных отношениях звучат в посланиях В. В. Путина Федеральному Собранию Российской Федерации.

 

О. БИСМАРК. МЫСЛИ И ВОСПОМИНАНИЯ [65]

 

Бисмарк Отто Эдуард Леопольд фон Шенхаузен (1815–1898), германский государственный деятель, князь. В 1851–1859 гг. – представитель Пруссии в бундестаге во Франкфурте‑ на‑ Майне, в 1859–1862 гг. прусский посланник в России, в 1862 г. – во Франции. С 1862 министр‑ президент и министр иностранных дел Пруссии, в 1870–1890 гг. – рейхсканцлер Германской империи. В Германии О. Бисмарк – основатель единого Германского государства – считается величайшим из государственных деятелей. Его «Мысли и воспоминания», сданные в печать при жизни автора, но увидевшие свет после его кончины, считаются классикой мемуаристики. Главы, посвященные заключению австро‑ германского союза 1879 г., принадлежат к числу наиболее знаменитых в этой книге и породили целую библиотеку комментариев. Эти страницы Бисмарка раскрывают ход мысли великого политика при принятии ключевого политического решения и показывают, какими соображениями он руководствовался.

 

Тройственный союз, которого я первоначально пытался добиться после заключения Франкфуртского мира[66]и относительно которого я уже в сентябре 1870 г., в бытность мою в Mo (Meaux), зондировал мнение Петербурга и Вены, представлял собой союз трех императоров. ‹…›

‹…› Вполне понятно, что с точки зрения русской политики удельный вес Франции в Европе не должен падать ниже определенных пределов. Мне кажется, что эти пределы были достигнуты Франкфуртским миром. ‹…›

Граф Шувалов был вполне прав, говоря, что мысль о коалициях вызывает у меня кошмары. Мы вели победоносные войны против двух великих держав Европы[67]; важно было удержать по крайней мере одного из обоих могущественных противников, с которыми мы встретились на поле сраженья, от искушения, заключающегося в возможности взять реванш в союзе с другим. То, что речь не могла идти о Франции, было ясно для всех знающих историю и галльскую национальность; если возможно было заключить секретный договор в Рейхштадте без нашего согласия и ведома, то не было ничего невероятного и в старой коалиции Кауница между Францией, Австрией и Россией[68], как только в Австрии у кормила правления оказались подходящие для этого скрыто существующие элементы. Они могли найти исходный пункт для того, чтобы снова оживить старое соперничество, старое стремление к гегемонии в Германии как фактор австрийской политики либо опираясь на Францию, как это намечалось во времена графа Бейста[69]и зальцбургского свидания с Луи‑ Наполеоном в августе 1867 г.[70], либо сближением с Россией, как это проявилось в секретном соглашении в Рейхштадте.

На вопрос о том, какую поддержку в этом случае могла бы ожидать Германия от Англии, я не могу дать немедленный ответ, принимая во внимание историю Семилетней войны[71]и Венского конгресса. Скажу только, что если бы не победы, одержанные Фридрихом Великим, то Англия, вероятно, еще раньше отказалась бы от защиты интересов прусского короля.

Эта ситуация требовала сделать попытку ограничить возможность антигерманской коалиции путем обеспечения прочных договорных отношений хотя бы с одной из великих держав. Выбор мог быть сделан только между Австрией и Россией, так как английская конституция не допускает заключения союзов на определенный срок. ‹…›

Материально более сильным я считал союз с Россией. Прежде он казался мне также и более надежным, так как традиционная династическая дружба, общность монархического чувства самосохранения и отсутствие каких‑ либо исконных противоречий в политике я считал надежнее изменчивых впечатлений общественного мнения венгерского, славянского и католического населения габсбургской монархии. Абсолютно надежным на долгое время не был ни один из этих союзов. ‹… › Если бы в Венгрии всегда брали верх трезвые политические соображения, то эта храбрая и независимая нация ясно понимала бы, что, будучи островом среди необъятного моря славянского населения, она при своей относительно небольшой численности может обезопасить себя, только опираясь на немецкий элемент в Австрии и Германии. Но кошутовский эпизод[72]и притеснение верных империи немецких элементов в самой Венгрии, а также другие симптомы показывали, что самонадеянность венгерского гусара и адвоката в критические моменты сильнее политических расчетов и самообладания. ‹…›

При этих соображениях, угрожающее письмо императора Александра II (1879) вынудило меня к твердому решению в целях обороны и сохранения нашей независимости от России. Союз с Австрией пользовался популярностью почти у всех партий. ‹…›

‹…› единственным прочным залогом русских дружеских отношений служит личность царствующего императора, и если она не представляет такой гарантии, как личность Александра I, выказавшего в 1813 г. такую преданность прусскому королевскому дому[73], на которую не всегда можно рассчитывать на престоле, то при таких условиях на союз с Россией в случае нужды в нем не всегда следует в полной мере полагаться.

Уже в прошлом столетии опасно было рассчитывать на обязательную силу договорного пакта, если изменялись обстоятельства, при которых этот договор был заключен; в настоящее же время для крупного правительства едва ли возможно полностью применить все силы своей страны для помощи другой дружественной стране, если это вызывает порицание народа. ‹…› Тем не менее в моменты, когда дело идет о том, чтобы вызвать войну или избежать ее, текст ясного и всеохватывающего договора не остается без влияния на дипломатию. Готовности к открытому вероломству не проявляют даже софистские и насильнические правительства, пока не наступает force majeure – непреодолимая сила бесспорных интересов.

Возобновление коалиции Кауница создало бы для Германии, если бы она оставалась сплоченной и искусно вела свои войны, хотя и не безнадежное, но все же очень серьезное положение. Задача нашей внешней политики должна состоять в том, чтобы по возможности предотвратить такое положение. ‹…› Прочность всех договоров между большими государствами становится условной, как только она подвергается испытанию в «борьбе за существование». Ни одну великую нацию нельзя будет когда‑ либо побудить принести свое существование в жертву на алтарь верности договору, если она вынуждена будет выбирать между тем и другим. Положение ultra posse nemo obligatur (сверх возможного никто не обязуется) не может быть отменено никакими параграфами договора. Точно так же нельзя обеспечить договором и степень напряжения сил при его выполнении, как только собственные интересы договаривающегося перестанут соответствовать подписанному тексту и его прежнему толкованию. Поэтому если в европейской политике наступит такой поворот, что Австро‑ Венгрия увидит свое спасение как государства в антигерманской политике, то ради соблюдения договора также нельзя ожидать самопожертвования, как во время Крымской войны не последовало выполнения долга благодарности[74], являющегося, быть может, более важным, чем пергамент государственного договора.

‹…› Но как раз обеспечение таких взаимных обязательств договорным путем – враг их прочности. Пример Австрии времен 1850–1866 гг. служил для меня предупреждением о том, что чрезвычайно соблазнительные политические векселя, выдаваемые на такого рода отношения, превышают пределы кредита, который независимые государства могут предоставлять друг другу при своих политических операциях. Поэтому я думаю, что изменчивый элемент политического интереса и его опасностей является неизбежной подоплекой письменных договоров, если они должны быть прочными.

 

Если в предшествовавшие 15 лет главной бедой для внешней политики России была катастрофическая нехватка ресурсов, то теперь проблемой становится их разумное, честное использование в соответствии с интересами страны и народа. За прошлые годы разрушилась система контроля государства над использованием средств для обеспечения внешнеполитических целей. Экспорт энергоресурсов и влияния на рынках нефти – инструмент наступательной внешнеполитической стратегии, атомное оружие – основа обороны. Проблемой остается то, как страна может эффективно использовать оба этих колоссальных ресурса. Пока ключевого решения не нашлось («Международная жизнь», 28.01.2005).

Алексей Багатуров, заместитель директора Института проблем международной безопасности РАН

 

‹…› Опасности, заключающиеся для нашего единения с Австрией в искушениях русско‑ австрийских соглашений в духе времен Иосифа II и Екатерины II ‹…›, можно парализовать – насколько это вообще возможно, – если мы, хотя и твердо соблюдая верность по отношению к Австрии, позаботимся также о том, чтобы путь из Берлина в Петербург оставался открытым. Наша задача – сохранять мир между обоими нашими императорскими соседями. ‹…› Каждый из обоих соседей необходим нам не только с точки зрения европейского равновесия, но мы не могли бы лишиться ни одного из них, не подвергаясь сами опасности.

‹…› Между Германией и Россией не существует такого расхождения интересов, которое заключало бы в себе неустранимые зародыши конфликтов и разрыва. Напротив, совпадающие интересы в польском вопросе и последствие традиционной династической солидарности в противоположность стремлениям к перевороту создают основы для совместной политики обоих кабинетов. Основы эти ослаблены десятилетней фальсификацией общественного мнения русской прессою, которая в читающей части населения создавала и питала искусственную ненависть ко всему немецкому; царствующие династии должны с этим считаться, хотя бы император и желал поддерживать дружбу с Германией. Впрочем, едва ли русские массы настроены против всего немецкого более враждебно, нежели чехи в Богемии и Моравии, словенцы на территории бывшего Германского союза и поляки в Галиции[75]. Словом, остановив свой выбор на союзе с Австрией, а не с Россией, я ни в какой мере не закрывал глаза на сомнения, затруднявшие выбор. Я по‑ прежнему считал необходимым поддерживать добрососедские отношения с Россией, наряду с нашим оборонительным союзом с Австрией, ибо у Германии нет гарантии, что избранная комбинация не потерпит крушения, но зато есть возможность до тех пор сдерживать антигерманские стремления в Австро‑ Венгрии, пока германская политика не разрушит моста, ведущего в Петербург, и не вызовет непреодолимого разрыва между Россией и нами. ‹…› Но в задачи Германской империи не входит жертвовать достоянием и кровью своих подданных для осуществления желаний соседа. Сохранение Австро‑ Венгерской монархии, как независимой, сильной великой державы, необходимо Германии для европейского равновесия. ‹…›

Непосредственная угроза миру между Германией и Россией едва ли возможна иным путем, чем путем искусственного подстрекательства или в результате честолюбия русских или немецких военных ‹…›, которые желают войны, чтобы отличиться прежде чем слишком состарятся. ‹…› В большинстве случаев честная и открытая политика успешнее хитросплетений прежних времен, но для ее успеха необходима известная доля личного доверия, которое легче утратить, нежели приобрести.

Никто не может предвидеть будущей судьбы Австрии с уверенностью, необходимой для длительных и органических договоров. Факторы, играющие роль в ее развитии, так же разнообразны, как и смешение народов. ‹…›

Помощь Австрии нам легче получить против России, чем против Франции, поскольку трения между Австрией и Францией из‑ за Италии, влияние на которую они обе домогаются, уже не существуют в прежней форме. ‹…›

При оценке Австрии и в настоящее время еще является ошибочным исключать возможность враждебной политики, которую проводили Тугут, Шварценберг, Буоль, Бах и Бейст[76]. Разве не может повториться в другом направлении та же, возведенная в принцип, политика неблагодарности, которой Шварценберг похвалялся в отношении России[77]; политика, поставившая нас в 1792–1795 гг., когда мы сражались вместе с Австрией, в затруднительное положение, так что мы оказались брошенными на произвол судьбы. ‹…› Эта политика едва было не навязала нам на шею войну с Россией, в то время как мы в качестве формальных союзников сражались за Германскую империю с Францией, и чуть не довела на Венском конгрессе дело до войны против России и Пруссии[78]. Попытки вступить на подобный путь в настоящее время встречают препятствие в личной честности и верности императора Франца Иосифа ‹…›, но его гарантия чисто личного свойства; она исчезнет вместе с переменой монарха, и тогда могут вновь приобрести влияние те элементы, которые в различные эпохи являлись носителями политики соперничества. ‹…› Предусмотрительная политика должна предвидеть все случайности, кроющиеся в границах возможного. Возможность соперничества между Веною и Берлином из‑ за русской дружбы может опять повториться. ‹…›

 

Мы все хуже знаем и понимаем мир, у нас по многим признакам вообще отсутствует система внешнеполитического планирования и прогнозирования. Необходим серьезный разговор внутри элиты и в обществе о национальной стратегии и внешней политике как ее части. Необходимо кардинальное усиление научного изучения внешнего мира. Необходимо наконец создать дееспособный механизм планирования и координации внешней политики («Российская газета», 12.01.2005).

Сергей Караганов, секретарь Совета по внешней и оборонной политике

 

Ввиду такой возможности для нас выгодно, что Австрия и Россия имеют на Балканах противоположные интересы, тогда как между Россией и Германией нет таких сильных противоречий, чтобы они могли дать повод к разрыву и войне. Но при русском государственном строе еще и теперь достаточно личного неудовольствия или неискусной политики, чтобы преимущество это исчезло с такой же легкостью, с какой императрица Елизавета из‑ за острот и колких замечаний Фридриха Великого присоединилась к франко‑ австрийскому союзу против нас. В сплетнях, которыми пользовались в то время для натравливания России, в вымыслах и нескромностях еще и теперь нет недостатка. ‹…› Однако мы можем сохранять свою независимость и достоинство по отношению к России, не нанося ей обид и не задевая ее интересов. Неудовольствие и озлобление, вызываемые без великой нужды, в настоящее время так же редко остаются без воздействия на исторические события, как и во времена российской императрицы Елизаветы и английской королевы Анны. Однако воздействие вызванных ими событий на благосостояние и будущность народов ныне сильнее, чем 100 лет тому назад. Коалиция России, Австрии и Франции, как в Семилетнюю войну против Пруссии ‹…›, так же опасна для нашего существования, а в случае ее победы – еще тяжелее отразится на нашем благосостоянии, чем тогда. Было бы неблагоразумно и нечестно из‑ за личного раздражения разрушить тот мост, который разрешает нам сближение с Россией.

 

Мне кажется, что нам не следует слишком сильно «вкладываться» в конкретные эпизоды внутренней борьбы в странах постсоветского пространства. Россия останется Россией вне зависимости от того, какие сиюминутные политические страсти будут разыгрываться в столице того или иного из наших ближайших соседей («Гудок», 30.12.2004).

Владимир Лукин, Уполномоченный по правам человека в России

 

Мы можем и должны честно соблюдать союз с австро‑ венгерской монархией; это отвечает нашим интересам, историческим традициям Германии и общественному мнению нашего народа. Впечатления и силы, под влиянием которых сложится в будущем венская политика, являются, однако, более сложными, чем у нас, из‑ за многочисленности национальностей, расхождения их стремлений, клерикальных влияний и искушений, кроющихся для придунайских стран на просторах Балкан и Черного моря. Мы не должны покидать Австрию, но и не должны упускать из вида возможность того, что венская политика добровольно или недобровольно покинет нас. Руководители германской политики, если они хотят выполнять свой долг, должны заранее уяснить и представить себе все возможности, которые останутся нам открытыми в таком случае. Они не должны руководствоваться при этом симпатиями или обидами, а только объективным пониманием национальных интересов.

‹…› Международная политика представляет собою текучий элемент, который при известных обстоятельствах временно принимает твердые формы, но с переменой атмосферы вновь возвращается в свое первоначальное состояние. Clausula rebus sic stantibus ограничение современным состоянием вещей подразумевается при заключении политических договоров, в которых обусловлены услуги. Тройственный союз – это стратегическая позиция, которая ввиду опасностей, угрожавших нам в момент его заключения, была благоразумной и при тогдашних обстоятельствах достижимой. Время от времени срок союза возобновлялся, и надо пожелать, чтобы удавалось возобновлять его и впредь. Однако вечная длительность не обеспечена ни одному договору между великими державами, и было бы неразумно рассматривать его как надежную основу для всех возможностей, которые в будущем могут изменить отношения, нужды и взгляды, при которых союз был заключен. Договор имеет значение стратегической позиции в европейской политике, сообразно тому положению, которое было в Европе в момент его заключения; но он столь же мало является незыблемым фундаментом на все времена и при всех обстоятельствах, как многие прежние тройственные и четвертные союзы последних столетий, в особенности, как Священный союз и Германский союз. Он не освобождает от правила: toujours en vedette! всегда настороже!

 

Внешняя политика всегда элитарна еще в большей степени, чем внутренняя политика. Международные отношения в целом отвергают демократию. Но вряд ли внешняя политика может быть адекватной, если ее элитарность сводится к келейности. Без обсуждения проблем внешней политики в экспертном кругу, без вынесения определенных проблем на общенародное обсуждение Кремль не может не только принимать адекватные национальным интересам решения, но и легитимировать их в общественном сознании («Независимая газета», 19.04.2004).

Лилия Шевцова, ведущий эксперт Московского центра Карнеги

 

‹…› Опасность внешних войн, опасность, что в ближайшую войну на западной границе в бой против нас может выступить красное знамя точно так же, как сто лет назад трахцветное[79]‹…› налицо еще и теперь. Вероятность войны на два фронта ‹…› несколько уменьшилась: совсем необязательно, чтобы французское нападение на нас с той же неизбежностью повлекло за собой выступление против нас России, с какой русское нападение повлечет выступление Франции; однако склонность России оставаться спокойной зависит не от одних только настроений, а еще больше от технических вопросов вооружения на море и на суше. Когда Россия сочтет, что в отношении конструкции своих ружей, качества своего пороха и силы своего Черноморского флота она уже готова, тон, в котором разыгрываются ныне вариации русской политики, быть может, уступит место более вольному.

Не является вероятным, что, завершив свое вооружение, Россия воспользуется им для того, чтобы без дальнейших околичностей и в расчете на французскую поддержку напасть на нас. Германская война представляет России так же мало непосредственных выгод, как русская война Германии. ‹…› Если рассматривать Германию и Россию изолированно, то трудно найти для какой‑ либо из этих стран непреложное или хотя бы только достаточно веское основание для войны. Лишь для удовлетворения воинственного задора или для предотвращения опасности от ничем не занятых армий можно, пожалуй, вступить в балканскую войну, но германо‑ русская война слишком тяжела, чтобы та или другая сторона применила ее лишь как средство найти занятие для армии и ее офицеров.

‹…› Наш престиж и наша безопасность будут тем устойчивее, чем больше мы будем воздерживаться от вмешательства в споры, которые нас непосредственно не касаются, и чем безразличнее мы будем ко всяким попыткам возбудить и использовать наше тщеславие. ‹…› Германия и теперь совершила бы большую глупость, если бы, не имея собственных интересов, стремилась занять определенную позицию в спорных восточных вопросах раньше других, более заинтересованных держав. ‹…› Германия в будущих восточных распрях сможет, если она сумеет соблюдать сдержанность, тем вернее использовать то преимущество, что в восточных вопросах она является наименее заинтересованной державой. Она сможет это сделать тем вернее, чем дольше она воздержится от вмешательства, хотя бы это преимущество и выразилось только в более продолжительном наслаждении состоянием мира. ‹…›

Преимуществу, которое дает германской политике отсутствие прямой заинтересованности в восточных вопросах, противостоит невыгодность центрального и открытого расположения Германской империи, с ее растянутыми на все стороны линиями обороны и с легкостью возникновения антигерманских коалиций. При этом Германия является, быть может, единственной великой державой в Европе, которую никакие цели, достижимые только путем победоносных войн, не могут ввести во искушение. Наши интересы заключаются в сохранении мира, в то время как у всех без исключений наших континентальных соседей имеются тайные или официальные известные желания, которые могут быть выполнены только путем войны. Сообразно с этим мы должны соразмерять нашу политику. Это означает по возможности препятствовать войне или ограничивать ее. В европейской карточной игре мы должны сохранять за собой последний ход, и никаким нетерпением, никакой услужливостью за счет страны, никакому тщеславию или дружественным провокациям мы не должны позволять, чтобы они преждевременно вынудили нас перейти из стадии выжидания в стадию действия. ‹…›

Разумеется, цель нашей сдержанности не в том, чтобы со свежими силами напасть на кого‑ либо из наших соседей или возможных противников, после того как другие были бы ослаблены. Напротив, мы должны стараться честным и миролюбивым использованием нашей мощи ослабить недовольство, вызванное нашим превращением в подлинную великую державу. ‹…› Уважение к правам других государств, которое в частности отсутствовало у Франции во времена ее превосходства, а у Англии существует лишь поскольку это не затрагивает английских интересов, облегчается для Германской империи и ее политики ‹…› фактом, в котором нет с нашей стороны ни малейшей заслуги, именно тем, что мы не нуждаемся в увеличении нашей непосредственной территории, да и не могли бы этого сделать, не усилив центробежных элементов в собственной стране. После того как в пределах достижимого мы осуществили наше объединение, моим идеалом всегда было приобрести доверие не только слабых европейских государств, но и великих держав, – доверие к тому, что германская политика, исправив injuria temporum несправедливость времен – раздробленность нации, – хочет быть миролюбивой и справедливой. Чтобы добиться этого доверия, необходимы, прежде всего, честность, откровенность и готовность к примирению в случаях трений или untoward events неожиданных событий. ‹…› Я полагаю, что и в будущем нам не раз представится случай показать, что мы умиротворены и миролюбивы. За время своей служебной деятельности я три раза советовал вести войну: датскую, богемскую и французскую, но всякий раз я предварительно уяснял себе, принесет ли война, если она окажется победоносной, награду, достойную тех жертв, каких требует каждая война; а в настоящее время эти жертвы несравненно тяжелее, нежели в прошлом столетии. Если бы я предполагал, что по окончании одной из этих войн нам пришлось бы с трудом измышлять желательные для нас условия мира, то едва ли я убедился бы в необходимости таких жертв, пока мы не подверглись физическому нападению. Международные споры, которые могут быть решены только войной народов, я никогда не рассматривал с точки зрения обычаев геттингенского студенчества и личной чести дуэлянта, а всегда взвешивал последствия этих споров на притязание немецкого народа вести, наравне с прочими великими державами Европы, автономную политическую жизнь, насколько это возможно при свойственных нашей нации внутренних силах.

 

А. ЛЖ. ТОЙНБИ. МИР И ЗАПАЛ [80]

 

Тойнби Арнольд Джозеф (1889–1975), английский историк, социолог, политический аналитик, дипломат и журналист. После завершения образования работал в Министерстве иностранных дел, был членом британской делегации на Версальской мирной конференции 1919 г.

В 1919–1924 гг. профессор Лондонского университета, в 1925–1955 гг. – Лондонской школы экономических исследований. В 1925–1955 гг. – один из руководителей Королевского института международных отношений; составлял (совместно с В. М. Баултером) ежегодные обзоры политических событий в мире (1925–1955). Мировую славу А. Тойнби принес двенадцатитомный труд «The Study of History» (его название переводится на русский как «Исследование истории» или «Постижение истории»), в котором формулируется понимание всемирной истории как истории возникновения и смены цивилизаций. Книга А. Тойнби «Мир и Запад» впервые опубликована в 1953 году.

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.