Лирика. 2 страница

Я сказал ему:

— Вам не первому

В этом доме не повезло.

И подумалось: это к лучшему

Для несытых сердец мужчин.

Мы соперничеством не мучимы,

И для ревности нет причин.

Неприступная дочь лесничего,

Ты, конечно, во всем права...

Осень.

Нет больше гама птичьего,

Поржавела в лесу трава.

Стали хмурыми сопки дальние,

Зарябили в глазах дожди...

Черноглазая,

до свидания,

Уезжаем, назад не жди.

Не серчай, если чем обидели!

И такое сказав едва,

Мы в окошке ее увидели

Как ответ на свои слова.

На груди ее руки скрещены,

И в ресницах не видно глаз.

Молчаливые слезы женщины,

Кто постичь умудрится вас?

Где же тут установишь истину,

Если совесть у всех чиста.

Плачут так

об одном-единственном,

Нас же— более чем полета.

Ты скажи нам, скажи но совести,

Это кто же он — твой один?

С ним мы вовсе не будем ссориться,

Мы тебе его отдадим.

Кто он? —

Утренний лес колышется,

Ветер золото рвет с вершин...

— По машин-ам!! —

команда слышится,

И трещат кузова машин.

О ПОКОЕ

Давил ремень от карабина

На занемевшее плечо.

В глазах от устали рябило,

Подошвам было горячо.

И я в кювете придорожном

Портянки туже намотал

И, как о самом невозможном,

О сне коротком замечтал.

О, скромная мечта солдата!

О, перекуры у костра!..

Все это было не когда-то,

Все это было лишь вчера.

вот сегодня все иначе:

Домашний розовый уют...

От радости смеясь и плача,

Несут мне лучшие из блюд.

И я, помывшись в теплой ванне

И выпив чашку молока,

Сижу на кожаном диване,

Откинув голову слегка.

Курю.

Дымок кудрявый тает

На занавешенном окне...

Но мне чего-то не хватает

В блаженной этой тишине.

Чего?

Неужто снова ветров,

Деревенивших кожу щек?

Неужто снова километров,

Которым не подведен счет?

И понял я,

вчерашний воин,

Что после будней боевых

Покоем

я обеспокоен —

Тем,

от которого отвык.

ПИСЬМО

Дымят костры

— отрада для души,

Охватывает сладкая истома... И вдруг:

— Товарищ Кравченко, пляши!

Пляши, тебе письмо пришло из дома.

— Он слабо отбивается:

— Не тронь. —

Но миг — и он в кругу, как на манеже,

Уже идет вприсядку под гармонь

С нелепой грандиозностью медвежьей.

Выпархивают сучья из-под ног,

Пилотка с рыжим чубчиком рассталась.

Под хохот,

как махорочный дымок,

Рассеялась солдатская усталость.

— На славу отплясал. Теперь читай,

Быть может, пишет старенькая мама... —

Раскрыл конверт, прочел, —

легла черта

Между бровями

наподобье шрама.

— Чего ты нос повесил, старина? —

И наш дружок ответил односложно:

— Я так любил Наталку, а она...—

И он махнул рукою безнадежно.

Гармонь вздохнула — и замолкла.

Вновь

Терзает нас полярный ветер-злюка...

Сержант сказал негромко,

что любовь

Обычно проверяется разлукой!

Полулежим, припав к замшелым пням.

Чтоб ветром нас не продувало

сзади...

Умрите, думы, не мешайте нам.

Мы спать хотим.

Мы так устали за день.

* * *

Мы вернемся —

так оно и будет.

Мы обнимем ждавших нас подруг...

Но порою нас ночами будит

Как удар бича:

—А если вдруг... Вовсе не наивны мы, как дети.

Правды не боимся, как чумы.

Знаем мы, что есть на белом свете

Парни лучше, может быть, чем мы.

Если повезет вот этим людям,

Храбрым, и красивым, и простым —

Мы вначале

жестко их осудим,

А потом, наверное, простим.

Мы им скажем что-нибудь такое,

Не смущаясь и не пряча глаз...

Но не будет в жизни нам покоя,

Если парни будут

хуже нас.

* * *

Отправляется поезд,

И кончается повесть

О любви некороткой,

О ее увяданье,

О девчонке некроткой,

О последнем свиданье.

То, что было когда-то,

Словно дождь, отшумело.

Ты любовью солдата

Дорожить не умела.

А когда спохватилась —

Он уже воротился.

Ничего не забылось: Не простил,

а простился.

Неужели не ясно?

— Не поможешь слезами,

И напрасно,

напрасно

Ты колдуешь глазами.

Отправляется поезд,

И кончается повесть.

ПОМЕХИ

Юрию Парсакову, однополчанину

Ворчали, беспокоясь откровенно,

Курили то и дело, хмуря лбы-

Приказы становились постепенно

Похожи на тревожные мольбы.

Вторую ночь стояли над душою

Комбат и ротный, не смыкая век...

Оказано доверие большое, Но ведь радист —

всего лишь человек.

Да и не в нем сейчас, пожалуй, дело,

Он сделал все, что там ни говори.

Но был эфир загружен до предела,

Помехи были,

черт их побери!

Неужто впрямь серьезному заданью

Невыполненным быть из-за помех?

...Шульженко приглашает на свиданье.

...В рыданиях паяца слышен смех.

...Какой-то джаз, как видно, худший

в мире.

...Сухой отчет о новостях земных,

И просто треск,

и просто шум в эфире —

И не слыхать искомых позывных. Жара...

расстегнут китель на майоре.

Он ждет, седую голову склоня... — Ну как?

— Да так...

И снова:

— Море. Море. Я лес! Я лес! Как слышите меня?

Кузнечик надрывается над ухом,

Радиограмму он передает:

Пускай-де, мол радист, упавший духом,

Немедленно с сырой земли встает.

Ведь так не мудрено и простудиться...

— Ты прав, кузнечик,

младший из коллег.

Конечно, падать духом

не годится.

Но ведь радист

всего лишь

человек.

Сейчас плоды ночной игры на нервах.

Ты это не поймешь.

Ты ночью дрых.

Но... Эх, кузнечик,

это все во-первых,

А есть еще большое

во-вторых.

Есть на земле далекий городишко.

Пока что он ничем не знаменит,

Но там живет Залетина Маришка

И песнями веселыми звенит.

Далекая...

Полжизни бы не жалко

За полминуты радости земной,

Чтоб снова — губы,

от которых жарко,

Чтоб снова — голос ласковый, родной...

Но разве есть устойчивое счастье?

Но разве навсегда сберечь его?

Маришка первый год писала часто,

А вот теперь не пишет ничего.

Радист, конечно, в жизни неудачник.

Да, жизнь устроить, стоя на посту,

Сложнее, чем настроить передатчик

На данную майором частоту.

И снова ночь.

И снова негодует

По телефону строгий штаб полка.

И снова над приемником колдует

Радиста беспокойная рука.

Пришел майор с ночного совещанья,

Стремителен,

сердит,

немилосерд...

И сонный диктор радиовещанья

Сказал, что начинается концерт.

И стало ясно то,

что дело — скверно...

И вдруг...

(Шальное сердце, не дури!) —

О диктор, я ослышался, наверно...

Чье имя произнес ты?

Повтори! Нет, нет... — твердил радист, смешно

моргая.

В наушниках же, светел и высок,

Звенел, сомненья все опровергая,

Залетиной Марины голосок.

Знакомые, до слез родные звуки,

Которые едва ли позабыть,

Как обещанье милой при разлуке

Ждать до конца. '

И верить.

И любить.

Завторили, кручинясь, мандолины.

Вздохнул рояль...

И в этот-то момент

Сквозь пение призывное Марины,

Сквозь задушевный аккомпанемент

Несмелые,

негромкие вначале, Как просьба

«если можно, то помочь»,

В эфире

позывные прозвучали,

Которых ожидали третью ночь.

Вскочил майор —:

И щёки посвежели,

В глазах проснулась молодость души. —

Товарищ, как вас...

Правда?

Неужели? Родной ты мой.

Записывай.

Пиши! Пиши, браток! —

А сам уселся рядом

И на минуту замер, не дыша.

И хлынула морзянка мелким градом

На злое острие карандаша...

Минуты через две или четыре

Радиограмма принята была.

И как-то сразу стихло все в эфире...

Сутулясь,

встал радист из-за стола.

В землянке почему-то стало тесно.

А за порогом —

птичья дребедень-

Ночь, словно недослушанная песня,

Растаяла.

Рождался новый день.

* * *

У нас июнь,

а снег еще не стаял,

На полудужье сопок он залег

Слезящимися

грузными пластами

Зимы полярной сумрачный залог.

Холодный ветер дует с океана,

Он леденит шинели нам,

и мы

Живем, встречая лето,

постоянно

В тревожном ожидании зимы.

Зима придет.

С зимою плохи шутки:

Лютуют в Заполярье холода...

Но старшина нам выдаст полушубки,

И мы перезимуем,

не беда!

Зимою в Заполярье ночи длинны...

В безмолвье круглосуточных ночей

Мы зимней смазкой смажем карабины

С заботливою строгостью врачей.

ПОЛКОВНИК В ОТСТАВКЕ

С. А. Розову

Впереди — седеющая старость,

Впереди — задумчивые дни.

От большого прошлого остались

Лишь воспоминания одни.,

Ходит он с ружьишком на охоту,

Любит удить рыбицу в пруду,

И с внучонком каждую субботу

Копошится в маленьком саду.

А когда идут ему навстречу

Воины пехотного полка,

Голову он втягивает в плечи,

Думает: «Забыли старика».

А ведь вот за этими плечами

Три войны в десятках разных стран...

Заболит зашитая врачами

Самая последняя из ран.

...Осень шла, и листья опадали

И желтели мирно на земле,

Как его военные медали,

Спрятанные в письменном столе.

У окошка он сидел горбато

И грустил, и, может быть, скучал...

Вдруг... с повесткой из военкомата

Юноша в квартиру постучал.

Строгая солдатская повестка —

Он с такими издавна знаком.

Коротко изложено и веско:

Срочно вызывает военком.

Военком... Глаза, как у Батыя,

А улыбка светлая — добра.

У него — погоны золотые,

У него — виски из серебра.

— Вы удивлены? Ну что ж,

бывает.

Как здоровье? Как житье-бытье?

Родина у нас не забывает

Тех, кто честно дрался за нее.

Руку подал. Стиснул пальцы

крепко И тряхнул кудлатой головой.

— Вам за бой под станцией

Сурепка Я вручаю орден боевой...

Обнялись по-братски многократно...

Вспомнили уже далекий бой.

Отставной полковник шел обратно

С поднятой высоко головой.

Шел и вспоминал:

«Да, да, когда-то

Было это, было. Но когда?»

В прошлом затерялись эти даты

— Трудные военные года.

Вспоминал в тиши безлюдных

комнат

Войны, и походы, и бои.

Он их все, пожалуй,

не припомнит —

Подвиги солдатские свои.

Память слабже в старости бывает.

Много видел. Много лет прожил.

Но страна — она не забывает

Тех, кто честно, верно ей служил!

СТИХИ О НАСТОЯЩЕМ

Отношения их

едва ли

Были, чем у других,

сложнее.

Но однажды...

— Послушай, Валя,

Где нас мало —

там мы нужнее.

Мы поедем с тобою

в тундру,

Городами ее застроим...

Ничего,

если будет трудно

Москвичам без Москвы порою

Говорил горячо,

как с другом,

Только видеть едва ли мог он:

С непонятным ему испугом

Теребит она легкий локон.

С непонятным испугом тронул

Парня девичий локоть нежный,

С непонятным испугом дрогнул

Тихий голос:

— Ну да, конечно...—

И осекся...

И как-то пусто

Стало в парке

зеленокустом.

Ветром сосен стволы качало.

Он молчал, и она молчала...

Так расстались.

К нему под утро

Шла, бессонницею томима.

Щеки бледные —

не от пудры,

Робкий взгляд не в глаза,

а мимо. —

Вот, пришла...

Я прошу,

Алешка,

Если можешь — прости.

Останься...

Светят фары машин в окошко,

Как огни

мелькающих станций...

Чемодан. Он в чехол упрятан.

Все напрасно.

Решил уехать.

Подбежала

и встала рядом:

— Алексей,

ты напишешь мне хоть? —

Посмотрел на нее устало:

— Да, пожалуй.

Ну, до свиданья.

...Круглосуточный шум вокзала,

Однокурсников назиданья.

Голос друга,

в ушах звучащий,

Снова горькие мысли будит:

«Тот, кто в жизни

не настоящий, —

Настоящим в любви не будет!»

И бросает в окно окурки

Инженер в студенческой куртке.

Дым над лесом клубится серый,

Скорый поезд

идет

на Север.

СЧАСТЬЕ

Стучит колесами скорый поезд,

Стучит,

как сердце в моей груди..

Жизнь моя —

это вечный поиск

Счастья,

которое

впереди.

...Подо мной

заскрипели нарты.

Ветер

выбелил брови мне...

Слышишь меня,

далекая Ната,

В теплой комнатной тишине?

Ты спокойна,

тебе не надо

Кроме этого

ничего,

И понять не сумеешь, Ната,

Ты знакомого своего.

С ним одни тебе огорченья,

И тебе его часто жаль:

То Сибирь —

его увлеченье,

То другая глухая даль.

Берег Баренцева скалистый,

Где земля,

как струна, гудит,

И блокнот его журналистский

Мокнет,

спрятанный на груди.

Счастье...

Ты говоришь о счастье

Соловьином,

в тени берез... —

Слышишь, Ната,

в снегу сейчас я,

И лицо мое

жжет мороз.

Но навстречу выходят люди

И, меня затащив к себе,

Мне свои поверяют судьбы

В занесенной пургой избе.

Счастлив я, если людям этим

Я строкою своей помог...

Только много людей на свете,

Только много путей-дорог.

Счастье —

это всегда движенье!

Слышишь ты,

понимаешь ты?

Счастье —

в трудности достиженья

Неприступных вершин мечты.

* * *

Забудь, товарищ, про усталость,

Остаток силы собери,

До цели нам с тобой осталось

Шага четыре или три.

Над нами — голубое небо,

Под нами — облаков гряда.

Здесь, на вершине этой, не был

До нас никто и никогда.

* * *

Вот озеро.

Красивее на свете

Никто из нас, пожалуй, не встречал.

И на него глядим мы, словно дети,

Попавшие впервые на причал.

В него лесные смотрятся массивы,

В нем — облака и солнце!

И оно,

Пожалуй, потому-то и красиво,

Что все вот это

в нем отражено.

ОЛОВЯННЫЙ СОЛДАТИК

Солдатик оловянный,

При сабле и ружье,

Стоит, от счастья пьяный,

В игрушечной ладье.

По быстрому теченью

Веселого ручья

Плывет по назначенью

Нехитрая ладья.

Солдатик оловянный

Торопится не зря:

Все реки

В океаны

Впадают

И в моря.

А это значит — вскоре

Счастливый капитан

Постигнет тайны моря,

Увидит океан.

И душу растревожит

Там гнев морских стихий,

Там, может быть, он сложит

Отличные стихи.

Мечтая,

Оловянный

Солдатик прикорнул.

Корабль

Не к океану,

А в заводь повернул.

Там тихо-тихо было,

На розовой мели,

Там воду не рябило,

И лилии цвели...

Печально, но когда ведь

Других не видел стран,

То маленькая заводь

Сойдет за океан.

Слезою оловянной

Солдатик истечет,

И ложью окаянной

Он правду наречет.

Но бросят капитаны,

Как прежде, якоря

В большие океаны,

В великие моря.

ЧИСТОТА

Ты чистоту душевную пронес

По жизни,

как в закупоренной вазе,

Брезгливо отворачивая нос

От иногда встречающейся грязи.

Ты мне не враг,

но ты мне и не друг.

У нас различны помыслы и нужды:

Не верю чистоте холеных рук,

Которым счастье созиданья чуждо.

Что желчной старой девы чистота?!

Что чистота

бездумных глаз горящих?!

Что чистота

бумажного листа,

Который не ожил

от слов горячих?

Сегодня день прозрачен и лучист.

Сияет небосвод над

Спасской башней...

А воздух —

так живителен и чист...

Привет тебе,

дождливый день вчерашний!

БАЛЛАДА О СКРОМНОСТИ

Тротуар занесен снежком...

Ленин в Смольный идет пешком.

Рыжеват.

Невысокий рост.

Ленин будничен.

Скромен. Прост.

Но везде его узнают.

Руку запросто подают.

Дела просят,

не просят льгот...

Восемнадцатый

трудный год.

...Лет немало прошло с тех пор

. В школе был пионерский сбор

. Зал заполнен:

ни встать, ни сесть.

Стол — под лоскутом кумача...

Трех людей ожидали здесь,

Лично видевших Ильича.

Обнажив серебро седин,

В зал сначала вошел один.

Сняв в учительской

плащ сырой,

Появился за ним второй.

Третий был на подъем тяжел

И ко времени не пришел:

Позвонил он, чтобы за ним

Непременно прислали ЗИМ.

Может статься,

и верен слух,

Что он много имел заслуг,

Много редких и важных встреч...

Но сейчас

не об этом речь.

Наконец, на машине примчась

С опозданьем на целый час,

Он с трибуны о том твердил,

Как пешком наш Ильич ходил.

ЖЕНЩИНА

Возлюбленную разыскивал,

А любящую нашел ты —

Доподлинную расейскую,

Чьи косы, как солнце, желты;

Разыскивал

многоликую,

Различную в зной и в стужу —

Нашел же любовь великую,

Но вечно одну и ту же.

Искал ты небесной сладости,

Увидел же —

человечность.

Искал ты минутной радости,

Она ж предложила —

вечность.

И ты испугался этого

Удела не для убогих,

Хоть многими и воспетого,

Доступного не для многих.

Собрался в дорогу дальнюю,

Ушел, не простившись с нею.,.

Но, сделав ее печальною,

Не сделал ее беднее.

Там, где при стихийном бедствии

Буянили рек разливы,

Бывают всегда впоследствии

Еще зеленее нивы.

* * *

В ожиданье любимой,

Понимаете сами,

Мне минуты однажды

Показались часами.

Был солдатом пехотным,

И порою тогда мне

День казался неделей,

А недели — годами.

Институтские годы —

Это, право, не бремя,

Но я думал:

«Как медленно Движется время...»

А сегодня я вспомнил

Минувшие даты...

Как же все-таки быстро,

Юность, прошла ты!

ПИСЬМО К ЛЮБИМОЙ

Засыпаешь, смежив ресницы,

Ты в полуночной тишине.

Я хотел бы тебе присниться

Этой ночью в тревожном сне.

Будто — свет луны белолобой,

Будто — ветер шумит в листве...

С незнакомой тебе особой

Я иду по ночной Москве.

Будто я ее одеваю

В песнопенья души своей

И такие шепчу слова ей,

Хорошо от которых ей.

Коль такое тебе приснится —

Ты пробудишься ото сна.

Вспомнишь маленькую страницу

Недописанного письма —

И допишешь его, допишешь!

И докажет мне почтальон,

Что ты мною «живешь и дышишь»,

Что ты видела «скверный сон».

* * *

Страницы былого листая,

Не вспомнил ни часа, ни дня,

Когда же ты все-таки стала

Роднее других для меня?

Быть может*, такое случилось

На зябком привале,

когда

За ворот шинели сочилась

Упавшая с неба вода.

А я, не скрываясь от ветра,

Забыв про недолгий привал,

Твои голубые конверты,

Глупея от счастья, вскрывал.

Не знаю, а может быть это

И раньше случилось,

когда

В начале московского лета

Со мной приключилась беда.

Не прожил никто без ошибок,

Никто без ошибок не рос...

Учились мы жить

на ушибах, Порою опасных всерьез.

Упав, я не встал бы, пожалуй,

Но, так же, как прежде, любя,

Ты верить в меня продолжала

-И сам я поверил в себя.

И губы упрямее сжаты,

И жажда соленая

жить!

Быть может, и стал я тогда-то,

Как жизнью, тобой дорожить.

ВЕРНОСТЬ

Нет, озеро совсем не изменилось.

Оно как прежде встретило меня:

Предутренним туманом задымилось,

Волной о камни берега звеня.

Когда-то здесь, на этом самом месте,

Присев на спины матовых камней,

Грустил я о тебе, чужой невесте

И неприступной сверстнице моей.

Ты верность непреклонную хранила

Тому, кто между нами третьим был,

И, может быть, меня не полюбила

За то, что очень я тебя любил.

Я здесь бродил, разбрызгивая лужи,

Судьбу свою печальную кляня.

Я думал:

«Черт возьми, да чем я хуже

Того,

кто стал счастливее меня?»

Уже не дождь — сырые хлопья снега,

Летя в лицо, мешали видеть мне

. Я лодку брал,

чтоб выйти на Онего,

Чтоб с озером побыть наедине.

Волну крутую бил веслом упругим,

Как будто это был соперник мой,

Пока в бессилье не свисали руки...

Потом, усталый, плелся я домой.

И засыпал.

И ничего не снилось.

А поутру я снова замечал,

Что озеро совсем не изменилось:

Все так же нежно гладило причал.

Таким же яснооким оставалось,

Глубоким и кристальной чистоты.

Сейчас мне почему-то показалось,

Что очень на него похожа ты.

СОСЕДКА

Опять о тебе проявляя заботу,

Которая вовсе тебе не нужна,

Соседка ладонью прикроет зевоту

И скажет,

что больше ты ждать

не должна.

Не пишет — измена.

А как же иначе? Тебе тяжело?

Полегчает, поплачь.

Докажет она, что твои неудачи

Живут в повторенье ее неудач.

На опыт, который накоплен годами,

Сошлется, злословя о нравах мужчин...

Родная,

не верь седине этой дамы

И мудрости ложной глубоких морщин.

Сегодня, твои разделяя печали,

Она над твоей причитает судьбой.

А вот я вернусь —

и соседка едва ли

Твое ликованье разделит с тобой.

Я дверь распахну,

я найду твои руки

И губы, которыми грезил во сне...

Глаза у соседки твоей близоруки —

Она, отступая, наденет пенсне.

Сутулясь, прошепчет невнятное что-то

И, вливши в себя валерьянки глоток,

Достанет альбом

с пожелтевшими фото

И будет сморкаться

в промокший платок.

* * *

Наверное, оттого Мы

Друг с другом не так нежны,

Что слишком давно знакомы

И слишком давно дружны.

Нам встречи и расставанья

Не увлажняли глаз,

И дальние расстоянья

Не волновали нас.

Так что же со мной случилось,

С какой это стати мне

Негаданно ты приснилась

В нелепом тревожном сне?

А после ты снилась чаще —

И так вот в один из дней

Мечтой о возможном счастье

Вдруг стала в судьбе моей.

Но ты не узнаешь только

Про трудные эти сны...

Мы слишком знакомы долго

И слишком давно дружны.

* * *

Просвета нет на горизонте,

Холодный дождь березу гнет.

Крыльцо.

Прозрачный плащ

и зонтик.

Не очень смелый шаг вперед...

Крыльцо... Но как с него

спуститься?

Ручьям и лужам нет числа...

Боясь промокнуть, простудиться,

Ты на свиданье не пошла.

* * *

Лидии Обуховой

Поругай меня снова

За то, что я снова не брит...

Понимаешь ли ты,

Я люблю этот милый упрек.

Я ему улыбался

Под чавканье конских копыт

Далеко от тебя,

В недрах северных длинных Дорог.

Я его вспоминал

В Белом море среди рыбаков,

В час, когда на дыбы

Становился шальной мотобот.

И, прижавшись к корме,

Я смотрел на гряду облаков,

На груди от дождя

Пряча виды видавший блокнот.

Стыл на Мурмане,

Шел по карельским лесам...

Я слегка огрубел,

Я дорожною пылью покрыт...

Проведи же рукою

По жестким моим волосам,

Поругай меня снова

За то, что я снова не брит.

ДРУЗЬЯ

Бывают друзья, для которых,

По их же словам, — ты дорог.

Не первый месяц подряд

Об этом они твердят.

Они, как на дереве листья,

Висят на тебе, пока

Им рыжею краской лисьей

Не выкрасит осень бока...

Они покинут тебя, когда

Настанут первые холода...

………………….

Бывают друзья, для которых

Без слов красивых ты дорог.

Не первый месяц подряд

Об этом они молчат.

Как корни, они надежны,

Которых не видит дуб.

На них опереться можно,

Такие не подведут.

И в радость они, и в горе —

Частица твоей судьбы...

Недаром сохнут дубы,

Когда им обрубят корни.

ПОЛЫНЬЯ

Феликсу Бухману

Из кустарника вышла,

от лютого холода зла.

Вскинув острую мордочку,

жадно понюхала воздух-

Красноватою змейкой

по льду к полынье поползла...

Было небо над ней

в посиневших от холода звездах.

Замерзает река,

только там, посредине реки,

В почерневшей воде

обмороженный месяц искрится,

Да вблизи от него

лихорадочно чертит круги

Одинокая утка,

на юг опоздавшая птица.

Три недели назад

на. лету ей подбили крыло.

Три недели назад

улетела последняя стая...

Настают холода,

а вокруг непривычно бело.

Отступает вода,

неожиданно льдом обрастая.

С каждым часом все уже

седой полыньи полоса.

Птицу больше не греет

пуховая серая шубка...

Красноватою змейкой

юлит по соседству лиса.

Видно, по сердцу зверю

мороза недобрая шутка.

По-собачьи присела

и, лапкой слегка почесав

Белый клинышек шеи,

на детский нагрудник похожий,

Замерла в ожиданье:

в каких-нибудь четверть часа

Зарастет полынья

ледяною добротною кожей.

Но в минуту, когда

незамерзшей воды на реке

Стало столько, что впору

исполниться плану лисицы,

Что-то крикнув картаво

на птичьем своем языке,

Окунулася в воду

невзрачная серая птица.

А мороз, наступая,

над ней запаял полынью,

Ветер снегом засыпал...

Как холодно, пусто и немо!..

И лиса, пробираясь

в лесную чащобу свою,

По-собачьи облаяла

звезды далекого неба.