В древности кающиеся разделялись на четыре разряда. 1. Плачущие, не смели входить в церковь и со слезами просили молитв у проходящих;

1. Плачущие, не смели входить в церковь и со слезами просили молитв у проходящих;

2. Слушающие, стояли в притворе и подходили под руку благословляющего епископа вместе с готовящимися ко Крещению и с ними удалялись из храма;

3. Припадающие стояли в самом храме, но в задней его части, и участвовали с верными в молитвах о кающихся, падши ниц. По окончании этих молитв они, преклонив колени, получали благословение епископа и удалялись из храма.

4. Купностоящие – стояли вместе с верными до конца литургии, но не приступали к Святым Дарам.

В продолжение всего времени, назначенного кающимся для исполнения наложенной на них епитимий, Церковь возносила за них молитвы в храме между Литургией оглашенных и Литургией верных. Эти молитвы и составляют в наше время основу чинопоследования Покаяния. Это таинство, которое называют вторым крещением, теперь, как правило, предшествует таинству Причащения Тела и Крови Господа нашего Иисуса Христа, очищая душу причастника для участия в этой Трапезе бессмертия. Публичное покаяние практиковалось в Церкви до конца IV века когда при Константинопольском патриархе Нектарии была отменена должность пресвитера-духовника. Вслед за этим постепенна упразднились степени покаяния и обряды, которыми сопровождалось принятие в число публично кающихся. К концу IX века публичная исповедь окончательно исчезает и заменяется тайной. Это произошло потому, что общественная исповедь, столь благотворная в древние времена, когда строгость нравов и ревность к благочестию были всеобщими, постепенно стала тягостной для христиан последующих веков. Многие стали избегать ее из-за стыда или скрывали свои грехи. Кроме того, грехи, открываемые всенародно, могли послужить соблазном для нестойких духом, и врачевство одних обратилось бы погибельным ядом для других. Во избежание этой опасности и была введена тайная исповедь, которая в основных своих формах существует и по сей день.

Однако с IV века эта исключительно экклезиоцентричная практика стала исчезать, чтобы со временем повсеместно возобладала «тайная исповедь», в связи с чем появился институт исповедующего духовенства. Нужно сказать, что это имело место и раньше, но было явлением редким и «неуставным», и только с этого времени (то есть с IV века) и позже приобрело официальный характер, хотя и не без противодействий. Публичная исповедь, по крайней мере на Востоке, заменилась тайной, но не по причине «произвола духовенства», как многими утверждается. Это случилось по некоторым другим, общего характера, причинам: а) политическая власть в ту эпоху была уже христианской и наказывала определенные согрешения (закон смертной казни по отношению к прелюбодеям и т. п.), которые, следовательно, не должны были становиться известными публично; б) с момента, когда христианство стало официальной религией и гонения прекратились, публичная исповедь стала невозможной по причине большого числа христиан и одновременно потеряла свою глубину, потому Церковь была вынуждена таким способом подчеркнуть значение внутреннего покаяния, которое предшествует по своей важности. Необходимо, однако, заметить, что и в этом случае таинство никогда не теряло своего экклезиологического характера, то есть оно продолжало представлять собой действие примирения верующего с Церковью, которую представляет исповедующий священник. Другими словами, верующему не просто прощались личные грехи, но он возвращался в Церковь, в которой только и возможно спасение. Очень примечательно употребление третьего лица «Бог…» в разрешительной молитве (в Католической Церкви, наоборот, употребляется ego te, то есть «я тебя прощаю»). Употребление первого лица в славянских требниках объясняется поздним латинским влиянием – с XVIII века и позднее – которое, к счастью, не проникло в греческие литургические тексты [1].

Практикуемая в наше время при большом стечении исповедников так называемая «общая исповедь» неправомерна с точки зрения литургического богословия и церковного благочестия, так как лишает кающегося и пастыря личного общения. Поэтому священник должен разъяснять народу, что лучше по возможности приходить на исповедь не всем вместе в одни и те же дни, а небольшими группами в продолжение постов, чтобы каждый мог лично исповедовать свои грехи и получить отпущение. Вообще следует помнить, что общая исповедь – не норма, а допущение. Поэтому, даже если при большом стечении кающихся священник проводит общую исповедь, он должен перед чтением разрешительной молитвы дать возможность каждому исповеднику высказать наиболее отягощающие его душу и совесть прегрешения. Лишая прихожанина даже такой краткой личной исповеди под предлогом нехватки времени, священник нарушает свой пастырский долг и унижает достоинство этого великого таинства.

Исповедь Иоанна Кронштатского, который будто бы ввел общую исповедь. И действительно, он ввел общую исповедь с благословения Святейшего Синода. К нему приезжали тысячи людей, и он Великим Постом оставался после всенощной в храме и исповедовал там всю ночь до самой Литургии. Но поисповедовать всех не успевал. И вот, по прошествии многих-многих лет служения, нескольких десятков лет, он, наконец, обратился в Святейший Синод с просьбой раз­решить ему общую исповедь. Ему она была разрешена. Но та общая исповедь не имела ничего общего с теперешней, она была совершенно иной. Она проводилась таким образом. Отец Иоанн читал молитвы, а потом, вовсе не зачитывая перечень грехов, обращался к народу, наполнившему храм, и говорил: «Кайтесь теперь!» И все люди начинали сами громко выкрикивать свои грехи: «Я убил!.. Я украл!.. Я сделал какое-то еще зло… Я грабил людей на большой дороге!», – не боясь всех остальных людей, не боясь, что кто-то услышит и узнает их грех. И отец Иоанн все это слушал, внимательно смотрел на эту массу людей и время от времени поворачивался в какой-нибудь угол и говорил: «Вы тоже кайтесь!» – и оттуда тоже начинали нестись вопли покаяния. Отец Иоанн имел дар удивительной прозорливости. Он, имея такое особенное, исключительное духовное дарование, знал, кто кается, а кто нет, и слышал это покаяние. Он слышал покаяние, которое шло от сердца кающегося человека, то есть, здесь действительно было покаяние, действительно была исповедь: кающийся свой грех называл сам, говорил, в чем он грешен и просил прощения.