Глава шестая. Пункт б: автостоп

Эпиграф:

«Как-то в полдень, в конце сентября 1955 года, вскочив на товарняк в Лос-Анджелесе, я забрался в „гондолу“ — открытый полувагон и лег, подложив под голову рюкзак и закинув ногу на ногу, созерцать облака, а поезд катился на север в сторону Санта-Барбары. Поезд был местный, и я собирался провести ночь на пляже в Санта-Барбаре, а потом поймать либо наутро следующий местный до Сан-Луис-Обиспо, либо в семь вечера товарняк первого класса до самого Сан-Франциско».

Джек Керуак. «Бродяги Дхармы» Перевела с американского А. Герасимова. У нас в Вологде на телевидении было специальное слово для определения того стиля изложения, в котором я пишу. Называлось это «смехуечки и пиздохаханьки». И мне, а этот стиль мне нравится, он позволяет весело относится к своим траблам, но истории другого человека преломляет не всегда реалистично. Так что о той части Аниной жизни, которая мне совсем не кажется смешной до упаду, лучше пусть она сама расскажет.

Тем более что у нее на редкость хороший русский язык, говорит, как пишет.

Умка: Это образ жизни, это нормально было, это свобода такая, неограниченная свобода, которая распущенность полная, но при этом ты все можешь, ты можешь все, что хочешь, а хочешь ты очень немного на самом деле, не хочешь ты роллс-ройс. Ты хочешь в данную минуту, например, вот встать и уехать в Таллинн, скажем, ты просто вот встаешь и выходишь в любое время суток на соответствующую трассу, и утром ты оказываешься в Таллинне. Ну, вот это как-то все с полпинка делается, мир становится совсем другой. Когда с ним вот так активно взаимодействуют, он с тобой тоже начинает, он отвечает тем же, он вообще преображается, становится податливый такой, как пластилин размятый. Берешь пластилин обычный, жмешь его, и он уже мягкий, теплый, из него можно делать все, что угодно. И вот таким становится мир, если ты вот так себя ведешь. Ты спросила меня, в чем проявляется этот образ жизни, я пытаюсь объяснить, как он возникает, ты летаешь вообще, просто летаешь. Это совершенно все равно, какие-то деньги там, какая-то работа, какие-то там долги по отношению к кому-то, ну там есть какой-то червяк, что надо позвонить маме, чтобы не волновалась, но у меня это есть, а у большинства людей не было даже такого.

У меня была одна знакомая девушка, которой было 17 лет. Но замечательна она была не этим, а тем, что проехала столько же стран стопом, сколько ей было лет. Это не укладывалось в моей голове, потому что мне кажется, что междугородние трассы полны маньяками и чем приличнее выглядит водитель, тем скорее он маньяк, только ты наклонишься, а он — тюк тебя по голове, или он наклонится, а ты его тюк, ну как в советском детективе.

Девушка мне объясняла, что это такой спорт, что у них есть экипировка и рации, что их, стопперов, много, и ездят они из одной точки на скорость. Судя по гримасе Умки, именно этот вид автостопа она презирает.

Я: Про автостоп мне хотелось бы узнать. Это в Советском Союзе было что такое?

Умка: Да то же самое. Сейчас масса народу катается. Ну, как, вышел, поднял руку и поехал.

Я: Это для меня примерно как «сейчас масса людей водит самолеты».

Умка: Автостопом летом ездят ну, тысячи людей.

Я: Как? Ты ловишь машину, там может оказаться любой ублюдок.

Умка: Ублюдок никогда не будет отвлекаться, чтобы схватить тебя за жопу лишний раз.

Я: Ой, не скажи.

Умка: Не, не, не, он за рулем, он устал. Особенно дальнобойщик. Дальнобойщики редко бывают ублюдками. Обычно они очень хорошие дядьки. Добрые, он скорее накормит тебя, ну может там кинуть: «А чо ты на трассе? Ты не работаешь?» — «Нет, не работаю». Ну, в смысле, не работаешь ли ты на трассе проституткой? — «Нет». Вопросов больше нет.

Я: А они, проститутки, что, могли в любой точке трассы работать?

Умка: Ну, это раньше так было, а сейчас у них, наверное, там, как и везде, какая-то глобализация, профсоюз и прочее (ха-ха). А раньше любая баба могла выйти на трассу подзаработать 10 рублей. Я не знаю, как там было, я никогда в жизни не видела ни одну плечевую. Плечевая — это проститутка, которая работает на трассе.

Я: Да ладно.

Умка: Потому что перегон от автостоянки до автостоянки называется «плечо», насколько я понимаю. Ну, не важно. В общем, я их не видала. Я никогда в жизни от дальнобойщиков не видела ничего плохого. Наоборот, ты ему там телегу прогонишь про хиппи (извиняюсь, было дело 20–25 лет назад), он все понял, он останавливается возле столовой и говорит — пошли. Ты говоришь: у меня нет денег. Он говорит: фигня. Идет покупает тебе первое, второе, третье, компот, иногда просит песенку спеть.

Я: Получается, что ты можешь сутками не есть, раз нет денег, надо быть к этому готовым?

Умка: Угу. Но можно, например, зайти в столовую и попросить просто хлебушка. Хлебушка-то полно нарезанного лежит на столах. Это еще было при Советском Союзе.

Я: Это ты к чему? Что сейчас не лежит?

Умка: Я не знаю, я давно не ездила. У меня очень давно так не было, что не было ни копейки действительно в кармане. Как только у меня завелись деньги, я перестала ездить автостопом.

* * * Тут Аня рассказывает мне, что люди вообще-то постоянно помогают друг другу. Я сомневаюсь. Рассказывает тогда, как ее и сына Леху лет десять назад по трассе подвез мужик один, а потом к себе пригласил, напоил, накормил, Леху спать уложил, а поутру купил билеты им в купе до Москвы за свои деньги.

* * * Я: А теперь вернемся к наркотикам.

Умка делает лицо.

Я: А как ты хотела?

Умка: Тогда ставь диски переписываться.

Аня принесла диски меня просвещать. Игги Попа, Заппу, Сида Баррета и Лу Рида. Как, говорит, ты музыкой занимаешься при таком невежестве.

Умка: Ставь переписываться, а то не успеешь.

Я: А я и так не успею.

Умка: Ну вот, что я их, зря таскала.

И переводит разговор опять на автостоп.

Я: Скажи, а как долго можно ехать?

Умка: Можно сутки, двое напролет. В одной машине я больше суток не ездила.

Я: Принципиально это было?

Умка: Обычно водитель так долго не едет. Он перекусить останавливается. А ты обычно торопишься.

Из песни «Оторвалась и побежала»:

«…Я забыл своё лицо,

Я подарил тебе кольцо,

Ботинки, брюки и пальто,

Но это было всё не то.

Чего же тебе надо?

Шоколада-мармелада? — Нет!

Винограда-лимонада? — Нет!

Ничего тебе не надо.

У тебя одна отрада,

Твоя награда — автострада

От Москвы до Ленинграда,

От Ленинграда до Парижа,

От Парижа до Берлина,

От Берлина до ЛондОна,

От ЛондОна до „Сайгона“…

…от Рязани до Москвы».

Один раз, лет тому назад десять, ее подвез бывший летчик-испытатель, симпатичный дядька лет 50-ти. И в процессе дружеской беседы сообщил, что работает мальчиком по вызову. Мол, я вас не знаю, а рассказать кому-то о работе очень хочется. Часа три описывал все детали. Про то, что у него альбом с фотографиями клиенток, как они в него влюбляются и разговоры разговаривают под коньячок. «А это, ну, это самое?» — «А „это“ подождет», — и говорят, говорят, душу тетки ему изливают. Кличку себе придумал для работы, говорит Аня, «Седой». Я ее, говорит, тут же переделала про себя «С елдой».

Мне все хотелось подробностей, хотелось представить себя в том месте, где я по своему характеру нипочем не могу оказаться. Там, где едут автостопом, там, где ночуют под открытым небом, если дальнобойщик не ловится. Аня говорит, что ей не нравится под открытым небом, потому что звезды спать не дают.

Маленького роста худенькая женщина сидит в моем большом кресле и рассказывает обыденным голосом совершенно запредельные для меня вещи. А я все приговариваю: «Жизнь прошла мимо».

* * * Умка: Раньше я была выносливая. Я могла четверо суток не спать. Выносливая на грани фантастики. То есть водитель пошел спать. А я подняла руку и поехала дальше.

Я: А зачем?

Умка: А потому что так хочется. Ешь дорогу, спишь дорогу. Эта дорога, которая на тебя через лобовое стекло вливается. Это твоя еда, твой сон, твоя жизнь и весь твой интерес. Это такая медитация. Для меня это идеальный случай. Я однажды ехала трое суток без ночевки, у меня была горбуха хлеба черного и витамины, ну я ела-ела эти витамины, и наконец они мне как будто дырочку в животе прогрызли. Я ехала на конференцию в Загреб, на филологическую. Для шутки взяла и поехала автостопом… Лет 10–12 назад у меня появились приличные палатка и спальник. Мне нужно, чтоб рюкзак был легкий. Не брезентовую же палатку тащить. Но если жаркие страны, то можно ночевать и на земле. Когда у меня не было палатки и спальника, я предпочитала всю ночь ехать или идти. Однажды я шла часов, наверно, семь — в ноябре. По трассе Барановичи-Брест. И очень было хорошо. Идешь так, идешь.

Я: То есть, если тебя как десантника забросить в лес, ты бы там отлично выжила?

Умка: Безусловно. А чего там? Только вода нужна.

Я: Четверо суток бы протянула бы в лесе?

Умка: Ну, а чего там, грибы-ягоды.

Я: Даже бы и не парилась?

Умка: А чего мне париться?

На ее лице опять появляется знакомое мне брезгливое выражение, и Аня говорит с ощутимым сожалением, что уже не может сейчас без еды и сна.

У нас осталось несколько минут, все должны разбегаться, диски с правильной музыкой я уже не перепишу.

Я: В оставшиеся пять минут можем вместить вопрос про наркотики.

Умка (в сердцах): Да что ж такое, дались тебе эти наркотики.

Я (упрямо): Я хочу, чтобы ты рассказала.

Умка (с выражением «да отвяжись ты»): Я не знаю, что тебе нужно рассказать.

Я: Скажем, почему ты перестала.

Умка: А я особо и не начинала. Я как бы всего попробовала, что мне было интересно, а что мне было неинтересно, я даже и не начинала.

Пять минут истекают, Аня забирает свою эксклюзивную микроскопическую гитару и убегает на концерт.