Реальное наследие 1960-х

На протяжении 1980-х консервативные ученые ликовали, а либеральные стенали, видя как сходят на нет результаты так называемой революции 1960-х. Многие законодательные инициативы, принятые в то время, сворачива­лись администрациями Рейгана и Буша, а культурные лидеры богемного де­сятилетия канули в неизвестность вместе со своими движениями. Тимоти Лири превратился во второразрядную приманку для академической среды. Его бывший коллега Баба Рам Дасс (он же Ричард Ал ьперт) углубился в пес­нопения в отдаленном ашраме. Эбби Хоффман и Ричард Бротиган умерли в 1980-е, а Джим Моррисон, Дженис Джоплин и многие другие — и того раньше. На короткое время могло показаться, что старая корпоративная си­стема, основанная на протестантской трудовой этике, снова заняла господ­ствующее положение, а остаткам богемы вудстокского призыва только и ос­тавалось, что выпускать трибьют-альбомы.

Однако все обернулось по другому. Вместо 1960-х и 1980-х, вместо богемы и буржуазии, возникло нечто совершенно новое. Оказалось, что великим на­следием 1960-х стал не Вудсток, а возникшая на другом конце континента Силиконовая долина. Это место в самом центре побережья Сан-Франциско стало колыбелью нового этоса креативности. Если бы работу можно было сделать эстетическим опытом; если бы она могла стать не долгом, а духовной и " полезной" в поэтическом смысле деятельностью; если бы организацион­ные ограничения и косность старой системы можно было преодолеть и если бы богемные ценности, такие как индивидуальность — которая, между про­чим, является также традиционной американской ценностью, — можно бы­ло бы привить на рабочем месте, тогда нам удалось бы выйти за пределы ста­рых категорий. И хотя сама Силиконовая долина выросла и радикально изменилась, порожденный ею этос распространился и выстоял, проникая по-прежнему во все уголки нашего общества. Так происходит благодаря то­му, что, в отличие от Вудстока или Хейт-Эшбери — равно как и битнической субкультуры 1950-х или богемы парижских кафе от Бодлера до Гертруды Стайн — у нового креативного этоса Силиконовой долины есть прочная эко­номическая основа. Охватывая работу и жизнь и сплетая их воедино, новый этос решительно изменяет и то, и другое.

Представление о 1960-х содержит массу стереотипов. Но это были непро­стые времена, и происходившие тогда явления не ограничивались одним поколением. Множество разнообразных движений и направлений мысли — включая те, что складывались десятилетиями и возглавлялись фигурами на­подобие Мартина Лютера Кинга и Бетти Фридан, бывшими намного стар­ше поколения бумеров — выдвинулись на передний план в эпоху социаль­ного брожения, охватившего период с середины 1950-х, когда на Юге окрепло движение за гражданские права, по середину 1970-х. Однако общая черта большинства из них состоит в отсутствии интереса к фундаментальному преобразованию сферы труда и экономики. Влияние на мир труда движений за гражданские права и за права женщин происходило в основном благодаря кампаниям, призывающим к равноправию на рабочих местах и прекращению дискриминации по отношению к определенным группам населения. Зажигательные ораторы часто говорили о фундаментальной транс­формации экономической системы, но на практике такая повестка дня никогда не была приоритетной. Аналогичным образом, движение за мир сделало объектом своих нападок " военно-промышленный комплекс" (о ко­тором предостерегал еще бывший президент Дуайт Эйзенхауэр), при этом стремясь скорее уменьшить влияние ВПК, чем изменить принципы функ­ционирования системы. Социализм в чистом виде так и не прижился в США, даже во времена Великой депрессии. Причем профсоюзное движе­ние, несмотря на свои успехи, уделяло первостепенное внимание трудовым отношениям. В основном благодаря многолетним усилиям профсоюзов ря­довые работники добились повышения оплаты, сокращения рабочего дня, улучшения условий труда и социальных гарантий, а также права вести кол­лективные переговоры и оспаривать отдельные решения об увольнении. Но все эти права и полномочия располагались внутри существующей экономи­ческой системы.

Богемная контркультура района залива Сан-Франциско — откуда воз­никли такие разнообразные явления, как поэты-битники 1950-х, радикаль­ное политическое движение за свободу слова в Беркли начала 1960-х и " лето любви" 1966 года — включала широкий диапазон взглядов на труд и экономику. Кое-кто из кругов хиппи предпочитал попросту игнорировать мир труда, существуя за счет своих мозгов или щедрости друзей или родите­лей. Другие пытались " надуть систему" в стиле методов, описанных в книге Эбби Хоффмана " Сопри эту книгу! ". Стратегия многих состояла в вынуж­денном сосуществовании с системой. Найди работу, даже подстригись, если нужно; зарабатывай сколько тебе необходимо, делая то, что для этого требу­ется — но не больше.

Помимо этого, предпринимался ряд попыток создания альтернативных экономических систем. Сюда относились фермерские общины, зачастую расположенные в удаленной сельской местности, а также урбанистические эксперименты, вроде диггеров Сан-Франциско. Позаимствовав свое назва­ние у английских коммун XVII века, диггеры выступали за создание систе­мы внутри системы на базе буквально понятого " свободного" рынка. Они не использовали ни деньги, ни бартерные расчеты. Работник бесплатной поликлиники, например, предоставлял свои услуги безвозмездно, но при этом мог бесплатно брать любые товары в магазинах, или сдавать автомо­биль в ремонт, и тому подобное. В идеале, лишившись необходимости и стимула зарабатывать деньги, люди получали возможность заниматься тем, к чему у них действительно лежит душа, следуя зову муз или голосу долга. Диггерам удалось реализовать отдельные элементы своей системы, но они не сумели накопить критической массы для ее поддержания в рамках систе­мы более крупной, работающей по совершенно другим правилам.

Та же судьба постигла и многие другие экономические эксперименты то­го времени. Они были интересными по сути, но скромными и местными по масштабу. Большинство из них сворачивались по прошествии нескольких лет, становясь примечаниями к истории эпохи. Тем не менее, стоявшие за экспериментами общие богемные мотивы, такие как недоверие к большим организациям и бюрократии, продолжали существовать. Многие из так на­зываемых радикалов 1960-х, подобно более ранним представителям богемы, считали существующую капиталистическую систему жестокой и бесчело­вечной, независимо от того, кому принадлежит власть. По их мнению, по­вышение благосостояния и счастья людей должно быть производной труда и его продуктов, а не побочным эффектом манипуляций " невидимой руки".

Любопытно, что еще одной общей темой стал интерес к компьютерам — в то время представлявшим собой технологическое новшество. В одной из ранних публикаций диггеров содержится стихотворение Ричарда Бротигана " Под сенью машин любви и благодати", где игриво описывается " киберне­тическая экология сосен и электроники", мир, " где млекопитающие и ком­пьютеры живут во взаимно программируемой гармонии". Конечно, стихо­творение представляет собой техно-утопическую фантазию, но в нем отражается бытовавшее в контркультурных кругах того времени представле­ние о том, что вычислительная техника становится следующей " революци­ей", и мы не должны позволить превратить ее в простой инструмент корпо­раций — или войны. Нам необходимо захватить ее и сделать своей. Она должна стать частью новой, более счастливой жизни.

Более того, в конце 1960-х и в 1970-х район залива Сан-Франциско стал средоточием эксцентричных технарей из Беркли и Стэнфорда. Для многих из них широкая долина к югу от Сан-Франциско, превратившаяся в быстро растущий центр электронной промышленности, служила естественным ме­стом сбора. Она располагалась между Хейт-Эшбери и ближайшими точками притяжения хиппи вроде Монтерея или Биг-Сура. Там уже было достаточно фирм, которые брали людей на работу, невзирая на длинные волосы и джин­сы, равно как и на странные взгляды и привычки. Старшие по возрасту ин­женеры из таких компаний, как Hewlett-Packard, Fairchild Semiconductor или Intel относились к представителям контркультуры довольно толерантно. Бе­зусловно, особенности индивидуального стиля встречали здесь меньше воз­ражений, чем в подобных корпорациях на восточном побережье. Инженер­ная культура вообще имеет тенденцию быть меритократической — ваше достоинство измеряется продуктами вашего труда, — а западное побережье, к тому же, всегда было таким местом, куда предшествующие поколения пе­реезжали, чтобы избежать традиционных норм более устоявшегося общест­ва. Получилось так, что проникновение в долину молодых представителей компьютерной контркультуры совпало с появлением новой мечты. Компьютеры

становились одновременно более мощными, более компактными и бо­лее дешевыми. К концу 1960-х к массивным ЭВМ присоединились мини-компьютеры нового поколения, размером с холодильник или меньше, производившиеся компаниями вроде DEC. Следующим шагом, гласила мечта, должен был стать компьютер для персонального пользования и творчества. Одиако эта идея все еще считалась радикальной или даже бессмысленной и глупой: кто захочет купить такую вещь? Книга Пола Фрибергера и Майкла Суэйна " Огонь в долине: создание персонального компьютера" дает лето­пись развития событий. В начале 1970-х компании по производству ЭВМ и мини-компьютеров располагали день­гами, знаниями и уникальным шансом сделать компьютер доступным каждому. Не нужно было быть пророком, чтобы проследить тенденцию к уменьшению размеров и увидеть в конце персональный компьютер, кото­рый можно разместить на столе или в кейсе... Но этого не произошло. Все без исключения существующие компании упустили возможность поста­вить компьютер на наш письменный стол. Следующее поколение ком­пьютеров... было создано исключительно частными предпринимателями, работавшими независимо от крупных корпораций²⁶.

Эти предприниматели находились гораздо дальше от преобладавших кор­поративных и культурных тенденций, чем принято полагать. Ли Фельзенштейн, плодовитый изобретатель и председатель легендарного клуба Хомбрю, служившего местом встречи энтузиастов персональных компьютеров, раньше был журналистом радикальной газеты Berkeley Barb²⁷. Первая встре­ча клуба состоялась в марте 1975, когда анархический состав из 32 инжене­ров, изобретателей, механиков и программистов собрался в Пало-Альто в га­раже Фредерика Мора — но не раньше, чем Мор закончил расклеивать плакаты за мир на местных досках объявлений и телефонных столбах. Чле­ны клуба Хомбрю, многие из которых были владельцами " гаражных" фирм с мизерным капиталом, свободно обменивались идеями и проектами без особых волнений по поводу конкуренции — подобная " хакерская этика" со­храняется, к примеру, среди разработчиков открытого программного обеспе­чения. Многие из них были связаны с такими контркультурными начина­ниями, как " Народная компьютерная компания", которая представляла собой коллектив пользователей, выпускавший собственную газету. Одной из первых компаний-производителей персональных компьютеров IMSAI руководили бывшие ученики Вернера Эрхарда, основателя EST, програм­мы самосовершенствования и развития сознания, базировавшейся в Сан-Франциско.

Когда хакер-любитель Стивен Домпиер во время одной из встреч клуба Хомбрю сыграл вариацию на тему песни Битлз " Fool on the Hill" на ком­пьютере " Альтаир", его программистское трудолюбие было вознаграждено бурными аплодисментами собравшихся. Пол Аллен и Билл Гейтс, входив­шие в число первых членов, в подростковом возрасте были хакерами и пользовались своей способностью находить неполадки в ЭВМ для забавы. Другие, например, Джон Дрейпер, занимались телефонным хакерством, проникая внутрь телефонных сетей в 1960-е и 1970-е. Дрейпер получил про­звище Капитан Кранч, по названию хлопьев для завтрака, в коробке от ко­торых содержался призовой свисток, дававший, как обнаружил Дрейпер, возможность доступа к междугородным коммуникациям телефонной ком­пании AT& T. В книге " Огонь в долине" есть старые фотографии, на которых Стивен Джобе и Стивен Возняк похожи на парочку неисправимых хиппа­рей-шестидесятников, каковыми они и являлись. Если бы они отправились на поиск инвестиционного капитала в своих джинсах и с длинными лохма­ми в Нью-Йорк, Чикаго или Питтсбург, там бы их не пустили дальше при­емной. Однако в Силиконовой долине таких как они ждал теплый прием. Как мне сказал несколько лет назад Дональд Валентайн (один из первых венчурных капиталистов, инвестировавших в Apple Computers), ему было безразлично, как выглядел Стивен Джобе — у того была идея, которую сто­ило поддержать²⁸. Со временем, когда Возняк ушел из Apple " для работы над другими проектами", он учредил не очередную высокотехнологичную ком­панию, а музыкальный фестиваль Woz.

Преимущества Силиконовой долины заключались не только в Стэнфордском университете или теплом климате. Это место характеризовала от­крытость всему креативному, новому и даже странному, а также готовность их поддержать. Вместо гонений нонконформисты нашли здесь возмож­ность интеграции. Потому феномен Силиконовой долины можно понять лишь в связи с колыбелью " революции 60-х" — городом Сан-Франциско. Аналогичную модель можно найти почти во всех регионах, где отмечается быстрый рост технологий. Прежде чем стать высокотехнологичными узла­ми, эти места приобрели известность своим стимулирующим и открытым отношением к креативности и эксцентричности. В Бостоне всегда был Кэмбридж. В Сиэтле появились на свет Джимми Хендрикс, Nirvana и Pearl Jam, а также Microsoft и Amazon. Вилли Нельсон и музыкальная сцена в районе легендарной Шестой улицы существовали в Остине задолго до того, как Майкл Делл вошел в ныне знаменитое здание студенческого общества Те­хасского университета. Районы Кристофер Стрит и Сохо придавали Нью-Йорку своеобразие за много лет до расцвета " силиконовой аллеи". Все эти города в первую очередь отличались терпимостью, открытостью различиям и культурной креативностью, и лишь потом они стали местом развития тех­нического творчества, а вместе с тем и высокотехнологических фирм и ин­дустрии.

Так был задан тон креативной экономике. Богемные ценности и проте­стантская трудовая этика столкнулись лоб в лоб и не только выжили, но и слились в новую трудовую этику — креативный этос с его культом творче­ского развития. Теперь любой, от разработчика программного обеспечения до монтажника микросхем, мог почувствовать себя творческой личностью, появляясь на рабочем месте практически в любое время, сам себе устанав­ливая перерывы для занятий спортом и работая под музыку любимых групп, если ему того хотелось. Сотрудники Apple носили майки с надписью " 90 ча­сов в неделю — с удовольствием! " А почему бы и нет? Работа приносила им удовольствие, к тому же они занимались преобразованием мира. Не все, ко­нечно, сохранилось в прежнем виде до настоящего времени — так не быва­ет. Крупные фирмы, такие как IBM или располагающийся непосредственно в долине Hewlett-Packard, вышли на рынок персональных компьютеров с некоторым опозданием, но вскоре их присутствие стало весьма заметным. Силиконовая долина превратилась в пригородный мегаполис с дороговиз­ной и пробками на дорогах. Тем не менее, возникший на ранних этапах син­тез пустил корни и распространился на многие элементы нашей экономики и общества. Этому синтезу мы обязаны даже новой культурной ролевой мо­делью.