Глаза велики

Автор: Илья Насырев

Я постоянно боюсь за своих детей.

От этих страхов нику­да не деться, они вшиты в подсознание любого ро­дителя. Время от времени всем нам снятся сны, где с нашими детьми что-то происходит. Часто совсем неправдоподобное - на­пример, на них напада­ет тигр или они плава­ют в море посреди акул. Но психологи-эволюцио­нисты говорят, что даже самый фантастический сон в любом случае до­стигает своей цели и от­того оправдан: родитель вспоминает, что жизнь — это не только майский день, она и вправду пол­на угроз. Большинство из них уже не страшно для нас, взрослых, а вот для детей... Они мало знают о мире: не могут преду­гадать поведение парку­ющегося автомобиля, не умеют самостоятельно одеться по погоде и совер­шенно открыты незнако­мым людям: их ничего не стоит обманом втянуть в какую-то опасную си­туацию.

Вдобавок дети лю­бопытны и креативны, и в этом скрыта еще одна опасность. Для взрос­лого вещи в доме совер­шенно безвредны: вы­ходя на улицу на пять минут, он спокойно оста­вит на столе авторучку, кусок провода или луко­вицу. И очень удивится, вернувшись и узнав, что ребенок умудрился за­сунуть ручку в ноздрю, подавиться луковицей, а проводом перетянуть себе кисть руки с такой силой, что она уже по­синела. Такие внезап­ные угрозы повсюду: и как бы ни боялись, мы не можем вычислить все и заранее удержать де­тей от рискованных по­ступков. Когда Борь­ке было полтора года, он открыл тумбочку, где у жены хранилось сред­ство для чистки канали­зационных труб, и вы­лил немного себе на ногу. Катя ничего не замети­ла, он поначалу тоже ни­чего не почувствовал. Когда няня в середине дня позвонила и сказала, что он без конца плачет, мы примчались домой и гадали, откуда у него на коже взялось красные пятно. Хотели везти к аллергологу, а потом Катя вспомнила утренний эпизод. В результате у сына на ноге остался ожог — небольшой, но на всю жизнь. А если бы он выпил эту жидкость или стал тереть глаза испачканными в ней руками?

Итак, страх за детей — эмоция совсем не глупая. Но если не обуздать ее, она съест и твою жизнь, и жизнь ребенка. Я знаю об этом не понаслышке. У моих родителей страх доходил до того, что они никуда не отпускали нас с братом даже в старших классах. Отрывался я только на каникулах, когда уезжал к бабушке в пригород: там я мог уходить за горизонт, драться с мальчишками, нападавшими сразу по двое по трое, и играть с друзьями в красноармейцев и фашистов, швыряясь друг в друга увесистыми кусками кирпичей. Толку-то было держать меня дома в течение учебного года, если у бабушки я мог угодить в какие угодно приключения? Но дело было сделано: к окончанию школы я подошел совершенно оторванным от жизни подростком — и в юности мне пришлось в ускоренном порядке проходить ту школу жизни, которой не было в детстве. Это было куда тяжелее — вот тут я действительно мог и погибнуть, и остаться инвалидом. Страх родителей оказался опаснее, чем то, чего они боялись.

Я все время помню об этом, когда воспитываю собственных детей. И с ясностью понимаю, что мои страхи то и дело оказываются сильнее меня: стоит мне только отпустить девочек одних на детскую площадку, которая находится неподалеку от дома, как я тут же начинаю представлять, как их сбивает машина, кусает громадная овчарка, умыкает незнакомец… Через три минуты я иду на площадку за ними. Мне куда легче справиться с социальными страхами: я совсем не переживаю, когда какая-нибудь вредная тетенька в метро поглядывает на них с показательной укоризной, если они слишком громко смеются и толкают друг друга. Или когда в школе они получают двойку по русскому. Я не ругаю их и не переживаю: я знаю, что они умные и вежливые дети — подрастут, и у них не будет проблем ни с учебой, ни с общением. А вот безопасность… Тут слишком велика цена ошибки, говорил я себе и еще недавно не пускал их к соседским детям в гости, хоть они и просились изо всех сил.

У страха и впрямь глаза велики, только самого главного они и не видят. Весной мы с детьми ходили на тренинг, который вела координатор поискового отряда «Лиза Алерт». Ведущая рассказывала детям о том, что нельзя доверять незнакомым людям, что с ними не надо никуда уходить, пусть они даже обещают купить вам ящик шоколадного мороженого или дать порулить настоящей машиной. Дети слушали с интересом, задавали вопросы. А потом ведущая провела такую игру: тайком попросила родителей подходить к чужим детям и под разными предлогами уводить их в другую комнату. С не своими родителями не ушел только один мальчик — самый наглый и развязанный: когда я только вошел в зал, где проводился тренинг, сразу обратил внимание, как дерзко он ведет себя с матерью — вот же маленький обормот! Но после того, как мои дети преспокойно ушли с чужими родителями, я посмотрел на него другими глазами. Выяснилось, что он, по сути, единственный ребенок в зале, кого мать отпускает одного ездить в метро. За невоспитанность я принял самостоятельность и независимость. А мне ведущая сказала: у вас дети внушаемы, потому что они все время с вами. Они жертвы вашей гиперопеки и привыкли поступать так, как от них требует взрослый. И тут я понял, что уже давно иду по той же дорожке, что и мои родители. Ведь мои дети никогда не бывают одни — даже в школу мы их провожаем до порога и у порога же встречаем. А они должны привыкать действовать самостоятельно.

И мне пришлось наступить на горло собственной песне параноика и дать им свободу. Пока небольшую, но с перспективой расширения. Теперь они, например, сами катаются на велосипедах, а я только поглядываю издали — иду и ворчу, а поделать ничего нельзя: сердце сердцем, а умом-то понимаю, что им давно пора давать побольше самостоятельности. И ведь это только начало. Потом придется грызть ногти и поглядывать на часы, ожидая их со свиданий, дней рождения и тусовок. Может быть, даже отпускать одних в поход или в лагерь за тридевять земель. А когда они совсем вырастут, может быть, даже поедут в другой город. Или и вовсе в другую страну. И тогда я точно с ума сойду. Но такова судьба родителя. А вы думали, будет легко?