Филадельфия

Воодушевление. Жизнь была бы совершено несправедлива, если б на серых просторах хоть изредка люди не чувствовали себя хорошо. Выбор вечных вопросов. Некоторые раны оставляют шрамы. У хороших людей все должно быть хорошо.

Светлый день и электричка. Попытка создать мир из ничего, когда груз проблем скоро сломает опоры и рухнет сверху неумолимый и безжалостный. Но пока они только трещат, можно найти и в этом хрусте что-то прекрасное, наслаждаться как музыкой, убежать в какой-то из выдуманных миров, пока сверху не рухнет вся эта тяжесть, раздавив или нет. Но плечи в любом случае захрустят.

Не важно. Электричка. Даже любовь к электричкам может затереться в этом стуке колес, куче людей и ежедневным поездкам из дома на работу и обратно, утром и вечером. Эти банальности наполняют наши жизни – банальные жизни – но так просто от этого не избавиться, это как говорить «Привет» при встрече. Иногда в этом присутствует что-то теплое. Но людям свойственно забывать самые очевидные вещи, поэтому стоит напоминать даже необходимость напоминания.

Любовь банальна. Боль банальна. Жизнь банальна. Смерть банальна. Добро банально. Тем не менее все хотят любить и быть любимыми, не испытывать боли и жить, а умирать не хотят, к тому же жить в добре. К мнению этих придурков не стоит даже прислушиваться.

Из большого хлопчатого пакета бежевого света торчали зеленые стебли лука и прочей зелени. Пакет выглядел ужасно тяжелым, его просто распирало, ткань натянулась, повторяя очертания лежащих там предметов, и кажется, он просто под завязку был забит свежими овощами. Он зацепил мой взгляд и не отпускал, словно словленную мышеловкой мышь. Спасения нет. Мир обречен. Человеческие отношения ненавистны и слишком неправильны. Я осознавал, что умру, если не попробую блюдо из этих овощей.

Уже потом я обратил внимание на тонкую изящную руку, удерживающую этот тяжелый пакет, не предназначенный для моего желудка. Девушка была не в моем вкусе. Невысокая, хрупкая, но с милым личиком и маленькой грудью, от нее веяло почему-то желудями, и легкостью воздуха, словно сильный порыв ветра превратит ее в гору перьев, развеянных по миру. Некоторые люди выглядят очень хрупко, пока не взглянешь им в глаза, где скрывается железная твердость. С ее зелеными глазами все было именно так. Легкая одежда подобрана безупречно, в особом собственном стиле, словно воплощения духа клена или дуба, этакой дриады. Мне даже стало немного стыдно за свою расхлябность. Я совершенно не слежу за одеждой.

Девушка словила мой взгляд. Несколько секунд длился этот контакт, соединение душ, потом она отвела взгляд. Что-то не наладилось. Я понял, что сегодня мне придется умереть. Кто-то другой съест эти овощи. Ещё я подумал, что можно просто украсть этот пакет.

Но это уже совсем крайние меры. Просто безумие какое-то. Но эти меры были предпочтительнее попыток заговорить с ней, после этого неудачного контакта. Эти взгляды людей, пересечения глаз, сколь бы мимолетны они не были, иногда больше сотен слов. Можно даже думать иногда, что жизнь – настоящая жизнь – протекает именно в этом пересечении глаз, взглядов, молчаливом и чистом, когда души открываются, соприкасаются, и пересекаются.

Я всегда знал, что значат эти взгляды. Всегда понимал, чувствовал тонко. И всегда ощущал, какой у меня взгляд, в тот или иной момент. Словно ты ощущаешь души, погружаешься в этот едва таинственный магический мир, где действуют совсем другие законы. Увязнув в нем полностью, ты даже не осознаешь, что происходит там на самом деле, лишь чувствуешь. Это невыразимо, и прекрасно настолько, что несравнимо.

Пораженный этим – даже не зная чем – обычно я не мог ничего сделать. Увязая в чужих глазах, в чужой душе, словно околдованный, погружаясь в чужое желание целиком, прочувствовав его, окутанный им – я никак не мог отреагировать и что-либо сделать, для его исполнения. Этот мир поглощал меня, распыляя по вселенной. Я давно потерялся в нем.

Иногда взгляды были ужасно враждебны. Некоторые души отвратительно злобны. В этом мире можно встретить все проявления человечества, и даже больше. Таких контактов хочется избегать, разорвать эту связь. Но ведь надо выдерживать, не показывать слабость. Быть сильным. Здесь все слишком просто, слишком открыто. И никаких слов, никаких недомолвок, никаких недопонимания и неточностей, если тонко и правильно чувствуешь все.

Эти глаза убили меня. Пронзили насквозь, как стальные балки, пришпиливающие святого к кресту. В них ясно читалось, что пакет с овощами я не получу.

Смерть приближалась, отведенное мне время уменьшалось с каждым ударом колес. Я не отрывал взгляда от стоящей рядом девушки. Наверно, мои помыслы истолковывались неверно, наверно их легко истолковать неверно – ведь сложно подумать, что чья-то жизнь вдруг будет зависеть от пакета с овощами. Изредка девушка бросала на меня взгляды, меня словно окутывало облако размолотой в пыль листвы, будто я оказался в прохладном лесу: во всех этих взглядах было больше раздражения моему пристальному вниманию, неприязни и злобы, чем проявления доброты и интереса.

В этом не было ничего обидного или неприятного – я не старался выглядеть притягательно для женщин, если только не за счет природных данных и если вы уделяете этому столь больше внимание, моя одежда обычна мятая и грязная, я могу напомнить какого-нибудь хиппи или битника годов 80-х, и вполне осознавал, как выгляжу в глазах окружающих. В глазах. Я и сам обычно не настолько назойлив, но ведь здесь – случай жизни и смерти.

Я чувствовал определенное напряжение, возрастающее в вагоне. Я ждал, что она предпримет. Я думал, что предпринять мне. Словно какое-то покалывание электричества. Мое сердце ёкало каждый раз, когда объявляли станцию, электричка останавливалась, и количество и содержимое людей в этой жестяной коробке менялось. Мне к горлу словно нож подставляли. Что, если она выйдет? Мне последовать за ней? Смерть висела над плечом и насмешливо улыбалась, невидимая и тихая, словно желавшая застать врасплох.

Навалилась духота, будто солнце поселилось в легких. Неужели я действительно умру от того, что не попробую блюдо из этих овощей? Это казалось невероятным. Невозможным, как возвращение Титаника. Я не могу умереть из-за этого. Но это ощущение захватило меня целиком, и смерть шептала на ухо, чтобы я усомнился и испытал справедливость своих мыслей.

Вся жизнь связанна с риском. Но здесь я не хотел рисковать. Ведь если не на границе между жизнью и смертью лежит тот единственный великий шанс, что выпадает лишь раз в жизни – то где ещё искать его?

Но шанс чего? Я просто хотел съесть эти овощи, словно все содержимое этого пакета было идеально. Я просто не хотел умирать. Изредка, девушка посматривала на меня, бросала косые взгляды. В этих кривых изгибах души я не мог разобрать: была ли она довольна моим вниманием как мужчины, считала ли меня уже покоренным и одним из немногих брошенных ее ногам поклонников, или все же отвращение к внимаю подобного мне вызывало в ней отвращение. Но подобная сентиментальность все же отступает, когда на кону стоит чья-то жизнь. Ведь лучше пусть человек будет жить с ненавистью, чем умрет с хорошим отношением к тебе? Только здесь все это творилось с моей жизнью.

До моей остановки было ещё далеко, когда она оторвалась от привычного места и поспешила к дверям. Время на раздумья закончилось. Я не мог упустить этот шанс.

Иногда, схватив проплывающее мимо облако, и смотря на измазанные в пепле, почерневшие после удара молнии руки, думаешь, что некоторые возможности должны оставаться нереализованным возможностями. Ты словно запечатываешь в иллюзорном мире идеальное развитие событий, сказочную утопию, что вечно будет пребывать с тобой. Все жалеют об упущенных шансах, но никто не задумывался о восхитительном абсолюте не свершившегося. Если мы все равно тонем в иллюзиях и заблуждении, пусть наши мечты будут хотя бы красивыми.

Но девушка уносила с собой в пакете мою жизнь, не знаю, какой насмешкой судьбы или бога оказавшуюся в этом пакете, а умирать я не хотел, и спешно покинул электричку вслед за ней. Я казался себе сталкером, очарованным ее красотой отвратительным маньяком, или робким несмелым школьником, следующим за своей влюбленностью. Может, она думала как-то так. Но на деле же я был частным детективом, настолько крутым сыщиком, как Ник Билейн, что мне даже не нужно было скрываться в своем преследовании этой жизни.

Ее каблучки стучали по асфальту в манере некой отсутствующей музыки – цок-цок-цок-цок – а пакет притягивал внимание, словно все мировые линии сходились там. Я чувствовал, что она знает о факте моего преследования, даже если не оборачивается. И что же мне делать? Эта ситуация была для меня непривычна, как пребывание рыбы на суше. Мне стоит следовать за ней, пока она сама не обратит на меня внимание? Но это вряд ли. Скорее придется следовать за ней до самого дома. А если она обратится к полицейскому? Как объяснять свои намерения – притом совершенно безобидные, пусть и странные – в присутствии полиции? Да они ведь не станут меня слушать, а примут все за нелепо выдуманную байку! А если поверят и подумают, что я сошел с ума? Все варианты собственного безделья никогда не принесут пользы.

Мы в людном месте. Она скорее устроит скандал, привлекая внимание прохожих, чем станет убегать. Все должно быть в порядке. Главное, чтобы не порвался пакет, и моя жизнь не рассыпалась по асфальту, прямо под ноги безжалостной толпе, что тут же растопчет все в бесполезную массу. Я вдруг осознал, какой опасности подвергался все это время.

-Постойте… пожалуйста!

Она обернулась совсем неожиданно. Я вынужден был резко затормозить, словно ударить в тормоз на скорости 140 км/час, чтобы не налететь на нее.

-Зачем вы преследуете меня?

Нельзя же так прямолинейно ставить вопросы. Я чувствовал себя, словно с приставленным ко лбу пистолетом. В ее глазах были только раздражение и злоба. Я растерялся и замялся.

-Видите ли… Я не желал ничего плохо, ни в коем разе! Никаких дурных мыслей. Я просто не знал, как подойти к вам. Просто… это может прозвучать весьма странно. Обещайте отнестись к этому с пониманием, хорошо?

-Так что вам надо?

Никакого снисхождения. Мой растерянный и жалкий вид словно злит ее ещё больше. Я вздохнул, словно перед покаянием.

-Все дело в вашем пакете с овощами. Не могли бы вы продать мне его?

-ЧТО? – она удивлялась так, как удивляется человек, услышавший ни с того ни с сего что-то подобное. Можно предположить подобное. Не удивлюсь, если сейчас она начнет звать полицию. А ведь я всего лишь возжелал купить продукты не у продавца, а у такого же потребителя. О, безумный, непонятый мир!

-Постойте! – поспешил объясниться я. – Дело действительно в этом! Мне очень нужен этот пакет. Я заплачу за него, сколько скажете. Я же говорю, что это звучит странно, но я испытываю это, и мне совсем не до смеха. Моя жизнь находится под угрозой от вашего пакета. У меня есть ощущение, что если я не попробую овощи из этого пакета – то я умру. Как бы невероятно не звучало – но, кажется, это действительно так.

Некоторое время она стояла, осмысливая и оценивая меня и сказанные слова, потом покачала головой. Я смотрел с опаской, ожидая обрушающихся на мою голову криков и ругани. Я был готов выхватить у нее пакет и бежать. Иногда даже самые обычные вещи кажутся чем-то невероятно странным и необычным, стоит лишь чуть выйти за круг логики и привычных вещей. Она засмеялась, звонко, словно запорхали бабочки и зазвенели колокольчики.

-Я ведь серьезно, – сказал я.

Ее взгляд чуть смягчился.

-Вам нужно просто отведать блюдо из этих овощей?

-Да. Именно. Но обязательно.

-Хорошо. Пойдемте ко мне. Я приготовлю их вам.

-Но только эти овощи – и ничего больше.

-Как скажите.

Она повернулась, и я последовал куда-то, словно в дождь. Моя жизнь была вне опасности, и чувство всемирного облегчения заполнило тело. Я чувствовал прилив сил, словно распахнувшиеся крылья. Вот так и бывает: нас бросает вниз, чтобы вознести к небесам. Мы как обломки целой конструкции, разломанного здания человечества, несущиеся в урагане, стучащиеся друг о друга и разлетающиеся, крошащиеся, пока не истреплемся настолько, что уже не сможем поддерживать этот ужасающий ритм разрушения жизни и будем вышвырнуты прочь на свалку. Хочу умереть на зеленом поле, под стеной из ветряных мельниц, что похожи на жестяные цветы, бездушные и иллюзорно полные жизни, в окружении ватного заката. Как настоящий детектив, разгадавший великую тайну бога и схвативший жизнь за горло. Жизнь, обитающую в пакете овощей.

Мы не называли друг другу имен и даже не говорили. И мне это нравилось. Ее квартира не походила на обитель одинокой женщины – такие вещи я просекал сразу. На вещах словно лежал отпечаток множества людей, посещающих это место и незаметно смешивающих свою ауру с аурами других, окутывающих предметы. Никто не задерживался здесь надолго. Я попал сюда случайно. Но определенное ощущение уюта присутствовало. И как всегда, я чувствовал некое смущение, входя в чей-нибудь дом впервые, словно вторгался в личную зону комфорта. Ведь если убрать у человека четыре стены, эту клетку и крепость, он окажется совершенно беззащитен перед развернувшейся на весь простор свободой.

Простите за вторжение.

Мы сбросили обувь, и я последовал за девушкой на кухню. Меня усадили на табуретку и предложили чай, сок, кофе или алкоголь. Я был рад, что в меню не оказалось танцев. Пакет подвергся вскрытию. Мою жизнь извлекали наружу. С почему-то колотящимся сердцем я смотрел, как тонкие руки вынимают овощи из пакета, обмывают в воде, кладут в миску. Спелые, сочные, в капельках воды, они подвергались нарезке, шинковке, терке, перемешиванию. Затаив дыхание, я следил за этим таинством.

Никогда не думал о готовке как о чем-то столь ценном и волшебном, но сейчас, когда в чужих руках вертелась моя жизнь, это заполняло странным чувством. Я восхищался. Мы едим, чтобы жить. Она наполняет нас силами, соками, энергией. Но мы настолько свыклись с этим, как и со многими вещами вокруг, что не можем познать их истинное прекрасное значение.

Все было кончено. Я не умру сегодня, если только не случится чего-то совершенно необычного. Передо мной поставили здоровенную миску с мешаниной овощей и моей жизни. Девушка села напротив и доброжелательно смотрела на меня. В этот раз, соприкосновение наших душ было совсем иным.

Приятного аппетита.

Я принялся есть. Это было великолепно. Наши глаза не отрывались, а я поедал свою жизнь. Смерть исчезла и больше не смеялась над ухом. Я ощущал хрустящие на зубах кусочки, твердые, мягкие. Туда пошло все, без излишков, и все было слишком правильно, слишком идеально, и слишком много. Но я съел все.

Спасибо.

Так же молча, словно под действием того же таинства, она забрала пустую тарелку, смыла аромат присутствия там моей жизни, и поставила сушиться. В этом доме не останется следов моего пребывания. Души открыты через глаза.

Вокруг ещё витал аромат чего-то необычного, теплого и приятного, но уже рассеивался. Я торопливо поднялся.

-Спасибо. Вы в самом деле спасли мне жизнь. Сколько я вам должен за эти овощи? Я заплачу.

-Ничего. Не надо, – покачала она головой.

Проводила меня до двери, и стояла, смотрела, как я одеваюсь. Я чувствовал на себе этот взгляд. Теперь он был совсем другой. Я всегда тонко чувствовал это, встречаясь с кем-то глазами. И, утопая в этом, никогда не мог ответить на их ожидания. А она ждала. По крайне мере, моя жизнь спасена.

-До свидания, – улыбнулся я. – Может быть, я сумею как-нибудь отдать вам долг.

-До свидания, – она тоже улыбалась.

Но эти улыбки не значили так много, как должны были. В этом огромном шумном мире, вряд ли мы снова пересечемся. Если только вы верите в судьбу. Но я знал, что это не так. Я не смогу вернуть ей долг. И сейчас я не оправдаю ее ожидания.

Дверь закрылась. За нами всегда закрывается куча дверей, иногда они закрываются перед нами, а мы вынуждены продолжать идти по этому коридору, не в силах задержаться в какой-либо комнате навсегда, если только на ней нет таблички «Смерть».

Может, вернуться? Ведь это будет оправданием и моих ожиданий тоже. Будет ли? Я начал спускаться, погруженный в идиллию возможного. Потом подумал, что появится кто-то другой, оправдавший ее ожидания, и мне стало противно. Идиллия упущена. Люди растоптали ее. Кто-то всегда будет стремиться растоптать твои мечты. И это твой долг, твоя вынужденность – претворять их в жизнь. Ты обязан самому себе, этим претворением мечты в жизнь, если хочешь чувствовать себя собой.

Выйдя наружу, я возненавидел далекий воздух Филадельфии.