Состояние частей и вооружение представляется в следующем виде.

649 кап занимает огневые позиции 1-й линии обороны в районе села Ильинского. Полк укомплектован кадровым командно-начальствующим составом, который неоднократно успешно участвовал в боевых действиях сколочен и опытен. Однако этот полк материальной частью оснащен недостаточно и, в связи с этим, часть его личного состава используется как стрелковое подразделение».

В полку вместо 12 пушек, положенных по штату, в наличии имелось только три, вместо 18 пулеметов – только 6, вместо 100 станковых пулеметов– 10, вместо 950 винтовок – 394, а кроме того из 60 телефонных аппаратов полк имел 15. Из 24 положенных раций не было ни одной.

Особисты только пожимали плечами: каким образом полк будет взаимодействовать с пехотными частями и руководить боем? Одному Богу известно. 64-й артиллерийский полк входил в артгруппу первой линии обороны. Но и там было не лучше. Не хватало 476 человек старшего, среднего, младшего комначсостава и красноармейцев, 5 пушек, а 3 требовали капитального ремонта. Из 120 телефонных аппаратов полк имел только 27. Из 37 раций – 1.

Курсантский батальон Подольского артучилища из-за отсутствия материальной части использовался как стрелковый батальон. При этом в артполках стрелковых дивизий и штабных батареях отсутствовали специалисты артиллерии.

Далее из документа: «В беседе с командующим группой войск района Малоярославец генерал-майором Смирновым и комиссаром Подольского артучилища, последние возмущались отсутствием руководства со стороны представителей, прибывающих из штаба армии и фронта. 12 октября 1941 г. генерал-майор Смирнов заявил:

«Создавшееся положение на фронте требует принятия решительных мер и твердого руководства. Однако до сих пор не имеется единого руководства и я, как нач. группы, не знаю, кому подчиняюсь. Получаю приказания от генерал-майора Никольского, нач. укрепрайона, командующего армии, и был факт, когда мне нач. укрепрайона приказал перейти в наступление и занять деревню, что было сделано 12 октября. Командующий фронтом, узнав о моих действиях, заявил: «Этого делать было не нужно. Подчиненному мне 108-у запасному полку был непосредственно отдан приказ, о чем я не был поставлен в известность»».

В общем, Москву защищать было нечем.

16 октября Сталин позвонил Жукову и спросил:

– Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас об этом с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.

– Москву, безусловно, удержим. Но нужно еще не менее двух армий и хотя бы двести танков, – уверенно ответил Георгий Константинович.

Однако обстановка на фронте не позволяла верить в успех.

– Это неплохо, что у вас такая уверенность, – сказал вождь. – Но все же набросайте план отхода войск фронта за Москву, но только чтобы кроме вас, Булганина и Соколовского никто не знал о таком плане, иначе могут понять, что за Москву можно и не драться.

18 октября на Каланчевке в полной готовности стоял поезд, предназначенный для вождя. Однако прибыв на вокзал, он неожиданно отказался от отъезда из столицы и вернулся на дачу. А на следующий день продиктовал постановление ГКО о введении в Москве осадного положения.

Тем не менее войска отступали. 27 октября противник взял Волоколамск.

2 ноября 1941 г. Абакумову докладывал начальник 3-го отдела майор ГБ Рогов:

«По Вашему приказанию выездом на место в г. Тулу проведенной разведкой через группу оперативного состава и личным выездом на линию обороны гор. Тулы установлено: противник в течение дня 29-го октября стремился прорваться в Тулу. В 17 час. 30 мин. 7 танков и до взвода автоматчиков противника вышли на южную опушку леса села Ясная Поляна. Во второй половине дня 29 октября авиация противника в количестве 17 самолетов бомбила линию обороны, занимаемую 290 стрелковой дивизией (дивизия в составе 1800 человек занимала район обороны Рисуновский, Старая Колпна, Малая Кожуховка).

В результате действий авиации противника основной командный пункт дивизии был уничтожен, запасной командный пункт подготовлен не был. Управление дивизией было потеряно. Командир 290 стрелковой дивизии к концу дня оставил дивизию и явился к командующему 50-й армии. Дивизия самовольно снялась с рубежа и открыла участок обороны (…).

Следует отметить, что в составе 50-й армии находятся части, вышедшие из окружения, по составу малочисленные, с большим недостатком вооружения. Так: 290 стр. дивизия, занимая оборону, на 29 октября имела 1800 человек, из них 300 человек без винтовок. Противотанковых средств (пушек, гранат, бутылок «КС») дивизия не имела. По борьбе с дезертирами, трусами и паникерами особым отделом НКВД 50-й армии организовано 26 заградительных отрядов в составе 111 человек и 8 патрульных групп в составе 24 человек. Работает группа оперативного состава в г. Туле на сборном пункте формирования.

По Вашему приказанию 30 октября в районе гор. Тулы заградительная работа была усилена. Непосредственно в районе гор. Тула выставлено 6 заградительных отрядов.

По городу организовано патрулирование оперативным составом. Дополнительно к группам, из состава роты, создано 2 патруля из оперативного состава отдела. Высланы заградительные отряды в г. Сталиногорск и гор. Винев. По шоссе на гор. Винев (основное движение воинских частей) выставлено 2 заградительных отряда и опер, чекистская группа.

Для связи с особыми отделами и оказания им помощи в борьбе с дезертирами выслано в дивизии 5 оперативных работников.

С 15 по 31 октября заград. отрядами задержано 2681 человек, из них арестовано 239 человек. В числе арестованных преобладающее большинство дезертиры. В то же время задержано и изобличено ряд немецких шпионов. (…) По постановлениям особых отделов НКВД расстреляно 38 дезертиров.

31 октября 1941 г. в г. Туле была попытка начать грабежи. Особым отделом НКВД 50-й армии из числа грабителей двое публично расстреляны».

Все же, несмотря на нечеловеческое противостояние, немецким войскам удалось 28 ноября форсировать канал Москва – Волга и 5 декабря выйти к московскому пригороду Химки. Но дальнейшие попытки противника прорваться к Москве были сорваны. И в этом немалая заслуга принадлежит военным контрразведчикам Абакумова. Для укрепления дисциплины и повышения стойкости войск, кроме активизации политической работы на фронте, широко использовались и заградительные отряды, которые действовали на линии фронта и в прифронтовой полосе. Только с начала войны до 10 октября 1941 г. заградотряды особых отделов задержали более 650 тыс. отставших от своих частей и оставивших фронт военнослужащих. До сих пор по этому поводу можно услышать осуждение, но, к сожалению, без репрессий остановить врага было невозможно.

Еще летом 41-го в распоряжение особых отделов передавались вооруженные отряды войск НКВД по охране тыла Действующей армии. При особых отделах фронтов формировались стрелковые батальоны, при особых отделах армий – роты, при особых отделах дивизий и корпусов – взводы. 4 декабря 1941 г. НКВД СССР направил в ГКО сведения, полученные из особых отделов Западного, Северо-Западного, Южного, Юго-Западного и Ленинградского фронтов, о переходах военнослужащих на сторону противника, а также данные о предотвращении таких попыток. Согласно документам, с начала войны (по неполным данным) было совершено 102 групповых перехода общей численностью 1944 человека. Одновременно были пресечены намерения перехода на сторону врага 159 групп в составе 1874 военнослужащих и 2773 одиночных попытки совершить такого рода преступления.

Сначала войны по 1 декабря 1941 г. особыми отделами НКВД было арестовано 35 738 чел., в том числе шпионов – 2343, диверсантов – 669, изменников – 4647, трусов и паникеров – 3325, дезертиров– 13 887, распространителей провокационных слухов – 4295, самострельщиков – 2358, за бандитизм и мародерство– 4214; расстреляно по приговорам – 14 473, из них перед строем – 411.

Только на Западном фронте в 1941 г. особисты во взаимодействии с войсками НКВД по охране тыла задержали и разоблачили свыше 1000 немецких агентов, на Ленинградском и Южном фронтах – около 650, на Северо-Западном – свыше 300.

Следует отметить, что репрессии коснулись и членов семей военнослужащих. Только по 10 августа 1942 г. к ответственности было привлечено 2688 семей изменников Родине. Из них осуждены – 1292 человека.

В книге «Семь вождей» Д.А. Волкогонов писал: «Хотим мы этого или не хотим, но в трагические месяцы начала войны беспощадная страшная воля Сталина смогла заставить многих людей «упереться», призвать все свое личное мужество на помощь, одолеть свое малодушие под страхом смертельной кары».

«На новом посту дела у Абакумова тоже пошли хорошо, – пишет Е. Жирнов. – Начальство по-прежнему было уверено, что может на него положиться, а среди подчиненных он сумел прослыть человеком слова, суровым, но справедливым и заботливым командиром. Стиль руководства Абакумова в значительной степени отличался от методов управления Берии и Кобулова. Оба его шефа считали, что дисциплина может держаться только на страхе и окрике. Берия мог вызвать провинившегося и в течение суток не принимать его, но и не отпускать из приемной, и подчиненные, не сходя со стула, получали инфаркты или седели. Кобулов мог обложить площадной бранью любого подчиненного. Абакумов, по воспоминаниям подчиненных, материл исключительно руководителей, которых считал виновниками в любом просчете рядовых сотрудников. И практически все офицеры СМЕРШа, с которыми мне довелось беседовать, рассказывали какую-либо историю о том, как Абакумов позаботился о них или их семьях: для кого добился усиленного пайка, а кому-то дал свой личный самолет, чтобы слетать в глубокий тыл к заболевшим близким». Несмотря на приличный опыт работы в органах, Виктору Семеновичу была свойственна прямолинейность: «Оперативную работу, как и отношение с коллегами, Абакумов всегда выстраивал предельно просто. Разрабатывавшиеся лично им операции никогда не отличались особым изяществом». Один из ветеранов утверждал: «Тонких многоходовых комбинаций продумывать и организовывать он не любил и не умел. Подход был кавалерийский: руби – и делу конец. Он считал, что чем проще операция, тем лучше».

При этом нельзя забывать, что Виктор Семенович возглавил Управление особых отделов в начале войны, когда военная контрразведка только начинала вставать на ноги, решая порой абсолютно новые задачи методом проб и ошибок. Нередко он лично сам подбирал людей, создавая вокруг себя работоспособную команду, легко выдвигал тех, кто показывал хорошие результаты и, на его взгляд, был перспективен. А в людях он умел разбираться. Сам же Абакумов осваивал свою новую должность, учился вместе со своими подчиненными. А ведь именно в годы Великой Отечественной войны военная контрразведка сделала огромный шаг вперед.

* * *

Как отмечается авторами книги СМЕРШ, «только после победы советских войск под Москвой, а затем под Сталинградом возросла активность особых отделов НКВД СССР в борьбе со специальными службами противника. Постепенно складывалась система сбора оперативных данных о немецких разведорганах, их структуре, дислокации и личном составе, о методах их подрывной и шпионской работы, об экипировке и маскировке. Налаживалась и зафронтовая работа особистов».

К середине лета 1942 г. НКВД СССР было учтено 36 школ германской военной разведки, функционировавших на временно оккупированной немецко-фашистскими захватчиками территории, и получены данные на 1500 разведчиков и диверсантов из числа военнопленных. На немецкой стороне считали успехом, если из 10 завербованных в спешке агентов хотя бы один выполнял порученное задание. Однако массовая заброска в советский тыл практически необученной и непроверенной агентуры не достигла цели.

Так, например, 21 ноября 1941 г. красноармеец Клубков Василий Андреевич в составе группы разведчиков, красноармейца Крайнова и Космодемьянской Зои, получил задание отправиться в деревню Петрищево Дороховского района и поджечь квартиры, в которых был расквартирован немецкий батальон. В ночь с 21 на 22 ноября они перешли линию фронта и в течение четырех суток пробирались к намеченному объекту. В 2–3 часа 27-го Клубков подошел к дому, разбил бутылку с «КС» и бросил, а когда она не загорелась, увидел немцев, струсил и убежал в лес. Там его и задержали. На допросе он все рассказал и выдал своих товарищей.

Утром 27 ноября Клубкова немцы отправили в Можайск, где поместили в доме с группой 30 человек, а 11 декабря всех отправили в Смоленск, куда они добирались несколько дней. Конечным пунктом стал Красный Бор. В этом местечке недалеко от Смоленска обучение проходили 500 человек бывших заключенных, детей раскулаченных и большая часть военнопленных. С 20 декабря по 3 января 1942 г. курсантов учили собирать сведения о расположении и вооружении частей Красной Армии, штабов и складов с боеприпасами. Два часа шла лекция, потом немецкий офицер задавал контрольные вопросы, а в конце занятия два человека отрабатывали практическое упражнение.

3 января 1942 г. Клубкова сфотографировали, заполнили на него анкету и сняли отпечатки пальцев. На следующий день Клубков дал подписку работать на благо «непобедимой германской армии». Подписка была заготовлена на бланке, а он только вписал свою фамилию, имя, отчество и другие биографические данные.

Задание было следующим: немедленно после перехода линии фронта собрать самые детальные сведения о наступающих частях Красной Армии в Борятинском районе, затем передать их агенту, после чего явиться в разведотдел Западного фронта и заявить, что был в плену после поджога деревни, из которого удачно бежал. Далее в разведотделе собирать сведения о диверсионных группах, а затем с одной из них перейти линию фронта и сдать немцам.

7 января 1942 г. Клубкова вместе с другими агентами перевезли на крытой грузовой машине до поселка Ерши, а через линию фронта они перешли самостоятельно и разошлись. По дороге Клубкова задержали, допросили и в этот же день направили под конвоем в штаб дивизии, где снова допросили, а затем в составе 28 человек направили на пересыльный пункт в г. Козельск. 20 января они туда прибыли, а уже 1 февраля поездом выехали на формировочный пункт в Москву. В столице Клубков встречает знакомого по работе в разведотделе Западного фронта, куда и является. 28 февраля его задерживают сотрудники особого отдела, а 3 апреля 1942 г. военный трибунал Западного фронта приговорил предателя к расстрелу.

Многие из советских граждан, давших согласие выполнять задание немцев, являлись с повинной или же, не проявляя никакой активности, терялись среди людей.

По данным НКВД СССР на 8 августа 1942 г. органами госбезопасности с начала войны было арестовано 11 765 агентов противника.

Примечательно, что захваченные агенты немецкой разведки, снабженные радиостанциями для связи с центром, перевербовывались спецслужбами СССР для поединка с теми, кто их послал. Начиналась эпоха радиоигр с противником.

Так, например, 20 января 1942 г., после взятия частями Красной Армии города Можайска, в Особый отдел 82-й стрелковой дивизии 5-й армии явились бывшие военнослужащие Красной Армии: бывший заместитель политрука 2-й батареи 875-го противотанкового полка Ольнев М.В., бывший старший сержант 849-го стрелкового полка 303-й стрелковой дивизии Ревин П.Г., бывший старший ветврач 1300-го стрелкового полка 9-й стрелковой дивизии Гранкин Н.П. и бывший красноармеец запасного кавалерийского полка Юсупов X.

На допросе они показали, что, попав в окружение под Ельней, их взяли в плен и направили в лагерь для военнопленных. В Смоленске их завербовали и направили на специальные радиокурсы. Затем доставили в Можайск, где оставили 16 января для работы. Немецкая разведка снабдила их радиостанцией, оборудованной в подвале разрушенного здания Можайского райисполкома, шифрами, оружием, месячным запасом продовольствия и деньгами в сумме 9000 рублей.

В течение месяца группа должна была сообщать немецкой разведке по радио о положении в городе Можайске и сведения о частях Красной Армии.

После выполнения задания они должны были вернуться к немцам. 28 января 1942 г. в документе, подписанном Л.П. Берией и адресованном лично товарищу Сталину, говорилось:

«В связи с этим, представляется целесообразным использовать указанную группу для передачи немцам по радио, в интересах Красной Армии, соответствующих дезинформационных сведений.

Для этой цели один из задержанных, Ревин, 25 января в сопровождении оперативных работников и радиоспециалистов НКВД СССР возвращен в гор. Можайск с задачей передать немцам, что во избежание провала, в связи с наведением в городе порядка войсками Красной Армии, он просит установить с ним связь через несколько дней.

НКВД СССР просит Вашего указания Генеральному штабу Красной Армии разработать соответствующий дезинформационный материал военного характера для передачи его немцам по радио». К слову сказать, из 74 захваченных органами НКВД к началу августа 1942 г. германских агентурных радиостанций 31 радиостанция использовалась для дезинформации».

Из 222 заброшенных агентов-парашютистов только в марте 1942 г. добровольно явились в НКВД или другие советские органы 76 человек.

27 декабря 1941 г. Сталин подписал постановление ГКО СССР о государственной проверке (фильтрации) военнослужащих Красной Армии, бывших в плену или в окружении войск противника (№ 2069 сс). Не менее жесткая процедура проводилась и в отношении оперативного состава органов госбезопасности.

В пределах армейского тыла наркоматом обороны создавались сборно-пересыльные пункты, на которые направлялись все военнослужащие на освобожденных от противника территориях. Проверка осуществлялась оперативными сотрудниками особых отделов при специальных лагерях в Вологодской, Ивановской, Тамбовской и Сталинградской областях. К марту 1942 г. функционировало 19 спецлагерей. В их задачу входила фильтрация военнослужащих, которая предусматривала выявление среди них изменников, шпионов и дезертиров, а также не скомпрометированных лиц, пригодных к дальнейшей службе. По состоянию на 23 февраля 1942 г. особыми отделами в спецлагерях было проверено 128 132 человека.

Специальные лагеря находились в ведении Управления НКВД СССР по делам военнопленных и интернированных. «Спецконтингент» привлекался к тяжелому принудительному труду в шахтах, на рудниках, в металлургической промышленности, на стройках и лесозаготовках.

В конце 1943 г. специальные лагеря передали в ведение ГУЛАГа, а «спецконтингент» уравняли в правах с заключенными. Со временем, кроме спецлагерей, появились проверочно-фильтрационные лагеря и специальные запасные воинские части.

* * *

В первые и самые напряженные годы войны начальника Управления особых отделов в буквальном смысле заваливали докладными записками, рапортами, спецсообщениями, сводками и т. д. Документооборот был колоссален. 6 марта начальник особого отдела НКВД Западного фронта комиссар ГБ 3-го ранга Л.Ф. Цанава информировал Абакумова:

«По сообщению особых отделов НКВД 5-й и 20-й армий, агитационно-разложенческая работа, проводимая политуправлениями и разведотделами этих армий среди солдат противника, заключается в следующем. Основным средством разложения армии противника была агитационная литература, забрасываемая в расположение немецких войск. Забрасываемая агитационная литература разлагающим образом действует на солдат немецкой армии.

В результате распространения листовок, воззваний и обращений к немецким солдатам были отмечены в ряде случаев суждения немецких солдат, направленные против войны и фашистских порядков. Немецкие солдаты относятся положительно к нашим листовкам, и во многих случаях листовки были обнаружены у захваченных добровольно сдавшихся в плен, и у убитых немецких солдат».

Затем в документе приводятся факты: «Листовки, забрасываемые в расположение противника, в основном были содержательны, отражали жизненные вопросы солдат и раскрывали сущность гитлеровской власти и неминуемое поражение Германии в войне в СССР.

Следует отметить, что радиопередачи с передовой линии на немецком языке для солдат армии противника, производимые политуправлением армии, также заслуживают положительного отзыва (за степень) агитационного воздействия на немецких солдат».

Но, несмотря на положительный тон документа, недочеты в работе по разложению армии противника занимают в нем третью часть:

«1. Несмотря на большое количество разбросанных листовок, все же должного эффекта в разложении армии противника нет. Листовки авиацией иногда разбрасывались в малонаселенных пунктах, где в большинстве были мелкие группы войск противника. Большое количество листовок сбрасывалось в лес и поле и не попадало в расположение противника.

21 февраля с.г. нашими самолетами было сброшено большое количество листовок на передовую линию наших частей. Часть этих листовок даже попала на 19 километров в наш тыл.

Подобные случаи забрасывания листовок на нашу передовую были и раньше.

2. Разведотделы армий по разложению войск противника до сего времени не проводили никакой работы и по этой работе от РО фронта не имеют никаких указаний.

3. До сего времени совершенно не практиковалась переброска обратно в расположение противника пленных немецкой армии с заданием о разложении немецкой армии.

4. Не практиковались выступления немецких военных по радио с обращением к солдатам немецкой армии сдаваться в плен.

5. Политаппарат, предназначенный для проведения этой работы, во многих случаях используется не по назначению, привлекается к выполнению других поручений».

Не менее интересны докладные записки, адресованные Абакумову из особых отделов фронтов и армий, в которых подводились итоги военных действий частей и соединений. Характерно, что в них анализировались не столько успехи, сколько грубейшие ошибки и недочеты, обычно приводившие к огромным потерям. Получается, что если командиры и начальники не думали о своих бойцах, то их заставляли об этом думать в особых отделах. Ведь по многим фактам принимались соответствующие карательные меры. И кто знает, сколько жизней спасли военные контрразведчики своей работой на передовой.

14 февраля 1942 г. начальник особого отдела НКВД 1-й Ударной армии капитан ГБ Брезгин докладывал Абакумову:

«В ходе операций со стороны отдельных командиров подразделений и соединений в целом допускались грубейшие ошибки и недочеты, которые приводили к большим потерям.

1. Командование соединений и работники оперативного отдела не изучали места проходов между укреплениями и обороной, где бы можно было скрытно зайти в тыл или во фланг противнику.

2. Не было постоянного наблюдения за огневыми точками противника и этому вопросу не уделялось внимание.

3. Выполняя задачу на прорыв укреплений противника, наши части действовали в основном лобовыми ударами, или на укрепления без достаточных технических усилий и в большом некомплекте в личном составе.

4. Работники опер. Отдела штабарма неглубоко продумывали оперативные планы наступления и несвоевременно доводили его до отделов штаба.

5. Боевые приказы до штабов частей доходили с большим запозданием. Зачастую части шли в наступление вслепую, попадали под сильный огонь противника и отходили на прежний рубеж, не выполнив поставленной задачи.

6. Часто терялась связь между подразделениями и штабами.

Характерными в этом отношении примерами являются следующие.

При наступлении на дер. Гаврилово артотдел не провел соответствующей артподготовки лишь потому, что не был поставлен оперотделом штаба в известность о плане наступления. В результате пехота понесла большие потери.

Санотдел не знал планов наступления, в районе дер. Никольское не организовал эвакуацию раненых. Точно по таким же причинам инженерный отдел не организовал переправу танков через канал Москва – Волга, в результате 2 танка утонули.

41 сб 29 декабря 41 г. была введена в бой. Наступление, как требовал приказ по армии, должно быть начато в 6 часов утра, но, благодаря неорганизованности, оно началось в 8 ч. Силы противника разведаны не были. Связь между подразделениями и со штабом бригады отсутствовала. В итоге за 3 дня боев бригада, не выполнив приказа, потеряла: убитыми – 290 чел., ранеными – 700 чел. и без вести пропавшими – 400 человек. 1-го декабря 1941 г. 44 стр. бригада прямо с марша была брошена в бой за дер. Степановка. Силы противника и его огневые точки установлены не были. Попыток к фланговому обходу не проводилось, артподготовка из-за отсутствия в бригаде пушек проведена также не была. В результате брошенные в наступление подразделения не выдержали огня противника и отошли на исходные позиции, потеряв в этом бою 30 чел. убитыми и 130 человек ранеными.

Вновь прибывшая 46 стр. бригада 29 декабря 1941 г. была введена в бой. В силу плохой организованности, недостаточной подготовки к наступлению атака вместо назначенных 6 часов началась в 8 часов. Силы противника, а также его огневые точки командованием разведаны не были, связь между подразделениями и штабом бригады отсутствовала. В итоге 3-х дней боев приказ командования армии о занятии дер. Гаврилово бригадой выполнен не был, в то же время бригада потеряла 290 ч. убитыми, 700 человек ранеными, 400 человек без вести пропавшими и 23 чел. обмороженными».

А вот что докладывал Брезгин по интендантской службе:

«В первые дни боев аппарат интендантского отдела армии, укомплектованный из преподавательского состава и курсантов интендантских школ, оказался недостаточно опытным и неработоспособным. Запросов и нужд частей отдел не знал, так как отсутствовал учет, а наладить его никто не смог. Не продумывался вопрос быстрого продвижения профуража и ведимущества к передовым частям, которые с каждым днем, преследуя противника, уходили вперед.

Отделы снабжения бригад и дивизий, оставаясь бесконтрольными сверху, отрывались со своими ДОПАми от частей, теряли связь с довольствующими органами армии (складами) и тем самым создавали перебои в снабжении личного состава. Нередко были случаи, когда бойцы и командиры передовой линии подряд по 2–3 суток не получали горячей пищи, хлеба и других продуктов, вследствие чего были вынуждены готовить себе питание из мяса убитых лошадей.

16 декабря 1941 г. начальник тыла артдивизиона 50 стр. бригады из-за отсутствия мяса готовил обед для красноармейцев из мяса специально зарезанной лошади. В артдивизионе 84 стр. бригады были неоднократные случаи употребления в пищу мяса павших лошадей. 12 января с.г. после употребления конины часть бойцов получила желудочные отравления (…). Пользование мясом убитых лошадей имело место и по другим соединениям армии.

На этой почве создавалось резкое недовольство вплоть до антагонизма к начальствующему составу среди бойцов. Последние заявляли: «Им (командирам) можно сидеть в тылах, там все и горячие обеды, а мы воюем и по два дня сидим голодные».

С обеспечением вещевым имуществом дело обстоит лучше, однако это отнюдь не потому, что хорошо работали тыловые органы, а потому, что все бойцы и командиры были обеспечены обмундированием из центральных складов в момент формирований.

В период же боевых действий интендантство при наличии запасов валенок не смогло обеспечить ими бойцов передовой линии, оказавшихся в кожаной обуви. Таким образом, по халатности работников отделов снабжения отмечено 844 случая обмораживания».

3 марта 1942 г. начальник особого отдела НКВД Северо-Западного фронта старший майор ГБ Королев направил докладную записку Абакумову, которая называлась «О недочетах в боевых действиях 1-й Ударной армии». Судя по всему, это был итоговый документ. В нем говорилось:

«Зная о том, что к огневым рубежам имеется только одна дорога, штабарм, управление тыла не использовали саперных батальонов для прокладки новых дорог и разъездов, не разработали плана движения частей, не организовали службы регулирования. В результате все рода наземных войск и обоз передвигались неорганизованно, дорога была быстро приведена в негодность.

От встречного транспорта создавались сплошные пробки. Артиллерия, танки и сотни машин с боеприпасами, продовольствием и горючим целыми сутками простаивали на одном месте. Промежуточно-заправочные пункты по вине начальника штаба армии майора Васильева вовсе не были организованы, что еще больше увеличило простой машин и усилило дезорганизацию в снабжении частей боеприпасами и продовольствием, а также ставило колонны под угрозу бомбежки вражеской авиации.

За преступную деятельность Васильев нами арестован (…).

Приказом Северо-Западного фронта все части армии должны были сосредоточиться в районах боевых действий к 12 февраля. Фронт не учел того, что такое большое количество войск за два-три дня сосредоточить невозможно, так как в пешем порядке нужно было пройти 130–140 км. Материальная часть и тылы не успеют подойти по одной дороге. И когда командующий генерал-лейтенант Кузнецов и член Военного совета Колесников по прибытии в дер. Давыдово изложили свои соображения по телеграфу, что части и материальная часть (артиллерии всех видов и боеприпасы) подтянутся только 14 февраля и с этого времени (возможно) начать наступление, командующий фронтом Курочкин нанес за это оскорбление Кузнецову по телеграфу, заявив: «Вы не болтайте, а выполняйте приказ».

После получения такого ответа части армии – неподготовленные, без артиллерии, уставшие от длительного тяжелого марша – были брошены в бой и, безусловно, ожидаемого успеха не имели (…).

Оперативный отдел штаба армии работает негибко, вслепую. Начальник отдела полковник Фурсин только в последнее время распределил обязанности между своими помощниками, но вместо изучения обстановки, хода операций и контроля за соединениями, они значительную часть времени тратят на выполнение поручений, не имеющих прямого отношения к их службе. Нередко помощники Фурсина даже не знают обстановку в частях».

По-разному можно относиться ко всем этим докладам особистов. Но лично мне трудно представить, кто бы еще, кроме них, мог пожаловаться и защитить солдат. Ведь от одного командира порой зависела жизнь сотен людей.

А если этот командир оказался не на своем месте?

Генерал-лейтенант A.A. Власов с марта 1942 г. был тактическим советником 2-й Ударной армии, занимая должность заместителя командующего Волховского фронта. А командующим армией он стал в середине апреля по совместительству, заменив на время заболевшего генерала Клыкова.

Первый раз коммуникации 2-й Ударной армии были перерезаны 20–21 марта, но через неделю коридор открыли. Однако 2 июня коридор был закрыт вновь.

К 21 июня соединения 2-й Ударной армии в количестве восьми стрелковых дивизий и шести стрелковых бригад (35–37 тыс. человек) с тремя полками РГК, 100 орудий, а также около 1000 автомашин сосредоточились в районе несколько километров южнее Н. Кересть на площади 6х6 км.

С 21 на 22 июня части 59-й армии прорвали оборону противника в районе Мясного Бора и образовали коридор шириной до 800 м.

Для удержания этого коридора части армии развернулись фронтом на юг и на север, заняли боевые участки вдоль узкоколейной железной дороги.

Навстречу частям 59-й армии вели наступление (2-я ударная армия) 1-й эшелон 46 стр. дивизии и 2-й эшелон 57-й и 25-й стрелковых бригад. Выйдя в стык с частями 59-й армии, эти соединения пошли на выход через коридор в тыл 59-й армии. Только за день 22.06 из 2-й Ударной армии вышло 6018 раненых и около тысячи здоровых бойцов и командиров.

Маршал К.А. Мерецков вспоминал: «Воспользовавшись коридором, из 2-й ударной армии на Мясной Бор вышла большая группа раненых бойцов и командиров. Затем произошло то, чего я больше всего опасался. Части 2-й ударной армии, участвовавшие в прорыве, вместо того чтобы направить свои усилия на расширение прорыва и закрепление флангов, сами потянулись вслед за ранеными. В этот критический момент командование 2-й ударной армии не приняло мер по обеспечению флангов коридора и не сумело организовать выход войск из окружения».

Положение армии крайне осложнилось после прорыва противником линии обороны 327-й дивизии в районе Финев Луг. Вследствие чего немцы продвинулись к Новой Керести и подвергли артиллерийскому обстрелу тылы армии. Так они отрезали от основных сил армии 19-ю гвардейскую и 305-ю стрелковые дивизии, а дальше ударом со стороны Ольховки двумя пехотными полками с двадцатью танками при авиационной поддержке овладели рубежами, занимаемыми 92-й дивизией. Отход войск по линии реки Кересть значительно ухудшил положение армии. Артиллерия противника простреливала уже всю глубину армии. Кольцо вокруг 2-й Ударной сомкнулось.

Дальше еще хуже. Противник, форсировав реку Кересть, зашел во фланг, вклинился в боевые порядки армии и повел наступление на КП армии в районе Дровяное поле. На защиту командного пункта армии в бой была брошена рота особого отдела в составе 150 чел., которая оттеснила противника и вела с ним бой в течение суток 23 июня.

Чтобы обеспечить выход частей 2-й Ударной армии, оставшихся за линией фронта, командование подготовило новый встречный удар войск 59-й с востока и 2-й Ударной армии с запада вдоль узкоколейной дороги. Атака готовилась на 23 часа 23 июня. Но из-за сильнейшей бомбардировки с воздуха боевых порядков войск и штаба 2-й Ударной армии мероприятия по занятию исходного положения для атаки были сорваны.

24 июня в 19 ч. 45 мин. Власов докладывал: «Всеми наличными силами войск армии прорываемся с рубежа западного берега р. Полисть на восток, вдоль дорог и севернее узкоколейки. Начало атаки в 22.30 24 июня 42 г. Прошу содействовать с востока живой силой, танками и артиллерией 52-й и 59-й армий. И прикрывать авиацией войска с 3.00 25 июня 42 г».

Еще 22–23 июня командование 2-й Ударной армии, организуя выход частей из окружения в образовавшийся коридор, почему-то не рассчитывало на выход с боем и не приняло мер к укреплению и расширению основной коммуникации у Спасской Полисти. Таким образом, ворота не удержали и на этот раз.

В ночь на 24 июня 23.30 войска 2-й Ударной армии начали движение. Навстречу им вышли танки с десантом пехоты 29-й танковой бригады. Артиллерия 59-й и 52-й армий обрушилась на врага. Противник в ответ открыл ураганный огонь, и над районом боевых действий заработала немецкая бомбардировочная авиация.

Маршал К.А. Мерецков вспоминал:

«Я в это время находился на командном пункте 59-й армии, откуда поддерживал связь со штабом 2-й ударной армии. С началом движения войск этой армии связь со штабом 2-й Ударной армии нарушилась и уже больше не восстанавливалась.

К утру вдоль узкоколейной железной дороги наметился небольшой коридор и появились первые группы вышедших из окружения бойцов и командиров. Они шатались от изнеможения. Выход войск продолжался в течение всей первой половины дня, но затем прекратился. Немцам удалось взять под контроль дорогу. К вечеру силами войск, действовавших с востока, снова был пробит коридор и расчищена дорога. По этому коридору, простреливаемому перекрестным огнем с двух сторон, в течение ночи и утра 25 июня продолжался выход бойцов и командиров 2-й ударной армии. В 9.30 25 июня немцы вновь захлопнули горловину, теперь уже окончательно».

Еще 24 июня утром командование 2-й Ударной армии отдало распоряжение выходить из окружения мелкими группами. По мнению К.А. Мерецкова, «…это распоряжение подорвало моральный дух войск и окончательно дезорганизовало управление. Не чувствуя руководства со стороны командования и штаба армии, подразделения дивизий и бригад вразброд двинулись к выходу, оставляя неприкрытыми фланги». Это мнение подтверждается и другими источниками. Старший майор госбезопасности Мельников, начальник особого отдела НКВД Волховского фронта, докладывал Абакумову: «24 июня с.г. Власов принимает решение вывести штаб армии и тыловые учреждения походным порядком. Вся колонна представляла из себя мирную толпу с беспорядочным движением. Демаскированную и шумную. Противник идущую колонну подверг артиллерийскому и минометному обстрелу. Военный совет 2-й армии с группой командиров залег и из окружения не вышел».

Маршал А. М. Василевский в своих мемуарах написал: «Я занимал в период этих событий пост первого заместителя начальника генерального штаба и могу ответственно подтвердить ту крайне серьезную озабоченность, которую проявлял изо дня в день Верховный Главнокомандующий о судьбе 2-й ударной армии, о вопросах оказания всемерной помощи им. Свидетельством этому является целый ряд директив Ставки, написанных в большинстве случаев под диктовку самого Верховного Главнокомандующего мною лично в адрес командующего и Военного совета Ленинградского фронта, в адрес командующих родами войск Красной Армии и в другие адреса, не говоря уже о ежедневных телефонных переговорах на эту тему.

После того как кольцо окружения войск 2-й ударной армии замкнулось и было принято решение о восстановлении Волховского фронта, по приказу Ставки вместе с командующим К.А. Мерецковым в Малую Вишеру к волховчанам был направлен и я, как представитель Ставки. Основной задачей нам было поставлено вызволить 2-ю ударную армию из окружения, хотя бы даже без тяжелого оружия и техники. И надо сказать, что нами были приняты, казалось бы, все возможные меры, чтобы спасти попавших в окружение, вызволить из кольца самого командарма Власова, хотя это было связано с большими трудностями».

Проводилась даже целая фронтовая операция по выводу 2-й Ударной армии из окружения. Летом 1942 г. событие поистине неслыханное!

После выхода из окружения начальник связи второй ударной армии генерал Афанасьев напишет: «Все вышли ночью с 24 на 25 июня на КП 46 сд, и в момент перехода в 2 часа ночи вся группа попадает под артиллерийско-минометный заградительный огонь. Группы в дыму теряются. Одна группа во главе с Зуевым и начальником особого отдела с отрядом автоматчиков в 70 человек скрылась в районе реки Полисть в направлении на высоту 40, 5 (со слов тов. Виноградова), т. е. ушла от нас вправо, а мы с группой Власова, Виноградова, Белишева, Афанасьева и других ушли сквозь дым артиллерийско-минометных разрывов влево; организовали поиски Зуева и Шашкова, но успеха не имели. Пройти вперед не смогли. И мы решили идти обратно на КП 46 сд, куда вернулся и штаб 46 сд».

Далее Афанасьев пишет: «Нужно отметить, что тов. Власов, несмотря на обстрел, продолжал стоять на месте, не применяясь к местности, чувствовалась какая-то растерянность или забывчивость. Когда я стал предупреждать – «надо укрываться», то все же он остался на месте. Заметно было потрясение чувств».

Итак, в ночь с 24 на 25 июня колонна Военного совета и штаба армии вышла из штаба 57-й стрелковой бригады (между реками Глушица и Полисть) в район 46-й стрелковой бригады, а уже оттуда в коридор выхода на восток. Впереди головное охранение под командованием заместителя начальника особого отдела 2 УА старшего лейтенанта госбезопасности Горбова, затем Военный совет армии и тыловое охранение.

В момент перехода при подходе к р. Полисть в 2 часа ночи колонна попадает под минометно-артиллерийский огонь. В пути выяснилось, что никто толком не знал маршрута. Двигались наугад. Возглавляющий передовое боевое охранение Горбов согласно приказу командования боя не принял. Отклонился вправо и продолжал двигаться вперед к выходу, в то время как члены Военного Совета армии и группа командиров залегли в воронке и остались на месте, на западном берегу реки Полисть. В дыму все растерялись. И когда стихла стрельба, одна группа (Зуев и Лебедев, нач. политотдела Гарус, зам. начальника особого отдела армии Соколов, нач. особого отдела Шашков, плюс 70 автоматчиков) ушла вправо, а позже примкнула к остаткам бойцов 382 сд, которыми командовал командир полка полковник Болотов. Другая группа (Власов, Виноградов, Белишев, Афанасьев) ушли влево. Но так как вперед (якобы) проход был закрыт, они вернулись на КП 46-й стрелковой дивизии.

В этот же день начальник разведотдела армии полковник A.C. Рогов выдвинулся немного позже колонны Военного Совета 2-й Ударной армии. Он также наткнулся на заградительный огонь противника и вынужден был остановиться. Через некоторое время огонь стал ослабевать и перемещаться в направлении узкоколейки. Предполагая, что там образовался прорыв, полковник Рогов двинулся туда и вышел из окружения.

Напомню, 24 июня в 19.45 Власов просил содействовать с востока живой силой, танками и прикрыть авиацией войска с 3.00 25 июня. И ему содействовали, правда, авиацией прикрыть не могли. Ее не хватало для такой задачи.

В эту же ночь для усиления частей 59-й армии и обеспечения коридора был направлен отряд под командованием полковника Коркина. Его сформировали из бойцов и командиров 2-й Ударной армии, вышедших из окружения 22 июня. Когда сопротивление противника в коридоре и на западном берегу р. Полисть было сломлено, примерно с 2 часов части 2-й Ударной армии двинулись общим потоком, который был прекращен в 8.00 из-за непрерывных налетов авиации противника. В этот день вышло около 6000 человек, из них направлено в госпитали 1600 человек.

Таким образом, коридор был открыт примерно с 2.00 до 8.00. Группы бойцов и командиров частей и соединений начали выход с 1.00, а оборона противника была сломлена к 3 часам 15 минутам.

По данным, полученным в Генштабе 29 июня, группа бойцов и командиров частей 2-й Ударной армии вышла на участок 59-й армии через тылы противника в район Михалево без потерь. Вышедшие утверждали, что в этом районе силы противника были малочисленны, в то время как коридор прохода, затянутый сильной группировкой противника и пристрелянный минометами, артиллерией и усиленными ударами авиации, уже был практически недоступным для прорыва 2-й Ударной армии и с запада и 59-й армии с востока.

Старший майор госбезопасности Москаленко в своем докладе 1 июля 1942 г. отмечал:

«Характерно, что районы, через которые проходили 40 человек военнослужащих, вышедших из 2-й ударной армии, как раз были указаны ставкой Верховного Главного командования для выхода частей 2-й ударной армии, но ни Военный совет 2-й ударной армии, ни Военный совет Волховского фронта не обеспечили выполнения директивы ставки».

* * *

Власова начали искать уже с 25 июня 1942 г. «Когда утром 25 июня вышедшие из окружения офицеры доложили, что они видели в районе узкоколейной дороги генерала Власова и других старших офицеров, я немедленно направил туда танковую роту с десантом пехоты и своего адъютанта капитана М.Г. Бороду, – вспоминал Мерецков. – И вот во главе отряда из пяти танков Борода двинулся теперь в немецкий тыл. Четыре танка подорвались на минах или были подбиты врагом. Но, переходя с танка на танк, Борода на пятом из них все же добрался до штаба 2-й ударной армии. Однако там уже никого не было».

А вот что докладывал штаб Волховского фронта «О проведении операции по выводу 2-й ударной армии из окружения»:

«Для розыска Военного совета 2-й ударной армии развед. Отделом фронта были высланы радиофицированные группы:

28.06.42 две группы в р-н Глушица, обе были рассеяны огнем противника, и связь с ними была утеряна. В период с 2 по 13.07.42 г. с самолета были сброшены 6 групп по три-четыре человека в каждой. Из этих групп одна была рассеяна при сбросе и частью вернулась обратно, две группы, успешно выброшенные, наладившие связь, но необходимых данных не дали, и три группы дают регулярные сообщения о движениях мелких групп командиров и бойцов 2-й уд. армии в тылу противника. Все попытки розыска следов Военного Совета до сих пор успеха не имеют».

Расставшись с группой Власова, на второй день группа генерала Афанасьева встретилась с лужским партизанским отрядом Дмитриева. Дмитриев помог затем связаться с командиром партизанского отряда Оредежского района Сазоновым, у которого имелась радиостанция.

5 июля 1942 г. Афанасьев прибыл к Сазонову, а 6 июля в Ленинградский штаб партизанского движения была отправлена следующая телеграмма: «У нас находится генерал-майор связи 2-й ударной армии Афанасьев. Власов, Виноградов живы. Сазонов». 8 июля Сазонов сообщил в Ленинград: «Афанасьев оставил Власова с группой командного состава и женщиной в районе Язвинки».

В своих воспоминаниях А. М. Василевский высказал очень интересную мысль: «Однако, несмотря на все принятые меры с привлечением партизан, специальных отрядов, парашютных групп и прочих мероприятий, изъять из кольца окружения Власова нам не удалось. И не удалось сделать, прежде всего, потому, что этого не хотел сам Власов».

В период с 16 по 21 июля Абакумов лично контролировал проверку данных о генерал-лейтенанте Власове.

Виктор Семенович запрашивал все тексты радиограмм Сазонова от начальника оперативного отдела Ленинградского штаба партизанского движения Алексеева, подолгу разговаривал по ВЧ связи с генералом армии Мерецковым и старшим майором ГБ Мельниковым.

Дело в том, что в середине июля НКВД СССР получает данные, переданные по германскому радио о сводке верховного командования от 14 июля: «Во время очистки недавнего волховского кольца обнаружен в своем убежище и взят в плен командующий 2-й ударной армией генерал-лейтенант Власов». 21 июля 1942 г. на имя Сталина в ГКО СССР за подписью Л.П. Берии Управление особых отделов подготовило итоговую докладную записку о выходе из окружения Военного совета и штаба 2-й ударной армии, где в заключении приводилась информация германского радио.

По утверждению авторов книги СМЕРШ, записка не была подписана и не пошла наверх, а три ее экземпляра просто уничтожили. Видимо, «НКВД и НКО к этому времени не располагали собственными данными о пленении Власова и сочли радиосообшение дезинформацией». В разговорах с Мерецковым и Мельниковым, Абакумов еще раз уточнял характер сообщений и их соображения относительно возможных провокаций со стороны противника. От них Виктор Семенович узнал, что Жданов получил от Сталина задание «заняться этим делом более энергично».

Власов же как в воду канул. А те, кто с ним выходил из окружения, отзывались о своем командующем нелестно. Все это заставляло Абакумова думать о худшем. А тут еще Мерецков в присутствии членов Военного Совета заявил: «Я не знаю, кто только нахвалил Власова товарищу Сталину. Только из-за Власова погибла армия. Он самый настоящий трус. Он еще зимой сбежал из 20-й армии без разрешения Военного совета. Сколько потратили сил и людей, чтобы разыскать его, а он. подлец, скитается по лесу и создается впечатление, что он прячется от нас».

6 августа 1942 г. Начальник 00 НКВД Волховского фронта Мельников подписал на имя Абакумова «Докладную записку о срыве боевой операции по выводу войск 2-й ударной армии из вражеского окружения». В нем говорилось: «…растерянность и потеря управления боем со стороны командования 2-й [ударной] армии окончательно усугубили обстановку. Противник этим воспользовался и коридор закрыл.

Впоследствии командующий 2-й [ударной] армией генерал-лейтенант Власов окончательно растерялся, инициативу в свои руки взял начальник штаба армии генерал-майор Виноградов». Последний свой план держал в секрете и никому об этом не говорил. Власов к этому был безразличен.

Как Виноградов, так и Власов из окружения не вышли. По заявлению начальника связи 2-й ударной армии генерал-майор Афанасьева, доставленного 11 июля на самолете У-2 из тыла противника, они шли лесом в Средежском районе по направлению к Старой Руссе.

Местопребывание членов военного совета Зуева и Лебедева неизвестно. Нач. О[собого] О[тдела] НКВД 2-й [ударной] армии майор государственной безопасности Шашков, будучи ранен, застрелился».

На этом документе Виктор Семенович начертал: «Тов. Москаленко. Изучите этот материал. Здесь имеются действия, подозрительные на злой умысел».

* * *

О пленении Власова впоследствии рассказал К.А. Токарев: «Власова случайно «нашел» староста русской староверческой деревушки. Он задержал высокого человека в очках и гимнастерке без знаков различия, в стоптанных сапогах, и его спутницу – они в деревне меняли ручные часы на продукты.

Староста запер их в сарае и сообщил об этом немцам. Власова со спутницей в тот же день – это было 12 июля – отправили к командующему 18-й немецкой армией генералу Линдеманну. Староста за проявленную им бдительность получил от немецких властей вознаграждение – корову, 10 пачек табаку, две бутылки «Тминной водки» и почетную грамоту».

Ветеран военной контрразведки генерал-майор Л. Иванов рассказывал в интервью А. Хинштейну: – Я, когда пришел уполномоченным в батальон на знаменитых Ак-Монайских позициях, был по счету четвертым. Троих предшественников моих убили. Ведь в первые годы смершевец наравне с комиссаром должен был вести бойцов в атаку. А если погибнет командир – брать руководство на себя.

Керчь – многострадальный город. Два раза его сдавали, два раза отбивали. Самая страшная мясорубка пришлась на май 42-го. Немцы прорвали фронт. Поднялась паника. Все устремились к Керченскому проливу – там было единственное спасение.

А фашист прижимает: идет на нас, его уже видно. Кто стреляется, кто петлицы срывает, кто партбилет выбрасывает. Я и сам, грешным делом, решил, что пришла моя смерть. В плен попадать нельзя. Один только выход – стреляться. Нашел валун поприземистей, присел. Достал уже пистолет, и вдруг– какой-то моряк. Видно, выпивши. «Братцы! – орет. – Отгоним гадов!» Никто бы на это и внимание не обратил, но откуда-то, словно в сказке, зазвучал «Интернационал». И верите, люди поднялись».

«Я доволен тем, что мне пришлось пройти школу контрразведки СМЕРШ, – рассказывал другой ветеран, H.H. Месяцев, Леониду Млечину. – Почему? Во-первых, я был на пике борьбы во время Великой Отечественной войны – на пике борьбы двух мощных разведок и контрразведок, нашей и германской. Во-вторых, я научился разбираться в человеческой натуре. Можете мне не верить, но, когда я распрощался с органами, мне иногда было неудобно разговаривать с людьми. Я видел, что человек говорит неправду, я чувствовал. Мой профессиональный опыт позволял слышать шорох скрытых мыслей сидящего передо мной».

А вот еще один рассказ генерала Иванова:

«В мае 42-го на Крымском фронте я организовал переправу раненых на Кубанский берег. Это было ужасающее зрелище.

У воды скопились тысячи солдат. Суматоха, никакого управления. Каждый сам за себя. Море заполнено нашими трупами: почему-то все они в вертикальном положении, и на волнах кажется, будто покойники маршируют. А переправа – одна: с узкого пирса. Толпа напирает. Мы вместе с двумя особистами еле сдерживаем ее. В рыбацкие шхуны сажаем только раненых. И тут сквозь толпу к пирсу прорываются четверо кавказцев. Над головами у них носилки с каким-то полковником. «Пропустите, это раненый командир дивизии!»

Что-то кольнуло у меня внутри. Приказываю: положить носилки на пирс, развязать бинты. И точно: никакого ранения нет.

«Расстрелять», – загудела толпа. По лицам солдат видно, что, оставь я полковника в живых, меня убьют самого. Что делать? Достаю пистолет. В тот момент вид у меня был, наверное, жуткий: небритый, оборванный. Я не спал и не ел уже несколько суток; спасался лишь спиртом из фляги. И на моих глазах полковник мгновенно сдает. За какие-то секунды его черные волосы становятся белыми. И я его пожалел. «Слушай, – шепчу, – я буду стрелять мимо, но ты падай в воду, как будто убит. Если повезет – выберешься».

Но были и другие случаи, ведь все зависит от человека, а у нас до сих пор судят по принадлежности.

Н.Г. Егорычев рассказывал Л. Млечину несколько иную историю:

«На Северо-Западном фронте я был заместителем политрука стрелковой роты. Помню, вызывают меня в штаб батальона. Это в трехстах метрах от передовой. На берегу чудесного озера Селигер в землянке меня ждет холеный подполковник из СМЕРШ:

– Вот вы, заместитель политрука, хорошо знаете наш полк. Вы, пожалуйста, докладывайте мне о тех, у кого неправильные настроения, кто может подвести, сбежать.

– Товарищ подполковник, я замполитрука и каждого бойца знаю. Мы каждый день подвергаемся смертельной опасности. И я ни о ком из них вам ничего говорить не буду. Эти люди воюют на самой передовой. Почему вы не пришли к нам в окопы и там меня не расспрашивали? Почему вы здесь, в безопасности, со мной беседуете? – ответил Егорычев.

Подполковник возмутился:

– Ах, вы так себя ведете? Я вам покажу!

Егорычев обозлился и на «ты» к подполковнику:

– Ну что ты мне сделаешь? Куда ты меня пошлешь? На передовую? Я и так на ней.

Подполковнику, видимо, стало стыдно, и он решил прийти в расположение роты дня через два. Она занимала высоту. Подходы к ней немцами просматривались. Поэтому отрыли глубокий ход сообщения, чтобы в случае обстрела укрыться. Вдруг видят: кто-то ползет по ходу сообщения. Ребята стали хохотать. Показался тот самый подполковник. И к Егорычеву: «Что они смеются?» Егорычев честно ответил, что солдаты смеются из-за того, что подполковник трусоват:

– Мы-то ходим в полный рост, укрываемся только в случае обстрела. А вы ползете, когда опасности нет».

* * *

О том, каким видели Виктора Семеновича Абакумова его подчиненные в 1942 г., остановимся на двух воспоминаниях.

Первое оставил нам генерал армии Герой Советского Союза П.И. Ивашутин:

«В военной контрразведке я работал с финской войны, был тогда начальником особого отдела 23-го стрелкового корпуса. В то время Абакумова лично не знал, познакомился с ним только в 1942 г., когда меня неожиданно вызвали в Москву с Северного Кавказа, где сражалась 47-я армия, в которой я служил. Являюсь к Абакумову, как положено у военнослужащих, докладываю о прибытии и жду, что он скажет. Абакумов начал неторопливо расспрашивать о положении на нашем фронте, о работе особого отдела армии и мельком поинтересовался, большая ли у меня семья. «Не знаю, – ответил я, – мои близкие пропали без вести при эвакуации». Абакумов пообещал навести справки, а сутки спустя вызвал в кабинет, чтобы сообщить, что моя семья в Ташкенте. Я обрадовался, а он сухо, без лишних слов, дал мне 72 часа на устройство личных дел и посоветовал не рассусоливать – на центральном аэродроме приготовлен самолет. Разыскал я жену, детей и родителей в глинобитной халупе без окон и отопления – и то и другое заменял мангал, на котором готовили пищу.

Товарищи из особого отдела Среднеазиатского военного округа помогли, выделили моей семье комнату, так что вернулся я из Ташкента по-настоящему счастливым. Поблагодарил Абакумова и попросил разрешения отбыть к месту службы. Абакумов сперва послал меня в ЦКВКП(б), а затем объявил, что я назначен начальником особого отдела Юго-Западного фронта».

Примечательно, что Петр Иванович Ивашутин был на год младше Абакумова. С 1931 г. служил в авиации, а в 1937 г. – командир тяжелого бомбардировщика ТБ-3. После второго курса командного факультета его направили на работу в органы НКВД. Только с 1941 г. в должности заместителя начальника Особого отдела он сменил округ, два фронта (Зак ВО, Крымский и Северо-Кавказский фронты), а еще Черноморскую группу войск Закавказского фронта. Считался опытным работником. Абакумов относился к нему с большим уважением.

Следующее воспоминание оставил генерал-майор М.А. Белоусов в своем письме историку В.К. Кутузову: «В первых числах августа 1942 г. начальник особых отделов Красной Армии Абакумов с группой своих сотрудников приезжал на Сталинградский фронт и занимался здесь уточнением обстановки на фронте в целом и на его передовой линии в особенности (видимо, делая это по заданию Верховного Главнокомандующего): чья информация, представляемая об этом в Ставку, более объективная и правдивая: штаба фронта или особого отдела фронта? То были дни, когда вопрос «выстоять в Сталинграде» являлся вопросом жизни или смерти нашей страны.

Одновременно он занимался и подыскиванием кандидатов на роль командующих 62-й армии и Сталинградского фронта. Он имел беседы со многими генералами: командирами дивизий, корпусов, командующими армиями, членами военных советов, начальниками политорганов. Причем с большинством из генералов он встречался не в кабинетах, а на их КП – на передовой, во время боя.

Об упоминаемой мною выше цели его приезда на фронт он нам, работающим с ним тогда сотрудникам, ничего не говорил. Это мое личное предположение, сделанное из его поведения и деятельности на фронте, чему я был свидетелем почти в течение пяти суток. (Я был «ведущим» при поездках по фронту.) Разумеется, он при этом походя интересовался и состоянием нашей чекистской работы, особо за линией фронта. Проявлял интерес и к ходу формирования заградотрядов, которые тогда создавались военными советами фронтов и армии, в соответствии с приказом Наркома обороны № 227 от 28 июля 1942 г.

Период его пребывания тогда здесь как раз совпал и со временем разделения Сталинградского фронта, а точнее, выделения из него еще одного– Юго-Восточного фронта, что у приезжавшего (разделение кадров особых отделов теперь уже на два фронта) заняло также много времени. В эти же дни и с такой же целью – разделение войск – прибыл тогда сюда и начальник генерального штаба А.М. Василевский».

В своих мемуарах маршал А.М. Василевский написал: «Несмотря на то, что Советским войскам в результате упорной борьбы удалось вначале замедлить наступление немецких войск на дальних подступах к Сталинграду, а затем и остановить их продвижение перед внешним оборонительным обводом, положение на Сталинградском направлении оставалось для нас в конце первой половины августа крайне напряженным. Протяженность Сталинградского фронта возросла до 800 км. Ставка и Генеральный штаб с каждым днем все более и более убеждались в том, что командование этого фронта явно не справляется с руководством и организацией боевых действий такого количества войск, вынужденных к тому же вести ожесточеннейшие бои на двух разобщенных направлениях. Не справлялось оно и с руководством теми мероприятиями, которые по заданиям ГКО и по требованиям военной обстановки должны были проводиться для усиления обороны города и удовлетворения нужд войск продукцией, производимой городской промышленностью. 5 августа Ставка приняла решение разделить Сталинградский фронт на два самостоятельных фронта– Сталинградский и Юго-Восточный».

Командующим Юго-Восточным фронтом был назначен генерал-полковник А.И. Еременко, а командующим войсками Сталинградского фронта оставался генерал-лейтенант В.Н. Гордов. Однако такое разделение сказалось на решении других вопросов. Поэтому 9 августа Сталинградский фронт подчинили командующему Юго-Восточным фронтом.

Тем не менее в начале сентября положение двух армий (62-й и 64-й) продолжало ухудшаться.

Все дело в том, что советская группировка не имела четко определенного массирования сил и особенно севернее Сталинграда. Командующий же 6-й немецкой армией генерал Паулюс, ожидая контрудары с северной стороны, сосредоточил здесь свои значительные силы и средства. Кроме того, в районе Сталинграда были отмечены явные недочеты в управлении войсками, так как в самый ответственный момент борьбы за Сталинград оттуда сильно запаздывали боевые донесения, адресованные ставке.

Атак как все эти вопросы были в прямой компетенции начальника Управления особых отделов, то Виктору Семеновичу пришлось оказать помощь фронтовому штабу, добавив твердости представителям ставки, и управление войсками улучшилось. Известен факт, когда Виктор Семенович не мог добиться от командарма доклада реальной обстановки, а именно в каких населенных пунктах находится противник, он прекрасно понимал, что может погибнуть, сел в машину, взял с собой трех бойцов и, перед тем как выехать в один из населенных пунктов, приказал всей мощью артиллерии накрыть деревню, если там окажутся немцы, чтобы не допустить пленения начальника Управления особых отделов.

* * *

28 июля 1942 г. в разгар оборонительных боев был подписан и отправлен в войска приказ № 227. В отличие от приказа № 270 от 16 августа 1941 г., где Сталин приказывал:

1. Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров. Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава.

2. Попавшим в окружение врага частям и подразделениям самоотверженно сражаться до последней возможности, беречь материальную часть как зеницу ока, пробиваться к своим по тылам вражеских войск, нанося поражение фашистским собакам.

Обязать каждого военнослужащего независимо от его служебного положения потребовать от вышестоящего начальника, если часть его находится в окружении, драться до последней возможности, чтобы пробиться к своим, и если такой начальник или часть красноармейцев, вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться ему в плен, – уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными. А семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи.

3. Обязать командиров и комиссаров дивизий немедля смещать с постов командиров батальонов и полков, прячущихся в щелях во время боя и боящихся руководить ходом боя на поле сражения, снижать их по должности, как самозванцев, переводить в рядовые, а при необходимости расстреливать их на месте, выдвигая на их место смелых и мужественных людей из младшего начсостава или из рядов отличившихся красноармейцев», этот приказ был более жестким, если не сказать жестоким. В нем нарком обороны от имени Верховного Главнокомандования Красной Армии приказал:

«1. Военным Советам фронтов и прежде всего командующим фронтами:

а) безусловно, ликвидировать отступательные настроения в войсках и железной рукой пресекать пропаганду о том, что мы можем и должны якобы отступать и дальше на восток, что от такого отступления не будет якобы вреда;

б) безусловно, снимать с поста и направлять в Ставку для привлечения к военному суду командующих армиями, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций без приказа командования фронта;

в) сформировать в пределах фронта от одного до трех (смотря по обстановке) штрафных батальонов (по 800 человек), куда направлять средних и старших командиров и соответствующих политработников всех родов войск, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на более трудные участки фронта, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления против Родины.

2. Военным советам армий и прежде всего командующим армиями:

а) безусловно, снимать с постов командиров и комиссаров корпусов и дивизий, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций без приказа командования армии, и направлять их в военный совет фронта для предания военному суду;

б) сформировать в пределах армии 3–5 хорошо вооруженных заградительных отрядов (до 200 человек в каждом), поставить их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать их в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникеров и трусов и тем помочь честным бойцам дивизий выполнить свой долг перед Родиной;

в) сформировать в пределах армии от пяти до десяти (смотря по обстановке) штрафных рот (от 150 до 200 человек в каждой), куда направлять рядовых бойцов и младших командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на трудные участки армии, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления перед Родиной.

3. Командирам и комиссарам корпусов и дивизий:

а) безусловно, снимать с постов командиров и комиссаров полков и батальонов, допустивших самовольный отход частей без приказа командира корпуса или дивизии, отбирать у них ордена и медали и направлять их в военный совет фронта для предания военному суду;

б) оказывать всяческую помощь и поддержку заградительным отрядам армии в деле укрепления порядка и дисциплины в частях».

Уже в августе месяце Абакумову стали поступать спецсообщения, сообщения и докладные записки из Особого отдела НКВД Сталинградского фронта «О реагированиях на приказ Н КО № 227».

Из этих документов особенно интересен следующий: Сообщение ОО НКВД СТФ в УОО НКВД СССР «О ходе реализации приказа № 227 и реагировании на него личного состава 4-й танковой армии»