Стало расслабленным. тело стало расслабленным. тело стало расслабленным. Отпусти. отпусти.

Тело стало расслабленным. Тело стало совершенно расслабленным, как будто в нем нет жизни. Вся энергия тела оказалась внутри. Тело стало расслабленным... тело стало расслабленным... тело стало расслабленным... тело стало расслабленным... тело стало расслабленным. Отпустите, полностью отпустите, как будто тела больше нет.

Мы переместились вовнутрь. Тело стало расслабленным... тело стало расслабленным... тело стало расслабленным. Дыхание успокаивается... расслабьте и дыхание... расслабьте его полностью. Пусть оно входит и выходит само по себе... пусть оно будет свободным. Не нужно его останавливать или замедлять; просто пусть оно будет расслаблено. Пусть дыхание входит вовнутрь, насколько может... пусть оно выходит наружу, насколько может. Дыхание становится расслабленным... дыхание становится спокойным...

Чувствуйте это: дыхание становится спокойным... дыхание становится спокойным и расслабленным... дыхание расслабляется... дыхание успокаивается. Дыхание успокоилось... дыхание успокоилось... дыхание успокоилось. Теперь пусть ум будет расслабленным, и чувствуйте, что мысли успокаиваются... мысли успокаиваются... ум успокоился... ум успокоился...

О ПРОШЛЫХ ЖИЗНЯХ. ЖИЗНЬ КАК СОН

Мои любимые,

Несколько вопросов было задано после вчерашней беседы. Один друг спросил: человек может умереть в полном сознании, но как он может быть в полном сознании при рождении?

Фактически, смерть и рождение — это не две разные вещи, но две стороны одного и того же явления — как две стороны одной монеты. Если человек может взять в руки одну сторону монеты, другая сторона окажется у него в руке автоматически. Не может быть, чтобы я держал в руках одну сторону монеты и раздумывал, как получить другую, — другая сторона становится доступной автоматически. Смерть и рождение — это две стороны одного и того же явления. Если смерть наступает в сознательном состоянии, тогда неизбежно в сознательном состоянии происходит и рождение. Если смерть происходит в бессознательном состоянии, в бессознательном состоянии случается и рождение. Если человек умирает в полном сознании в момент смерти, он будет наполнен сознанием и в момент следующего рождения.

Поскольку все мы умираем в бессознательном состоянии, мы ничего не помним из своих прошлых жизней. Однако память наших прошлых жизней всегда остается присутствующей в каком-то уголке наших умов и может быть оживлена, если мы этого захотим.

С рождением мы ничего не можем сделать непосредственно; все, что мы можем сделать, касается только смерти.

После смерти ничего нельзя сделать; все, что нужно сделать, должно быть сделано до смерти. Человек, умерший в бессознательном состоянии, ничего не может, сделать, пока не родится снова, — невозможно, он будет продолжать оставаться бессознательным. Поэтому, если ты раньше умирал в бессознательном состоянии, тебе придется снова родиться в бессознательном состоянии. Все, что можно сделать, должно быть сделано до смерти, потому что до смерти у нас множество возможностей — возможности всей жизни. Со всеми этими возможностями мы можем приложить усилие к пробуждению. Поэтому, если кто-то будет ждать момента смерти, чтобы проснуться, это будет огромной ошибкой. Нельзя проснуться в момент смерти. Садхана, путешествие к пробуждению, должна начаться задолго до смерти; к ней должны быть сделаны приготовления. Без приготовлений человек обязательно останется бессозна­тельным в смерти. Хотя, в определенном смысле, это бессознательное состояние для твоей же пользы, если ты еще не готов родиться в сознательном состоянии.

Около 1915 года правителю Каши сделали операцию на брюшной полости. Это была первая в мире операция такого рода, сделанная без использования наркоза. Ее выполняли три британских врача, и они отказывались оперировать без наркоза, говоря, что невозможно, чтобы человек полтора или два часа лежал со вскрытым животом и оставался в сознании. Это опасно — опасность в том, что пациент может кричать, двигаться, дергаться от невыносимой боли; произойти может все что угодно. Поэтому врачи не хотели делать этого.

Но правитель настаивал, что беспокоиться не о чем, если он находится в состоянии медитации; он говорил, что может легко находиться в состоянии медитации полтора или два часа. Он не хотел принимать анестетик; он говорил, что хочет, чтобы его оперировали в сознательном состоянии. Но врачи сомневались; они считали, что опасно подвергать кого-либо такой боли в сознательном состоянии. Однако, не видя другой альтернативы, врачи попросили его ради эксперимента войти в медитацию. Они сделали на его руке разрез — он не шелохнулся. Лишь через два часа он пожаловался, что у него болит рука; два часа он ничего не чувствовал. И операция была сделана.

Это была первая в мире операция, в ходе которой врачи работали во вскрытом животе пациента полтора часа, не вводя его в состояние наркоза. И в ходе операции правитель оставался в полном сознании. Для такой осознанности требуется глубокая медитация. Медитация должна быть такой глубокой, чтобы человек осознавал без малейших сомнений, что «я» и тело отдельны. Малейшее отождествление с телом может быть опасным.

Смерть — это величайшая из возможных хирургических операций. Ни один хирург никогда не проводил подобной операции, ведь смерть — это механизм, переносящий всю жизненную энергию, прану, из одного физического тела в другое физическое тело. Никто никогда не проводил такой феноменальной операции, и никто никогда не сможет. Мы можем отсечь ту или иную часть тела, пересадить ту или иную часть тела, но в случае смерти всю жизненную энергию нужно забрать из одного тела и перенести в другое.

Природа любезно позаботилась о том, чтобы мы полностью теряли сознание, когда происходит это явление. Это для нашего собственного блага; мы можем оказаться не в силах вынести такую боль. Возможно, что причина, по которой мы теряем сознание, именно в том, что боль смерти так невыносима. Именно в наших собственных интересах мы теряем сознание; природа не позволяет нам помнить прохождение через смерть.

В каждой жизни мы повторяем почти те же ошибки, что совершали в прошлых жизнях. Если бы мы могли вспомнить, что делали в прошлых жизнях, то могли бы не падать в те же ямы в этой жизни. Если бы мы могли помнить, что мы делали в наших предыдущих жизнях, то больше не могли бы оставаться такими, как мы есть сейчас. Невозможно было бы оставаться такими же, потому что снова и снова мы накапливали благосостояние, и раз за разом смерть делала это благосостояние бессмысленным. Если бы мы могли это вспомнить, то не продолжали бы нести внутри то же прежнее помешательство на деньгах, как мы это делали раньше. Тысячи раз мы влюблялись, и раз за разом на поверку это оказывалось бессмысленным. Если бы мы могли это вспомнить, то наше помешательство на том, чтобы влюбляться и чтобы другие в нас влюблялись, исчезло бы. Тысячи и тысячи раз мы были эгоистичны и полны амбиций; достигали успеха, высоких постов, и, в конце концов, все это оказывалось бесполезным, все это обращалось в пыль. Если бы мы могли это вспомнить, может быть, это выпустило бы из наших амбиций пар, и тогда мы не оставались бы теми людьми, которыми являемся сейчас.

Но так как мы не помним прошлых жизней, то продолжаем двигаться почти по тому же самому кругу. Человек не сознает, что двигался по этому кругу много раз раньше и что он проходит через него снова с той же надеждой, которая раньше столько раз наполняла его. Затем смерть разрушает все надежды, и все начинается по новому кругу. Человек ходит кругами, как колодезный ослик.

От этого заблуждения можно спастись, но для этого требуется огромная осознанность и постоянные эксперименты. Человек не может вдруг начать ожидать смерти, потому что он не может сразу стать осознанным во время такой большой операции, такой серьезной травмы. Нам придется экспериментировать постепенно. Нам придется экспериментировать мало-помалу с небольшими страданиями, чтобы увидеть, как мы можем стать осознанными, проходя через них.

Например, у тебя болит голова. Однажды ты осознаешь и начинаешь чувствовать, что у тебя имеется головная боль, а не «болит голова». Поэтому человеку придется экспериментировать с небольшой головной болью и научиться чувствовать: «Боль находится в голове, а я это осознаю».

Когда Свами Рама был в Америке, поначалу людям было очень трудно его понимать. Когда президент Америки нанес ему визит, был озадачен и он. Он спросил:

— Что это за язык? — потому что Рама говорил о себе в третьем лице. Он не говорил:

— Я голоден. Он говорил:

— Рама голоден, Он не говорил:

— У меня болит голова. Он говорил:

— У Рамы очень болит голова,

Поначалу людям было очень трудно его понимать. Например, однажды он сказал:

— Прошлой ночью Рама мерз,

Когда его спросили, о ком он говорит, он ответил, что имеет в виду Раму. Его спросили, какого Раму, и он ответил, показывая на себя:

— Вот этого Раму — бедного парня, который мерз прошлой ночью, а мы смеялись и спрашивали: «Ну, как тебе холод, Рама?»

Он говорил:

Рама шел по улице, и какие-то люди стали его ругать. Мы рассмеялись и сказали: «Как тебе ругательства, Рама? Если ты ищешь почета, то обязательно столкнешься с оскорблениями». Когда люди спрашивали, о ком он говорит, о каком Раме, он показывал на себя. Тебе придется начать экспериментировать с небольшими страданиями. Ты сталкиваешься с ними в жизни каждый день; они присутствуют каждый день — и не только несчастья, тебе придется включить в эксперимент и счастье, потому что труднее быть осознанным в счастье, чем в несчастье. Нетрудно испытать на опыте, что у тебя болит голова и ты отделен от нее, труднее испытать на опыте: «Тело отдельно, и радость здоровья тоже отдельна от меня — я даже не это». Трудно поддерживать эту дистанцию, когда мы счастливы, потому что в счастье мы хотим быть как можно ближе к счастью. А когда приходит несчастье, мы, очевидно, хотим чувствовать себя отдельными, отдаленными от него. Если нам сказать, что боль отдельна от нас, мы захотим, чтобы так и было, чтобы мы могли от нее освободиться.

Тебе придется экспериментировать с тем, как оставаться осознанным и в несчастье, и в счастье. Человек, который выполняет подобные эксперименты, часто по собственной воле подвергает себя страданию, чтобы пережить его. Это основной секрет всего аскетизма: это эксперимент, в котором человек претерпевает добровольную боль. Например, человек постится. Оставаясь голодным, он пытается установить, какой эффект голод оказывает на его сознание. Обычно человек, который постится, не имеет ни малейшего понятия о том, что делает, — он знает только, что он голоден и с нетерпением ждет завтрашнего обеда. Фундаментальная цель поста в том, чтобы испытать опыт: «Голод есть, но он далеко от меня. Тело голодно, а я нет». Поэтому, добровольно вызывая голод, человек пытается понять изнутри, есть ли там голод. «Рама голоден — я не голоден. Я знаю, что есть голод, и это должно стать постоянным знанием, пока я не достигну точки, в которой между мною и голодом возникнет дистанция — где я больше не буду оставаться голодным — даже в голоде я больше не буду оставаться голодным. Лишь тело остается голодным, и я знаю это. Я просто остаюсь знающим». Тогда значение поста становится очень глубоким; тогда это не значит просто оставаться голодным.

Обычно тот, кто соблюдает пост, повторяет двадцать четыре часа в сутки, что он голоден, что он целый день ничего не ел. Его ум уходит в фантазии о пище, которую он съест на следующий день, планирует это. Такого рода пост бессмыслен. Тогда это просто лишение себя пищи. Вот в чем разница между лишением себя пищи и постом, упавас: пост означает быть ближе и ближе. Ближе к чему? Ближе к «я» — ближе к «я» и дальше от тела. Тогда также возможно и то, что человек ест, и все же остается в состоянии поста. Если, пока он ест, он знает внутри, что где-то в теле происходит прием пищи, а его сознание совершенно отдельно от этого действия, это упавас. Точно так же возможно и то, что человек на самом деле не постится, хотя и отказывает себе в пище; он может слишком осознавать свой голод, чувствовать, что он умирает от голода. Упавас — это психологическая осознанность отделенности «я» от физического состояния голода.

Другую боль подобного рода тоже можно создать добровольно, но создание такой добровольной боли — очень глубокий эксперимент. Человек может лежать на колючках, только чтобы испытать на опыте, что колючки прокалывают лишь его тело, не «я». Таким образом, можно подвергнуть себя страданиям, чтобы испытать опыт отсоединения сознания от физического плана.

Но в мире достаточно незваных страданий — не нужно ничего больше изобретать. Уже доступно множество страданий — человек должен начать экспериментировать с ними. Незваные несчастья приходят в любом случае. Если человек может поддерживать осознанность: «Я отделен от своего несчастья» во время незваного несчастья, тогда несчастье становится садханой, духовной дисциплиной.

Ему придется продолжать эту садхану даже в счастье, которое приходит само собой. В страдании мы можем обманывать самих себя, потому что человек хочет верить: